| Sin embargo, tanto en los mosaicos y en la pintura como en las artes menores fue siempre perdiendo el contacto con la realidad viva de la naturaleza, para reducirse a reproducir formas convencionales y figuras de tipo fijo, rígidas, aplanadas y sin vida. Tal se presenta no sólo en Oriente, sino también en Italia, en los siglos IX-XI, durante los cuales el arte sagrado, en plena decadencia, no supo más que copiar de mala manera y en forma de estucos los modelos bizantinos; hasta que con el siglo XII, principalmente en Roma, Florencia y Siena, tuvo principio aquella lenta y minuciosa inyección de italianidad en aquellos esquemas convencionales, que poco a poco consiguió renovarlos, creando a las propias concepciones formas independientes. Las Iglesias Románicas Las pocas iglesias que a ambos lados de los Alpes representan el arte constructivo cristiano en el período desde el siglo VI al XI – si se exceptúan aquellas de tipo basílicas edificadas en Roma y en Rávena –, ofrecen demasiada variedad, por no decir confusión, de particulares estilísticos para ser definidas; después la mayor parte ha sufrido retoques considerables. De los elementos que sobreviven se puede deducir la profunda desorientación artística en que se encontraba gran parte de Italia y de Europa después de la hecatombe de las invasiones bárbaras y el sucesivo trabajo de consolidación. No obstante esto, en la alta Italia con Luitprando (712–744) y en Francia con los carolingios se advierte un oscuro madurarse de nuevas formas, de las cuales surgirá un nuevo estilo. Este estilo nuevo, fusión de elementos bárbaros, de influjos orientales y de reminiscencias clásicas, iniciado en los siglos VIII-IX con los maestros Comacinos, se afirma vigoroso en Occidente después del 1000, y fue llamado románico, porque es derivado del arte romano. En efecto, los nuevos constructores, especialmente en el Septentrión, partieron del tipo tradicional de la basílica latina, pero buscaron nuevos sistemas para cubrir de bóvedas las naves. |
| Debe acentuarse, sin embargo, que la mayor parte de la liturgia romana creada entre los siglos IV y VIII, con su año litúrgico, las lecturas bíblicas, los cantos y oraciones, siguió sustancialmente sin cambios hasta el siglo presente. Este hecho tiene una enorme importancia al considerar la espiritualidad cristiana occidental, la que fue profundamente impregnada tanto directa como indirectamente, consciente o inconscientemente, por este período de fecundidad litúrgica. Este fenómeno aparece mayormente en el curso del año litúrgico: su significado, sus estaciones y fiestas principales, e incluso los detalles de ritos y textos específicos. Ni los autores patrísticos ni los medievales consideraban el año litúrgico (una expresión del siglo XVIII) como una clase de especificidad ritual dentro del tiempo humano (profano). Era más bien este tiempo humano considerado dentro del tiempo de la salvación y cortado por su dinamismo el que lleva a la Iglesia a su cumplimiento escatológico. Dicha teología, ya desarrollada por Agustín en el caso de la pascua, fue extendida por León el Grande para incluir el conjunto de las fiestas litúrgicas. En torno a la misma época (siglos IV y V e incluso más temprano) aparecieron las principales fiestas y estaciones del año comunes a Oriente y Occidente: cuaresma y los cincuenta días de Pascua, Navidad y Epifanía, Ascensión y Pentecostés. Dentro de este marco festivo compartido hay una diferencia notable: la significación de la Epifanía. En Roma y doquiera en Occidente, esta fiesta celebraba la adoración de los Magos, los primeros entre los gentiles en quienes fue inaugurada la aproximación de los pueblos paganos a la fe en Cristo. A este curso del desarrollo litúrgico común, Occidente agregaba la estación del Adviento (en Roma, en la segunda parte del siglo VI), que abría y cerraba el año litúrgico. Fue sólo en torno del siglo XII cuando empezó a desintegrarse la tensión escatológica entre las dos venidas de Cristo, presente en ésta y en otras estaciones del año, y esencial desde los tiempos del Nuevo Testamento para la comprensión cristiana de la historia de salvación. |
| Tres son los documentos fundamentales para el conocimiento de la liturgia constantinopolitana de tipo catedralicio entre los siglos IX y XI. En primer lugar ha de mencionarse el así llamado Typikón de la «gran iglesia,» un sinaxario o colección de notitiae hagiográficas para cada día del año, con informaciones precisas sobre la liturgia estacional y rúbricas también para la pre-cuaresma, la cuaresma y el tiempo pascual. Se ha transmitido en dos manuscritos: Patmos 266, cuyo contenido puede datarse en el siglo IX/X, y Gerusalemme Haghios Stauros 40, del siglo X. El segundo documento es el eucologio del presbítero Strategios, escrito en Constantinopla, el actual códice Coislin 213 de la Biblioteca Nacional de París. La celebración eucarística patriarcal, en cambio, se halla minuciosamente descrita en una Diátaxis (ordenamiento de rúbricas) del siglo XII, ahora en la British Library de Londres. Estas fuentes están profundamente marcadas por el arraigo estacional de la liturgia. Las sencillas procesiones del tiempo de Crisóstomo se han organizado en un complejo sistema estacional que interesaba a decenas de iglesias, monasterios y santuarios urbanos. La procesión estacional se convierte en el clásico modo constantinopolitano de solemnizar festividades religiosas y celebraciones civiles, desde Año Nuevo (1 de septiembre) a aniversarios de particular relevancia social (epidemias, invasiones, victorias). La liturgia catedralicia no tardará en relacionarse con el monasterio de Estudios, determinando un intercambio recíproco de tradiciones. La catedral acoge de los estuditas algunos elementos himnográficos, como los largos estribillos que en el rezo de vísperas han de intercalarse entre los versículos del Salmo 140, y el monasterio acepta de la catedral el modo de ejecutar la salmodia, que ya no se recita, sino que se canta. Mientras tanto, entre los siglos IX y XI, la himnografía de importación palestinense y jerosolimitana se organiza en Estudios en antologías temáticas, y así tenemos el Triodion, con la himnografía para la pre-cuaresma y la cuaresma; el Pentékostarion, con la himnografía de Pascua para el domingo después de Pentecostés; el Októechos o «libro de los ocho tonos» para el domingo y los días feriales, y los Menaia o libros mensuales con la himnografía para las fiestas y las memorias obligatorias. Desde este momento, la liturgia se convierte en un quehacer extremadamente complicado, de manera que, para garantizar una celebración correcta de las rúbricas, se hace necesario un nuevo libro que prevea, con talmúdica exactitud, todos los posibles casos de ocurrencia y concurrencia entre ciclo del tiempo, mensual, cotidiano y dominical. Este libro se llama regla, o Typikon. Planteadas así las cosas, es inevitable que la liturgia se convierta en función exclusiva de los clérigos. |
| Las relaciones entre las dos partes de la que técnicamente seguía siendo una única Iglesia habían sido tensas durante siglos por motivos tanto teológicos como políticos. Las principales desavenencias teológicas se referían a las pretensiones de supremacía del papado sobre toda la cristiandad y la cuestión del Filioque, una adición franca al credo de Nicea que fue aceptada por Roma a comienzos del siglo XI bajo las presiones de los francos, de los que dependía en gran medida. Los ortodoxos veían al Papa simplemente como el primero entre iguales en la jerarquía de los cinco patriarcas (Roma, Constantinopla, Alejandría, Antioquía Jerusalén). Pensando que en este caso se trataba de otra disputa episcopal más, de las muchas que había habido en los tres siglos anteriores, el Oriente ortodoxo en general permaneció tolerante y cordial respecto a la Iglesia latina. Sus parroquias siguieron funcionando junto con las ortodoxas en todas las ciudades importantes de Bizancio, el Próximo Oriente y Rusia. Parece que a la Rus’ es a quien menos preocupó el cisma. John Fennell ha contado al menos treinta matrimonios entre miembros de la realeza latina y rusa desde 1050 hasta final del siglo XII. El metropolitano Hilarión no hacía ninguna diferencia entre la Iglesia latina y la griega, p. ej.: «La tierra romana honra por igual a Pedro y a Pablo, por medio de los cuales creyeron en Jesucristo...» En contraste con los cruzados germanos que estaban convirtiendo a los bálticos por la fuerza, los rusos, si bien cobraban tributos en algunas partes del territorio báltico, jamás intentaron obtener conversiones por la fuerza; ni impidieron tampoco que los germanos lo hicieran. Es más, el príncipe Vladimiro de Polotsk, por ejemplo, en 1188 dio permiso a un monje agustino para que predicara entre los livonios (una tribu de Letonia), aunque pagaban tributo al príncipe ruso, es decir, eran súbditos suyos. Hasta 1448 todos los metropolitas de la Rus’ habían pertenecido a la jurisdicción del Patriarcado ecuménico (de Constantinopla). |
| Первые храмы, появившиеся в Н. после полувекового перерыва в строительстве, были возведены южнорусскими, очевидно, киевскими мастерами, на это указывают как особенности их архитектуры (объемно-пространственное решение, характер проработки фасадов), так и технико-технологические особенности кладки и использованных строительных материалов. От киевских образцов новгородские постройки отличает, прежде всего, широкое использование местного камня-известняка. Последовательность дат возведения каменных храмов как будто бы свидетельствует о работе одних и тех же мастеров, однако архитектурные особенности собора Антониева мон-ря позволяют рассматривать его как постройку, относящуюся к несколько иной строительной традиции. Поздние летописи называют нам имя зодчего Георгиевского собора Юрьева мон-ря — мастер Петр (это известие основано на существовавшей в храме ктиторской надписи), неоднократно предпринимались попытки связать с творчеством этого архитектора и др. постройки первых десятилетий XII в. В 20-х – 30-х гг. XII в., вероятно, произошло нек-рое упрощение архитектурного типа — по крайней мере, лестничных башен у церквей Иоанна Предтечи на Опоках и Успения на Торгу не было, хотя хоры, безусловно, существовали. В 30–60-е гг. XII в. строительство в основном велось за пределами Н., в Пскове и Ладоге. Очевидно, именно в Псков перешли мастера, строившие в 20–30-е гг. XII в. для кн. Всеволода Мстиславича в Н. В XII в. в Пскове было построено 4 каменных храма, в Ладоге — не менее 6 каменных храмов. В ходе псковско-ладожского этапа окончательно сформировался тип церкви, ставший характерным для новгородского строительства сер. – 2-й пол. XII в. в целом: одноглавый 4-столпный храм с хорами и замкнутыми угловыми палатками, на к-рые вела лестница в зап. стене. Посл. треть XII – 1-я пол. XIII в. В 1166 г. после долгого перерыва в Н. заложили новый храм — надвратную ц. Спаса на воротах в Юрьеве мон-ре (заказчик не указан), на след. год Сотко Сытинич заложил в Детинце ц. святых Бориса и Глеба. Оба храма были освящены только в 1173 г., хотя строительство их было, возможно, завершено ранее, в кон. 60-х – нач. 70-х гг. XII в.,— сложное для Новгорода время во внешнеполитическом отношении, что и помешало, вероятно, быстро закончить работы по созданию внутреннего убранства церквей и освятить их. Спасская ц. не сохранилась и пока не обнаружена археологами, Борисоглебский храм в Детинце неоднократно раскапывали (А. А. Строков, В. А. Богусевич, М. К. Каргер, Вл. В. Седов). Для архитектуры 3-й четв. XII в. это памятник во многом архаичный — большой 4-столпный храм с нартексом, к юго-зап. углу к-рого примыкала башня с винтовой лестницей на хоры (т. е., вероятно, это был, по крайней мере, 3-главый храм). Очевидно, что формы этой постройки обусловлены ориентацией на какой-то памятник 1-й четв. XII в. |
| Димитрия. 60-е гг. XI в. 21. Михайловский Золотоверхий собор (заложен в 1108) 22. Церковь св. Петра. Ок. 90-х гг. XI в. 23. Надвратная ц. XII в. 24. Церковь св. Иоанна . 1121 г. 25. Собор Симеоновского мон-ря. 2-я пол. XI в. 26. Храм. 2-я пол. XI в. 27. Храм. Кон. XII — нач. XIII в. 28. Каменная постройка (дворец?). XI–XII вв. 29. Церковь на г. Щекавице. До 1183 г. 30. Церковь Успения Пресв. Богородицы Пирогощая. 1131–1135 гг. 31. Михайловская (Новгородская) божница. XII в. 32. Борисоглебская (Туровская) божница. XII в. 33. Неизвестный храм (ул. Андреевская). 2-я пол. XII в. 34. Неизвестный храм (ул. Волошская). 2-я пол. XII в. 35. Неизвестный храм (ул. Юрковская, 3). 20–30-е гг. XII в. 36. Храм св. Николы (Иорданская ц.). XI в. 37. Каменная постройка 38. Кирилловская ц. (заложена ок. 1146) 39. Собор Пресв. Богородицы (Стефанич мон-рь). 1075–1108 гг. 40. Мон-рь св. Николая (?). 2-я пол. XI в. 41. Церковь Спаса на Берестове. Рубеж XI и XII вв. 42. Успенский собор Печерского мон-ря. 1073–1077 гг. 43. Трапезная ц. Печерского мон-ря. Нач. XII в. Еще во 2-й пол. XIX в. на территории К. существовало множество древних курганов. Один из первых их исследователей, Волошинский, сообщал, что курганы есть как в самом городе, так и за его пределами (в предместьях, на хуторах, дачах или на склонах днепровских гор); все они размещаются большими или малыми группами. Общее количество известных киевских курганов в XIX в. достигало 2 тыс. Изучением киевского некрополя (преимущественно дохристианского, IX-X вв.) занимались Хвойка, Милеев, Гамченко, Каргер, Зоценко и др. (см.: Голубева. 1948; Каргер. 1958; Зоценко. 2003; Комар. 2012). В нач. XXI в. древнерус. могильники христ. времени начал исследовать В. Г. Ивакин (см.: Ibakih В. 2008). Киевский некрополь состоит из 2 основных могильников. Первый из них объединяет погребения, находившиеся на территории Верхнего города, 2-й - в районе Кирилловских высот. Последний еще в нач. ХХ в. насчитывал неск. сот курганов (см.: Хвойка. 1913). Погребения IX-X вв. |
| 2-й пол. XII в. датируются несколько эпистилиев. Самый ранний эпистилий (ок. сер. XII в.) на 4 досках с 12 композициями («Благовещение», «Рождество Христово», «Введение во храм», «Крещение Пресв. Богородицы», «Преображение», «Воскрешение Лазаря», «Вход Господень в Иерусалим», «Распятие», «Сошествие во ад», «Вознесение», «Сошествие Св. Духа», «Успение Пресв. Богородицы»), по мнению Вайцмана, мог быть выполнен кипрским мастером; не исключено его синайское происхождение. 2-й пол.- 3-й четв. XII в. датируются эпистилии «Чудеса св. Евстратия» и 2 сохранившиеся части с изображением праздников и Деисуса в центре. «Чудеса св. Евстратия» Вайцманом были отнесены также к работе кипрского мастера нач. XII в., Н. Паттерсон-Шевченко заметила, что стилистические приемы указывают на 2-ю пол. XII в. В кон. XII в. были написаны тетраптих с 12 праздниками, «Чудо арх. Михаила в Хонех», мозаичная икона к-польского происхождения с поясным изображением вмч. Димитрия Солунского. Ближе к кон. XII в. написана икона «Лествица прп. Иоанна Лествичника». Типичным произведением позднекомниновского маньеризма является икона «Благовещение». Вероятно, монастырского происхождения образ «Лествица прп. Иоанна Лествичника» (кон. XII в.), являющийся древнейшим из сохранившихся иконописных произведений на этот сюжет. По иконографии он восходит к миниатюрам XI-XII вв. Мозаичный образ «Богоматерь Одигитрия» рубежа XII и XIII вв. некоторыми исследователями признается работой мастерской крестоносцев, использовавшей к-польские иконографические образцы. Аргументами в пользу этой гипотезы служат пестрый орнаментальный фон иконы и ряд аналогий среди произведений мастеров-крестоносцев (Holy Image. 2007. P. 141-143). Другие исследователи не исключают ее к-польского или местного происхождения (Pilgrimage to Sinai. 2004. P. 70). XIII век представлен самой многочисленной группой икон. В искусстве этого периода прослеживается неск. тенденций и этапов. Иконы нач. XIII в., написанные в К-поле или в Е. в. м., относятся к числу лучших монументальных образов, сохранивших отголоски классических комниновских творений. |
| ProdPoesies E.Miller, Poésies inédites de Théodore Prodrome. Annuaire Assoc. ét. gr. 17 (1883) 18–64. [s.XII] ProdRhod Theodori Prodromi Rhodanthes et Dosiclis amorum libri IX, ed. M.Marcovich. Stuttgart – Leipzig 1991. [s.XII] Prodrom Theodorus Prodromus. PG 133, 1101–1422. [s.XII] ProdSat G.Podestà, Le satire lucianesche di Teodoro Prodromo. Aevum 19 (1945) 239–252; 21 (1947) 3–25. [s.XII] ProdSkyl L.Petit, Monodie de Théodore Prodrome sur Étienne Skylitzès métropolitain de Trèbizonde. IRAIK 8 (1903) 1–14. [s.XII] ProdTetr C.Giannelli, Tetrastici di Teodoro Prodromo sulle feste fisse e sui santi del calendario bizantino. SBN 10 (1963) 255–289. [s.XII] ProdTetrast Theodoros Prodromos, Jambische und hexametrische Tetrasticha auf die Haupterzählungen des Alten und Neuen Testaments, besorgt von G.Papagiannis. Wiesbaden 1997 (Index 318–378). [s.XII] ProdTheil F.J.G.La Porte – du Theil, Notice d’un manuscrit de la Bibliothèque du Vatican, coté CCCV parmi les Manuscrits Grecs. IIIe Partie. Notices et Extraits 8 (1810) 78–253. [s.XII] ProdTreat I.D.Polemis, An unknown treatise of Theodore Prodromos. Byz 62 (1992) 414–423. [s.XII] ProkopBarth G.Makres, Προκπιος Δικονος. Βυζαντιν 22 (2001) 75–93 (86–93: γκμιον ες τν γιον πστολον Βαρθολομαον). [s.IX] ProlSyl Prolegomenon Sylloge, ed. H.Rabe. Leipzig 1931 (Index 456–491). PRoss Georg Papyri russischer und georgischer Sammlungen, hrsg. v. G.Zereteli. 5 Bde. Tiflis 1925–1935. Prosuch 1–6 Eustathii Macrembolitae quae feruntur aenigmata, ed. M.Treu. Progr. Friedrichs-Gymn. Breslau 1893. Breslau 1893,36–47. [s.XII] ProtJac E. de Strycker, La forme la plus ancienne du protévangile de Jacques. Bruxelles 1961. [s.IV] PsalmKat E.Mühlenberg, Psalmenkommentare aus der Katenenüberlieferung. 3 Bde. Berlin 1975–1978. PsAmph Amphilochios von Ikonion, Rede über die unfruchtbaren Bäume. Hrsg. v B.Z. Jurjew 1901. [inter s.VII et XI] PsArPlant Aristotelis quae feruntur De Plantis, De Mirabilibus Auscultationibus, ..., ed. O.Apelt. Leipzig 1888. [ca 1300?] |
| 10) Св. Церковь особенно памятует и выделяет трех отроков ((…) 1 17/XII, н.свв. отец) – т.к. они прообраз неопалившейся огнем Божества – утробы пр. Богородицы. «Утробу неопально образуя Отроковицы, иже в Ветсем опаляеми юноши 1) преестественно раждающую, 2) запечатленну» (песнь 8-я 2-го канона РХ), так вдохновенно изображается таинство рождения Спасителя пречистой нетронутой девственны (17/XII 32) 11) «К сомнению украшен» (п.1) «Сомнения мои паче всякого веселия» (п. 4). В житии сказано, что св. М-н желал быть совсем уничтоженным зверями и был растерзан так, что остались неразрушенными в конце только твердые кости. Это он сам говорит изобразительно точно, что желает быть им пищей, и чтобы его смололи зубы зверей. Так и было (20/XII 29). Так каждый должен желать стать смолотой пшеницей, «стереться в порошок», уничтожить самость, себялюбие. (20/XII 32) 12) Драгоценные святые дни (Предпраздненства РХ), святые, дивные воспоминания и чувства. (20/XII 31) Какие дни, какие молитвословия церкви, какие апостольские и Евангельские чтения! (22/XII 29) 13) «Неизреченно твое чадолюбие, Отче, превосходящее отеческую любовь». «Спасение нам испрошая и подавая нам с тихостью (…) радостная». «Избави твое стадо от бури греха, приводя нас в пристанище тихое Божественной воли Христовой». Созвучно и с единением сердечным воспринимайте церковные наслаждения и поучения Богослужения: о дал бы Бог наслаждаться сего и в выси бесконечные там в жизни у Него. (21/XII 30) 14) «Приближается Христос, звезда предозаряет, небесное множество, воинство приницает умных сил» Это дивная стихира (22/XII 29) 15) Уготовляться к ним (трем навечерям – Рождества, Богоявления и Пасхи) – сознанием немощи и слабости – Г-дь укрепит и дарует вдохновение (от Него, а не от человека!) (24/XII 28) 16) Да, преддверие лучше; 1) Придание прекраснее осуществления, а 2) в этих днях тоже торжественность пр-ка (а значит и сосредоточение более благоприятно), но есть его содержание и 3) замечательно даже, что в дни праздника самые уже Св. Церковь от содержания пр-ка переходит к богословскому осмысливанию его, возвышается, но всем ли это и доступно!.. (24/XII 28) |
| С., в 1419 г. (см.: Brandm ü ller. 1999. Bd. 1. S. 282-297, 305-310). IV. Отречение Григория XII от Папского престола. Низложением Иоанна XXIII оказалось устранено последнее препятствие к отречению Григория XII. 15 июня 1415 г. в Констанц прибыло посольство Григория XII, возглавляемое его главным покровителем и защитником Малатестой. Церемония отречения, условия к-рого были согласованы Малатестой с кор. Сигизмундом I и депутатами соборных наций в ходе предварительных консультаций, состоялась во время 14-й сессии К. С. (4 июля 1415). Особый характер сессии подчеркивался тем, что во время 1-й части церемонии, предварявшей обычно открывавшую сессии мессу, место председательствующего занимал не кард. Ж. де Броньи, а кор. Сигизмунд I, облаченный в парадную королевскую мантию. В начале сессии были зачитаны 2 буллы Григория XII, подтверждавшие полномочия Малатесты, кард. Дж. Доминичи и др. членов делегации. Кард. Дж. Доминичи произнес проповедь, содержавшую восхваления благоразумию и добродетели Григория XII. По окончании проповеди он же зачитал акт «Quia sanctissimus» (текст см.: Mansi. T. 27. Col. 734; Hardt. T. 4. P. 371), в к-ром Григорий XII объявил о том, что он признаёт К. С. законным вселенским Собором, официально «созывает» (convoco) его, а также одобряет и утверждает все его постановления. Кард. Г. Филластр сообщил, что этот акт был одобрен представителями 4 наций и кардиналами, однако заметил, что это было сделано «по необходимости», ради последующего отречения Григория XII (см.: ACConstanc. Bd. 2. S. 46). В постановлении К. С. одобрение было выражено так, что не содержало прямого признания Григория XII законным папой Римским и не ставило К. С. в зависимость от его решений: «Вселенский Констанцский Собор... целиком и полностью принимает... созыв, признание, одобрение и утверждение, сделанные ныне от имени Господина, именуемого в подчиненных ему областях Григорием XII... учитывая, что прибавление уверенности посредством благой гарантии никому не вредит, но всем приносит пользу...» ( Hardt. T. 4. P. 372). После этого было объявлено о восстановлении церковного единства и представители Григория XII заняли полагающиеся им по чину места среди участников К. С. (см.: CCCOGD. Vol. 2. Pt. 1. P. 564-565). |
|
|
