| Признавая мир вечным, Аристотель, говорит Плифон, не признает Бога его Творцом и лишает философию и каждого благоразумного человека одного из прекраснейших догматов, а приписывая управление мира случаю, Аристотель отрицает Промысел Божий. Касаясь нравственного учения Аристотеля, Плифон говорит, что философ, привнося в учение о высшем благе идею удовольствия, как составной части счастья, допускает эпикурейское учение. Ничего подобного нет, говорит Плифон, в учении Платона, которое отличается возвышенным характером и в некоторых пунктах приближается к христианству. И отцы Церкви, сочувственно относившиеся к эллинской мудрости, предпочитали Платона Аристотелю, как это видно, например, из творений Кирилла Александрийского . Аристотелем же, говорит Плифон, могли интересоваться только те, кто был склонен к арианству, так как ариане создали своё учение на принципах Аристотеля. Но если в сочинении «О различии в философии Аристотеля и Платона» Плифон заявляет себя сторонником именно философского мировоззрения Платона, то в более раннем труде – «Законы» – он выдвигает на первый план религиозную сторону в учении Платона и излагает свои воззрения в духе эллинского политеизма и с отрицанием начал христианства. Значит, на первых порах увлечение Плифона философией Платона было полным, но к концу своей жизни он отказался от многих своих воззрений, непримиримых с христианством. В этой перемене выразилось и влияние полемики, которую вёл с Плифоном византийский учёный Геннадий Схоларий , впоследствии (с 1453г.) Вселенский патриарх. Геннадий был сторонником Аристотеля, философия которого в своих формальных принципах являлась полезной в деле разработки богословской науки. Когда Плифон составил свой трактат «Об исхождении Св. Духа только от Отца», в которой проскользнула некоторая религиозная идея из философии Платона, то Геннадий написал ему обширное письмо, в котором опроверг его нехристианские воззрения и указал на опасность платонического миропонимания для философа-христианина. А когда Геннадий познакомился с сочинением Плифона «Законы», то ввиду языческого образа мыслей автора, предал огню бывший у него экземпляр этого труда. |
| То есть философ Плифон, умерший в Пелопонезе около 1460 года. Кроме разных сочинений исторического и филологического содержания, написал он три книги о законодательстве – философскую, религиозно-политическую систему, подкрепленную историческими и другими изысканиями. От этого сочинения до нас дошли только некоторые отрывки; целое же давно истреблено частью самим патриархом Геннадием. Плифон хотел составить совершеннейшую религию, чем христианство . Богословие по Зороастру и Платону, толкующее о старших и младших богах с языческими именами, об их делах и почитании, о судьбе и предопределении, о происхождении человека и его бессмертии, о вечности мира, о душах демонов и звезд; нравственность стоическая, облагораживающая лакедемонскую государственную и общественную жизнь по указаниям Платона; наконец опыты и положения физики; даже правило диалектики, – все сведено Плифоном в систему «религии мудрого». В единственном, доселе изданном, отрывке Плифон говорит, как необходимо при изменчивости мыслей человеческих, стремлении людей к счастью и довольству, при разном понимании обязанностей благочестия, когда иные иначе мыслят о богах или едином Боге и их большем или меньшем вникании в земные дела, наконец при существовании различных теорий о природе человека и добродетели, – как необходимо самому себе посредством основательного исследования усвоить надежную точку зрения, чтобы, исходя из ней, уразуметь и выполнять высочайший закон жизни. Образ его мыслей сроден мыслям тех философов, на почву которых сам он стал; в греческих древностях искал он законов истинной житейской мудрости, христианство же отодвинул на задний план. Современник Плифона и единоплеменник его, Георгий трапезундский, клеймит его именем «антихриста». Сам Плифон, во время пребывания своего при дворе Медичи, во Флоренции, выразился, что не пройдет много времени, как весь мир примет одну религию; когда же его спросили: какая это будет религия, христианская или магометанская? – он отвечал: «ни та, ни другая, а третья, которая не будет отлична от язычества». Gass. Gennadius und Pletho, отдел. 1, стр. 36–37. |
| О характере этого творения достаточно ясно высказался сам Гемист Плифон в 16-ом гимне, посвященном Зевсу — умонепостигаемому Творцу мира в неоязыческом мировоззрении одного из последних византийских романистов. Произведения этого верховного творца уникальны, предельно совершенны, закончены и целостны . Вообще тварный мир, или универсум, предстает в системе Плифона, как собственно и в христианстве, огромным и совершенным произведением искусства. Только высшим творцом у него выступает не традиционный христианский Бог, о котором он как бы ничего не знает, а древний Зевс наделенный правда, многими чертами Бога христиан. Сама по себе эта замена имеет явно демонстративный и в чем-то сугубо эстетический характер, являя собой своеобразную интеллектуальную игру с заменой масок представителей духовного Олимпа. Эстетическими мотивами, и в значительно большей мере, чем христианская, пронизана онтология Плифона. Зевс, в его представлении, творил мир по законам искусства, среди которых на первом месте стоят совершенство и красота. Он создает «все таким, каким видит то, что прекраснее и лучше всего приблизится к совершенству»; при этом стремится сделать «каждую вещь единой и однородной, поскольку не делает ничего лишнего, а из всех в свою очередь нечто целое и единое» . Так же, по классическим античным представлениям, работает и скульптор, процесс творчества которого явно имел перед своим внутренним взором Плифон, размышляя о Творце мира. Но он уже не может вернуться к чисто античным представлениям. Многовековый опыт византийских эстетических и мировоззренческих представлений прочно живет и в душе средневекового неоязычника. Поздний неоплатонизм и христианские идеи творения находят место в его онтологически-эстетической концепции мира. Принцип зеркального поступенчатого отражения, идея системы образов и подобий с уменьшающейся степенью сходства занимают в ней видное место. Первым творением Зевса является самый сильный, могучий и красивый бог Посейдон, которого он создает, «пользуясь непосредственно собою в качестве образца». Всех же остальных богов он производит — каждого «по образу другого, так что можно уподобить такое великое зачатие ничтожнейшему делу, созданию образов с помощью множества зеркал», последовательно отражающих один оригинал. На этом принципе основано и все творение. Зевс порождает нечто единое, целостное и совершенное, «делая его подобием только самого себя», затем порождает другой вид, как подобие этого и далее — все остальные виды — «один подобие другого, и каждый из них уступает другому, как и подобает подобиям» . |
| Крумбахера (сказанным, возможно, не без преувеличения), “худшим из до сих пор известных подражаний Лукиану.” 924 По своему содержанию это своего рода памфлет, в котором автор в язвительных тонах описывает нравы Пелопоннеса-Мореи, производя последнее название в форме Моры ( Μρα) от греческого слова μωρα. 925 В противоположность Плифону Мазарис различает в населении Пелопоннеса семь национальностей: греков (у Мазариса лакедемоняне и пелопоннесцы), итальянцев (то есть остатков латинских завоевателей), славян, иллирийцев (то есть албанцев), египтян (то есть цыган) и иудеев. 926 Эти сведения Мазариса соответствуют исторической действительности. Хотя оба названные писателя, как ученый-утопист Плифон, так и сатирик Мазарис, требуют к себе осторожного, критического отношения, тем не менее оба они дают богатый и интересный культурный материал для истории Пелопоннеса первой половины XV века. Ко времени Мануила II относятся два любопытных проекта Гемиста Плифона о необходимости политической и социальной реформы для Пелопоннеса. Один проект был адресован на имя императора, второй – на имя морейского деспота Феодора. На эти планы эллинского мечтателя, совершенно оторванные от действительности и уже по одному этому не могшие войти в жизнь, впервые обратил внимание известный Фалльмерайер во втором томе своей “Истории полуострова Мореи.” 927 Проект Плифона имеет в виду возрождение Пелопоннеса и для этой цели намечает план коренного изменения в системе администрации, в организации общественных классов и земельном вопросе. 928 В представлении Плифона, население должно делиться на три класса: 1) земледельцы (пахари, землекопы, например, для виноградников, пастухи); 2) те, кто доставляет средства для земледелия (быков, виноградные лозы, домашний скот) 929 и 3) те, кто охраняет безопасность и порядок, т.е. войско, власти и государственные чиновники; во главе же всех должен стоять государь (басилевс). Являясь противником наемного войска, Плифон стоит за образование туземного войска; причем для того, чтобы войско действительно могло уделять все внимание отправлению своих прямых обязанностей, Плифон делит население на две категории: на плательщиков налогов и на несущих военную службу; солдаты налоговому обложению не подлежат. Часть же податного населения, освобожденного от военной службы, называется у Плифона илотами. Частная земельная собственность отменяется; “вся земля, как это следует по природе, объявляется общим достоянием для всего населения; всякому желающему позволяется сажать и строить дом, где он хочет, и пахать такое количество земли, какое он хочет и может.” 930 Таковы главнейшие положения доклада Плифона. Его проект, носящий на себе следы влияния идей Платона, которым так сильно увлекался византийский гуманист, навсегда останется интересным культурным памятником византийского возрождения эпохи Палеологов. Некоторые ученые отмечают в схеме Плифона аналогичные черты с некоторыми местами “Общественного договора” Руссо и с идеями сен-симонизма. 931 |
| Но оно появляется в обработанном варианте. И здесь снова вопросы: знаком ли проф. Иванов с правилами цитации? В курсе ли он, что пропуск в цитируемом тексте необходимо отмечать троеточием? Конечно же, в курсе. А почему тогда не отметил? И почему ему вообще понадобилось пропускать эти слова во фразе? Можно посмотреть и на другие примеры создания рецензентом заведомо ложного представления о содержании фильма. Так, С.А. Иванов говорит про создателей фильма: «если спуститься на почву реальной истории, то окажется, что Византия-то им безразлична. Они ею совершенно не интересуются, хоть и поют ей дифирамбы» . И в подтверждение этого тезиса, помимо прочего, пишет об авторе: «Называет ли он хоть три имени великих писателей?» В рецензируемом фильме упоминаются следующие имена византийских писателей: Гемист Плифон, Геннадий Схоларий, Константин Багрянородный, Михаил Хониат, Феодор Ласкарь, Виссарион Никейский. С какой стороны ни посмотреть, а три-то уж точно набираются, причем, два раз. Очевидно, что проф. Иванов умеет считать до трёх. Но тогда чем объяснить вышеприведённые слова? Другой пример заведомо ложной информации: «Между прочим, некоторые из мозаик, которые в фильме нам продают за византийские, на самом деле сделаны уже венецианскими и норманнскими мастерами» . Рецензент создаёт у читателей, не смотревших фильм, представление о том, что в нём будто бы коварные авторы «продают за византийские» мозаики, которые «на самом деле сделаны уже венецианскими и норманнскими мастерами». Читателю же, который всё-таки смотрел фильм, остаётся только в очередной раз подивиться. Потому как ни одну мозаику в нём авторы не «продают за византийскую». На протяжении картины авторы дают достаточно плотный видеоряд, который призван зрительно воссоздать обсуждаемую эпоху. Для чего показываются и храмы (как византийские, так и невизантийские), и крепости (аналогично), и статуи, и монеты, и русские иконы, и византийские мозаики, и невизантийские мозаики, и миниатюры из древних латинских рукописей, и картины западноевропейских мастеров, и многое другое. Но нет ни одного момента, когда бы диктор прокомментировал какую-либо деталь видеоряда чем-то в духе: «вот, полюбуйтесь, византийская мозаика». |
| Подобно тому как ученики певцов своим детским пением и стройностью голосов украшают красоту пения своих учителей и делают его еще стройнее и звучнее, так и собака тихо скулила, громко лаяла, выла и подпевала говорящему, или скорее плакала, скорбела и горевала, и не прежде прекратила, чем остановился говорящий. Некоторыми это сразу было расценено как дурное предзнаменование. 25. Когда деспот готовился уйти, случилось, что к императору пришли кардиналы и говорили об объединении: это были Юлиан и камерарий. Присутствовал также и деспот. Посреди их беседы император сказал кардиналам: «Брат мой деспот уже отбывает в Венецию». Сразу приступили к нему кардиналы и просили, чтобы он остался до завершения Собора. Он же не соглашался. Когда они вновь и вновь с великим усердием просили его об этом, император сказал: «Поскольку с такой мольбой просят, чтобы ты остался, следует тебе исполнить их просьбу». Поэтому он, устыженный, остался. Таков был образ действий императора. Вскоре он пришел к Патриарху, прежде двух последних соборных заседаний, где присутствовали и мы все. Император [как раз] рассказывал, как усердно просили кардиналы, и что и он со своей стороны прибавил, что должно быть по их прошению, и вот, деспот согласился и остался. Деспот сразу же ответил, что «я остался по приказу твоей святой царственности, а не из-за слов кардиналов, так как они немного для меня значат». Через какое-то время император вновь повторил, что «деспот был убежден словами кардиналов». Деспот же сразу [сказал]: «Не был я убежден словами кардиналов, как я уже сказал, но остался, чтобы не показаться ослушником приказания твоей святой царственности». Поэтому деспот недобровольно присутствовал на последних заседаниях и не хотел высказывать свое мнение. По просьбе императора он сказал все же, что «я не имею ни знания, ни опыта в отношении догматов святой Церкви, и не знаю об этом ничего, поэтому я не могу различить, это ли лучше, или то. Другие [лучше меня] знают об этих вещах, и пусть они и скажут. Я же об этом не знаю, поскольку не мое дело рассуждать о подобной материи. С другой же стороны, если бы меня спросили, полезно ли нам объединение в отношении внешних и светских дел, я бы ответил, что в отношении мирских дел оно полезно». Итак, деспот оставался до кончины Патриарха, он присутствовал и шел впереди во время его погребения. Через четыре дня он отбыл в Венецию, отказавшись от [средств] на пропитание, так как не был согласен остаться на подписание ороса или на объединение. Вместе с ним ушли мудрейшие учителя Гемист [Плифон] и Схоларий, которые тоже не хотели при этом присутствовать 216 . |
| Это время особенно характеризуется развратом и даже культом разврата в обществе. Тогда «в Византии было множество публичных домов и большой наплыв женщин легкого поведения». Более того, богатые византийцы развешивали по стенам своих жилищ непристойные картины. Другая черта – массовое пьянство. Патриарх Иоанн Калека (XIV в.), обращая внимание клира на распространение среди константинопольцев различных пороков, навлекающих гнев Божий, особенно упоминает о распространении пьянства в столице. Наконец, в это время среди православного в прошлом народа как никогда распространяются оккультизм, суеверия, кощунства и религиозное невежество. Византийцы любили гадать, и гадали они на всем. Особенно популярны были гадания на предметах наиболее священных. Ворожеи «сидели у церквей и у святых икон и объявляли, что от них можно узнать будущее, как будто имели они дух Пифона». Кроме того, в Византии было бесчисленное множество гадателей, считавших себя волхвами и магами в строгом смысле этих слов. Отступничество от Православия и образом жизни, и уклонением в язычество имело место не только в среде простого народа, но и среди ученейших людей того времени. Нужно сказать, что, несмотря на общий экономический и политический упадок Византии в последнее столетие своего существования, гибнущее государство XIV и XV веков являлось центром живой и высокой культуры – умственной и художественной. Константинопольские школы процветали, и молодые люди приезжали туда учиться не только из далеких греческих областей, но даже из других стран. Энеа Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II, писал впоследствии, что в дни его юности любой итальянец, претендующий на то, чтобы называться ученым, должен был повсюду утверждать, что учился в Константинополе. Последнее столетие Византии было золотым веком для науки, искусства и литературы в Константинополе, Фессалонике и Мистре. Словно бы накануне всеобщего падения вся Эллада собирала умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском. Однако величайшие ученые того времени открыто возвращались к древнегреческому язычеству. Крупнейший ученый начала XV века Гемист Плифон стремился сконструировать новую, универсальную религиозную систему, которая противостояла бы существующим монотеистическим вероисповеданиям (прежде всего христианству) и в своих важнейших чертах совпадала бы с греко-римским язычеством. В его религиозно-политической утопии «Законы» предусматривались богослужения Зевсу и другим божествам греческого пантеона, в своих сочинениях он не упускал случая сделать нападки на христианство, вел борьбу против духовенства и в особенности против монашества, утверждал, что в будущем все христиане обратятся в язычество. |
| Однако за этой разницей вкуса и метода кроется более глубокий и серьезный конфликт между двумя личностями. В самом начале спора Варлаам пустил в ход несколько поверхностное обвинение монахов в «невежестве». Он также заявил, что «нельзя познать Бога иначе как через Его творения» . Разумеется, Палама мог неверно представить позицию Варлаама, что познание Бога возможно только через творения. Калабрийский философ признавал и просвещение ума, ведущее к видению божественного Бытия. Он знал и почитал сочинения Псевдо-Дионисия и преп. Максима Исповедника, в которых непосредственное видение Бога и обожение полагаются целью христианской жизни. Остается, тем не менее, справедливым, что для Варлаама некое «знание сущих» (γνσις των ντων) есть условие просвещения; именно этот взгляд привел его к конфликту с монахами и был неприемлем для Паламы. Если «знание», отождествляемое со светским образованием, необходимо для познания Бога, то каков же смысл Мф. 11:25 («Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам») или такой частой у Паламы ссылки на Рим. 1 или 1 Кор. 1-2, где говорится о «мудрости века сего» и о том, что мудрые «посрамлены»? Палама не обесценивает «знание сущих», его позиция — отнюдь не обскурантизм. К тому же его понимание просвещения во Христе подразумевает, что ум, преображенный благодатью, открывается для познания твари. Нет в паламизме и систематического отрицания светского обучения. Не только сам Палама многим обязан изучению Аристотелевой логики, но и его ученик и биограф, Филофей Коккин, постоянно украшал свои сочинения ссылками на античных авторов. Кроме того, победа паламизма в Византийской Церкви, завершившаяся в 1351 г., не прервала развития светского гуманизма, который уже накануне падения Византии породил такие фигуры, как Гемист Плифон и Виссарион. Спор между Варлаамом и исихаетами, вероятно, лучше всего можно понять в свете их различной интерпретации того, что преп. Максим Исповедник называл «естественным созерцанием» (φυσικ θωρα), или же их понимания нового состояния тварных существ во Христе. |
| 1251 . Щипакина Л.А. Культурные традиции в богословском наследии Григория Паламы // Η. И. Огарев от XIX к XX веку. Саранск 1999. 123. 1252 . Balivet М. Culture ouverte et échanges inter-religieux dans les villes ottomanes du XIV е siècle//The Ottoman Emirate (1300–1389). Halcyon Days in Crete I. A symposium held in Rethymnon 11–13 January 1991, Foundation for Research and Technology, Hellas. Inst. for Mediterranean Studies/Ed. Zachariadou E. Rethymnon 1993. 1–6. [Палама и Гемист Плифон]. 1253 . Barbatsoulios G. y ιος Γρηγριος Παλαμ ς κα Σιγμυνδ Φρευδ//GP 1995. 465–488. 1254 . Beck H.-G. Humanismus und Palamismus//Actes du XII е Congr. Int. des Ét. Byz. Ochride 1961. Rapports. Belgrad 1963. 1. 63–82. оттиск: Ideen und Realitäten. L. 1972. 1255 . Christou P. Νηπτικ κα συχαστικ. Θεσσαλονκη 1977. 262. [Палама и Диадох Фотики йский ]. 1256 . Fahey М. A., Meyendorff J. Trinitarian theology, East and West. Saint Thomas Aquinas – Saint Gregory Palamas. Brookline, MA 1977. 43. (Patriarch Athenagoras memorial lectures). 1257 . Flogaus R. Der heimliche Blick nach Westen: Zur Rezeption von Augustin De trinitate durch Gregorios Palamas//JÖB 1996. 46. 275–297. 1258 . Flogaus R. Palamas and Barlaam revisited: a reassessment of East and West in the Hesychast Controversy of 14 th century Byzantium//SVTQ 1998. 42:1. 1–32. 1259 . Halleux A. de. Palamisme et scolastique. Exclusivisme dogmatique ou pluriformité theologique?//Revue théologique de Louvain. 1973. 4. 404–442. et Oecuménisme. Recueil d’études. Louvain 1990. 782–815. (Bibliotheca Ephemeridum Theologicarum Luvaniensium. 93). 1260 . Kalokyris K. D. La teologia della luce e la pittura paleologa. Il palamismo nell’arte bizantina// Θεσσαλονκη χριστιανικ. Θεσσαλονκη 1989. 341–354. 1261 . Kapriev G. Die antiapophatische Deutung des Dionysius bei Gregorios Palamas//Die Dionysius-Rezeption im Mittelalter. Internationales Kolloquium in Sofia vom 8 bis 11 Apr. 1999 unter der Schirmherrschaft der Société Internationale pour l " Étude de la Philosophie médiévale (Rencontres de philosophie médiévale 9)/Boiadjiev T. et al. (ed.). Turnhout 2000. 123–158. |
| Здесь необходимо сделать несколько оговорок: во-первых, проф. Дугин выводит термин Prisca Theologia из известного исследования Марка Седжвика «Against the modern World». Проф. Седжвик выдвинул гипотезу о том, что основные теории традиционализма (о Sophia Perennis, Prisca Theologia и пр.) были взяты не из восточных оккультных источников, а из платонизма эпохи Возрождения (Гемист Плифон, Марсилио Фичино, Пико дела Мирандола, Аугустино Стеуко и т.д.) Вслед за Седжвиком автор утверждает, что содержание этой «изначальной теологии» сводилось к платонизму, неоплатонизму и герметизму . Во-вторых, в связи с вопросом о Софии интересно разобрать 2-ую главу «Момент русской философии» , в которой весьма подробно разбирается концепт Софии. Автор рассматривает концепт Софии у В. Соловьева, фактически пересказывая и комментируя его. София есть ключ для понимая русской философии. София есть «интуиция женственности, присущая Божественному началу». И в другом месте: «Бог открывается Соловьеву в созерцательном платоническом опыте как женщина» . И в другом: «Соловьеву Логос открывается в виде женщины» . Надо заметить, что проф. Дугин не делает различия между Логосом и Богом, так как и то и другое представляет собой образ Другого (об этом подробно изложено в третьей главе «Три теологии»). Русский Логос представлен как женский Логос, как София – на этом, по мнению автора, основывается вся русская философия (это обосновывается тем, что для автора Соловьев представляет собой первого русского философа: «Если мы примем, что именно Соловьев был «первым русским философом», то это обстоятельство должно быть для нас фундаментальным и основным» ). Автор не рассматривает правомочности существования самой идеи Софии в православии. Он пишет, что для самого Соловьева достаточной была мысль о том, что сама идея Софии возможна в рамках христианства. Судя по тексту работы этой мысли достаточно и для проф. Дугина. Таким образом, снимается первый вопрос: взаимоотношение богословия и интегрального традиционализма. |
|
|
