| --------- Если вопрос о степени владения церковнославянским языком в средневековой Руси обсуждается достаточно давно, то для России XVIII-haч. XX века этот вопрос так и не был поставлен. Материал показывает, что существенная часть населения страны, в первую очередь крестьяне, могли читать церковнославянские тексты, но не владели русским литературным языком. Уровень церковнославянской грамотности в процентном отношении был более высоким, чем уровень русской грамотности. Однако в господствующей культурной парадигме умение читать по-славянски рассматривалось не как элемент образованности, а как часть «нецивилизованной» «народной» культуры. Между тем, участниками полемики о языке богослужения, о которой пойдет речь в следующих главах, были люди, получившие образование нового типа. Это следует помнить, читая ссылки на то, что народ не понимает богослужение. Для носителей традиционной культуры богослужебные тексты были, вероятно, боли понятными, произведения русской классической литературы. Дискуссии о языке богослужения велись людьми, воспитанными на русской классической литературе. При этом языковой портрет того социума, к которому принадлежали участники этих дискуссий, переносился на все население России. 22 «О Господних заповедях, о любви к Богу и ближнему ни слова; пьянство, обманы, злоречье, клевета, воровство, даже распутство, все извинялось – то не грехи, но токмо падение, покаянием можно очистить их... Уставные поклоны, пост в положенные дни, а пуще всего «необщение с еретики», вражда и ненависть к церкви и церковникам – вот и все нравственные обязательства, что внушают раскольничьим детям мастерицы» (Мельников IV, с. 26) и т.д. 23 «Божественным книгам обучим, и гражданской грамоте, и писать – и всему, что следует хорошей девице» (Мельников IV, с. 50). 24 По свидетельству Н.С. Лескова, горшок каши служил платой за обучение не только у старообрядцев (Лесков II, с. 30). Аналогичный обычай описывает М.С. Щепкин в своих относящихся к концу XVIII века воспоминаниях. |
| Понятие «манга» возникает в конце XVIII века. Самые первые манги — это серия графических новелл художника Санто Кёдэна про юмористические сюжеты в «веселых кварталах» карюкай, где герои встречались с гейшами и куртизанками. Текста могло быть много, могло не быть вовсе. Как ни странно, городское общество эпохи Эдо гораздо ближе нам, чем общество XVIII века. Тогдашняя японская графика и картины гораздо лучше вписались бы в наш современный интерьер, чем живопись барокко или рококо. Кадр из фильма «Тупой меч», режиссер Намакура Гатана, 1917 г. Анимация и комиксовая культура в XX веке приобрели более современный вид. Самый первый сохранившийся анимационный фильм «Тупой меч» — это 1917 год. Параллельно развивался и жанр — наследник этоки камисибай, это своеобразный диафильм. Картинки могли показывать бумажные, а могли прокручивать в волшебных фонарях. Чаще всего в одном представлении давали три жанра, как и раньше. Одна приключенческая история, одна романтическая история и одна история сатирическая. В жанре камисибай появился самый первый в мире настоящий супергерой, это начало 30-х годов, то есть старше, чем Супермен и Бэтмен. А что такое аниме? Это соединение западных техник с традиционными приемами, сочетаниями цветов и композиций и сюжетами с большим количеством традиционных мотивов. Искусство, особенно массовое, должно и развлекать человека и давать ему образец добродетели, то есть прививать какие-то позитивные ценности. Оно рассказывает, как выживать в обществе. Такая задача и у аниме. Лекция Оксаны Куропаткиной и Анастасии Борисовой «Аниме, христианство и современные подростки» Оксана Куропаткина: Как ни парадоксально, потребностям строгих специалистов, говорящих о том, что искусство должно наставлять, аниме очень даже соответствует. Аниме-сериал даже больше заряжен на воспитательную роль, потому что это длинная история. В полнометражке еще можно позволить себе какие-то вольности, а сериал должен иметь строго воспитательный характер. Это не исключает его художественной и эстетической ценности. |
| В 1852 г. в соч. «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» И. В. Киреевский выводит 2 противоположных друг другу «по духу, а не по степени» типа образованности - зап. и вост. У истоков одной он обнаруживает губительную рассудочность А., у истоков др.- живительный гений Платона. В системе Аристотеля Киреевский видит стремление к благоразумному, а значит, земному, тогда как в Платоне он прозревает метафизический императив. «...Греческие христианские мыслители явно предпочитали Аристотелю Платона... потому, что самый способ мышления Платона представляет более цельности в умственных движениях, более теплоты и гармонии в умозрительной деятельности разума» ( Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России// он же. Критика и эстетика. М., 1979. С. 248-293). Крупнейшие рус. философы следующего поколения Вл. Соловьёв и кн. С. Н. Трубецкой , обращаясь к античности, сделали свой недвусмысленный выбор в пользу Платона. Соловьёв начинает грандиозный проект перевода сочинений Платона с подробными комментариями, предварив его большим очерком «Жизнь и произведения Платона» (Творения Платона. 1899-1903). Трубецкой у Платона находит «элементы позднейшего учения о Логосе» (Соч. М., 1994. С. 66), хотя именно А., согласно Трубецкому, «является основателем телеологического миросозерцания», т. к. в «логосе совпадает... и «форма» вещи, и ее конечная «цель», и самое начало, или производящая причина всего процесса» (Там же. С. 75). Лит.: Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка X-XIV вв. СПб., 1882; Архангельский А. С. Творения отцов Церкви в древнерусской письменности: Обозрение рукописного мат-ла. СПб., 1888; Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII вв. СПб., 1903. [Библиогр.]; Ященко А. Русская библиография по истории древней философии. Юрьев, 1915; Петров Л. А. Первые аристотелики и вольфианцы в России//Тр. Иркутского гос. ун-та. 1967. Т. 46. Вып. 5. С. 47-53; Тихомиров М. Н. Философия в Древней Руси//Русская культура X-XVIII вв. М., 1968. С. 90-172; Буланин Д. М. Классическая культура в Древней Руси и проблема ее изучения//Русская и груз. средневек. лит-ры. Л., 1979. С. 30-39; он же. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XVI вв.//Slavische Beiträge. Münch., 1991. Bd. 278; Чернышева Л. А. Аристотелизм XVI-XVII вв. и его восприятие в Белоруссии и Литве//Исторические традиции филос. культуры народов СССР и современность. К., 1984. С. 206-215; Червина Е. В. Русское философское антиковедение XVIII - нач. XX в. (историогр. обзор)//Историографические проблемы филос. антиковедения. М., 1990. С. 6-39; Зубов В. П. Аристотель. М., 20002. С. 332-349. |
| Родился в Москве в 1973 году. В 1995 г. с отличием закончил исторический факультет Московского педагогического университета. В 1997 досрочно защитил кандидатскую диссертацию на тему «Проблемы государственной власти в концепции русских консервативных мыслителей конца XIX – начала ХХ вв. (исторический аспект)». В 2006 защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук на тему «Консервативные концепции переустройства России в контексте исторического процесса кон. XIX – нач. XX вв.». С 1999 г. преподает в высшей школе. В 2000-2001 гг. старший научный сотрудник «Центра политической и экономической истории России» Российского независимого института социальных и национальных проблем (РНИСИНП). В настоящее время (2013) заместитель начальника Центра документальных публикаций Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Профессор Российского университета театрального искусства (ГИТИС). Автор и соавтор более 500 опубликованных научных работ. Печатался в журналах: «Вестник архивиста», «Отечественные архивы», «Отечественная история», «Российская история», «Новая и новейшая история», «Вопросы истории», «Исторический архив», «КЛИО. Журнал для ученых», «Ab imperio». « «Русское время. Журнал консервативной мысли», «Россия XXI», «Россия и современный мир», «Вопросы философии», «Москва», «Наш современник», «Аврора» и др. Автор книг: Консервативная концепция российской государственности (М., 1999); «Эстетический аморализм» в произведениях К.Н.Леонтьева (М., 1999); Консервативные представления о переустройстве России (конец XIX — начало ХХ веков) (М., 2006); Консервативные концепции переустройства России (М., 2007), Две жизни Льва Тихомирова (М., 2011, в соавторстве с О.А. Милевским). Составитель и автор комментариев к книгам П.Н.Милюкова «История второй русской революции» (М., 2001) и С.П.Мельгунова «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 г.» (М., 2003). Составитель, автор вступительной статьи, комментариев и примечаний к книге «Дневник Л.А. Тихомирова 1915–1917 гг.» (М., 2008). Один из составителей, авторов вступительной статьи и комментариев к книге «Тюремная одиссея Василия Шульгина: материалы следственного дела и дела заключенного» (М., 2010). Ответственный секретарь, член редакционной коллегии и редакционного совета, а также автор ряда статей энциклопедий: «Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века» (М., 2005); «Общественная мысль Русского зарубежья» (М., 2009); «Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века» (М., 2010). Составитель, автор вступительной статьи и комментариев к книгам: Данилевский Н.Я. «Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к германо-романскому» (М., 2010, в соавторстве); Леонтьев К.Н. «Избранное» (М., 2010); Победоносцев К.П. «Избранное» (М., 2010); Тихомиров Л.А. «Монархическая государственность» (М., 2010); Шарапов С.Ф. «Избранное» (М., 2010). |
| 202 Temperley, N. Psalms Metrical//The New Grove Dictionary of Music and Musicians. – London, 1980. Vol. 15. – P.337. 210 Temperley, N. Psalms Metrical//The New Grove Dictionary of Music and Musicians. – London, 1980. Vol. 15. – P.347–382. 212 На генетическое родство зародившейся в Западной Европе XVI–XVII вв. гимнографии на народных языках (практики сочинения гимнов и стихотворных парафразов библейских псалмов) и образцов восточнославянской кантовой культуры указывает, в частности, А.В. Кудрявцев. См.: Кудрявцев А. В. Музыка и слово в кантовой традиции: к проблеме типологизации канта. Дисс. канд. искусствовед. – Новосибирск, 1997; Кудрявцев А. В. Восточнославянский кант: вопросы типологизации и генезиса//Русская музыка XVIII–XX веков: Культура и традиции. – Казань, 2003. – С. 121–150. Следует заметить, что традиция поэтических переложений псалмов, начало которой положил Симеон Полоцкий переводом Псалтыри Кохановского на старославянский, была подхвачена русскими поэтами. Уже в XVIII в. складывается жанр т.н. «оды парафрастической», целый ряд образцов которой принадлежит к вершинам русской поэзии: «Благословен Господь мой Бог» М. Ломоносова (псалом 143), «Не уповайте на князей» А. Сумарокова (псалом 145), «Властителям и судиям» Г. Державина (псалом 81) и ряд других. 213 Карцовник В.Г. Hymnologica I. Тропы входных антифонов в истории западноевропейского средневекового хорала//Музыкальная культура Средневековья. Теория. Практика. Традиция. – Л.: ЛГИТМиК, 1988. – С. 24–50. – С. 25. 214 См.: Френкель Р.В. Эпическая поэма «Кудруна», ее истоки и место в средневековой немецкой литературе//Кудруна. – М., 1984. – С. 292–368. – С.293–294. 215 Следует подчеркнуть, что в данном случае речь идет о традиции, принятой именно во всеобщее употребление. Именно ею в раннем средневековье (до появления практики тропирования) и стала традиция псалмодического омузыкаливания слова. Что же касается традиции авторской духовной поэзии, возникшей еще в первые века христианства и существовавшей параллельно с псалмодией, то она в «темные века» раннего латинского средневековья становится «личным делом» ученых книжников (например, Бенедикта Нурсийского ) оставаясь практически неведомой «широким кругам» рядовых прихожан. |
| 390 Из Суд. 1, 1 , можно бы заключить, что сии войны случились после смерти Иисуса. Но поскольку о них упоминается частью в книге Иисуса Навина XV, 14, и след., то, конечно, начались они еще при его жизни. Сочинитель же книги Судей говорит о них для того, чтобы показать причину бедствий, постигших евреев во времена Судей, которые он должен был описывать. Почему начало сей книги можно понимать так: «По смерти Иисуса случились следующие события: еще прежде вопрошали евреи Бога, и проч. Описанного здесь завоевания Хеврона не должно смешивать с первым завоеванием Иисусовым, Иисус. XI, 21, но и не нужно отличать от завоевания Халева. Там же XV, 14: ибо Халеву приписывается оно не иначе, как вождю колена Иудина и войска его. 391 Место собраний Иосиф полагает близ Иерусалима, будучи обманут сходством имен, 2Цap. V, 23 ; семьдесят толковников затмевают; оригинальный текст показывает близ Галгал. Причина собрания совсем неизвестна. Посланник Божий был или Ангел или Пророк. Время происшествия иные назначают при Иисусе, иные после него. Последнее вероятнее, потому что Иисус или не попустил бы усилиться греху, или принял бы на себя должность обличения. Но что после сего упоминается об Иисусе. Cyд. II, 7 и след., сего не должно почитать указанием времени. Писатель опять здесь обращается к прошедшему, дабы сокращенно показать состояние веры при сем вожде и после него. 392 Сие и следующее происшествие описаны в конце книги Судей, XVII – XXI. Но истинное время их познается из того, что колено Даново еще искало наследия, XVIII, 1. что Финеес был ещё жив XX, 28, и продолжалось безначалие, XVII, 6. XXI, 25. 394 Он стал перед лицом Господним, Суд. ХХ, 2 . Но поскольку скиния, как видно из сей самой истории, XX, 26. XXI, 2, находилась тогда в Силоме, то сии слова, конечно, изображают только благоговение народа. Впрочем, Массифаф был некоторым особенным местом молитвы, 1 Цар, VII, 6 – 11; Макк. III, 46. 395 Некоторые исключают его из числа судей, потому что Св. Писатель не означает ему времени, и после него упоминает о смерти Аода. Cyд. IV, 1 . Но причиною сего могли быть краткость его правления. Мы утверждаемся на том, что он, как и прочие, называется спасителем Израиля, III, 31, Иосиф дает ему менее года. |
| И потому, достигнув на некотором этапе требуемого результата, составив некий инвариант, усредненный «фоторобот» идеологического врага христианской церкви и общества XVII – XVIII вв., каким он вырисовывался из тогдашних русских полемических сочинений, студент отложил свои занятия по данной проблематике – как думал, навсегда. Жизнь, однако, возвращает его к некогда недодуманному. Действительно, «никогда не говори «никогда»»! В конце концов, раскольничье прошлое России неустранимо из того невольного исторического наследства, получаемого всеми нами, и задумываться о «далеких» событиях, помнить их участников – едва ли не долг всякого мыслящего гражданина. К этому добавлю еще вот какое общее соображение: исторический процесс – явление, на мой взгляд, системное и амбивалентное; один и тот же народ может выступать в нем и как генератор собственной истории, и как объект стороннего влияния. Раскол в русской церкви, и шире – в русском обществе XVII в., как мне думается, происшествие органическое, он вызревал внутри страны постепенно, как реакция на события более раннего времени. (Подобным же образом, считаю, русская светская культура XIX – начала XX вв., за которую только нас и ценят и признают в Европе, была отодвинутым во времени ответом общества на «интервенцию» гражданских реформ Петра I.) Корни нашего религиозного и социального раскола, случившегося в XVII в., как кажется, уходят в XVI век и далее – в историю формирования московской государственности. Чтобы докопаться до причин социально-нравственного кризиса XVII века, нужно изучать гораздо более ранние эпохи. Я, вообще, далек от идеала «благообразной старины», столь активно эксплуатируемого демагогами во все времена. То, что, к примеру, происходит с Россией сейчас, я понимаю как закономерную реакцию на бурные, непоправимые события начала и середины XX века, а не как происки нынешних коварных «врагов России», внешних или внутренних, истинных или вымышленных. Мы заслужили свою историю – а жители XVII в. своим чередом вошли в «турбулентность», оставшуюся после того, как промчались, как минимум, два предшествовавших им века русской жизни... |
| В 1936 г. по-французски, а в 1937 г. – по-русски в Париже была опубликована книга известного русского искусствоведа Владимира Вейдле (1895–1979), покинувшего Россию в 1922 г., «Умирание искусства», в которой сформулирована позиция православного мыслителя, профессионально знавшего и любившего искусство, но в целом негативно относившегося к эстетике и эстетическому. Для Вейдле эстетическое – это «непозволительно поверхностное» отношение, а эстетика – наука, получившая свое имя «в ознаменование смерти последнего стиля» в искусстве, не имеющая никаких законов (156, 201) 306 . Профессионалу эстетику трудно понять истоки подобного заблуждения у человека, глубоко чувствовавшего искусство, но не об этом речь в данной работе. В контексте нашего исследования Вейдле интересен именно своим проникновением в суть искусства, художественного творчества с позиции православно ориентированного ученого первой половины XX столетия. Собственно концепция его книги, высказанная и в ряде других работ, сводится к тому, что он (как и многие другие мыслители начала века) ощутил глубокий кризис (и даже не просто кризис, а умирание!) искусства, процветавшего, как минимум со времен греческой античности. Начало этого кризиса он усматривает еще в конце XVIII – начале XIX в., прежде всего, у романтиков, а его завершающую стадию – в искусстве и литературе первой трети XX в., в многочисленных авангардистских направлениях и у большинства крупных писателей типа Джойса, Пруста, Кафки и др. Суть кризиса сводится к тому, что со времени Просвещения в культуре стали нарастать научно-технические, рассудочно-рационалистические тенденции, вытеснявшие постепенно веру и религиозное сознание из нее и душ человеческих, а соответственно и из искусства. Началось постепенное разрушение самой сердцевины художественного творчества – «разлад смысла и форм, души и тела в искусстве, разлад личности и таланта в жизни, в судьбе художника» (86). Искусство, начиная с романтизма, стало утрачивать стиль – свою сущность и основу, в понимании Вейдле. |
| В России интерес к древним рус. надписям возник в кон. XVIII в. Начало их научному изучению было положено находкой в Тамани т. н. Тмутараканского камня с надписью 1068 г. о том, что кн. Глеб измерял по льду ширину Керченского прол., а также находкой в окрестностях Чернигова (Украина) гривны кн. Владимира Мономаха с надписью на ней. С сер. XIX в. началось систематическое собирание и изучение древнерус. надписей на различных предметах - на керамических изделиях, на крестах-мощевиках, на окладах книг и икон, на церковной утвари и т. п. Как научная дисциплина эпиграфика («вещевая палеография») развивалась в недрах палеографии, занимающейся изучением истории письма по рукописям. Постепенно сведения о надписях начали включаться в курсы славяно-рус. палеографии (И. А. Шляпкин, В. Н. Щепкин, Е. Ф. Карский). Возможности памятников эпиграфики как источников для изучения истории рус. языка впервые были определены акад. И. И. Срезневским. Подавляющее большинство древнерус. памятников зодчества пострадало от поздних перестроек, разрушений в 20-30-х гг. XX в. и особенно жестоко в период Великой Отечественной войны. Во 2-й пол. XX в. в связи с расширением археологических и архитектурно-реставрационных исследований древнерус. городов и памятников архитектуры фонд эпиграфических источников, в т. ч. Г., значительно увеличился и пополняется постоянно. Новым импульсом к историко-филологическому изучению Г. послужили достижения в области исследования языка и палеографии берестяных грамот. Прочтения многих из опубликованных надписей постоянно подвергаются пересмотру, уточнению и получают новую интерпретацию. В наст. время актуальным остается издание полного корпуса всех известных древнерус. Г. Основные изд. и лит.: Орлов А. С. Библиография рус. надписей XI-XV вв./С доп. М. П. Сотниковой. М., 1952; Гошев И. Старобългарски глаголически и кирилски надписи от IX и X в. София, 1961; Vego M. Zbornik srednjovjekovnih natpisa Bosne i Hercegovine. Sarajevo, 1962-1964. 3 t.; Рыбаков Б. А. Рус. датированные надписи XI-XIV вв. |
| Правительственные розыски привели к уходу казаков-старообрядцев в глухие места по рекам Хопёр, Медведица и Кумылга. После подавления восстания К. Булавина (1707-1708) царь приказал «все казачьи городки, лежащие по Донцу, Медведице, Хопру, Бузулуку и Иловле, сжечь и разорить до основания, людей рубить и заводчиков сажать на кол», в результате, как говорилось в донесении царицынскому воеводе, «вверху по Дону казаков никого не осталось». Казаки переселились дальше на притоки Дона. Они продолжали перемещаться и позднее: в 1718 и 1733 гг. на Царицынскую линию переселились более 2 тыс. старообрядцев. Большинство совр. центров старообрядчества в В. о. сложилось в кон. XVII - нач. XVIII в. на основе древних и новосозданных станиц, таких как Михайловская и Кумылженская (на Хопре), Усть-Хопёрская и Усть-Медведицкая (на Дону), Глазуновская и Берёзовская (на Медведице), и хуторов Суровикин, Котельников, Калачёвский (Калач) - между Чиром и Цимлой (ныне Цимлянское водохранилище). Почти в каждом поселении совр. В. о. можно выявить последователей староверия. В 1917 г., по неполным данным, в границах совр. В. о. действовало 30 приходов старообрядцев, приемлющих Белокриницкую иерархию, и 15 приходов беглопоповцев . В Камышине, куда в 1697 г. переселились принадлежавшие к правосл. Церкви выходцы из Казани, в XIX - нач. XX в. проживало менее всего старообрядцев. В то же время 1-й благочиннический округ Камышинского у. (в наст. время в Красноармейском р-не Саратовской обл.) был населен преимущественно представителями разных направлений поморского согласия и странниками -подпольниками. В 1912 г. в Камышине и в округе числилось более 7500 беспоповцев . Др. центром беспоповства был Царицынский у.: на хуторе Купоросный, заводе «Урал-Волга», в с. Н. Ельшанка жили выходцы из Архангельской губ. и с Урала, в 1912 г. в этих поселениях числилось ок. 500 последователей «старой веры». В посл. трети XX в. в Волгограде наряду с общиной брачных поморцев действовало малочисленное сообщество самокрещенцев , ведущих начало от симбирско-самарского основателя самокрещенства Матфея Андреевича, отделившегося от поморцев, отрицающих брак. |
|
|
