| христ. правителям с призывом дать отпор «неверным». Посланная царем на защиту Киева армия во главе с кн. Ю. П. Трубецким была торжественно встречена И. в сер. февр. 1673 г. 8 марта 1680 г. печерский архимандрит посылал в Москву старцев Паисия, Варлаама (Ясинского) и писаря И. Армашенко с просьбой пожаловать Киево-Печерскому монастырю обитель в Брянске или в Трубчевске в качестве укрытия на случай неприятельского нападения. По грамоте царя Феодора Алексеевича к Киево-Печерскому мон-рю в следующем году были приписаны Свенский в честь Успения Пресвятой Богородицы монастырь близ Брянска и Чёлнский в честь Преображения Господня монастырь близ Трубчевска. Помимо помощи Киево-Печерскому мон-рю царский двор оказывал И. др. знаки внимания. Так, в 1681 г. Феодор Алексеевич послал ему только что опубликованный «Обед душевный» Симеона Полоцкого, в 1683 г. царская семья в качестве поминального вклада по Феодору Алексеевичу пожаловала обители богослужебные облачения. И. руководил типографией Киево-Печерского мон-ря, принимал участие в подготовке изданий, в частности, благословил «Патерик, или Отечник, Печерский» (1661), предварительно просмотрел и внес исправления в соч. Лазаря (Барановича) «Трубы словес проповедных на нарочитыя дни праздников», опубликованное киево-печерской типографией в 1674 г. В 1672 г. И. направил в Москву монахов для устройства книжной лавки и организации продажи изданий Киево-Печерского мон-ря. Печерский архимандрит поддерживал отношения с видными деятелями Киевской митрополии. Сохранилась многолетняя переписка И. с архиеп. Лазарем (Барановичем), носившая доверительный характер (примером может служить письмо И. с рассказом о низложении патриарха Никона , где читаются слова: «Погасло великое светило»). Антоний (Радивиловский) посвятил И. сборник проповедей «Огородок Марии Богородицы» (1676). И был похоронен в Успенском соборе Киево-Печерского мон-ря. М. А. Корзо, Б. Н. Флоря Сочинения И. является создателем ряда сочинений. Не подлежит сомнению его авторство в отношении философского курса «Сочинение о всей философии» (Opus totius philosophiae). |
| И в последующие века ни один из указанных догматов католиков никогда не был осуждён Вселенским Собором, а потому ересью в буквальном смысле слова признан быть никак не может. Очевидно, эти нововведения относятся, как минимум, к дискуссионным вопросам, ответ на которые «от обывателя» дать едва ли возможно. Дискуссионность вопроса о filioque, как минимум, подчеркивается хотя бы тем обстоятельством, что, по авторитетному мнению, сам акцент на то, что Дух исходит только от Отца, родился лишь при святителе Фотии и слабо обоснован святоотеческой традицией. «Это альтернативная формула, специально изобретённая для целей антилатинской полемики. И потому " фотианство " едва ли может считаться обязательным для православных христиан и иметь статус догмата. По крайне мере, до времени рассмотрения этого вопроса Вселенским Собором» . Примат Римского епископа и его безошибочность по вопросам вероисповедания вовсе не является «открытием» XIX столетия, их признавали Вселенские Соборы, все прошедшие под знаком величайшего уважения к кафедре Святого Петра. Попытка же сбросить понтифика с этого исторического пьедестала приводит, в конце концов, к тому, что утрачивает смысл и вся иерархия престолов, вследствие чего статус Константинопольского патриарха, а вслед за ним и предстоятеля Русской православной церкви, «обнуляется» . Догмат о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы также не является исключительно католическим учением. В пользу него высказывался вполне определённо, например, святитель Дмитрий Ростовский, святитель Григорий Схоларий – Константинопольский патриарх в 1454-1465 гг., такие богословы, как Симеон Полоцкий, Антоний (Радивиловский), Иоаникий (Галятовский), Лазарь (Баранович) . И епископ Каллист Уэр подтверждал, что хотя его мнение к этому учению скорее отрицательное, тем не менее, «если кто-то из православных почувствует побуждение уверовать в непорочное зачатие, его за это не сочтут еретиком» . Некогда, раздумывая над тем, есть ли пути воссоединения Кафолической Церкви, схиархимандрит Софроний (Сахаров) рекомендовал начать с «бесстрашного контакта». Не входя в общение с православными Церквами, католики не смогут принять всей полноты нашего учения, а мы не сможем понять, готовы ли они жить полнотой наших догматов. Лишь после этого можно ставить вопрос о неудаче опыта общения, «но для этого нужно сделать шаг к общению» . «Баламандское соглашение» 1993 г., незаслуженно проигнорированное в России, сделало многое в этом направлении, равно как и взаимный отзыв анафематизмов в декабре 1965 г. |
| Вкратце охарактеризованы неск. великорус. икон: Мирожская , Костромская (см.: «Одигитрия» ), Суздальская, Толгская (в посл. случае автор использовал «Сказание о иконе Богоматери Толгской»). Иезуит Рутка упрекал И. в том, что его труд в значительной степени являет собой компиляцию из произведений лат. авторов: Лаврентия Сурия, Антонио Бозио, Алонсо Картахены, Винцентия из Бове и др. В тексте содержатся ссылки на Мартина Бельского, Горация Тессеина, Григория Турского, на соч. «Peregrynacja, albo Pielgrzymowanie do Ziemi witej» (Перегринация, или Паломничество в Св. землю) кн. Миколая Кшиштофа Радзивилла-Сиротки, «Kazania na niedzielie i wita caego roku» (Проповеди на воскресные и праздничные дни всего года) Петра Скарги. По данным С. Шевченко, в «Небо новое...» включены 12 рассказов из «Великого зерцала». Значительно меньше в тексте ссылок на правосл. источники: на Скитский патерик, Киево-Печерский патерик, «Цветник духовный» Софрония, на книгу аввы Дорофея. Перевод «Неба нового...» на церковнослав. язык был подготовлен диак. Саввина Сторожевского монастыря Феофаном в 1677 г. Несмотря на большой интерес к книге как в Западнорусской митрополии, так и в России, в Москве к ней отнеслись критически. Причиной этого было наличие в книге неправосл. мнений, в частности, учения о непорочном зачатии Девы Марии. (Этот догмат приводили и др. западнорус. книжники: Антоний (Радивиловский) в сб. «Огородок Марии Богородицы», Лазарь (Баранович) в кн. «W wieniec Boej Matki witych ojców kwiatki» (Цветы св. отцов в венец Божией Матери; книга известна под названием: «Алфавит в честь Божией Матери») и свт. Димитрий Ростовский в «Книге житий святых». В 1689 архиеп. Лазаря (Барановича) за следование этому учению критиковал патриарх Московский и всея Руси Иоаким в письме к Варлааму (Ясинскому).) По сообщению Огиенко, в Синодальной б-ке в С.-Петербурге в 1912 г. хранилась «Выписка неправославных мест в книге «Новое небо» иеромонаха Иоанникия», где приведены, в частности, чудеса 12-15 из разд. |
| По содержанию проповеди Радивиловского могут быть разделены на два рода: догматические и нравственные. Проповеди первого рода свидетельствуют о сильном влиянии на автора римско-католических писателей. Так мы встречаем у него учение о непорочном зачатии Пресв. Девы (слово 1-е непокаляное зачатие Пресв. Девы Марии, Огород., стр. 723), о сверхдолжных делах святых (Венец Хр. 189 и 8); блаженные Августин и Иероним называются святыми. Говоря кратко, мы должны сказать, что Радивиловский оказывается слабым в пунктах соприкосновения православного учения с католическим, в пользовании писаниями древних учителей церкви он выбирает преимущественно западных; во всех же других случаях он остается совершенно верным учению православной церкви. Гораздо сильнее он оказывается в борьбе с лютеранами, социнианами и магометанами; впрочем, он не входит с ними в подробную полемику, а опровергает только главные пункты их учения. Некоторые из этих проповедей могли бы годиться и для нашего времени, если бы перевести их на современный язык; но таких проповедей не много. Большая же часть их состоит из набора сравнений, аллегории и решения самых пустых вопросов, и не имеет ни малейшего отношения к жизни. Напр., ап. Андрей подобен драгоценному камню карбункулу: последний, по описанию минералогов, имеет 12 свойств и первый имеет 12 артикулов веры. Или чем подобен Дух Св. сердцу человеческому и почему Он сошел именно на главы апостолов? и под. Тоже самое нужно сказать и о проповедях, в которых Радивиловский рассуждает о предметах нравственных. Некоторые из них говорят о том бедственном состоянии, в каком находилась Малороссия во второй половине XVII в. и вследствие неурожая (1680 г.) и вследствие разорения от татар (1658–1699 гг.). Причину бедствий он видит в грехах людских, между которыми особенно обличает грабежи, убийства, картежную игру, пьянство, разврат, неправосудие, стремление к роскоши и отсюда притеснение бедного народа богачами владельцами. Видно, что проповедник не совершенно чуждался жизни, а трактовал и о таких предметах, которые занимали современное общество. Но и здесь большинство проповедей отличаются пустотою и бессодержательностию, потому что автор из-за внешней стороны проповеди упускал из виду внутреннюю сторону ее — содержание. Форма проповеди, расположение к ней мыслей, украшение их различными метафорами и аллегориями, поглощают все внимание проповедника. В большинстве своих проповедей Радивиловский задается целию доказать сходство какого-нибудь духовного предмета с вещественным. Впрочем, как ни рабски он подражал католическим и польским проповедникам и в выборе темы, и в развитии ее; но у него не встречаем таким тривиальным образом, какие попадаются у них. |
| Иной тон встречаем мы у третьего малорусского писателя и, главное, проповедника – Лазаря Барановича. На жизненном пути он был не таков, как Галятовский и Радивиловский, которые не шагали далее скромного звания монастырских настоятелей. Лазарь достиг звания архиепископа черниговского и, после попавшегося в плутнях Мефодия, был много лет блюстителем митрополичьего престола. Он участвовал в политических делах своей родины и в особенности играл важную роль после измены Брюховецкого в 1668 – 1669 г. Под его настроением был избран в гетманы Многогришный и постановлены были глуховские статьи. Лазарь, сам малоросс, очень соболезновал о неправосудии и утеснениях, которые причиняло малороссиянам воеводское управление, и хлопотал о том, чтоб избавить малороссов от суда и расправы великорусских воевод, но не мог успеть, так как проекты его, при всем их красноречии, оказывались противными стремлению московской политики, хотевшей как можно теснее привязать к себе поступившую под ее власть страну. Лазарь был человек с житейским благоразумием, позволял себе говорить насколько было для него безопасно, умел и молчать и старался ладить с сильными и угождать им. Патриарх константинопольский, признавая Иосифа Нелюбовича Тукальского митрополитом, поручил Лазарю в духовное управление левобережную Малороссию и почтил его отличием, позволивши носить саккос, тогда как в то время архиереи, кроме митрополита, надевали при богослужении фелони, наравне со священниками, отличая себя от последних только омофором. Лазарь посвящал и посылал царю Алексею Михайловичу свои проповеди, украшая их заголовки затейливыми символическими рисунками, выражающими славу московской державы, и прилагая при них объяснительные вступления, преисполненные самой изысканной лести. Проповедник, отсылая в Москву таким образом свой сборник «Трубы словес», добивался, чтобы казна у него купила все издание; царь не согласился на это, приказавши только продавать его книгу обычным порядком; но все-таки ее навязывали по монастырям. Отношения Лазаря Барановича к гетману Многогришному скоро охладились; когда на этого гетмана сделан был донос, Лазарь не защищал его, и когда, после ссылки Многогришного в Сибирь, в 1672 году казацкая рада выбрала иного гетмана Самойловича, Лазарь находился на этой раде, приводил казаков к присяге и сблизился было с новым гетманом. Но прошло несколько лет, Самойлович невзлюбил Лазаря. |
| В регионе римско-католического культурного влияния садовофлористическая символика нашла более широкое применение, чем в византийско-славянском мире, где она была лишь прямым отголоском библейской образности. В русской литературе ХІ–ХІ вв. символические уподобления, опирающиеся на образ сада, были сравнительно редки, однотипны и ограничены главным образом панегирическими функциями 72 . Символика сада прививается в творчестве восточнославянских писателей XVII в. вместе с литературным стилем барокко. Для Симеона Полоцкого и украинских проповедников характерен обостренный интерес к евангельской притче о «делателях винограда», которой они придали ярко выраженный дидактический смысл. Парафразы ее включены в сборники проповедей «Меч духовный» Лазаря Барановича, «Обед душевный» Симеона Полоцкого , «Венец Христов» Антония Радивиловского. В соответствии с традицией аллегорического экзегезиса притча толкуется в нескольких аспектах: «письменном» (буквальном), «духовном» (иносказательном) и «нравоучительном». Главное внимание уделено в проповедях «моральному сенсу» притчи. Согласно ему «виноград» – кождоединаго от нас душа есть» 73 ; ограда – «уставы», которые «в добродетельном делании подобает не приступать» 74 . Жизненное призвание человека в том. чтобы возделывать сад души: «осажать виноград свой – душу, мовлю. розными добродетелями украшать» 75 . Проповедническую целеустремленность приобрел у восточнославянских писателей XVII в. и топос hortus conclusus, как символ Богородицы. Показательно заглавие книги проповедей Антония Радивиловского «Огородок Марии Богородицы», в которой обсуждаются нравственно-философские и морально-учительные вопросы. Богатый материал для реконструкции внутреннего значения символа «мысленного сада» содержит творчество Симеона Полоцкого . Сад для него – этически замкнутое пространство. Вне сада человек лишен благодатной почвы для совершенствования: живущий в миру, как дерево, растущее «при пути», терзаемое от «мимоходящих», ему трудно сохранить праведность поведения. |
| Глава 9. ГАЛЯТОВСКИЙ, РАДИВИЛОВСКИЙ И ЛАЗАРЬ БАРАНОВИЧ В истории схоластической литературы, возникшей в южной и западной Руси, после толчка, данного Петром Могилою умственному движению, особенно возбуждает внимание историка Иоанникий Галятовский по своему живому и сообразному с духом своего века и общества участию к вопросам, касавшимся важных сторон тогдашней политической и общественной жизни. Насколько нам известно, жизнь этого человека, как большею частью жизнь монахов, протекала довольно однообразно. Он родился на Волыни, учился в Киеве, слушая, между прочим, чтения Лазаря Барановича, постригся в монахи, был игуменом Купятицкого монастыря на Полесье; с 1659 года несколько лет занимал должность ректора киевских школ, потом жил в Москве и, наконец, в Малороссии, где был архимандритом, сначала Новгород-Северского, потом Черниговского, Елецкого монастырей. Он скончался в 1688 году. Галятовский находился под покровительством бывшего своего наставника Лазаря Барановича, архиепископа черниговского, и с его рекомендацией отправился в Москву, где был принят радушно. Как видно, это был человек неискательный, скромный, но вместе с тем более, чем многие его современники, неспособный вращаться в одних отвлеченностях и постоянно обращавшийся к жизненным вопросам. Оценивая Галятовского, нужно сравнивать его с другими писателями его времени, и тогда, при всех недостатках его, он представит для нас значительный интерес. Сочинения его могут без скуки читаться даже теперь. Слог его менее страдает напыщенностью; изложение у Галятовского везде толково, язык приближается к народной малорусской речи, хотя он употребляет такие польские слова, которые теперь забыты, но, вероятно, тогда были в ходу. Тогда самый польский язык не переставал еще быть для малоруссов культурным языком и занимал такое почти место, какое впоследствии занял книжный русский, а потому Галятовский написал несколько сочинений по-польски. Как монах, Галятовский вращается в области церковной и находится под влиянием тех взглядов, которые им были усвоены по воспитанию, но его живая, даже поэтическая натура везде проглядывает из-под гнета мертвящей схоластики. Сочинения его показывают большую, хотя одностороннюю начитанность, знакомство со многими византийскими и средневековыми богословскими и церковно-историческими писателями; он любил особенно ссылаться на Барония. Для придания силы своим доводам, он приводит отовсюду примеры и свидетельства, однако относится к ним без критики и вообще до наивности доверчив. Галятовский отличается сильным воображением, любит образы, рассказы, анекдоты, хватается за них при первой возможности и увлекается их художественною стороною, а потому явный вымысел нередко принимает за истину. |
| «Жиды, – говорит христианин иудею, – называют нас гоями, т. е. погаными; они избегают приятельских отношений с христианином, гнушаются нами. И нам следует, когда так, называть вас погаными и гнушаться вами. Вы не хотите принимать от христиан пищи; и христианам должно сделаться гадким и богомерзким принимать от иудеев пищу. Жиды называют христиан нечистыми: стало быть, христиане унижают себя перед жидами, когда не гнушаются принимать от жидов пищу». «Ты, жид, – продолжает христианин, – готов присягнуть христианину ложно: у вас такая присяга ничего не значит; я, поэтому, не поверю тебе, хоть бы ты мне присягнул сто раз, тысячу раз, будто бы вы, жиды, не делаете зла христианам. Наши христианские государи не должны допускать вас, жидов, к присяге против христиан, а напротив, должны по справедливости карать вас за каждое преступление, зная, что вы не считаете дурным делом ложно присягнуть пред христианином. Ваш царь Саул присягнул гаваонитам не воевать против них, а потом нарушил присягу; за это Бог в продолжение трех лет карал его землю. И теперь, следуя примеру вашего царя Саула, вы, жиды, ни во что ставите присягу, вопреки заповеди Божией, и Бог за то самое карает земли и государства христианские голодом и разными смертоносными язвами. Бог перестал карать иудеев за преступление Саула тогда, когда Давид приказал прибить ко кресту (?) и истребить с лица земли сыновей Сауловых; теперь надобно нам, христианам, вас жидов, за клятвонарушения ваши, убивать и истреблять; тогда Бог перестанет нас, христиан, карать голодом, войною, моровым поветрием и другими бедствиями». Иудей требует от своего противника доказательств, что иудеи причиняют зло христианам. Христианин приводит несколько случаев, взятых из разных церковных писателей из Симеона Метафраста , Никифора, Барония, наконец останавливается на том, что иудеи крадут и убивают христианских детей, вытачивая из них кровь. По этому обвинению, он приводит более десятка примеров из хроники Райнольда, из какого-то Сирения и из других, в особенности из польской книги: «Зеркало Польского Королевства». По известиям, сообщаемым этими писателями, иудеи совершали такого рода варварства в Швейцарии, Германии, Венгрии, Италии, Англии, Польше и Литве. Иудеи похищали христианских детей, искалывали их иглами и таким образом добывали из них кровь; некоторые описывали истязания над детьми, совершаемые в виде пародии над страданиями Иисуса Христа: ребенку клали на голову терновый венец, прибивали ко кресту, прокалывали копьем бок и выпускали кровь. Самым ближайшим, по времени и местности, приводится событие, будто бы случившееся на Волыни в селе Возниках в 1598 году. Найдено было исколотое тело мальчика, как оказалось, замученного иудейскими раввинами в день иудейской Пасхи. Каждый год, заключает христианин Галятовского, жиды должны умерщвлять, по крайней мере, одного христианского ребенка. |
| 20): «ожиша и царствоваша со Христом тысящу лет». «Здесь, – говорит он, – разумеются мученики, убитые от магометан: их души со Христом царствуют». Затем Галятовский рассказывает историю магометанства, описывает нравы магометан 236 . Магометане обвиняются в чародействах, также как иудеи в «Мессии Правдивом»; один магометанский воевода начертал на земле круг, чародейственными заклинаниями накликал в этот круг змей и намазал змеиным ядом оружие, которое действовало губительно; татары вынимали сердца из тел христианских, мочили их в яде, ставили на рожнах в реках и озерах, заражали воду, и пившие ее, отравлялись... Галятовский готов был, как кажется, обвинять в чародействе всех неверующих во Христа: то же, мы видели, сделал он с иудеями. Но с мусульманами он обращается беспристрастнее; за иудеями он не признал ни одной светлой черты. Говоря о магометанах, он ссылается, напротив, на свидетельство какого-то Варфоломея Юрьевича, бывшего четырнадцать лет в плену у турок, и отзывается о своих религиозных врагах в таких выражениях: «Они любят правду; кривды, обмана у них отнюдь не обретается, ни в жительстве, ни в походе: турки покрывают свое нечестие исполнением правды; не найдешь у них ни юриста, ни прокурора; сегодня отдавай то, что обещал вчера. В большой чести у них ты, святая царица-правда, всем чинам равная благотворительница! Ей-ей, от всех народов турки отличали себя правдою: и малых детей к этому приучают и воспитывают так, чтобы они были правдивы...» Но от таких превосходных нравственных качеств мало пользы неверным: по мнению Галятовского, они, как некрещенные, все-таки все пойдут в ад: с ними надобно воевать, чтоб избавить из-под их власти наших братий христиан, которым хуже, чем было иудеям в Египте и в вавилонском пленении, или чем было римлянам при готфах; им так худо, что их жизнь может разве сравниться с положением умирающего, который мучится перед смертью и долгое время не может испустить последнего вздоха. Не в силах заплатить положенной на них тяжелой дани -бедные христиане, закованные по рукам и по ногам, ходят от двора до двора и просят, ради «проклятого Магомета», милостыни на уплату за них податей: их бьют по подошвам большими палками, берут у них детей и продают в рабство. |
| Много помогает мусульманству и то, что Магомет дозволяет плотские наслаждения и обещает их своим последователям в небесном царствии: «Понеже к греху телесному все человецы от прирождения склонны зело». В магометанстве, замечает Лебедь, все понятно, все близко чувственному человеку: закон же Христа «непостижимыя разуму вещи сказует». Число магометан, по словам того же «Лебедя», умножается и оттого, что их цари имеют обыкновение, вместо податей, собирать детей христианских и отдавать их «учиться прелести магометовой»; последние остаются на всю жизнь ей преданными; наконец, люди, совершившие преступления в христианских государствах, убегая к басурманам, находят у них приют и охранение, если примут их веру. Но если магометан и много, что пользы из того? Ведь и в аде будет более душ, чем в Небесном Царствии, а все магометане пойдут в геенну огненную. Бог дает неверным временное счастие; зато их ожидает по смерти вечное мучение,а у христиан хотя здесь и отнимается временное благополучие, зато дается по смерти вечное блаженство. Но и на земле не долго уже господствовать мусульманству. Еще мученик Мефодий изрек над ними пророчество: «И восстанет христианское колено и будет ратоборствовати с мусульманы, и мечом своим погубит их и в неволю загонит, и погибнут чада их, и пойдут сынове Измаиловы под меч в пленение и невольное утеснение; отдаст убо им Господь злобу их, яко же они христианом сотвориша». Бароний и кармелит Фома Брукселенский доставляют нашему автору еще пророчества о падении магометанства; наконец, вот что он сам устами своего «Лебедя» извещает в утешение христианам своего века, ведущим борьбу с исламом: «Есть у муринов пророчество до сих пор сохраняемое, что полунощный самодержец мечом своим покорит и подчинит своей державе святой град Иерусалим и все турецкое царство. Этот полунощный самодержец есть царь и великий князь московский. Он-то истребит басурманскую скверную ересь и до конца погубит. Ты сам, проклятый Магомет, вдохновенный Богом или демоном, ты сам пророчествовал, что твое скверное и противное учение будет пребывать тысячу лет; но вот уже тысяча лет минула, даже «с навершением»; в малом времени погибнет твой богопротивный закон и скверная ересь!» «Лебедь» объясняет слова Апокалипсиса (гл. |
|
|
