| Еще одним способом узаконивания Д. н., определявшимся конституциями 443, 470 и 528 гг., было вступление в городскую курию (legitimatio per oblationem curiae). Отец, не имевший законнорожденных детей, должен был подарить или оставить по завещанию своим естественным детям имущество, достаточное для того, чтобы сделать возможным вступление сына или сыновей (в случае дочери - ее мужа, к-рому она передает приданое) в городскую курию (CJ. V 27. 3, 4, 9). На Руси в целом использовалось визант. право, однако проследить применение конкретных норм относительно Д. н. в допетровскую эпоху затруднительно. В российском законодательстве синодальной эпохи незаконнорожденными признавались как дети, рожденные вне брака, так и дети от браков, впосл. признанных незаконными, напр., когда обнаруживалось, что ребенок род. в браке, заключенном отцом при существовании не расторгнутого на законных основаниях предыдущего брака, или если ребенок род. от кровосмесительного брака (когда между его родителями имело место кровное родство до 4-й степени включительно), а также если ребенок родился от брака при наличии между вступившими в него лицами отношений свойства или духовного родства в расторгающих степенях (см. ст. Брак ). При этом российское право различало случаи, когда оба родителя Д. н. или хотя бы один из них вступили в брак с преступным умыслом, зная о его незаконности, и когда подобный брак заключен был по неведению, например при незнании вступивших в него о близком кровном родстве между ними. В последнем случае дозволялось через суд ходатайствовать перед верховной властью о сохранении за детьми, считавшимися законными до выявления дефекта в браке их родителей и признания его недействительным, прав законнорожденных детей. В случае злонамеренного вступления родителей в преступный брак дети безусловно признавались незаконнорожденными без права ходатайствовать о сохранении за ними статуса законнорожденных. Столь строгие нормы были направлены на охрану святости брака, на пресечение поползновений на беззаконные браки, на противодействие внебрачным связям, в частности супружеской неверности, хотя тем самым до известной степени пренебрегались интересы самих детей, не могущих нести ответственность за обстоятельства их рождения. |
| партнеры, т. е. подобная связь не признавалась правильным К.- Novell. Just. 18. 5. 30-35), нельзя с уверенностью утверждать, что такая же ситуация существовала и в предшествующий период. Имп. Константин Великий, вероятно под влиянием христ. вероучения, запретил в 326 г. женатым мужчинам состоять в связи с конкубиной (CJ. 5. 26. 1). Установление этого запрета означает, что ранее подобные отношения считались допустимыми ( Tomulescu. 1972. P. 323; конкубина женатого мужчины именовалась paelex - Dig. 50. 16. 144; см.: Berger. 1953; Erdmann. Paelex// Pauly, Wissowa. 1942. Bd. 18. Sp. 2225-2227). К.-л. законодательные ограничения числа конкубин в классическую эпоху отсутствуют; напротив, есть свидетельства допустимости связи с несколькими конкубинами одновременно (см., напр.: Plin. Jun. Ep. 3. 14. 3: concubinae cum ululatu et clamore concurrunt; однако П. Майер считал, что К. имел характер моногамного союза, см.: Meyer. 1895. S. 28). При имп. Юстиниане узаконить детей от конкубины можно было 3 способами: через последующее вступление с ней в брак, получение рескрипта императора (rescriptum principis), а также путем предоставления сыну от конкубины достаточных средств, чтобы он стал членом городской курии, декурионом, или же наделения дочери от конкубины таким приданым, чтобы она могла вступить в брак с декурионом (oblationem curiae) ( Kaser. 1959. Bd. 2. S. 157). К. в византийском праве К. как форма признаваемого законом внебрачного сожительства присутствует в «Номоканоне XIV титулов» ( Ρλλης, Ποτλς. Σνταγμα. Σ. 305; Нарбеков В. А. Номоканон К-польского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Каз., 1899. Ч. 2. С. 536-542). В «Эклоге» (Eclog. 2. 6) имущественные права конкубины получают законодательную защиту: если сожитель изгоняет бездетную конкубину без всякой законной причины, он обязан выделить ей 4-ю часть своего имущества в качестве возмещения. В «Василиках» были частично реципированы нормы законодательства имп. Юстиниана о К. (Basilic. 32. 2. 1-4; 60. 37. 1-2). Сохранилось различие между К. |
| I 1. 5 и CTh. I 1. 6 в К. Ф. должны были войти «всеобщие законы» (leges generales), т. е. «всеобщие» имп. конституции и конституции, приравненные по своей юридической силе к эдиктам (edictales generalesque constitutiones). Определение «всеобщего закона» приводится в конституции имп. Валентиниана III от 426 г., фрагмент к-рой воспроизведен в Кодексе Юстиниана (CJ. I 14. 3). Согласно этой конституции, к «всеобщим законам» должны были быть отнесены послания императора сенату, имп. эдикты и имп. постановления, которые наместники провинций должны были опубликовать в форме собственных эдиктов. Моделью «всеобщего закона» служил имп. эдикт, для к-рого образцом в свою очередь стал эдикт римского магистрата ( Schwind. 1940. S. 130). Основной особенностью имп. эдикта, отличавшей его от др. видов правовых актов, издававшихся императором, было наличие в нем общеобязательных правовых норм ( Van der Wal. 1981). Действие эдикта могло распространяться на всю империю, на часть империи, на отдельную провинцию или на город ( Voci. 1985). Большую часть К. Ф. составляют письма (послания) императора высшим чиновникам, прежде всего префектам претория, а также викариям и проконсулам провинций; в К. Ф. включены и имп. послания сенату. Публикация имп. постановления в форме эдикта наместника провинции или принятие сенатом послания императора в форме сенатусконсульта (постановления сената) имело правовые последствия, однако ни наместник, ни сенаторы не могли в эпоху поздней империи изменить нормативно-правовое содержание имп. письма. По этой причине подобные письма приобрели юридическую силу собственно имп. эдиктов. В К. Ф. получили преобладание не имп. эдикты или сенатусконсульты, а имп. письма наместникам провинций (leges edictales) и послания сенату (см.: Sirks. 1986; Idem. 2007. P. 85, 86; Van der Wal. 1981). В К. Ф. вошли также нек-рые рескрипты (предположительно CTh. II 8. 22; XII 1. 166) и фрагменты протоколов судебных заседаний, возглавлявшихся императором (CTh. VIII 15. 1). Ряд важных имп. |
| Зачастую составители вставляли слова «после прочего» (post alia) или «и так далее» (et cetera) соответственно в начале или в конце воспроизводимого фрагмента конституции, дабы тем самым обозначить, что остальные фрагменты этой же конституции помещены в др. разделы К. Ф. Примером подобного деления имп. постановления на множество фрагментов является конституция имп. Валентиниана III от 7 нояб. 426 г., к-рая была распределена по разным книгам и титулам (CTh. I 4. 3; IV 1. 1; V 1. 8; VII 13. 6; VIII 18. 9-10; 19. 1). Кроме того, неск. фрагментов этой конституции сохранилось только в Кодексе Юстиниана (CJ. I 14. 2-3; 19. 7; 22. 5; VI 30. 18), что предположительно объясняется плохой сохранностью первых книг К. Ф., куда эти фрагменты могли быть первоначально включены. Вместе с тем полномочия составителей К. Ф. по редактированию текста имп. конституций не были столь широкими, как права составителей Кодекса Юстиниана. В основном текст сокращался, напр. устранялись указания на обстоятельства издания конституции (occasio legis - Van der Wal. 1980). Сопоставление текстов имп. постановлений, известных из др. источников (напр., из Сирмондиевых конституций), с фрагментами этих текстов в К. Ф. показало, что в отличие от Кодекса Юстиниана в К. Ф. тексты конституций воспроизводятся достаточно близко к оригиналу. В результате поиск в тексте К. Ф. интерполяций, сделанных его составителями, оказался непродуктивным ( Honor é . 1998. P. 152-53). Разделение имп. конституций на фрагменты привело к тому, что в К. Ф. имеются ошибки, связанные, как правило, или с повторением одного и того же фрагмента в разных титулах (leges geminatae), или с размещением фрагментов одной и той же конституции последовательно в одном и том же титуле (leges in eodem titulo divisae). Наименьшее количество повторений одних и тех же фрагментов (иногда с небольшими изменениями) приходится на первые 4 книги К. Ф.; в тексте 6-12-й книг число повторений растет, наибольшее количество повторений одних и тех же фрагментов приходится на 16-ю книгу ( Gaudemet. |
| В письме неоплатоника Порфирия к егип. жрецу Анебону, реконструируемом по трактатам Ямвлиха, Евсевия Кесарийского и блж. Августина, помимо проч. рассматривались вопросы о том, что происходит в акте дивинации, чем отличается дивинация в традиц. святилищах от частных практик, как могут боги снисходить до пророчествующих с помощью крупы (алфитомантия), кто открывает будущее человеку - Бог, демон или ангел, не является ли все действие дивинации результатом психического расстройства ( Porfirio. Lettera ad Anebo/Ed. A. R. Sodano. Napoli, 1958). В эпоху Римской империи Г. перешло в разряд маргинальных, запрещенных практик, связанных с черной магией, а потому вредоносных. По приказу имп. Августа были сожжены ок. 2 тыс. оракулов Сивиллы. С самого начала империи происходили массовые изгнания астрологов и магов из Италии: при Августе в 33 г. до Р. Х., при Тиберии в 16 г. ( Suet. Tib. 36. 1; 63. 1; Tac. Ann. 2. 32), при Клавдии в 52 г. ( Tac. Ann. 12. 22, 52, 59), при Вителлии в 69 г. ( Suet. Vit. 14. 4; Tac. Hist. 2. 62) и т. д., основанием для к-рых служил закон Корнелия об убийцах и отравителях (Coll. Ulp. 15. 2. 1; Dio Cassius. Hist. Rom. 57. 15. 8; Tac. Ann. 2. 32. 5). Однако во мн. случаях явно проступает один и тот же мотив защиты императора от возможных конкурентов (т. е. близость к закону об оскорблении величия). Согласно «Сентенциям» юриста Юлия Павла (1-я пол. III в.), гадателей полагалось сечь плетьми и изгонять из города, а упорствовавших в своих пристрастиях к Г. заключать в тюрьму или ссылать на острова. За Г. о здоровье императора или о гос. власти полагалась смертная казнь. Если рабы гадали о здоровье господ, то их распинали ( Paul. Sent. 5. 21. 1, 3-4). Эти установления потом неоднократно повторялись в IV в. Имп. Константин, запретивший доносы, в законе 319 г. сделал специальное исключение для доносивших по делу о гадателях и об астрологах, запретив считать их клеветниками, назвал их «скорее достойными награды» (CTh. 9. 16. 1; ср.: 9. 16. 2-3). Закон 357 г. имп. Констанция расширял круг обвиняемых и был направлен уже не только против самих астрологов, но и против тех, кто с ними совещаются (CTh. 9. 16. 4). В 358 г. обвинения в магии впервые официально были включены в закон об оскорблении величия (CTh. 9. 16. 6=CJ. 9. 18. 7). |
| В первые века христианства светское и церковное право развивались независимо друг от друга. Пока язычество оставалось гос. религией, Церковь дистанцировалась от светской власти. Однако, после того как христианство приобрело статус религии, к-рой покровительствует император (с Константина Великого), а затем и гос. религии (с Феодосия I), началось постепенное проникновение христ. элементов в правовую систему, унаследованную от рим. государственности. С IV в. светское право официально признает святость христ. религии и гос. статус Церкви (см. разд. Империя и Церковь). В условиях, когда глава гос-ва, император, также был членом Церкви и вместе с нею заботился о духовном благе подданных, прежнее дистанцирование Церкви от мирской власти потеряло смысл. Императоры стали присутствовать на Вселенских Соборах и утверждать их решения, ставя тем самым их исполнение под защиту гос. власти (первый известный пример - эдикт Феодосия I от 30 авг. 381, утверждающий решения II Вселенского Собора: CTh XVI 1. 3). Мн. церковные каноны регулируют взаимоотношения Церкви с высшими светскими властями (Апост. 84, Трул. 69, Антиох. 11-12, Карф. 58-64, 75, 82, 84-85, 93, 96-97, 102, 104, 106, Сард. 7-9, комм. Феодора Вальсамона к Апост. 16). С др. стороны, гос. законы христ. империи начинают рассматривать церковную общину как юридическое лицо (persona incerta). Уже при Константине Великом церковная община могла выступать в роли законного наследника завещанного ей имущества (CJ I 2. 1, 321 г.). Тогда же впервые выделяются гос. субсидии на содержание дев, посвятивших себя Богу, и церковных вдовиц ( Theodoret. Hist. eccl. I 11. 2), вводится право освобождения рабов в Церкви (manumissio in ecclesia - CJ 13, 316 и 321 гг.; широко распространившись в Италии, оно затем было введено и в африканских епархиях, ср. Карф. 75 и 93) и др. (см.: Ehrhardt. 1955. S. 179). Церковь также получает от гос-ва средства на помощь бедным (CJ I 2. 12, 451 г.). В 321 г. воскресенье (dies solis) официально признано религ. праздником и днем отдыха (CTh II 8. 1; CJ III 12. 2; Euseb. Vita Const. IV 18; 33; см.: Ehrhardt. 1955. S. 170, 179-181). |
| Мотив безумия, помрачения рассудка Юлиана имеет важное значение и у Мар Афрема, который многократно говорит о безумии, сравнивая императора с Навуходоносором. Интересно, что в древневосточной культуре существовала тесная связь глупости с грехом, а мудрости с праведностью. Безумие как таковое есть признак греховного помрачения: Царь, Вавилонстий царь внезапу в осла превратися, Под ярмо становяся, буйный прежде смирися. Царь, греческий царь в быка превратися, На Церкви нападе, сего ради умертвися... Царь, вавилонстий царь безумен в пустыню тече. Бог во исправление скитаться ему рече. Разума лиши, да [от неразумия] возвратится к разумению. Сей Богу угоди, Даниила радова покаянием. Царь, царь греческий Бога прогневи, Даниила отречеся. Близ Вавилона судим бысть, тамо же и осуждеся . Безумие есть и наказание за грехи, как в случае с Навуходоносором, служащее к вразумлению грешника, и одновременно – знак, символ греховного помрачения. Тема безумия Юлиана явственно проступает в тех эпитетах, которыми характеризуется царь-отступник. Среди них такие термины, как (безумный: CJ II, 18.3), (глупец: CJ IV, 19.1), (CJ IV, 19.1) и образ помешанного Навуходоносора ( : CJ I, 18). Вместе с тем, выбор Юлиана – его личный грех , ведь именно свободная воля () отличает человека от бессловесных, а для прп. Ефрема учение о свободной воле – одно из определяющих. В духовных стихах Против ересей он говорит об этом так: Благословен [Иже] заповеди истка, Да сими произволение увенчается. Благословен, умноживший праведныя Свидетели, о произволении вопиющия! Свободная воля в понимании Мар Афрема была как раз тем даром, который определяет человека как явление. Трагедия Юлиана состояла именно в неверно употреблённом даре произволения. Все козни и хитросплетения бесов были бы бесполезны, употреби он свою волю не во зло, а в добро. 11. Изгнание Ефрема. Империя и Персидское царство С. Гриффит, посвятивший Юлиановскому циклу специальную статью, выделяет внутри него несколько тем эсхатологического характера, связанных с исполнением пророчества Даниила . Для сирийского христианского мира, довольно рано усвоившего себе «имперскую эсхатологию», тема видения Даниила была центральной. Собственно, центральной она была для всей византийской эсхатологии, как это убедительно показал П. Александер , но у сирийских писателей переживание эсхатологичности современных им событий было особенно ярким в силу драматических обстоятельств истории Востока в период между установлением на нем римского господства и арабскими завоеваниями. |
| Для того чтобы снять их упреки в том, что IV Вселенский Собор принял в церковное общение несториан, Юстиниан обнародовал эдикт с осуждением «Трех глав» (ок. 544), возбудив богословский спор, в результате к-рого Церковь на V Вселенском Соборе (553) приняла т. зр. императора и анафематствовала Феодора Мопсуестийского, а также сочинения блж. Феодорита Кирского и Ивы Эдесского, направленные против свт. Кирилла Александрийского и III Вселенского Собора. Не все православные, особенно на Западе, согласились принять такое решение (в связи с этим возникли церковные расколы в Аквилее и Медиолане); в то же время вопрос о присоединении монофизитов продолжал оставаться открытым. Юстиниан активно участвовал в обсуждении этого вопроса, что нашло отражение в его законах и богословских трактатах (см., напр., догматическую конституцию 551 г.,- CPG, N 6885; рус. пер.: ДВС. Т. 3. С. 539 и сл.). Император был также инициатором осуждения оригенизма, волновавшего в VI в. гл. обр. монахов Палестины (соответствующий эдикт был издан ок. 542 - CPG, N 6880; ActaCO. T. 3. P. 189-214). Это осуждение было утверждено перед открытием заседаний V Вселенского Собора на Поместном К-польском Соборе, издавшем 15 особых правил (ActaCO. T. 4/1. P. 248-249). Император до конца своей жизни не переставал искать основания к восстановлению церковного единства. Одной из таких попыток, возможно, является т. н. «афтартодокетский» эдикт (565), появившийся незадолго до смерти Юстиниана ( Evagr. Schol. Hist. eccl. IV 39-41). Во 2-й пол. V в. продолжали издаваться законы против языческого культа. Маркиан и Валентиниан III запретили открывать уже закрытые языческие храмы, совершать жертвоприношения (CJ I 11. 7). Приверженцам древних культов было запрещено занимать муниципальные и гос. должности, их лишили нек-рых прав (при Льве I, в 468 и 472 - CJ I 4. 15 и 11. 8; при Анастасии - CJ I 11. 9). При Юстиниане I в 529 г. был закрыт интеллектуальный центр старой религии - афинская философская школа (CJ I 5. 18. 4). Однако пережитки язычества сохранялись в Византии и в кон. |
| Тот же принцип согласия царской и патриаршей власти эксплицитно сформулирован в «Исагоге» (Eisag. 3. 8) и повторен позднее в «Алфавитной синтагме» Матфея Властаря (XIV в.) (ср.: Медведев. 2001. 72-74). Впервые в визант. светском праве разд. «О патриархе» появляется в «Исагоге» - офиц. законодательном сборнике, написанном при участии Патриарха Фотия (858-867, 877-886). Здесь Патриарх именуется «живым и одушевленным образом (εκν) Христа, словами и делами изобразующим Истину» (Eisag. 3. 1). Правом и обязанностью Патриарха является выступление перед императором в защиту Православия. Только Патриарх имел право толковать церковные каноны, принимать в лоно Церкви кающихся еретиков и отступников либо поручать это др. лицам (Eisag. 3. 4, 5, 11). Юридический статус Римской кафедры в светском и церковном праве Имп. Юстиниан I в CJ. I 1. 7 и Nov. 131. 2 отдает Римскому папе первенство перед Патриархом К-поля. В то же время в распоряжениях имп. Зинона от 477 г. (CJ. I 2. 16) и Юстиниана I от 530 г. (CJ I 2. 24) Великая Церковь К-поля названа «матерью православной религии всех христиан» и «главой всех прочих (церквей)», ее привилегии «относительно поставлений епископов и права восседания впереди прочих» (super... iure ante alios residendi) подтверждаются «на вечные времена» (in perpetuum) (ср. Нарбеков. 1899. С. 55). С кон. IV в. соборные правила (Конст. 3) признают почетное старшинство К-польского престола «после епископа Рима»; Халк. 28 и Трул. 36 добавляют, что утверждение за К-польской кафедрой «равных привилегий» (σα πρεσβεα) с кафедрой «старого Рима» мотивируется столичным статусом обоих городов. Это равенство подкреплялось правом К-польского архиепископа поставлять митрополитов в Асийский, Понтийский и Фракийский диоцезы (Халк. 28). Еще ранее указом Феодосия II от 421 г. (CTh I 2. 6) юрисдикции К-поля была подчинена церковная организация провинции Иллирик; данное положение, не признанное Римом, закрепил иконоборческий имп. Лев III Исавр (717-741). Согласно Халк. 9 и 17, К-польский Патриарх наряду с экзархом диоцеза имел право окончательного судебного решения в спорах между епископами одной епархии, т. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ДЕКАН [лат. decanus от decem - десять - начальник над десятком человек; нем. Dekan, Dechant; англ. Dean; итал., испан. decano; франц. doyen], адм. должность в католической Церкви, а также в университетах, в дипломатической сфере и в гос. управлении. В разное время и в разных странах Д. имели различные функции и полномочия. По одной из версий, звание «Д.» восходит к македон. военной и адм. терминологии, в к-рой словом «δεκανς» именовали командира 10 солдат низшего воинского подразделения. Термин был заимствован римлянами во II в. по Р. Х. Он был введен во время военной реформы имп. Адриана для обозначения командира отряда из 10 солдат. Д. называли также низших дворцовых служащих: посланцев и стражников-привратников (CJ. XII 26. 1, 2; XII 59. 10. 5). Позднее так стали именовать низшее должностное лицо канцелярии визант. императора. При имп. Константине I Великом была учреждена должность Д. в К-польской Церкви (также назывались lectarii - носильщики). Имп. Феодосий II ограничил число Д. до 950 (CJ. I 2, 4); в их обязанности входил надзор за организацией похорон в городе, в т. ч. погребение нищих и казненных. Д. пользовался привилегиями духовенства. Из-за злоупотреблений привилегии и прерогативы Д. были ограничены (CJ. I 2. 4; I 2. 9pr.; I 2. 9. 1; XI 18. 1pr.; XI 18. 1. 1); впосл. должность в К-польской Церкви была упразднена. Однако Ж. Даррузес приводит поздний список должностей К-польской патриархии, где Д. занимает 3-е место (он распределял среди священников материальные блага, а также замещал депотата) ( Darrouz è s J. Recherches sur les οφφικια de l " Église byzantine. P., 1970. Р. 557, 560). Ок. IV в. должность Д. вводится в мон-рях на Востоке; крупные мон-ри были разделены на декании (группы из 10 монахов), во главе которых стоял Д., избиравшийся из наиболее достойных и сведущих в вере. В жен. мон-рях занимавшее аналогичную должность лицо именовалось «деканисса» (decanissa). На Западе должность Д. распространилась благодаря Уставу прп. Венедикта Нурсийского: наряду с аббатом и приором Д. принадлежали к руководству монастыря, осуществляли надзор за братией, разделенной на группы по 10 чел. (Reg. Ben. 21, 62, 65). |
|
|
