| На допросе следователь спросил священника: - Следствием установлено, что вы проводили совместно с монашками и служителем культа Виноградовым контрреволюционную антисоветскую деятельность. Дайте показания по этому вопросу. - Это я отрицаю. Контрреволюционной антисоветской деятельностью я не занимался. Виноградова я узнал, вернувшись из-под стражи, с 11 октября; с монахинями, которые стали петь в церковном хоре, познакомился только в 1936 году. - Кто вам дал установку о перемене места службы и с какой целью? - Установок о перемене места службы я ни от кого не получал. - Вы показываете не правильно... Следствие располагает данными, что вы получили назначение на новое место служения в связи с контрреволюционными установками, имеющими цель скрыться от преследований за контрреволюционную антисоветскую деятельность. Дайте правильные показания. Вместе с отцом Василием был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности священник Николай Виноградов , который, находясь за штатом, иногда служил в каменской церкви. На допросе следователь спросил его: - Когда вы были у епископа Сергия и какие получали от него установки? - Последний раз я был у епископа Дмитровского Сергия в апреле 1937 года, просил работу, он мне установки никакой не давал и в службе отказал как пьянице; другим, более заслуженным попам давал и в последнее время говорил им: «НКВД начал производить массовые аресты священников, меняйте свои приходы, скрывайтесь от арестов». И давал им путевки для службы в церквях в других районах, в том числе дал путевку священнику Соколову на службу в Уваровском районе, в селе Вешки. Вообще епископ Сергий... дает контрреволюционные установки попам. - Что вы можете сказать о контрреволюционной деятельности попа Соколова? - Поп Соколов вместе с церковной старостой укрыли от финотдела серебряные церковные вещи: чашу серебряную позолоченную, дискос, звездицу, лжицу, три лампады, одно кадило, два серебряных позолоченных креста, дарохранительницу и другие вещи. Соколов с монахинями договорились красть сено в колхозе, что и делали. После попа поймали и судили. У Соколова на квартире часто собирались монахини и весь церковный актив, где они обсуждали свою антисоветскую работу. После этого Соколов вместе с монахинями ходили по домам и агитировали против власти, а в последнее время против предвыборной кампании. Меня они недолюбливали и сторонились. Меня называли красным попом. |
| Наш внутренний опыт, наше сознание подтверждает ли существование перевоплощения? Чувствуете ли вы свои прежние существования? Нет, не чувствуем. А если теософы говорят, что чувствуют, то они впадают здесь в тот оккультизм, от которого многие из них всячески желают обособиться. Я живо помню свое детство, свои студенческие годы, начало своей службы, но никак я не могу припомнить, что моему детству уже предшествовало какое-то другое детство, что служба дается мне сравнительно легко, потому что я уже когда-то служил в другом своем бытии, что я потому сравнительно легко усваиваю языки, что когда-то, при другом своем воплощении, немного с ними ознакомился. Напрасно, теософы ссылаются в данном случае на закон наследственности, ибо ни один современный психолог не будет возводить наследственность к странствованиям души, и гений не есть продукт этих длинных странствований. Г-жа Каменская учением о перевоплощении думает разрешить такую проблему. Одни души рождаются «в трущобе, среди ужаса, разврата и нищеты», а другие – в благоприятных условиях. Где же справедливость? Теософия отвечает: «во свете древнего учения о перевоплощении и о карме, все загадки жизни, самые запутанные, сложные и мучительные, разрешаются удовлетворительным образом. Во свете этого учения, сама жизнь превращается в великую школу, в которой люди переходят с одной ступени на другую, не переставая учиться, и в которой все затруднения, и все бедствия, суть испытания, трудные задачи, которые мы должны разрешить, – экзамены, которые мы должны сдавать снова и снова» 4 . Вот и успокоение! Спрашивается, почему же один рождается в трущобе, а другой – среди благоприятных условий? Почему родившийся в неблагоприятных условиях должен выдержать больше экзаменов, чем другой, имеющий все благоприятные условия для своего развития? Или тут действует неумолимый закон кармы? Или этот закон кармы повлек за собой то, что я, живший уже раньше, родился в трущобе, среди ужаса и разврата?… Страшным фатализмом веет от всей этой кармы, хотя его желают прикрыть законом свободы, ответственности за свои действия. |
| «Блага земные, счастье мирское, житейские страсти, Шум и забавы, корысть и волненье – все в жертву принесть.» Николай Иванович любил свою «душку Сашу», ценил в ней религиозно-мистическую натуру и посвятил ей несколько стихотворений, в которых трактовались сюжеты Евангелия. Мыслитель, разочаровавшийся в науке, искал близкого человека, готового разделить все испытания на пути, предназначенном ему Богом. Вскоре Пирогов вошел в круг ближайших советников выдающейся женщины России – великой княгини Елены Павловны, в котором высшим достоинством государственного деятеля считалось сочетание религиозно-мистического духа и рационального разума, не враждующего с духом. Эти качества отличали зачинателей движения сестер милосердия княгиню Екатерину Хитрово, княгиню Екатерину Бакунину, баронессу Эдит фон Раден, саму Елену Павловну. Высокодуховные, тонкие натуры, покровители, помощники и советчики ученых, писателей, прекрасные организаторы – эти женщины создавали особую нравственную атмосферу высшего света. Позже Пирогов ушел из медицины в педагогику, отошел от спиритизма и написал в конце жизни об учении Христа: «Мы ни минуты не можем сомневаться в том, что этому учению суждено быть неугасимым маяком на извилистом пути нашего прогресса». Известно, что на этом пути ему помогли преосвященный Иннокентий – миссионер Православия среди северных народов, который вел беседы с Николаем Ивановичем, его духовник в Киеве отец Василий Каменский, где педагогом Пироговым были открыты первые воскресные школы, знакомящие молодых женщин, детей, мастеровых с азами науки и мудростью Закона Божьего . Ученый-паломник Пирогов прошел, как ищущий истину паломник, сложную дорогу, испытав сомнения, неверие, неземную любовь, искушения властью, специальностью, славой – к вере, к христианству, к Православию . Сколько пациентов и раненых спас этот верующий ученый, отказавшись от ненужных опасных ампутаций, уродующих человека, в пользу гипсования, сберегательной медицины. Наоборот, догматизмом, утопиями, принесшими несчастья обществу (классовыми, национальными, рыночными, экологическими и др.) закончили ученые, не ищущие пути к Богу, часто осыпанные наградами, но – «по плодам их узнаете их». |
| История Франции сводилась в социалистических кругах к истории Великой революции и коммуны 1871–го года; история Англии интересовала только как история манчестерства и чартизма. Отношение к Германии определялось ненавистью к Железному канцлеру за его борьбу с социалистами и преклонением пред Марксом и Бебелем. Конкретными вопросами русской промышленности и внешней торговли тоже мало кто интересовался. У эсеров они сводились к требованию земли и воли, у социал–демократов — к восьмичасовому рабочему дню и к теории прибавочной стоимости. Не помню, чтобы мы когда–нибудь говорили о русских минеральных богатствах, о бакинской нефти, о туркестанском хлопке, о летучих песках на юге России, о валютной реформе Витте. Славянского вопроса для лево–радикальной интеллигенции так же не существовало, как вопроса Константинополя и Дарданелл. Ясно, что с таким подходом к политике наша компания не была в состоянии облечь назревающую войну в осязаемую плоть живого исторического смысла. В нашем непосредственном ощущении война надвигалась на нас скорее как природное, чем как историческое явление. Поэтому мы и гадали о ней, как дачники о грозе, которым всегда кажется, что она пройдет мимо, потому что им хочется гулять. Как все большое и страшное в жизни, война вплотную подошла к нам неожиданно и незаметно. Стояли прекрасные июльские дни, пахло доцветающими липами, розами и свежим сеном. Над столом кружились пчелы. Отпив чай, мы ждали почту. Вместо писем Василий принес приказ вести всех лошадей в Знаменку для ветеринарного осмотра. Мы как–то не сразу догадались, что это начало мобилизации. В назначенный для осмотра день лежащая в котловине у шоссе Знаменка уже с раннего утра представляла собою какой–то кипящий человеческими страстями, печалями и злорадством котел. За длинным столом под окном трактира Лукина сидела приемочная комиссия: молоденький офицерик, уездный ветеринар и волостной писарь. Около комиссии непрошенными советчиками вертелись каменские лошадники — Фокин и братья Колесниковы. |
| Маяковский ездил в ярко-шелковых распашонках, в цилиндре. Давид Бурлюк – в сюртуке, с неизменным лорнетом, с раскрашенным лицом, в цилиндре. Василий Каменский – в коричневом костюме, с нашивными яркими лоскутами, с раскрашенным лицом, в цилиндре. […] Улицы Харькова, Одессы, Киева, Ростова, Баку, Тифлиса, Казани, Самары, Саратова и второстепенных городов оказались не менее взволнованными, чем землетрясением. Всюду театры были переполнены возбужденными массами. Газеты встречали и провожали шумным треском столбцов всяческих критиков.» 271 Все это – «дела давно минувших дней». Бунтари вошли в берега и занялись иным. Но нам, уясняя свою мысль, удобнее остановиться на той, – уже отошедшей в предание, волне. «Декларация слова как такового» возвещена в 1913-м году Алексеем (Александром) Крученых в следующих тезисах: «1) Новая словесная форма создает новое содержание, а не наоборот. 2) Согласные дают быт, национальность, тяжесть, гласные – обратное – вселенский язык. […] 3) Стих дает (бессознательно) ряды гласных и согласных. Эти ряды неприкосновенны. Лучше заменять слово другим, близким не по мысли, а по звуку (лыки – мыки – кыка). Одинаковые гласные и согласные, будучи заменены чертами, образуют рисунки, которые неприкосновенны (напр. III – I – I – III). Поэтому переводить с одного языка на др. нельзя, можно лишь написать стихотворение латинскими буквами и дать подстрочник. Бывшие д[о[ с[их] п[ор] переводы лишь подстрочники, как художественные произведения, они – грубейший вандализм. 4) Мысль и речь не успевают за переживанием вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным. Общий язык связывает, свободный позволяет выразиться полнее. (Пример: го оснег кайд и т.д.). 5) Слова умирают, мир вечно юн. Художник увидел мир по-новому и, как Адам, дает всему свои имена. Лилия прекрасна, но безобразно слово лилия захватанное и «изнасилованное». Поэтому я называю лилию еуы – первоначальная чистота восстановлена. |
| Примечания 28 марта 1800 года Карамзин в письме Дмитриеву сообщил о начале работы над «Пантеоном»: «Я пишу теперь нотицы к портретам русских авторов». В 1802 году в издании П. Бекетова вышли четыре тетради «Пантеона». Позже для собрания сочинений Карамзин дополнил «Пантеон» некоторыми новыми характеристиками писателей. Одним из главных источников был «Опыт исторического словаря о российских писателях» Н. Новикова, изданный в 1772 году. В тексте сохраняются даты жизни и смерти писателей, сообщенные Карамзиным; в указателе они уточнены по новейшим источникам. Боян Стр. 156. За несколько лет перед сим... нашлось древнее русское сочинение. – Речь идет о «Слове о полку Игореве». См. прим, к статье «Несколько слов о русской литературе», стр. 533. Знатоки наших древностей утверждают... – Первое издание «Слова о полку Игореве» было осуществлено в 1800 году учеными-специалистами – А. Ф. Малиновским а Н. Н. Бантыш-Каменским. Матвеев Артемон Сергеевич Стр. 159. См. «Письма» его (Матвеева. – Г. М.), изданные Новиковым.– Н. И. Новиков, собрав документы об Артемоне Матвееве, издал их в 1776 году отдельной книгой: «История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергеевича Матвеева, состоящая из челобитен, писанных им к царю и патриарху, также из писем к разным особам, с приобщением объяснения о причинах его заточения и о возвращении из оного». Книга посвящена графу П. А. Румянцеву, богатейшим собранием рукописей которого пользовался Новиков. Князь Хилков Андрей Яковлевич Стр. 162. ...сочинил «Ядро российской истории»... – Подлинным автором «Ядра» был секретарь Хилкова А. И. Мавкиев. «Ядро» писалось по распоряжению Петра I и было закончено в 1715 году, но издано только в 1770 году историком Миллером, который по небрежности приписал авторство князю А. Я. Хилкову. Татищев Василий Никитич Стр. 163–164. ...вместо истории оставил нам только материалы ее... – В. Н. Татищев – автор многочисленных исторических сочинений я научных публикаций исторических документов (с предисловиями и комментариями). Главный его труд – «История российская с самых древнейших времен» (четыре книги выходили с 1768 по 1784 год, пятая была напечатана только в 1848 году) – серьезное историческое сочинение, интересное не только богатством фактов и материалов, но и попыткой объяснить исторические явления не вмешательством божественного провидения и не подвигами отдельных людей, а общественным устройством. Карамзин повторяет распространенную в то время несправедливую оценку «Истории российской» Татищева. |
| Этот опыт касается не только и не столько летательного аппарата Крукса, который должен преодолеть притяжение земли за счет мелодичного звона четырех тысяч колокольчиков (Друду, понятно, вообще аппаратов не надо), это – испытание собравшейся на летном поле толпы: найдется ли в ней хотя бы один человек, кто в Крукса-Друда и его машину поверит. Хоть один не жирный гусь. Он находится. Но только один. Это – Тави, которая кричит: «Я! Я! Я!» – так же, как кричала Ассоль, завидев корабль с алыми парусами, и за этот крик и свою веру Тави получает в награду счастье, проплывшее мимо Руны: она превращается из гусеницы в бабочку, а вернее в птицу и улетает с Круксом в «блистающий мир». Тема летящего вне самолета человека была для Грина важна еще с дореволюционных пор. О полетах тогда писали многие – Леонид Андреев, Блок, Куприн. Последний даже сам летал и едва не погиб. Летали поэт-футурист Василий Каменский и писатель-реалист И. С. Соколов-Микитов. Авиация поражала воображение людей начала ХХ века. Они видели в ней гораздо большее, чем достижение научного прогресса. Но, пожалуй, никого из русских писателей сама возможность оторваться от земли и полететь не потрясла и лично не задела так сильно, как Грина. Вера Павловна Калицкая вспоминает, что еще в 1910 году, когда они ходили с Александром Степановичем на авиационную неделю, проводившуюся в окрестностях Петербурга, Грин, в отличие от большинства посетителей салона, был глубоко разочарован и возмущен видом тогдашних самолетов. Он возненавидел авиационную технику ревностью оскорбленного любовника неба. Он искренне верил и хотел, чтобы человек летал сам и воспринимал самолеты как нечто враждебное и не расставался с этим чувством ни в тридцать лет, ни в сорок пять. В своей прозе он с поразительным удовольствием писал о катастрофах самолетов, издевался над «знаменитостями воздуха», в рассказе «Тяжелый воздух» назвал самолет «трагическим усилием человеческой воли, созданием из пота, крови и слез», а в романе «Джесси и Моргиана» один из героев роняет фразу, чем-то напоминающую порыв Друда погасить все маяки: смерть авиатора «не трагична, а лишь травматична. Это не более, как поломка машины». |
| В нескольких верстах за Корсунем Мельхиседек был насильно переодет в униатскую одежду, притом еще узкую и короткую для него, и в этом новом виде сопровождавший его прокуратор приветствовал его: «ныне радуйся царю схизматицкий.» 184 По приезде в Радомысль, Мокрицкий даже явился как бы защитником Мельхиседека, – удержал митрополичьего комиссара Каменского от намерения наказать Мельхиседека розгами. Сейчас же, впрочем, оказалось, что это была хитрость. Мокрицкий и Каменский стали ласковыми словами убеждать Мельхиседека принять унию, а когда это не подействовало, то под видом дружбы дали ему какого-то меду, от которого он заболел, и подозревал, что в этом меде была отрава. Вскоре затем явились новые защитники Мельхиседека, брат официала Мокрицкого, суррогат Василий и один из прокураторов – Феодор. Они защитили его от буйства митрополичьего племянника, который, притворившись пьяным, стал ломиться в избу, в которой заключен был Мельхиседек, и делал выстрелы, показывая намерение убить его. 185 2 августа Мельхиседеку было объявлено решение ехать далее, в митрополичий замок Гродек. На пути к этому новому месту мук Мельхиседека подвергли обыску и забрали все, что можно было взять, а в Гродке засадили в каменную избу и объявили, что приказано заделать его в этом заключении. Мельхиседек был тогда жестоко болен от вышесказанного меда, и доктор объявил, что нет надежды на его выздоровление. Это заявление, казалось, смягчило сердца мучителей; приказ заделать Мельхиседека был отменен, 186 но, как оказалось, для новых мук и злоумышлении. «В том заключении, от 6 августа до 20 сентября, я нижайший, пишет Мельхиседек, страдая невинно, разнии неудоботерпимии беды и мучительства претерпевал, гладом, хладом и другими прекращающими живот средствами был угнетаем, котории одним только божиим о мне благоволением без смертного заключения пройшли; при всех же тех удручениях многии от оного митрополита Володковича и из сторон приездили унеяти, и многими неправими доводами и вымыслами своими лстили пристать на унею, обнадежуя притом от всех злоключений свободою.» 187 Твердость Мельхиседека вызвала вторичное покушение отравить его. |
| Этот опыт касается не только и не столько летательного аппарата Крукса, который должен преодолеть притяжение земли за счет мелодичного звона четырех тысяч колокольчиков (Друду, понятно, вообще аппаратов не надо), это – испытание собравшейся на летном поле толпы: найдется ли в ней хотя бы один человек, кто в Крукса-Друда и его машину поверит. Хоть один не жирный гусь. Он находится. Но только один. Это – Тави, которая кричит: «Я! Я! Я!» – так же, как кричала Ассоль, завидев корабль с алыми парусами, и за этот крик и свою веру Тави получает в награду счастье, проплывшее мимо Руны: она превращается из гусеницы в бабочку, а вернее в птицу и улетает с Круксом в «блистающий мир». Тема летящего вне самолета человека была для Грина важна еще с дореволюционных пор. О полетах тогда писали многие – Леонид Андреев, Блок, Куприн. Последний даже сам летал и едва не погиб. Летали поэт-футурист Василий Каменский и писатель-реалист И. С. Соколов-Микитов. Авиация поражала воображение людей начала XX века. Они видели в ней гораздо большее, чем достижение научного прогресса. Но, пожалуй, никого из русских писателей сама возможность оторваться от земли и полететь не потрясла и лично не задела так сильно, как Грина. Вера Павловна Калицкая вспоминает, что еще в 1910 году, когда они ходили с Александром Степановичем на авиационную неделю, проводившуюся в окрестностях Петербурга, Грин, в отличие от большинства посетителей салона, был глубоко разочарован и возмущен видом тогдашних самолетов. Он возненавидел авиационную технику ревностью оскорбленного любовника неба. Он искренне верил и хотел, чтобы человек летал сам и воспринимал самолеты как нечто враждебное и не расставался с этим чувством ни в тридцать лет, ни в сорок пять. В своей прозе он с поразительным удовольствием писал о катастрофах самолетов, издевался над «знаменитостями воздуха», в рассказе «Тяжелый воздух» назвал самолет «трагическим усилием человеческой воли, созданием из пота, крови и слез», а в романе «Джесси и Моргиана» один из героев роняет фразу, чем-то напоминающую порыв Друда погасить все маяки: смерть авиатора «не трагична, а лишь травматична. Это не более, как поломка машины». |
| — и еще два неустановленных лица (возможно речь идет о А.П. Спунде и председателе ПОЧК, бывшем студенте Ф.Н. Лукоянове, с которым мотовилихинцы конфликтовали, но игнорировать не могли). Об этом знаменательном событии позднее было сообщено А.А. Миковым : « В апреле или мае 1918 г. я организовал нечто вроде «коммуны» — дом отдыха для «своей братии», т.е. всех «мнимо беспризорных» старых подпольщиков, моих ближайших тов. и друзей, работающих в Мотовилихе на разных постах и работе. …Отыскав за р. Камой в поселке Верхняя Курья по 1-й Линии бывшую деревянную дачу, дом, двухэтажный, пустовавший и принадлежавший какому-то богатому, жившему в Перми чиновнику, управляющему пароходством бр. Каменских или Любимова, или торгового дома, хорошо обставленный кой-какой мебелью и кроватями, я, как действительно беспризорный (квартиры я не имел), «занял» (без ордера) одну комнату в этой даче, с комодом и комфортабельной мягкой кроватью. А Пастаногов Александр со своей женой Тиной — две комнаты в нижнем этаже (тоже с мебелью и мягким матрасом) и объявили: «Дом-коммуна для ответственных работников», и… (…) Первым явился Мясников Гавриил (он уже работал в Перми секретарем городского к-та партии), а вместе с ним явился и Мих. Туркин, тоже работавший там же, но кем, какую он нес там работу, хорошо не припомню. Вслед за ними вскоре весь дом, все комнаты и койки были уже заполнены «отдыхающими». Каждый забронировал за собой комнату и койку. Рядом со мной расположился Вася (Василий Под…вич) Селивановский (тюремный житель совместно со мной по 1906–7–8–9 годам, теперь давно уже агроном, живет в Перми). Внизу расположились в комнате две учительницы (фамилии их не припомню). Двухэтажный флигель в огороде занял комендант г. Перми т. Сорокин со своей семьей и каждое утро уезжавший в Пермь на подаваемой ему из города большой моторной лодке. (…) Часто бывал на даче с весны т. Решетников, председатель испол. к-та г. Перми. С середины лета на даче жил Смилга, бывший в то время командующий Восточного фронта. Часто бывали все ответственные работники гор. партийного к-та и др. учреждений. Одни уезжали, а другие прибывали и ночевали на даче вповалку на полу второго этажа в большой комнате на разостланных одеялах и простынях. …Частым гостем на даче была и Войдзий, бывшая жена М. Туркина. Сам он тоже постоянно обретался на даче и воскресные дни все «прикрепленные» к даче были дома, и всяк проводил время, как ему заблагорассудится по-своему. Никто никого не стеснял». |
|
|
