| Относительно же, предсказанного высокопр. Филаретом, преемничества высокопр. Арсения (Варшавского) есть отчасти намёк и в дневнике, где высокопр. Филарет отзывался об нём, что и он хорошо должен знать особенности и потребности страны и самой Киевской епархии, по смежности с нею Волыни: но особенно замечателен в этом отношении следующий факт. На пути в Москву на Коронацию, в Августе 1856 года, высокопр. Арсений заехал (из Почаевской Лавры, бывшей тогда в управлении Варшавских архиепископов), в Киев помолиться и повидаться с высокопр. Филаретом. При окончательных сборах в дальнейший путь иподиаконы спохватились, что забыли взять, в числе ризницы, архиерейский посох. Когда доложили они об этом своему Владыке Арсению, то он высказался про такую проруху иподиаконов Владыке Филарету, примолвивши, в смысле полусуеверия, что это кажется признак чего-то недоброго. – «Право же, какие дурни-ротозеи эти иподиаконы, говорил с недовольством А. Арсений»... – «Погоди Преосвященный, не жури ты их, и тут же, приказавши позвать к себе Екклесиарха (Архим. Мелетия), сказал ему, – иди в ризницу и принеси тот мой посох, который обыкновенно употреблял я в великие праздники. Взявши принесённый посох, Владыка Филарет обратился к А. Арсению: ты, Преосвященный промолвил, что-де не взятие иподиаконами посоха кажется тебе признаком чего-то не доброго... А я скажу тебе наоборот. Во 1-х, вместо меня пусть побывает на великом торжестве Священного Коронования хотя мой этот жезл 9 , а я буду пламенно молиться, как бы предстоя там с этим жезлом, равно и ты усерднее помолись и от себя и от меня. Потом, смотри, ты и не возвращай его из Москвы с нашими 10 , – а вези с собой и служи с этим посохом постоянно с молитвою и за меня дотоле, пока сам привезёшь его обратно сюда в Св. Лавру, и здесь он оттоле будет для тебя по праву твоим, как доселе был моим. А даст Бог , скоро сбудется это. Ты будешь здесь Митрополитом». Все это действительно так и сбылось, – именно как по отношению к высокопр. Исидору, который непосредственно после кончины Филарета прибыл на Митрополию Киевскую в октябре 1858 года, но был вскоре, через два с половиною года, Высочайше назначен Митрополитом С.-Петербургским, так и по отношению к высокопр. |
| В 1958 г. из лагеря после 18 лет заключения возвратился о. Арсений. Дети выросли, Кате 15 лет, Сергею 16 лет. Мне было пятьдесят восемь, Кире – пятьдесят шесть лет, но она была такой же красивой и стройной, на вид можно было дать не более сорока. У нее всегда была особенность выглядеть на пятнадцать-шестнадцать лет моложе. В июне 1958 г. Кира и я приехали в Ростов к о. Арсению, прожили три дня. О радости встречи писать не буду, понятно, что испытывал каждый из нас. Лагерь тяжело отразился на здоровье о. Арсения, ухудшилась сердечная деятельность (в прошлом, в юности, он перенес эндокардит, который тогда не умели лечить), обострились отеки ног. Внешне, конечно, несколько постарел, но духовно еще больше возрос. Это становилось особенно понятным, когда он своим прозорливым взором проникал в твою душу – знающий ее, добрый и всепрощающий, понимающий человеческие слабости, их причину, и каждого пришедшего человека рассматривающий в соответствии с его внутренним устроением, особенностями характера, воспитания и жизни. Редко когда священник в храме так внимательно подходит к приходящему на исповедь человеку, да и времени у него на это нет. Долго, очень долго он говорил и исповедовал Киру, и вышла она от него просветленная, радостная, со слезинками на расширенных счастливых глазах. Моя исповедь и разговор тоже были долгими, откровенно признаюсь, мне было духовно страшно исповедоваться о. Арсению. Я стал рассказывать о многом, что происходило со мною, и о грехах, совершенных в прошлом, но он движением руки остановил. “Это суетное, потом. Кира подробно рассказала о происшедшем в 1943 г. и о том, что было с 1943 по 1946 гг., когда вы вновь встретились. Все знаю, не повторяйся. Ее поступок даже по церковным канонам давал тебе право развестись и постараться забыть ее, и никто не осудил бы тебя, потому что совершенный Кирой грех является смертным, подлежит суровому осуждению, и только Господь на Страшном суде может простить совершенное, по Своей великой милости. Кира – человек сильной воли, большой духовности и проникновенной веры, и именно такие люди, осознав ужас происшедшего, способны на совершение безумных поступков под влиянием эмоционального стресса: “Мне нет прощения, нет возврата к прошлому”. |
| Больше об этом никогда не говорили. В 1958 г. из лагеря после 18 лет заключения возвратился о. Арсений. Дети выросли, Кате 15 лет, Сергею 16 лет. Мне было пятьдесят восемь, Кире – пятьдесят шесть лет, но она была такой же красивой и стройной, на вид можно было дать не более сорока. У нее всегда была особенность выглядеть на пятнадцать-шестнадцать лет моложе. В июне 1958 г. Кира и я приехали в Ростов к о. Арсению, прожили три дня. О радости встречи писать не буду, понятно, что испытывал каждый из нас. Лагерь тяжело отразился на здоровье о. Арсения, ухудшилась сердечная деятельность (в прошлом, в юности, он перенес эндокардит, который тогда не умели лечить), обострились отеки ног. Внешне, конечно, несколько постарел, но духовно еще больше возрос. Это становилось особенно понятным, когда он своим прозорливым взором проникал в твою душу – знающий ее, добрый и всепрощающий, понимающий человеческие слабости, их причину, и каждого пришедшего человека рассматривающий в соответствии с его внутренним устроением, особенностями характера, воспитания и жизни. Редко когда священник в храме так внимательно подходит к приходящему на исповедь человеку, да и времени у него на это нет. Долго, очень долго он говорил и исповедовал Киру, и вышла она от него просветленная, радостная, со слезинками на расширенных счастливых глазах. Моя исповедь и разговор тоже были долгими, откровенно признаюсь, мне было духовно страшно исповедоваться о. Арсению. Я стал рассказывать о многом, что происходило со мною, и о грехах, совершенных в прошлом, но он движением руки остановил. “Это суетное, потом. Кира подробно рассказала о происшедшем в 1943 г. и о том, что было с 1943 по 1946 гг., когда вы вновь встретились. Все знаю, не повторяйся. Ее поступок даже по церковным канонам давал тебе право развестись и постараться забыть ее, и никто не осудил бы тебя, потому что совершенный Кирой грех является смертным, подлежит суровому осуждению, и только Господь на Страшном суде может простить совершенное, по Своей великой милости. Кира – человек сильной воли, большой духовности и проникновенной веры, и именно такие люди, осознав ужас происшедшего, способны на совершение безумных поступков под влиянием эмоционального стресса: “Мне нет прощения, нет возврата к прошлому”. |
| П.В. Безобразов Киевскому митрополиту Арсению от 13 декабря 1865 г. Ваше письмо от 23 ноября получено мною своевременно. Отвечаю на оное и уведомляю вас о ходе некоторых дел наших, а вдобавок высказываю вам два-три мнения свои о здешнем духовенстве 264 . Небольшой упрек ваш за формальность я принял, как целебное лекарство. И впредь лечите старого дипломата, привыкшего за границей к формальным сношениям с посланниками и консулами, curia loquentem, sed bacchanalia non viventem 265 . После сего уведомляю вас, что 60,000 руб. все разделены духовенству киевской епархии по настоятельному требованию генерал-губернатора Безака, который лично просил меня передать вам поклон его, и что известное вам дело об отводе духовенству лесных участков от 12 до 16 десятин, по обсуждении его в присутствии под моим председательством, скоро имеет быть сообщено палате государственных имуществ, военно-поселенному ведомству и городским обществам. Если оно будет успешно, то духовенству в северной части Киевской губернии будет тепленько, а в прочих местах ему придется дуть в свои пальцы, потому что вместо лесных участков нельзя дать ему ни оброчных статей, обращенных в июле сего года в пользу государственного казначейства, ни ферм, кои предположено продавать великороссийским помещикам. А такое и всякое другое неравное распределение материальных благ может затруднять и вас и вашего викария: Киевские южане в рясах с голых полей будут перепрашиваться в северные леса. Переводи их туда, а на прежние места назначай наблюдающих священников, которых здешний народ называет дикими тополями. Вот вам еще одно домашнее известие. Студенты здешней академии (по словам о. ректора) стакнулись было не писать третьей задачи и пишущим ее делали разные помехи; но отец ректор понудил их всех исполнить свой долг, уволив их от классного урока и заставив писать задачу под надзором наставников, как это водится во время экзамена. Поделом ворам и мука. У меня хор певчих возмутился против регента Вишневского, которым я очень доволен. Но эта домашняя смута прекращена мною. С певчих-семинаристов взята подписка, обеспечивающая благосостояние хора, но на долго ли, не знаю. Казаки диких лошадок смиряют нагайкой, а нам чем укрощать вольность семинарскую? Надлежало бы переплавить всех левитов наших. Без сего не будет добра для нашей церкви, а худо будет. Все мы таим свои раны. А в этой утаенности вся беда наша 266 . Читать далее Источник: Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Том 2/П.В. Безобразов. Типография В.Ф. Киршбаума, Санкт-Петербург, 1910 г. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Доказательством таких отношений Преосвященного Арсения к духовенству служит надпись на панагии, которую поднесло ему столичное духовенство при отбытии его в Ригу, надпись эта следующая: «Многочтимому Преосвященнейшему Арсению от духовенства г. С.-Петербурга в знак искренней преданности и глубокого уважения за благожелательные отношения к оному в радостных и скорбных обстоятельствах жизни и служения его (1887 г., мая 8). В исполнении обязанностей по отношению к учебным заведениям Преосвященный Арсений имел великое поощрение и утешение в том, что он много раз в них встречался с высокопоставленными лицами и вступал с ними в общение и близкое знакомство, таковы лица: министр народного просвещения И.Д. Делянов, главноуправляющий учреждениями Императрицы Марии К. К. Грот, И. Н. Дурново, военный министр П. С. Ванковский и др., имел честь производить экзамены в присутствии Высочайших Особ; Его Высочества Принца А.П. Ольденбургского и супруги его принцессы Евгении Максимилиановны, Великих княгинь: Екатерины Михайловны, Александры Иосифовны, принцессы Елены Георгиевны и др. Но самое главное утешение для Преосвященного Арсения было в том, что он много раз в учебных заведениях совершал богослужения, производил экзамены, был па торжественных актах в присутствии Ее Величества, Государыни Императрицы Марии Федоровны, которая благосклонно относилась к Его Преосвященству и, когда он оставлял Петербург, нарочито вызывала его в Гатчино для выражения Августейшей благодарности Своей за труды его по учреждениям ее ведомства. 9 . Кроме прямых обязанностей, Преосвященный Арсений исполнял многие особые поручения Митрополита Исидора. Так он не раз совершал богослужения в Казанском соборе пред выборами дворян на разные должности и приводил их к присяге. При этом Владыка – Митрополит поручал Преосвященному Арсению сказать дворянам слово. Вот что он говорил дворянам 5 февраля 1884 года: «По всей вероятности, почтенные мужи, если не все вы, то многие из вас не в первый раз будете принимать присягу пред дворянскими выборами. |
| Он отличался нестяжательностью. Когда Арсению пришлось оставить кафедру, он в своей прощальной речи говорил: «Эту одежду, книжку и три монеты, которые принадлежали нам еще до вступления в патриаршество и которые мы приобрели собственным трудом, мы берем опять и удаляемся». Что касается образования, то он был мало учен, знаком был лишь с начальными правилами грамматики. Влиять на общественные дела Арсению не особенно удавалось; это зависело от того, по замечанию одного историка, что он, как монах, не имел житейской опытности, ничего не понимал в управлении гражданскими делами и в этом отношении мало отличался от тех, которые под вечер оставляют заступ» (из историков Акрополита, Григоры, Пахимера). О другом патриархе из партии строгих – Афанасии находим такую характеристику у одного историка: «Он не знаком был с ученостью и жизнью в обществе. Он был строгий аскет, спал на голой земле, ног не умывал, всегда ходил пешком, и имел, вообще, такой нравственный характер, каким отличаются лишь люди, живущие в горах и пещерах». Со своими строгими обличениями он не боялся предстать перед кем угодно. Историк пишет: «Негодование на обидчиков (Церкви. – А. Л.) в нем было так велико и открыто, что не только те, кто находились в родстве с царем, но и сами царские сыновья боялись его поразительной смелости и обличений больше, чем приказаний самого царя» (слова Григоры). О патриархе Иоанне Созопольском тот же византийский историк (Григора) замечает, что он очень мирволил монахам, так что они подняли голову, стали самовольны и дерзки. Видно, что как патриархи, принадлежавшие к партии умеренных, так и к партии зилотов, имели свои достоинства и свои недостатки. В первые два столетия после Фотия (в X и XI вв.) умеренные брали перевес и чаще занимали патриаршую кафедру, чем представители строгих; в следующие два века (XII и XIII) обе партии приходят в равновесие; патриархи, и умеренные, и зилоты, почти в одинаковом числе появляются у кормила церковного правления в Византии; в дальнейшем же (XIV) веке зилоты вытесняют умеренных: с половины XIV века лишь одни зилоты замещают византийскую патриаршую кафедру. |
| С согласия и одобрения Иерусалимского патриарха Арсений был оставлен в Москве в качестве учителя риторики. Но Арсению пришлось учительствовать очень недолго. Едва патриарх по выезде из Москвы успел доехать до Киева, как уже прислал в Москву донос на Арсения, в котором писал: «Буди ведомо, благочестивый царю, про Арсения, который остался в царствии вашем, да расспросите его добре, понеже он не утвержден в вере своей благочестивой христианской, а он был прежде инок и священник и шед бысть бусурман, и потом бежал к ляхам и бысть у них учинился униятом и имеет на себе великое злое безделие, и распросите его добре и будете обрести вся. А те старцы, которые пришли от гетмана, мне все сказали подробну, и велите расспросить, великое ваше царствие, што мне те старцы рассказывали и люди Матвея воеводы, есть ли будет так, или нет по тому, что писал я к патриарху господину Иосифу, брату и сослужителю. Утишите притчу ту лучши, что (пока) он сам есть (тут), штобы не было разврата церковнаго; и паки аз буду проведати подлинно и буду писать к великому вашему царствию, понеже есми должен, што ни услышу, то извещати и писати, потому что не подобает в ниве терну пребывати, чтобы не наполнилась нива вся тернием, и надобно отженуть такожде и тех, которые имеют ересь и есть двоеличны в вере, потому что я его обрел в Киеве, и зная он тот язык, говорил с полковником, и я взял его, а он не мой старец, как есми сказал я приставу – о беззаконии, что имеет, я не ведал. А ныне есми проведал и пишу вашему царствию, да будете соблюдатися от таковых человек, чтобы не оскверняли церквей Христовых такие поганые и злые люди» 235 . Этот неожиданный донос патриарха на своего бывшего дидаскала произвел в Москве подобающее впечатление – над Арсением велено было немедленно произвести следствие. Допрашивать его назначены были боярин Никита Иванович Одоевский да думный дьяк Михаил Волошенинов. Они поставили Арсению следующие вопросы: из которого он государства родиною, где воспитывался и учился, где пострижен и как давно, и, постригшись, был ли в иерействе; в Риме, и Польше, и в иных государствах он бывал ли, и если бывал, то для чего и сколько лет жил он в Риме и Польше? Отвечая на эти вопросы, Арсений показал: родом он грек из Турции, отец его Антон был «поп и строитель города Трикала в великом новом селе». |
| Далее, писала Екатерина, «не имеем мы намерения и желания присвоить себе церковные имения, но только имеем данную Нам от Бога власть предписывать законы о лучшем оных употреблении на славу Божию и пользу отечества». Понятно в этой атмосфере дипломатической недоговоренности, что многие из высшего духовенства, особенно южно-русского происхождения и духа, не видели реальности и снова строили себе иллюзии о восстановлении церковно-помещичьего быта. Московский митрополит Амвросий Зертис-Каменский пишет в эту минуту своему земляку Арсению Мациевичу, митрополиту Ростовскому, поздравление с восшествием на престол «благочестивой государыни, которая освободит духовенство от мысленного ига», т. е. от новых секуляризаторских идей и планов. По получении манифеста Амвросий опять пишет Арсению: «теперь, как из манифеста изволите усмотреть, к сентябрю месяцу просим и Ваше Преосвященство к нам в Москву пожаловать и нам об известном деле помогать». Иерархи действительно подали Екатерине ходатайство о возвращении им вотчин. Императрица направила его в Сенат и поручила вообще «иметь рассуждение о духовенстве, как ему учинить удовольствие к его содержанию». И на этот запрос императрицы началась разноголосица и в Сенате, и на Конференции Сената с Синодом, и среди членов Синода. Архиереи великороссы, под лидерством новгородского архиеп. Димитрия (Сеченова), сразу выявили тенденцию оказать доверие светской власти, сбросить с себя обузу хозяйственных землевладельческих забот и перейти на положение оплачиваемых из единого казенного источника слуг единого религиозно-государственного целого России. В атмосфере новой государственности общие понятия пересматривались и изменялись. Ни армия, ни чиновничество не оценивались как силы, порабощенные государством. Наоборот, в жалованье рисовалась их привилегия. Архиереи-великороссы усвоили эту «штатность» обеспечения церкви в отличие от малороссов, глубже впитавших в свою психологию дух польско-шляхетского гонора. Дворянско-землевладельческий быт у них отожествился с духом христианской свободы и церковной автономности. Но российская империя строилась вдохновением великороссов, включая сюда и епископат. И вот настал исторический момент, когда великороссы почувствовали устарелость их допетровских состязаний с государством и решили молча покориться исторической судьбе – перестать гоняться за растаявшим снегом, за церковно-удельным самостийничеством. Димитрий Сеченов и другие великорусские «согласники» руководились не карьеризмом и корыстью, идя на казенный источник обеспечения архиерейского и монастырского быта, а правильным инстинктом оппортунизма, неизбежностью модернизации бытовой русской «симфонии» церкви и государства. |
| Сидел он в той тюрьме недели с две, и ушел из нея в мутьянскую землю, а бусурманом не бывал». Тогда Арсению объявили, что о его униатстве и бусурманстве писал государю и святейшему Иосифу сам патриарх Паисий, который слышал о том от киевских старцевъ, пришедших от гетмана. Арсений: «те киевские старцы сказывали про него патриарху Паисию ложь. Он униатом и бусурманом не бывал; а как он, по наносу на него визирю, сидел в тюрьме и там было ему мученье, о том он разсказал патриарху Паисию и во всем ему исповедывался, и патриарх его во всем простил». Арсению возразили, что патриарх Паисий вовсе о том доселе не знал, как сам пишет; а если бы знал, то он бы его, Арсения, для риторского учения в московском государстве не оставил... Арсений: «в том он пред Богом грешен и пред государем виноват, что такова дела царскому величеству не известил, а обусурманен де он неволею. Когда же он после того пришел в волошскую землю, то митрополит янинской Иоасаф, его, Арсения, в вере исправил и миром помазал. Да и патриарху Паисию он про то объявил же и покаяние принес. И патриарх в том его простил и благословил, и грамату прощальную и благословенную ему дал, и та грамата патриархова ныне у него, Арсения. А государя он не известил потому, что его Паисий патриарх простил и служить ему велел. На Москве же остался он не своею волею: про то известно великому государю». Тем и окончилось распросное дело Арсения Грека, которое мы намеренно привели целиком, чтобы всякий мог судить, на сколько Арсений виновен. Хотя и вероятно, что он принял унию в Риме, как должны были принимать ее все Греки, обучавшиеся в римской греческой коллегии, но сам он в этом не сознался и, по возвращении на родину, трикратно пред всеми проклинал римскую веру. Если он и был обусурманен, то обусурманен неволею, и потом покаялся в этом, был присоединен к церкви чрез миропомазание янинским митрополитом, и от самого патриарха Паисия получил прощальную и благословенную грамату. В Москве, однакож, этим не удовольствовались. Июля 27 – го, по указу государя, описана была вся рухлядь Арсения на ростовском подворье, где он остановился, в том числе были многие греческие печатные книги, богослужебные, св. |
| 2 акафиста Арсению Тверскому). «Радуйся, вся красная мира сего возненавидевый. Радуйся, горе устремивый вся помыслы души твоея» (ик. 2 акафиста Арсению Тверскому). «Вперив ум в божественная, временная и земная пренебрегл еси» (ик. 1 акафиста Митрофану Воронежскому ). «Радуйся, вся мира сего красная, яко скоро изчезающая, презревый» (ик. 3 акафиста Сергию Радонежскому). «Имея во уме и сердце твоем единаго Бога, ты, святителю, вся красная мира сего презрел еси» (ик. 3 акафиста Варсонофию Казанскому). «Радуйтеся, вся земная, благая и красная мира презревший. Радуйтеся, Христа от юности всем сердцем и всею душею возлюбивший. Радуйтеся, дом, имения и вся родителей стяжания ни во чтоже вменивший» (ик. 1 акафиста Антонию и Феодосию Печерским ). «Яже мир сей любит, вы всем усердием возненавидесте, и яже блажит и вельми почитает, вы презресте, и далече от себе отвергше, аки непотребное и неполезное сметие, ногама своима попрасте. Радуйтеся, мира и всех его сластей, красот и прелестей доблестнии презрители» (ик. 9 акафиста Антонию и Феодосию Печерским ). «Радуйся, радости и утехи земныя ни во чтоже вменивый. Радуйся, едино тщание имевый, еже единому Богу благоугождати» (ик. 1 акафиста Кириллу Белоезерскому). «Сродник твой возлюби тя и постави строителем дома своего, да печешися о потребах его, ты же, молвами житейскими обуреваемый, зело болезновал еси душею твоею и тепле молился еси ко Господу, да сподобит тя вне мира и его сует, в безмолвии Ему служите» (конд. 2 акафиста Кириллу Белоезерскому). Поступив в обитель, иноки предаются иноческим подвигам. Устройство обителей создает такую духовную ограду, которая препятствует доступу тлетворных влияний мирской жизни и в то же время дает средства для воспитания истинных и подлинных христианских добродетелей. Христианские добродетели подлинные, то есть имеющие внутреннее достоинство и истинную ценность, а не подделки под них, не мнимые обнаружения, более удобно воспитываются и развиваются в святых обителях, чем в мире, ибо воспитание их требует великого напряжения воли, затраты продолжительного духовного труда и глубокой сосредоточенности внимания. |
|
|
