| е. Симеон), как бы в том поступить, мнение свое такое: дабы первее послать его, Симеона, в Англию в чине иеродиаконском с свидетельством об нем на латинском языке, а он-де, Симеон, тамо просвещенных покойным Арсением митрополитом или детей их, понеже и дети купно с ними были помазаны миром, приискав, станет утверждать, что на место Коссаново будет от св. Синода прислан архимандрит из ученых и искусных людей, чтоб тамошние открылись как покойному архиерею Арсению, и о представлении их ему он, Симеон, стараться будет. Св. Синодом определено: в Кабинет сообщить с таковым представлением, что в Лондоне вящшия ради российския славы и расширения православновосточные церкви и лучшей церковной церемонии, с чего (как оной Симеон представляет) наипаче и прежде просвещенные англичане возлюбили веру греко-российского закона и впредь таким же бы образом могли показать свое к российской церкви желание и приобщение, потребно видится отправить изученых в богословии и искусных и добросовестных людей, архимандрита, который бы по-гречески мог знать или хотя в латинском учении совершен был, и ово в разговорах, ово же на предиках о истине греко-российского исповедания показывать доволен был, да при нем, архимандрите, двух иеромонахов (в том числе и обретающегося ныне в Лондоне Варфоломея до указу), которые бы обучилися греческого и аглинского языков, дабы со временем могли для греков, из Архипелага туда приезжающих, на греческом, а для агличан на аглинском языке сверх отправления служб и треб церковных и казанье говорить; и означенного Симеона иеродиаконом же, да дву дьячков и одного пономаря». (Москов. архив Мин. иностр. дел, 1 сентября 1738 года) 4) Указ из Кабинета к генералу Румянцеву 8 марта 1738 года. Прислан к нам от генерал-фельдмаршала графа фон Миниха, сообщенный ему от вас календарь, печатанный в польском городе Львове на польском языке на нынешний, 1738 год, который сочинен чрез доктора философии и математики, профессора Станислава Дончевского, и находятся в оном в прогностиках многие непристойные и весма предосудительные о нашей империи злостно вымышленные пассажи, за что оной бессовестной автор за такую продерзость по всенародным правам не токмо великого штрафа, но и жестокого наказания достоин. |
| Правда, они отрекаются от мира, умирают для него, чужды его жизни и интересам, но каким? Они умирают для зла, в котором лежит мир; они становятся безучастными к тому, что мешает служению правде и истине: к мирскому стяжанию, к честолюбивой погоне за внешними достоинствами, к похвалам и оскорблениям. Так, когда однажды к Арсению Великому пришли сказать, что ему досталось большое наследство, он ответил: «скажите, что Арсений давно уже умер для мира». А о Макарии Египетском рассказывают, что он велел одному кладбище и там сначала поносить мертвецов, а потом хвалить их. Когда ученик возвратился, Макарий спросил его: «что тебе сказали мертвецы»? «Ничего», отвечал тот. «Так и ты будь мертв: когда злословят тебя, молчи и не сердись; когда хвалят, не превозносись, будь как мертвый, и спасешься». Подвижники, далее, своею строгою, святою жизнью и своими мудрыми наставлениями производят самое благотворное влияние на людскую нравственность. Светильник не остается под спудом, а ставится на свещнике, чтобы светить людям ( Лук. 11, 33 ), и «не может град укрытися верху горы стоя» ( Матф. 5, 14 ). Отшельники покидают мир, но сам мир ищет их. К ним стекаются алчущие и жаждущие правды. Они ждут от подвижников наставления и вразумления, и не вотще бывают их ожидания. На первый взгляд вам не кажется в речах старцев ничего необыкновенного. Но вы слышите проповедника, отрекшегося от мирского, кому не нужны более ни слава мира сего, ни его богатства, ни удобства жизни, ни все то, что обыкновенно побуждает людей льстить, лицемерить, скрывать истину. Пред вами учитель, который тяжелыми подвигами своей жизни и непрестанною борьбою со своими страстями и похотями уже вполне утвердился в том, чтобы служить одной только правде и говорить ее в глаза каждому, не боясь ни прещений, ни угроз, ни наказаний. Пред вами говорит человек, достигший высокой степени нравственного совершенства, по справедливости называемый «ангелом во плоти». Ему известны все тайные изгибы души человеческой духом и жизнью, исполненной благодати; наставления его проверены продолжительным опытом собственной жизни. |
| И, кажется, мною очень внимательным принимаются в соображение те или иные Ваши замечания. Думать постоянно, как бы в письме ли или в личном общении выразиться, но не деликатнее, чтобы быть заподозренным в искательстве, – это уже болезнь, от которой Вам надо полечиться, а время постное для этого самое подходящее время. Я совершенно чист пред Вами. Умышленно я никогда не оскорблял Вас ни лично, ни письменно, ни пред другими людьми, особенно власть имущими. О моих отзывах о Вас сможете осведомиться в Петербургских духовных сферах, с которыми Вы, по-видимому имеете сношение. Простите, но я должен высказать всё по поводу Вашей мании подозрительности. Конечно, Вы не предполагали служить со мною, и, быть может, служение со мною есть для Вас крест. Ну что же! Несите его, быть может, он для Вас будет спасителен. А на свое служение с Вами я смотрю как на волю Божию, которая всегда устраивает во благое. Довольно! Да! Теперь у меня новый эконом, которого мне Бог указал. Он мне понравился своею деловитостью и хозяйственностью, рассудительностью. Он придет завтра или послезавтра. Старый эконом хорош по душе, но как эконом никуда не годится , я думаю и Вы в этом согласны. Зал для общих спевок я не благословляю. Он и так загружен, да и кроме того я опасаюсь за ценность вещей. Да притом же дело идёт к концу. Я полагал бы вместо бабкинской агитации, с которой я отлично знаком на забракованной мною новогодней речи, лучше предложить памятные чтения, чем и закончить чтение. Простите и благословите Ваш слуга покорный А. Арсений. г. Петербург, Лавра, 5 марта 1911 года Слово «крест» рукой владыки Арсения зачеркнуто. – Прим. сост. Письмо 4 Ваше Высокопреосвященство. Простите великодушно, что давно не сообщал Вам ничего о наших делах. Признаться сказать, не вижу как время бежит среди множества дела. Всё поджидал не будет ли чего-либо особенного, чтобы не беспокоить Вас и не отнимать у Вас времени по пустякам. И теперь нет особо важных дел, но все-таки считаю долгом сообщить Вам хотя о неважном. |
| Христиане! Вот поучительный пример, как избирать учителей для детей ваших и какие им внушать к наставнику своему чувствования! В противном случае бойтесь, чтобы чада ваши когда-нибудь не укорили вас нерадением об их воспитании. Бегство Арсения от двора царского Аркадий, старший сын Феодосия Великого, имел острый разум, нрав весёлый и приятный, благородные мысли и душу, по природе склонную к благочестию и правосудию. Но труды ненавидел, был непостоянен в дружбе, склонен к принятию всяких внушений и верил более тем, которые льстили его порокам, нежели тем, которые желали исправить оные. Арсений, предвидя печальные следствия, которые могли произойти в наследнике престола от столь худых склонностей, и тщетно употребляя благоразумие к отвращению оных, принуждён был принять строгие меры и к выговорам, наконец, присовокупил наказание. Аркадий почёл усердие за обиду и захотел от него освободиться. Он открыл предприятие своё одному из придворных чиновников, к которому имел великое доверие, и приказал ему избавить себя от столь несносного, по его мнению, человека. Этот чиновник (видно, боялся Бога), опасаясь, чтобы другому не дали того же поручения, обещался исполнить волю его; а сам тайно пошёл к Арсению и сказал, чтобы он, не теряя времени, помышлял о своей безопасности. Арсений, хотя и видел, что приказ царевича был только следствием детского гнева, но, рассуждая о несчастии государей, которые почти от рождения своего любят льстецов и почитают неприятелями наставников, не мог удержаться от слёз и принял твёрдое намерение оставить звание, которое угрожало ему смертью, если пребудет постоянен в своей твёрдости, и вечным наказанием, если станет поступать слабо и нерадиво. Само Небо благословило его предприятие; ибо, когда он в пламенной молитве просил Бога, дабы научил его, что должно делать для своего спасения, услышал глас небесный: «Убегай мира, се единое средство к твоему спасению». Арсений возблагодарил Провидение и через несколько дней, переодевшись странником, вышел из Царьграда и удалился в Египетскую пустыню, где жил около пятидесяти лет, не имея сообщения с миром. |
| Но не трудно видеть, что этими словами Неронов имел в виду указать не на школьное учительство Арсения, а на его будто бы инициаторскую роль в церковной реформе Никона. Да и вообще название «учитель» в приложении к Арсению Греку еще не дает права заключать отсюда, чтобы он действительно был у нас основателем и учителем греко-латинской школы. Арсений явился в Москву с официальным титулом «дидаскала» при Иерусалимском патриархе Паисии (с которым он приехал в Москву), и этот титул «учитель» мог потом иногда прилагаться к нему и в Москве, хотя бы он и не был здесь учителем в школе. В доказательство того, что Арсений Грек был в Москве основателем и учителем греко-латинской школы, ссылаются на известное свидетельство иностранца Олеария, который говорит: «В настоящее время к немалому удивлению надо заметить, что по распоряжениям патриарха и великого князя русское юношество начинают обучать греческому и латинскому языкам. Для этого близ патриаршего двора учреждена уже латинская и греческая школа, которою заведывает и управляет один грек по имени Арсений». Но дело в том, что Олеарий в последний раз был в Москве в 1643 году, значит, сам он не видал ни Арсения, ни основанной им школы, а говорит о ней только на основании дошедших до него слухов, которые легко могли возникнуть ввиду того, что Арсений явился в Москву с официальным титулом дидаскала и в Москве оставлен был между прочим и для риторического учения, хотя этим делом ему и не пришлось потом заняться. Во всяком случае, если бы греко-латинская школа Арсения Грека действительно существовала, она необходимо оставила бы по себе какой-либо след и воспоминание, мы знали хотя бы одного ее ученика, так как самая греко-латинская школа в Москве и ее воспитанники, представляя для тогдашнего времени явление новое, небывалое и даже неслыханное у нас, не могли бы укрыться от внимания современников настолько, чтобы об них не дошло до нас никакого современного туземного известия, помимо сомнительного слуха, сообщенного иностранцем Олеарием. |
| Сегодня не удалось мне служить. Простудился во время исповеди в пятницу. Исповедников было человек тридцать, а потому исповедь продолжалась довольно долго. Стоял я у окна и чувствовал, что холод меня пронизывает, но прекратить исповедь или перенести на другой день счёл неудобным, ну и расхворался так, что и на Крещение не мог служить... Был у нас в Оптиной пустыни великий старец о. Макарий. Он вёл однажды беседу с одним посетителем и тоже, сидя у окна, простудился. Чувствовал, что сильно дует, но оставить беседу неоконченной не захотел. От этой простуды о. Макарий потом всю жизнь был болен, так и умер от этой болезни. Уже говорил я вам и опять повторяю, что вы совершили подвиг, приехав на праздники в нашу тихую обитель, на свои маленькие средства, добытые честным, а часто и очень тяжёлым, трудом. Думаю, что отдохнули вы здесь душой. Причастились вы Тела и Крови Христовых и утешение от Господа получили по мере восприемлемости каждой – одна больше, другая меньше, но всё же, думается, все получили. Может быть, и телом вы отдохнули здесь, хотя и терпели некоторые неудобства. Гостиница у нас маленькая, и позволяют жить всего три-четыре дня. Приходилось снимать помещение у крестьян, которые, конечно, не могут предоставить многих удобств. Да вознаградит вас за все Господь! Теперь опять возвращаетесь вы к своим занятиям, снова начнётся для вас трудовая жизнь, может быть, полная скорбей. Что делать? Скорби неизбежны, хотя и хотели бы мы миновать их. Жизнь представляется нам в виде белой полосы, на которой чёрные точки – скорби, от которых нам желательно поскорее отделаться, а на самом деле жизнь есть чёрная полоса, и на ней рассеяны белые точки – утешения. В мipe скорбни будете, – сказал Христос, – но дерзайте, яко Аз победих мip 377 . А где найти утешение в скорбях, которые обступают нас со всех сторон? Необходимо углубляться в себя, в свой внутренний мip, так как в нём таится источник утешения. Учёные для отдыха уезжают за границу, под южное небо Сицилии, а мы углубимся в своё сердце, в коем заключён целый чудный мip, может быть, многим неизвестный. Но как войти в него? Единственный ключ – Иисусова молитва, которая открывает нам дверь в этот мip. Но, чтобы углубиться во внутренний мip, необходимо уединение. Некоторые святые бежали для этого в глубочайшие пустыни и оставляли всех и вся, чтобы только упражняться в Иисусовой молитве. Известный подвижник Лука Элладский 378 бежал в пустыню для усовершенствования в молитве, так как постоянные толпы народа, приходившего за советом и утешением, мешали ему сосредоточиться, поступил он подобно Арсению Великому , который был научен Самим Господом: «Бегай людей и спасёшься» 379 . |
| Воспомяну о великом старце, схимонахе Харлампии, родом болгарине, жившем в самой далекой пустыне, на месте, называемом Лак. Он шестьдесят пять лет препроводил в Святой Горе Афонской без выхода. Пришел в Святую Гору пятнадцати лет, и десять лет прожил у старца своего в послушании. По смерти старца поступил в общежитие, и двадцать пять лет прожил в общежитии. Потом удалился в пустыню, и тридцать пять лет прожил в пустыне, один с единым Богом. Много претерпел скорбей и искушений от врага, диавола, и от телесных недостатков и от разбойников, а наипаче во время великого смущения: шесть лет жил почти без хлеба, питаясь зелием и травою. Удостоен был видений: сказывал своему духовному отцу Арсению, что трижды сподобился видеть Царицу Небесную, Владычицу Богородицу, посещающую Святую Афонскую Гору. Духовник сказал о том некоторым, уже после смерти его. Скончался он в 1845 году, в глубокой старости, на келии, называемой Сарай. Росту был высокосреднего, лицом весьма сух; брада седая, широкая и длинная, почти до колен. Проходила о нем слава по всей Горе Афонской. Рукоположения не имел, был схимонах. И был всем из славянского рода искусный наставник. Слышал я от некоторых, что он имел дар прозорливства. 164. О старце Серафиме Был великий старец пустынножитель, схимонах Серафим. Родом был грек, жил в пустыне, между монастырей Дохиара и Ксенофа; препроводил в Афоне пятьдесят пять лет: пятнадцать лет – в общежитии под послушанием, а сорок лет – в пустыне в пещере, яко птица, отнюдь не имея попечения о своем теле, ни о пище, ни о одежде. Упражнялся в беспрестанной молитве и богомыслии, и всегда изнурял свое тело трудами: беспрестанно долбил камень и делал пещеры. В пещере своей ничего не имел, ни одежды, ни книг; и зелия никакого не садил, а пищу ему приносили из ближних монастырей, кому Бог по сердцу положит. А ежели не принесут, то терпит; а сам никогда не выходит из своей пещеры. Много терпел скорбей во время смущения, от разбойников и от глада: многое время пребывал без хлеба, и питался травою. Скончался в глубокой старости, в 1844 году. 165. Жизнь иеросхимонаха Никодима святогорца |
| Игнатий отправился в путь, а братия пришли к духовнику Арсению, и сказали ему – что случилось с Моисеем. Он же, услышавши, горько заплакал, и сказал: «Вот, отцы, каково преслушание и противление воле Божией!» Братия стали его просить, чтобы посетил болящего. Духовник пошел; увидевши его, Моисей заплакал. Отцы все начали со слезами просить духовника, чтобы помолился о нем. Духовник сказал: «Жив будет, и говорить будет, но не так как прежде; будет и ходить, но помалу, а руками будет работать по-прежнему, – только ежели обещается не выходить из Афонской Горы». Потом благословил его, а сам пошел в свою келию. Вскоре Моисею стало получше, а к вечеру начал помалу и говорить, и лице справилось, и помаленьку начали действовать руки и ноги. Моисей паки послал за духовником, и когда духовник пришел, – Моисей пал ему в ноги, и начал со слезами просить прощения; духовник его простил, и наказал такими словами: «Впредь воле Божией не противься: будешь здрав, но не по-прежнему; работать будешь, а в путь идти не можешь». Моисей выздоровел, но не совершенно: остался весьма косноглаголив, и нога одна не совершенно владеет, а руки стали по-прежнему. Я его своими очами многажды видел, и с ним разговаривал, пришедши из Иерусалима; он остался после меня в живых. В начале 1846 года, старец Арсений приблизился к своей кончине: я тогда был в Иерусалиме. Его ученики, а мои духовные братия, мне сказывали, что ему не безъизвестна была кончина; да на остальных днях, пред выездом моим, многажды и мне упоминал, что последнее наше на сем свете свидание, и что уже мы больше в жизни сей друг друга не увидим. Еще, когда он один вскопал весь огород, – я спросил его: «Зачем вы, отче святый, много трудитесь? почему не заставляете учеников своих?» Он же мне ответил: «Мне уже не много осталось покопать, а ученики еще без меня накопаются». Потом сделался болен ногами, и не мог уже ни работать, ни ходить; но каждую седмицу служил четыре Литургии, в неделю, среду, пяток и субботу, хотя и с великой нуждой; когда выходил с выносом, тогда ученики его поддерживали. |
| В другой раз Феофил ездил в Скит по желанно своему. Когда скитники узнали о приближении его, собрались все вместе, чтобы принять его достойным образом. Между ними находился и Памва, тот самый, который не посмотрел на серебро Мелании. Собратия просили его сказать патриарху что-нибудь в назидание (Знать, патриарх любил слушать святых старцев). Но Памва отвечал им: если молчание мое не назидает его, то речи мои бесполезны. Патриарх побывал у скитников, помолился с ними и уехал в Александрию, получив великое назидание от богоугодного жития их (Comeler. t. 1, р. 463). – Почему Памва не хотел сказать что-нибудь патриарху? спросил Иван. – Потому что меньший от большего благословляется, а не больной от меньшего. Понимаешь? Смиренный Памва уважал высокий сан патриарший, да и знал, что для Феофила назидательнее богоубедительные молитвы и святое житие старцев, чем слова их, и потому молчал. Этот архиепископ ездил и на Нитрийскую гору, до которой нам уже не так далеко. Тамошний главный авва встретил его благоговейно. Владыка спросил этого пустынника: отче, что лучшее нашел ты здесь на поприще своем? Старец отвечал ему: непрестанное обвинение и порицание себя самого. Тогда Феофил сказал: прямым путем идешь ты к Богу (Coteler. t. 1, p. 462). Один военный сановник и несколько других особ упросили этого архиепископа съездить вместе с ними в Скит к Св. Арсению, который сперва был воспитателем и наставником двух сынов благоверного царя Феодосия, потом ушел из Константинополя в Нитрийский Скит и не желал видеть людей, дабы они не отвлекали его от покаяния и молитвы. Прибыв к нему, Феофил просил его сказать что-либо в назидание. Арсений помолчал несколько минут, а потом проговорил: если я скажу вам что-либо, то исполните вы это? Все отвечали: готовы исполнить. Тогда он сказал: итак, когда вы узнаете местопребывание Арсения, не ходите туда в другой раз. После сего Феофил не осмеливался беспокоить его в уединении. Но так как один взгляд на сего угодника Божия назидал его много, то он решился еще раз повидать его, однако предварительно послал человека узнать, примет ли он его. Арсений, уважая сан архиереиский, сказал посланному, что он примет патриарха, но после будет обязан принимать уже и других, а частые посещения принудят его покинуть место убежища его и искать другого, безвестного, где никто не развлекал бы его. Когда посланный передал Феофилу эти слова, тогда сей патриарх решился лучше не видать святого отшельника, чем лишать его кельи, в которой он жил весь в Боге (Ibid. t. III. p. 243). |
| И никакая злоба, ни насилье Вас не погубят с Матерью Святой, Угаснет буря, что шипит в бессильи, – Такой девиз, такой совет вам мой! Однажды братья пришли к авве Арсению и просили его сказать что-нибудь в назидание. Старец сказал им: «Пока девица живет в доме отца своего, многие желают ее иметь своей невестой, но когда она станет выходить из дома, не всем уже нравится. Одни унижают ее, а другие хвалят, и ей нет уже такой чести, как прежде, когда жила она в сокровенности. Так бывает и с душой, – сказал старец, – когда она станет проявлять себя – не может всех удовлетворить... (из Патерика). Моя бедная маленькая пташечка! Что ты боишься, что так печально смотришь на свет Божий? Зачем так днем и ночью горюешь, так много льешь горькие слезы? Всех ты, бедная, боишься, всех сторонишься, все тебе кажутся чужими и далекими. Кому бы ты доверила свое сердце, кому бы ты поведала свои печали? Сколько раз, доверившись, ты была обманута! Сколько раз твоя свобода, чистота и невинность были в опасности великой? И теперь ты еще более одичала, еще более почувствовала свое одиночество! Тебя, бедная моя пташка, приманивали ласками, пшеничкой, пшенцом, чтобы поймать, чтобы лишить тебя свободы и посадить в свою собственную клетку. Но как мало во всем этом святой правды и искренней материнской любви... Как много тебя окружает опасностей, как много ложных и льстивых доброжелателей. Но для тебя, милая моя пташечка, нет дороже того родного гнездышка, из которого ты, оперившись, первый раз выпорхнула на свет Божий. Как мал твой век, пташечка (пташенька), и как много у тебя скорбей и опасностей! Тебе даже и поклевать зернышко не дают спокойно. Ты озираешься то вправо, то влево, то обернешься, нет ли врагов позади. А они так и подслеживают над тобой – кошачьи когти и острые зубы зверей, не прочь поймать тебя и потешиться вволю злые парнишки и хищные плотоядные птицы. И летишь ты с опаской, и спишь ты тревожно, и жить тебе невозможно... Вон, кто-то уже пощипал твою бедную головку, и крылышки твои злым клювом по- выдернуты... |
|
|
