| Джунийское поместье её пусто и разрушается. А древний водопровод, в трех часах езды от Сидона на восток, существует и снабжает водой весь этот город. Пока я смотрел на запустевшую усадьбу леди Стангоп и рассказывал судьбу её спутникам своим, проводник наш Наум поскакал в монастырь Мухаллес, дабы предупредить тамошних монахов о моем посещении их, и быстро возвратился к нам. С ним скоро мы подъехали к этой главной обители униатов. Они поджидали нас у ворот, встретили почетно и провели прямо в церковь свою, почти не отличавшуюся от храма православного. Я попросил их пропеть какой-либо стих священный. Они пропели что-то твердо, громко, но дико и попросили нас пропеть что-нибудь по-русски. Мы им спели: Христос Воскресе из мертвых и Достойно есть, яко воистину блажити тя Богородицу. Затем я рассмотрел церковь и монастырь. Церковь – трехпрестольна. Главный алтарь в ней освящен в память Преображения Господня. Придел направо от него – во имя Св. Иосифа, а придел налево – в память Благовещения. В иконостасе местные образа, доставленные из Рима, не хороши, даже не благопристойны, а нижний ярус под ними украшен мраморной мозаикой разноцветной. Такой же мозаикой облицован и пол у клиросов и перед алтарем. Внутренность церкви, накрытая коробовым сводом, разделена на три части шестью каменными столбами, по три на стороне. У стен стоят деревянные будочки для духовников, такие же, какие видятся в церквах католических. Обедни служатся ежедневно две и три. Паперть под тремя арками открыта. Из нее видно Средиземное море. Весь монастырь Мухаллес есть четырехсторонний большой дом, в два этажа, построенный первым униатским епископом Евфимием в 1721 году. В верхнем этаже помещены монашеские кельи и церковь ближе к северной стене, в нижнем – братская трапеза с поварней, кладовые, клети и рухольня. В трапезе – столы деревянные, полати деревянные для складки хлебцев и человеческий череп, висящий с потолка. Такой же череп я видел и в келье одного монаха. Это значит, что здешние отшельники помнят смерть, memento mori, дабы меньше грешить. |
| Для государственной власти, желающей снять эту тягость, надо принести такую же общественную повинную перед гробницей Никона, какую Никон от лица царя Алексея Михайловича принес перед гробницей Св. Филиппа, и молить его о прощении. А Иерархия не может не вспомнить, что русский народ уже давно прославил Никона своими посещениями места его последнего упокоения и молитвами перед его гробницей получал от Бога исцеления. Сам Бог чудесами Своими по его предстательству указует путь к прославлению Никона сопричислением его имени к именам Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Гермогена, Святителей Московских. Да подаст нам Господь видеть чудо возстания нашего народа к образу и подобию Божиему молитвами Святейшего Никона, Первосвятителя и Чудотворца Московского! Есть и другой грех , связанный с грехом по отношению к Никону: это порабощение Церкви, доведенное до апогея с Петром I. Революция явилась искуплением за два века этого порабощения и своеволия власти. Она явилась и делом сатанинским и в то же время Провиденциальным попущением за грехи. Она memento mori не, только России, но и всему миру, и мы с большей остротой, чем Paul Janet в 1875 г., можем повторить его слова: «Le monde européen s " il ne veut pas périr comme l " Empire Romain, doit trouver un symbole réligieux qui puisse arracher les ames su double mal qui se les dispute aujourd " hui: un brutal athéisme et une plate idolätrie» 4 . Признавая революцию делом сатанинским, мы тем самым определяем, что и побеждена она не может быть без креста, т. е. без содействия Церкви и её возсоздания. VI. Еще один вопрос. Чем близок Никон русским людям и нашей эпохе? Происходя из земледельческой крестьянской семьи, самородок, самоучка, взрастивший свои силы под покровом монастыря, Никон дошел в жизни своей до высшей иерархической лестницы и своими дарованиями освятил путь, по которому надо идти России, но дело возрождения России из замкнутого, самодовлеющего бытия совершил другой гений, направивший Русь по иному пути, «но на делах его великих печать проклятия легла», как выразился один поэт. |
| е. левую сторону собора в придел, именуемый „капеллою хора“, полагается в кипарисовый, свинцовый и дубовый гробы и запечатывается несколькими печатями. Здесь, в этой капелле, на левой стороне от входа, над дверью, ведущею к трибуне певчих, на высоте половины находящегося тут столба устроена ниша, в которую, при помощи нарочито приготовленных подмосток, канатов и блоков, поднимается и устанавливается тяжелый тройной гроб с телом почившего папы. Ниша тотчас же заделываетея каменною кладкой и закрывается мраморною доской с соответствующей надписью. Здесь, в этом временном месте упокоения, каждый почивший папа должен пробыть не менее года, а иногда пребывает и много более до тех пор, пока не будет устроено для него, согласно его последней воле окончательное место погребения. По перенесении тела в приготовленную могилу, ниша остается пустою и терпеливо ожидает нового посетителя. Пий IX пребывал в ней более трех лет, с 13-го февраля 1878-года до 13 июля 1881-го года, когда тело его перенесено было в загородную базилику S. Lorenzo, где покоится до настоящего времени, а опустевшая ниша с поры, вот уже двадцатый год ожидает к себе Льва XIII-ro. Не лишним, мне думается было бы, если бы торжественные процессии, нередко проходящие по храму св. Петра с благословляющим папою, несомым над головами всего народа, подходили бы и останавливались хотя на минутку у этой знаменательной ниши, чтобы напомнить чрез меру превозносящемуся иерарху, как непрочно и мимолетно его земное величие. Быть может, тогда это memento mori хотя несколько предохранило бы пап от их обычного увлечения мыслью о человеческой славе. III. Разговор о посещении Рима русскими поклонниками. Обилие святынь в Риме. Римские мощи и священные реликвии. Места и способ хранения римских святынь. Недоступность их для большинства поклонников. Посещение хранилища святынь в базилике С. Кроче. Нерукотворенные образы Христа Спасителя. Особо чтимые и чудотворные иконы Богоматери. Священные места в Риме: темница Св. апостола Петра. Капелла „святая святых” и „santa scala”. |
| Исторический срок этого подчинения для русской церкви однако быстро приближался. Болгарское поражение 1014 г. было своего рода memento mori для Анастаса. И этот несомненный карьерист заблаговременно «сменил вехи». Он убежал со Святополком (т. наз. Окаянным) в Польшу. Возвращался с ним и его тестем, польским королем Болеславом, временными победителями, в 1018 г. в Киев. А в следующем году исчез вместе с ними, когда завладел Киевом снова Ярослав. Анастас и Иоаким – оба корсуняне могли быть и болгарами, говорившими по-гречески и греками, говорившими по-славянски (население колонии херсонисской было очень смешанное из всех частей империи). Но во всяком случае для греков Анастас был изменник, и ему нужно было уносить ноги от греческой власти, ставшей с 1018 г. над архиепископом Иоанном. Последнему императорским хрисовуллом еще оставлена была тень автономии, но по смерти его в 1037 г. над болгарской церковью уже поставлен был грек – Лев. И в связи с этим пред Киевским князем Ярославом Владимировичем встал уже неустранимый факт, так сказать автоматической подчиненности русской церкви КПльскому патриарху. Посредство Ахридской архиепископии теряло свою прежнюю силу. Ярослав должен был принять каноническое грековластие. Вот почему именно в 1037 г. Киев получает своего первого митрополита Феопемпта-грека, а Ярослав впервые заложил митрополию, т. е. резиденцию митрополита, и построил первую для греков кафедральную церковь Св. Софии (как бы в подражание КПлю) с выдающимся великолепием, которое должно было затмить роскошь и славу Владимирова кафедрального храма Успения Пр. Богородицы. Для греков последний стал неприятным символом русской автономии под покровительством болгар. Десятинный храм отошел в тень и забвение, несмотря на то, что и в нем покоились останки и самого крестителя Руси, и его греческой супруги Анны, и его блаженной бабки кн. Ольги. Все как бы зачеркивалось, словно схизматическое. Можно себе представить, что грекам были неприятны все нестираемые памятники церковной грекофобии и болгарофильства кн. |
| Как известно, интересы и пристрастия Лескова были чрезвычайно многообразны. В их числе – увлечение иконописью. В пестроте «экспонатов» кабинета глаз посетителя всегда выделял иконы. В.В. Протопопов вспоминал огромный образ Мадонны кисти Боровиковского – «русский лик и отчасти как бы украинский». У Лескова были редкие поморские складни, старинные иконы строгановского и заонежского письма. С годами писатель приобрёл репутацию одного из лучших знатоков русской иконы. И в собственных творениях Лесков открывал читателям красоту русской иконописи. В «рождественском рассказе» «Запечатленный Ангел»(1872) он представил точное описание подлинника: «Ангел Строгановского письма…» Судьба лесковского иконописного собрания неизвестна. Сохранился рисунок с иконостасной коллекции Лескова, и мы знаем, как выглядела божничка писателя, все иконы на рисунке различимы, узнаваемы. В орловском музее хранятся три иконы: икона Спасителя, переданная К.И. Дюниной; «Богоматерь с Младенцем» и «Спас во звездах» с дарственной надписью Лескова. Писатель подарил «Спаса во звездах» своему сыну на Рождество, на святках 1891 года. На оборотной стороне иконы – автограф: «9 янв. 91 г. от отца Андрею Никол. Лескову. Николай Лесков». Этот редкостный экспонат – подлинное сокровище – хранится в фондах Дома-музея Н.С. Лескова. Редчайшие экспонаты из фондов музея выставляются обычно к юбилейным и памятным датам жизни писателя. Так, например, к 180-летию со дня рождения Н.С. Лескова была организована выставка «Семейные записи и памяти». Среди раритетов – собрание сочинений Лескова дореволюционной поры (1889 год); портфель, в который писатель складывал рукописи, запрещённые цензурой к публикации: «У меня целый портфель запрещённых вещей», – замечал он; трость с набалдашником в виде черепа («memento mori»), зонт (на многих фотографиях Лесков запечатлен с этим зонтиком в руках), чайная чашка (Лесков любил крепкий чай – приходилось работать по ночам), другие редкостные вещи, принадлежавшие семье Лесковых. Например, портативная пишущая машинка, с помощью которой сын писателя Андрей Николаевич Лесков создавал свой колоссальный труд «Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям». |
| Как чувствовал себя преосвященный Амвросий в это время, можно отчасти судить по его письму от 16-го июля к начальнице харьковского епархиального женского училища Е.Н. Гейцыг, находившейся в то время в отпуску и проживавшей у своей сестры в Подольской губернии: «Милостивая Государыня Евгения Николаевна! Зная ваш крутой нрав, я спешу ответить на письмо ваше от 8-го июля, полученное мною 14-го. Так как я заграницей не был, выезжаю только из дому в беседку, то и материалов для письма имею мало. Плиний Старший любил получать письма от своего племянника, и когда тот писал ему, что нечего писать, он отвечал: „пиши хотя то, что нечего писать“. Совет, вероятно, приятный тем, кто любит получать от близких людей хотя листик бумаги. И вот я его исполняю в той мысли, что я для вас человек не дальний. В Харькове, слава Богу, все благополучно; в вашем училище – также. На днях Буткевич прихворнул инфлюэнцией, но теперь поправляется. Приезжал уже ко мне, хотя чувствует значительную слабость. Неосторожен: в легкой рясе после всенощной в свежий вечер возвращался из Харькова на дачу; на Холодной горе его и продуло. Бить некому. Напишите ему это. Здоровье мое, слава Богу, порядочно, только хожу плохо. Утешаю себя словами покойника моего келейника Николая: „к тому дело идет“. Из Москвы мне пишут, что заболел м. Сергий. Memento mori! Вот и видно, что я не был в Кракове. Набираю кое-что. Пишу, что „больше нечего писать“. Слезливой вашей матушке и Александре Николаевне с мужем прошу передать мой низкий поклон. Дай Бог новым крупным землевладельцам успеха в начатом деле. Иду к литургии; простите. Искренно вам преданный Амвросий А. Харьковский. июля 16, 1895. Всемилостивейше прошу, как писал мне в прошении один псаломщик, еще написать мне. Интересуюсь знать ваше впечатление при обозрении нового владения А. Н-ны». У меня от этого года осталось только две записочки покойного владыки, которые и привожу здесь. 1 . «Достопочтеннейший о. Протоиерей! Извините, не могу сдержать обещания, данного мною супруге вашей – быть у вас сегодня на даче. Завтра мне предстоит трудная поездка на целый день с губернатором и пр. Петром в Стасов скит для совещания о передаче нового храма в епарх. ведомство. Думаю сберечь свои скудные силы неподвижным сиденьем в течение сегодняшнего вечера на балконе беседки. Известите о состоянии вашего здоровья. Преданный вам Архиеп. Амвросий. июля 9, 1895». |
| Краснопевкова в звании духовника, протопресвитер Павел Васильевич Криницкий. Происходя из дворян Черниговской губернии, он обучался в Черниговской Коллегии и Киевской академии и, по окончании курса, был в Черниговской коллегии учителем поэзии и греческого языка; с 1783 по 1791 г. был священником в Париже. При отправлении в Париж дозволено было носить ему наружный наперсный крест по примеру предшественников его. Первый выпросил этот крест в 1757 г. иеромонах Невского монастыря Иоасаф Шестаковский; после него разрешено было носить его иеромонаху Кириллу Флоринскому и священнику Симеону Коронатскому, на место которого, по переводе его, по Высочайшему повелению, протоиереем в Преображенский собор, и определён Криницкий. Он был в Париже при князе И.С. Барятинском и Симолине в самое время французской революции. По возвращении в Россию Криницкий был с 1793 по 1795 г. законоучителем в академии художеств; в 1799 г. определён законоучителем Августейших детей Павла Петровича 190 и протоиереем Софийского собора; в 1803 г. 1 Декабря переведён к придворной церкви, а по смерти духовника, Исидора Петровича, повелено ему в 1806 г. 27 Января быть старшим над придворным духовенством; в 1808 г. 3 Апреля, по смерти С.Ф. Краснопевкова, назначен духовником с присвоением ему звания протопресвитера и пожалован членом Святейшего Синода, а при учреждении Комиссии и членом Комиссии. Об участии его в делах Комитета известно только то, что сказано было о нём выше по делу о переводе эстетических рассуждении Ансильона. По смерти Императора Александра и супруги Его Елизаветы Алексеевны, он оставался духовником Императрицы Марии Феодоровны, а по смерти её велено было ему именоваться «бывшим духовником покойной Государыни Императрицы». «И так вот человек – писал поэтому поводу Московский митрополит Филарет к своему викарному Иннокентию – который в самом титуле своём имеет memento mori, что нам и всем не худо помнить» 191 . П.В. Криницкий оставался членом Святейшего Синода и Комиссии Духовных Училищ до самой кончины своей, последовавшей в 1835 году. |
| Народу необъятное количество, и он часто останавливал шествие. Духовенство и купечество усиленно просили дозволения перенести на руках гроб святителя до Троицы. Но принимая во внимание, что гроб будет уже заделан в ящик и, следовательно, тяжёл, отказали в этом. Повезут в воскресенье после обедни, три часа пути назначаются до железной дороги; в три часа выезд; на платформах будут и певчие и хоругви, и архиереи, и духовенство. Езды три часа. Если не поспеют к трём, то выезд будет в пять часов. Арсений сам приедет в лавру. По вносе тела в Чудов монастырь говорил речь протоиерей И.Н. Рождественский 1506 . Телеграммой в ночь на 24-е на имя ректора потребовано прислать на погребение депутатов из настав- —131— ников и студентов академии и из наставников и учеников семинарии. Амфитеатров не поехал, не знаю почему; я отказался, не надеясь по слабости сил своих выдержать долгую церемонию и при параде сохранить себя от простуды. Назначены Смирнов, Кудрявцев, Субботин, Голубинский, студентов шесть человек. Из лиц царской фамилии никого нет. „Славу Москвы, славу России погребаем!“ взывает Аксаков, а дирекция театральная объявляет о казённом маскараде. Можно ли так идти в разрез общественному мнению! Это делает тем более чести Аксакову, что покойный не был расположен к нему и его взглядам – и Аксаков знал это. Обер-прокурор должен приехать 24-го. День погребения был назначен телеграммой из Питера. При выносе особый эффект производило то, что гроб белый, ничем не обитый; народ приносил больных и часов по пяти и шести дожидался возможности поклониться усопшему. Генерал губернатор в полной форме едва успевал упрашивать народ, чтобы давали место шествию погребальному. Леонид, говорят, очень весел. Вся барская партия его желает видеть митрополитом. Речь при опущении тела в могилу пишет Михаил, но он ли будет произносить или о. Иоанн 1507 не знаю. Теперь и грустно мне становится, что я не поехал на погребение святителя. А так знаменательно для меня умер он в день моего рождения, а погребается в день моих именин, как бы говоря мне: memento mori. |
| Нас направили в монастырь, расположенный под городом, на берегу Вислы, в местечке Беляны. Это была обитель монахов–молчальников («camaldules»). Устав этого монастыря сочетает уставы Василия Великого и св.Бернара (в основных правилах он близок траппистам). Живут они не общежительно, а в домиках, которых настроено множество. Каждый затворник имеет свой домик с маленьким огородом; по желанию монахи разводят на грядах капусту, землянику, цветы, табак; камальдулы курильщики завзятые, и табак разводят почти все. Монастырские постройки окружает прекрасный сад. Высокие двойные стены отделяют эту обитель молчания от всего мира. Одежду монахи носят грубую, шерстяную, никогда ее не снимая — ни ночью, ни в летний зной; донашивают ее до полной ветхости; периодически монах ее сам стирает в прачечной — и опять на плечи. Странное впечатление поначалу произвел на нас этот монастырь. Монахи молчат: скользят тенями… Тишину нарушает только стук их сабо: хлоп–хлоп–хлоп… Приветствуют друг друга неизменным «memento mori, frater…» [ ] — и опять молчание. На богослужение все собираются в костел. Мрак такой, что едва различаешь фигуры, гробовая тишина, один из монахов служит перед престолом: ни возгласов, ни пения, ни чтения, — только немые жесты, поклоны, движения… Прямо жутко от этой немоты и темноты… Поют они только «девятый час», но их пение более похоже на завывание, чем на пение: от долгого молчания голоса теряют благозвучность и все сливается в одно гулкое УУ… УУ… УУ… С нами разговаривали только три монаха: настоятель, иногда навещавший нас, магистр (или начальник послушников), очень добрый, веселый старик, старавшийся нас чем–нибудь развлечь, и библиотекарь. Все трое относились к нам ласково и сердечно. Магистр приносил нам ягоды, фрукты, которых в монастырском саду было изобилие. «Я вам, как птенчикам в гнездышко, угощение приношу…» — как–то раз сказал он, указывая на гнездо, которое ласточки свили около нашего окна. Однажды, добродушно посмеиваясь над пением своих собратьев, он спросил: «Слышали, как волки выли?» |
| Недавно на страницах «Литературной России» произошел обмен открытыми письмами между Ильей Сельвинским и Львом Озеровым 23 . Поводом к этому обмену послужила новая теория личного бессмертия, созданная Сельвинским и изложенная им в стихотворениях и поэмах, особенно в поэме «Арктика». Исходя из электронной физики, Сельвинский устами одного из своих героев предлагает гипотезу: Отчего же не допустить, что тот рецепт сложенья электронов, который породил мое дыханье, через десятки миллионов лет ошибкою не повторится снова? 24 За эту гипотезу Сельвинский ухватился и предлагает ее как надежду. В ответном письме, теплом и даже ласковом, Лев Озеров выражает свой скептицизм: гипотеза кажется ему недоказуемой, а потому и бесполезной. К этому, в сущности, и сводится содержание переписки. Но многое в ней заслуживает внимания и прежде всего, конечно, сама ее тема. Вот на пятидесятом году торжества «самой научной» и «всеобъемлющей» идеологии, будто бы освобождающей человека от всех обманов прошлого, от всякого дурмана и «ненужных» вопросов, два писателя признаются в том, что оба они бесконечно боятся и не хотят смерти и что эта мысль о смерти превращает жизнь в черную бессмыслицу. Один из них, Озеров, не находит ничего лучше и умнее, как признать в страхе смерти полезный стимул для творчества. «Дума о смерти, – пишет он, – о ее ежеминутной возможности, ее неминуемости – это грозное напоминание: memento mori, спеши, не забывай! Без этих молчаливых напоминаний не было бы великого искусства Шекспира, Данте, Байрона и Пушкина». Вот и все. И с этим, конечно, не может примириться Сельвинский – для него смерть, как он говорит, есть нечто «до тошноты омерзительное», и с нею не должен, не может мириться человек, ибо ему неестественно отрицать самого себя. Так вот, повторяю, достойно и удивления, и особого внимания само появление этой темы, и еще более достойна удивления та беспомощность, с которой она трактуется, словно не было многовековых философских раздумий о смерти, словно не было дано пускай не окончательных, но гораздо более обоснованных и убедительных ответов на этот вечный мучительный вопрос. Стимул к творчеству, с одной стороны, и какая-то очень маловероятная случайность, которая, конечно, никакой настоящей надежды дать не способна, – с другой... Как страшно удручает философский и культурный уровень, делающий возможным подобный обмен мнениями – обмен, участники которого искренне убеждены, что говорят нечто очень умное и очень новое! И это после Платона, после Федорова с его «Философией общего дела» 25 , после богословия смерти Булгакова 26 , после Иоанна Креста 27 , да и попросту после всей мировой культуры. |
|
|
