| Пав. и Пет.)!.. «Стойте, братия, в той свободе, писал св. Ап. Павел, которую даровал нам Христос“ и «не подвергайтесь опять игу рабства»: мертвящей ли буквы (Моисеева закона), немощных ли и бедных вещественных начал мира (язычества), вожделений ли плоти, ибо это – узы греха и смерти!.. Но, как рабы Божии, покоряйтесь истине и проводите жизнь по духу Христа, так, как только закон духа жизни освободил нас от закона греха и смерти. Только такая свобода и есть истинная, а не призрачная – мирская или тленная! Только такая свобода и доступ на всем людям, живущим во Христе, ибо в Нем все суть одно: «нет ни иудея, ни язычника, ни мужского пола, ни женского, ни раба, ни свободного» .. «рабом ли ты призван, не смущайся... ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов»... Посему всякий, кто пребывает во Христе – «новая тварь,» и ищет он уже «горняго, где сидит Христос одесную Бога», и «помышляет Он о горнем, а не о земном,» и там, в горнем мире, наследует он полную свободу, свободу истинную – от рабства греху, смерти и тлению!.. – Отсюда понятно, почему Апостолы вслед за Христом пренебрегали всеми земными страданиями, как лишениями благ «свободы мирской»! Гонимые, истязуемые, порицаемые, огорчаемые за имя Христово – они радовались и благодушествовали: «сердце наше расширено... внутренний наш человек со дня на день обновляется» – говорили они в таких случаях и отнюдь не скорбели о том, что плоть их страдает»... что внешний их человек тлеет»!.. Правда, и они «воздыхали», но – только о том, чтобы поскорее «выйти из тела, облечься в небесное жилище и водвориться у Господа, где смерть поглощена победою, где царство нетления и свободы истинной»!.. «Если, учили они и других, делая добро и помышляя о Боге, вы страдаете и терпите, то это угодно Богу, ибо вы к тому и призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по стопам Его»; но, конечно: «что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?».. |
| Где же цель? Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем ( 1Ин.3:2 ). Это сказано здесь, в этом послании. Так вот, мы еще находимся в пути, пока мы еще не пришли, мы должны идти дальше, пока не достигнем некоторой цели. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть ( 1Ин.3:2 ). Это – цель, там будет вечная похвала, там будет вечная и беспрестанная «Аллилуйя». Стало быть, это и есть тот предел, о котором сказал [Давид] в псалме: Я видел предел всякого совершенства ( Пс.118:96 ). И далее, словно бы на это ему был задан вопрос: «Что за предел, который ты видел?», он ответил: Твоя заповедь безмерно обширна ( Пс.118:96 ). Это и есть предел – широта заповеди. Широта заповеди – это любовь, потому что где пребывает любовь, там нет никаких ограничений. В этой широте пребывал апостол, когда говорил: Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас ( 2Кор.6:11–12 ). Вот почему Твоя заповедь безмерно обширна. Что это за обширная заповедь? Заповедь новую даю вам, да любите друг друга ( Ин.13:34 ). Стало быть, любовь не стесняет. Ты хочешь не быть стесненным здесь, на земле? Живи там, где просторно. Что бы ни сделал тебе человек, он не может стеснить тебя, потому что ты любишь то, чему человек не может навредить: ты любишь Бога, любишь братство, любишь закон Божий, любишь Церковь Божию; эта любовь будет постоянно. Ты испытываешь тяготы на земле, но ты достигнешь обещанного результата. Кто может отнять у тебя то, что ты любишь? Если никто не может отнять у тебя то, что ты любишь, спи спокойно, или, точнее, бодрствуй спокойно, чтобы, уснув, не потерять то, что ты любишь! Не зря же сказано: Просвети очи мои, да не усну я [P. 426] в смерти ( Пс.12:4 ). Те, кто закрывают глаза на любовь, засыпают в похотях плотских наслаждений. Поэтому не спи! Ибо существуют наслаждения в еде, питии, роскоши, в играх, охоте; но за всем этим пустым великолепием следует всякого зло. Разве ты будешь отрицать, что все это является наслаждениями? Кто станет отрицать, что это – наслаждения? Но закон Божий мы любим больше, чем эти наслаждения. |
| Кто имеет любовь, если не имел ее Павел, изрекший: Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас ( 2Кор.6:11–12 ), а также сказавший: Я буду истощать себя за души ваши ( 2Кор.12:15 )? Ведь такая благодать пребывала в нем, что со всей очевидностью он имел любовь. И все же мы видим, что он просил и не получал. Что мы скажем на это, братья? Это вопрос. Внимайте Богу. Сложным является этот вопрос. Как когда-то было сказано о грехе: рожденный от Бога, не делает греха ( 1Ин.3:9 ), и мы обнаружили, что этот грех состоит в отсутствии любви, на что было дано указание в том же отрывке, так и теперь давайте посмотрим, что скажет [апостол]. Ведь если ты посмотришь на слова, все кажется ясным, если примешь во внимание примеры, то все окажется неочевидным. Нет ничего более ясного, чем эти слова: чего ни попросим, получим от Него, потому что соблюдаем заповеди Его и делаем угодное Ему пред Ним ( 1Ин.3:22 ). Чего ни попросим, получим от Него, – сказал он и поставил нас в весьма трудное положение. Той, [сказанной ранее] фразой он также поставил бы нас в затруднительное положение, если бы говорил о всяком грехе, но мы нашли фразу, которая дает пояснение о том, что говорил он о вполне определенном грехе, а не о всяком, но о некотором грехе, который не совершает человек, рожденный от Бога. И мы обнаружили, что этот грех состоит в нарушении любви. И у нас есть очевидный пример из Евангелия, когда Господь говорит: Если бы Я не пришел, то не имели бы греха ( Ин.15:22 ). Так что же? Он пришел к невинным иудеям, раз так говорит? То есть, если бы Он не пришел, они не имели бы греха? Так что же, появление лекаря разве делает человека больным, а не избавляет от лихорадки? Какой безумец может такое сказать? Он не пришел бы, если бы не нужно было лечить и исцелять больных. Почему же [P. 288] Он сказал: Если бы Я не пришел, то не имели бы греха? Потому, разумеется, что имел в виду вполне определенный грех. Ведь был один грех, которого могли бы не иметь иудеи. В чем этот грех ? В том, что они не уверовали в Него и презрели Его, когда Он пришел. |
| Фома Аквинский (католический святой) Вопрос 33. О следствиях удовольствия Теперь нам следует рассмотреть следствия удовольствия, под каковым заглавием наличествует четыре пункта: 1) является ли расширение следствием удовольствия; 2) обусловливает ли удовольствие жажду, или желание самого себя; 3) препятствует ли удовольствие пользованию разумом; 4) делает ли удовольствие деятельность совершенной. Раздел 1. Является ли расширение следствием удовольствия? С первым [положением дело] обстоит следующим образом. Возражение 1 . Кажется, что расширение не является следствием удовольствия. Ведь расширение, похоже, в первую очередь принадлежит любви, согласно сказанному апостолом: «Сердце наше расширено» ( 2Кор. 6,11 ). Поэтому в наставлениях любви читаем: «Твоя заповедь – безмерно обширна» ( Пс. 118, 96 ). Но удовольствие – это отличная от любви страсть. Поэтому расширение не является следствием удовольствия. Возражение 2 . Далее, расширение вещи увеличивает [ее] приемистость. Но принятие относится к желанию, связанному с тем, чем еще не обладают. Следовательно, похоже на то, что расширение относится скорее к желанию, чем к удовольствию. Возражение 3 . Далее, сокращение противоположно расширению. Но сокращение, похоже, относится к удовольствию; так, при схватывании рука сжимается, и то же самое происходит с расположением желания в отношении того, что его ублажает. Следовательно, расширение не относится к удовольствию. Этому противоречит следующее: [Писание] выражает радость такими словами: «Тогда увидишь – и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце твое» ( Ис. 60, 5 ). Кроме того, как уж было сказано (31,3), удовольствие иногда называют словом «laetitia», которое происходит от «dilatatio», т. е. расширения. Отвечаю: ширина (latitudo) является мерой телесной величины, и потому применять это [слово] к душевным чувствам можно разве что метафорически. Затем, расширение обозначает своего рода движение по ширине, и оно касается удовольствия со стороны двух необходимых для удовольствия вещей. Одна из них связана со способностью схватывания и является осознанием соединения с некоторым надлежащим благом. В результате такого схватывания человек ощущает, что достиг некоторого являющегося величиной духовного порядка совершенства, и в этом отношении говорят об увеличении или расширении человеческого ума посредством удовольствия. Другая необходимая для удовольствия вещь связана с желающей способностью и является приятием объекта удовольствия и успокоением в нем, заключением его, так сказать, в свои объятья. И таким вот образом человеческое расположение расширяется благодаря удовольствию, как бы выступая за пределы себя для того, чтобы заключить в себе объект удовольствия. |
| Что же это за свидетельство любви? И что вообще значат эти слова? «Мы не хотим, – говорит, – молчать пред вами, но всегда желаем говорить и беседовать с вами. А так поступают обычно любящие. И что для тела объятие рук, то для души дружественная беседа». Вместе с этим он намекает здесь еще и на нечто другое. Что же именно? «То – (говорит), – что мы откровенно беседуем с вами, как с возлюбленными, ничего не утаивая от вас и ничего не скрывая». Так как он приступает к обличению их, то как бы просит у них извинения в том, делая самое обличение, смело высказанное, доказательством сильной любви к ним. И самое наименование ( «коринфяне») выражает великую любовь, расположение и горячность (чувства). Известно, чтоб мы часто повторяем и одни имена тех, кого любим. «Сердце наше расширено» ( «Сердце наше распространися»). Как теплота расширяет (предметы), так и любви свойственно расширять (сердце), потому что она есть такая добродетель, которая и горяча, и разгорячает. Она разверзла и уста Павловы, и расширила сердце его. «Не устами только, – говорит, – люблю вас, но (с устами) согласуется и сердце. Потому я и говорю смело, открытыми устами и от всего сердца». Подлинно, нет ничего пространнее сердца Павлова; оно так горячо любило всех верных, как кто-нибудь (любит) своего друга, не раздробляя на части своей любви и оттого ослабевая, но пребывая в каждом всецело. И удивительно ли, что Павел имел такую любовь к верным, когда сердце его обнимало всю вселенную, и даже неверных? Вот почему он и не сказал: я люблю вас, но гораздо выразительнее: «Уста наши отверсты,... сердце наше расширено» ( «уста наша отверзошася,... сердце наше распространися»); мы всех имеем в сердце и не кое-как, но с большим простором, потому что в таком случае любимый без всякой опасности помещается в сердце любящего». Поэтому и говорит: «Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно» ( «не тесно вмещаетеся в нас, утесняетеся же во утробах ваших») ( 2Кор.6:12 ). Смотри, как он щадит и в самых обличениях. А это – свойство сильно любящих. Не сказал: «вы не любите нас», а (говорит только): «не в такой мере (любите, как мы)», – потому что не хочет сильно упрекать их. |
| При неверии чему-нибудь истинному, святому ум обыкновенно затмевается, сердце неверное поражается страхом и теснотою, а при искренней вере – ощущает радость, спокойствие, широту или расширение в себе жизни, так что и ум делается светлым и далеко зрящим. Не явно ли истина торжествует над безумием сердца? Не явно ли сердце лживо? Да, страдания сердца при неверии во что-либо истинное, святое есть верный признак истины того, во что оно не верует. Сердце само умирает, подвергая сомнению истину, посягая на уничтожение того, чего нельзя уничтожить, тогда как расширение сердца, при искренней вере, есть тот же верный признак истины того, во что ты веруешь, потому что предмет, в который мы веруем, сообщает жизнь нашему сердцу и обновляет, усиливает эту жизнь. Сердце наше, зараженное грехом, есть ничтожное хранилище жизни, потому-то грех – смерть, а не жизнь, полнота жизни – вне нас. Но как эта жизнь духовная невидима и сообщается нам по нашей вере в невидимую, личную жизнь – Бога, то проводник жизни в наше сердце есть живая, искренняя вера наша в Бога. Без веры сердце естественно должно чувствовать стеснение, скорбь, как сокращение, умаление жизни. Но при вере должно быть еще и согласие нашей духовной деятельности с предметом веры, так как это есть – существо нравственное. Мудрование бо плотское смерть есть, а мудрование духовное живот и мир (Рим. 8, 6). Какой человек не согласится с этими словами апостола? Мудрование плоти действительно есть смерть. Приди сюда, человек сребролюбивый, любостяжательный, завистливый, самолюбивый, гордый, честолюбивый, и дай нам взглянуть на тебя, на твои поступки, на твою жизнь! Раскрой нам, если хочешь, свои помышления сердечные! Мы уверимся тобою – живым примером, что мудрование плотское смерть есть: ты не живешь истинною жизнью, ты мертвец духовный, ты при свободе связан внутренне; при уме – как безумный, потому что свет, иже в тебе, тьма есть (Мф. 6, 23), ты получил от Бога сердце, способное наслаждаться чувствами всего истинного, святого, доброго и прекрасного; но ты мудрованием плотским подавил в нем благородные чувства, благородные порывы, ты мертвец, ты живота не имаши в себе (Ин. 6, 53). Но мудрование духовное – живот и мир. Какой угодно человек-христианин, провождающий жизнь по вере, истребляющий в себе страсти и помышляющий елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала (Флп. 4, 8), – приди к нам и поведай нам, что ты ощущаешь в душе от мудрования духовного: – я, скажешь ты нам, ощущаю в сердце всегдашний мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14, 17), я чувствую распространение сердца, преизбыток жизни, посмеваюсь всему плотскому, дивлюсь, как оно имеет такую великую силу над сердцами людей плотяных, и занимаюсь непрестанным созерцанием небесных, духовных, невидимых благ, уготованных любящим Бога. |
| Испытывали и испытываем и мы неверие – не таим греха и знаем, что виновным в нем оказывается не ум, а сердце: ум представляет все неопровержимые доказательства истины, а сердце остается непреклонным, холодным, твердым как камень, пока не тронешь его, не заденешь, не расшевелишь чем-либо или не выронишь горькой слезы о его болезни – упорстве и о своем безумии. При неверии чему-нибудь истинному, святому ум обыкновенно затмевается, сердце неверное поражается страхом и теснотою, а при искренней вере – ощущает радость, спокойствие, широту, или расширение в себе жизни, так что и ум делается светлым и далеко зрящим. Не явно ли истина торжествует над безумием сердца? Не явно ли сердце лживо? Да, страдание сердца при неверии во что-либо истинное, святое есть верный признак истины того, во что оно не верует: сердце достойно само умирает, подвергая сомнению или неверию истину, посягая на уничтожение того, что нельзя уничтожить; тогда как расширение сердца при искренней вере есть также верный признак истины того, во что мы веруем, потому что веруемый предмет сообщает жизнь нашему сердцу и прибавляет, усиливает эту жизнь. Сердце наше, зараженное грехом, есть ничтожное хранилище жизни, потому что грех – смерть, а не жизнь; полнота жизни – вне нас; но как эта жизнь духовна, невидима и сообщается нам по нашей вере в невидимую, лучшую жизнь, то проводник жизни в наше сердце есть живая, искренняя вера наша в эту жизнь; без веры сердце естественно должно чувствовать стеснение, скорбь – как сокращение, умаление жизни. Но при вере должно быть еще и согласие нашей духовной деятельности с веруемым, так как веруемое есть Существо нравственное. Если когда, то во время молитвы возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим... [ Мф. 22,37 ] – так, чтобы в нем не оставалось никакого места пристрастной любви к чему-либо земному или вражды на кого-либо, чтобы все сердце безраздельно было отдано Богу сердца. Возмездие за грех – смерть [ Рим. 6,23 ], откровение Господа верно [ Пс. 18,8 ]: смерть духовная прежде, потом телесная; каждый грех неизбежно наказывается палящим внутренним огнем, внутреннею теснотою и скорбию. |
| 192. При неверии чему-нибудь истинному, святому ум обыкновенно затмевается, сердце неверное поражается страхом и теснотою, а при искренней вере — ощущает радость, спокойствие, широту или расширение в себе жизни, так что и ум делается светлым и далеко зрящим. Не явно ли истина торжествует над безумием сердца? Не явно ли сердце лживо? Да, страдания сердца при неверии во что-либо истинное, святое есть верный признак истины того, во что оно не верует. Сердце само умирает, подвергая сомнению истину, посягая на уничтожение того, чего нельзя уничтожить, тогда как расширение сердца, при искренней вере, есть тот же верный признак истины того, во что ты веруешь, потому что предмет, в который мы веруем, сообщает жизнь нашему сердцу и обновляет, усиливает эту жизнь. Сердце наше, зараженное грехом, есть ничтожное хранилище жизни, потому-то грех — смерть, а не жизнь, полнота жизни — вне нас. Но как эта жизнь духовная невидима и сообщается нам по нашей вере в невидимую, личную жизнь — Бога, то проводник жизни в наше сердце есть живая, искренняя вера наша в Бога. Без веры сердце естественно должно чувствовать стеснение, скорбь, как сокращение, умаление жизни. Но при вере должно быть еще и согласие нашей духовной деятельности с предметом веры, так как это есть — существо нравственное. 193. Мудрование бо плотское смерть есть, а мудрование духовное живот и мир [Рим. 8, 6]. Какой человек не согласится с этими словами Апостола? Мудрование плоти действительно есть смерть. Приди сюда, человек сребролюбивый, любостяжательный, завистливый, самолюбивый, гордый, честолюбивый, и дай нам взглянуть на тебя, на твои поступки, на твою жизнь! Раскрой нам, если хочешь, свои помышления сердечные! Мы уверимся тобою — живым примером, что мудрование плотское смерть есть: ты не живешь истинною жизнью, ты мертвец духовный, ты при свободе связан внутренне; при уме — как безумный, потому что свет, иже в тебе, тма есть [Мф. 6, 23], ты получил от Бога сердце, способное наслаждаться чувствами всего истинного, святого, доброго и прекрасного; но ты мудрованием плотским подавил в нем благородные чувства, благородные порывы, ты мертвец, ты живота не имаши в себе [Иоан. 6, 53]. Но мудрование духовное — живот и мир. Какой угодно человек-христианин, провождающий жизнь по вере, истребляющий в себе страсти и помышляющий елика суть истинна, елико, честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала [Филип. 4, 8], — приди к нам и поведай нам, что ты ощущаешь в душе от мудрования духовного: — я, скажешь ты нам, ощущаю в сердце всегдашний мир и радость о Дусе Святе [Рим. 14, 17], я чувствую распространение сердца, преизбыток жизни, посмеваюсь всему плотскому, дивлюсь, как оно имеет такую великую силу над сердцами людей плотяных, и занимаюсь непрестанным созерцанием небесных, духовных, невидимых благ, уготованных любящим Бога. |
| От этого начала до конца («положить душу свою за друзей своих») заповедь включает все «новеющее» пространство, и личностно она становится тем более новой, чем больше жизни в себя включает. Но такая «включенность» жизни – дело уже не заповеди самой по себе, а реальности ее личностного усвоения и исполнения. Вместе с тем, просто ждать от себя, а тем более какими-то собственными волевыми усилиями или приемами пытаться достичь такого усвоения и высочайшего исполнения не только невозможно, но и душевредно: плоды такой деятельности иллюзорны и ведут к напыщенному самомнению. Возможность для усвоения и деятельности в духе новой заповеди совершает в человеке Дух Святый. Дело же самого человека – искать такого животворящего вселения в себя Святого Духа и просить о нем: «Прииди и вселися в ны», и в свою меру нелицемерно «любить не словом или языком, но делом и истиною» ( 1Ин. 3,18 ). Первое и наиболее естественное делание такой любви – не закрывать ни своего сердца, ни реальных конкретных возможностей от тех, кто «здесь и сейчас» стучится в это сердце явным или неявным образом, ища помощи. Таким образом, готовность, а при случае и реальность исполнения конкретного дела любви – это то органичное нравственно-психологическое поле, куда Духом Святым засевается семя любви духовной: «Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога» ( 1Ин. 4,7 ). Следующее, почти природное действие любви – это братолюбие. «Послушанием истине чрез Духа, очистив души ваши к нелицемерному братолюбию, постоянно любите друг друга от чистого сердца» ( 1Петр. 1,22 ). Но все же лишь почти природное, потому что ему предшествуют два внеприродных действия: первое – «послушание истине через Духа», второе – «очищение душ»; и лишь тогда уже «нелицемерное братолюбие». «Послушание истине» – есть уже нравственный подвиг для ветхого человека, потому что ему свойственны по греховной падшей природе а) непослушание и б) ложь. «Все человеки находятся в состоянии прельщенности», – пишет святитель Игнатий Брянчанинов . В наименьшем – сознающие свою прельщенность. «Послушание истине» достигается лишь сверхъестественным способом – «через Духа». Также и «очищение души» через покаяние есть совместное сверхъестественное действие Духа Божьего и духа человеческого. И тогда понятно, что «нелицемерное братолюбие» есть также более, чем природное, оно есть действие новозаветной заповеди любви, потому что братолюбие, то есть любовь особо нежная и близкая по крови распространяется не на братьев лишь по крови, но преимущественно по Духу. «Потому узнают, что вы Мои ученики, что любовь имеете между собою». Такая любовь, начавшись, приобретает все более тотальный характер, как в экстенсивном, так и в интенсивном значении. «Сердце наше расширено», – пишет апостол Павел ( 2Кор.6,11 ), и это значит, что оно включает все большее число людей. У самого Спасителя оно расширено до абсолютных пределов, так что включает в себя всех людей в границах истории и вселенной. Крестные объятия Христа обнимают весь мир. |
| Вот почему Христовы действия, Христовы слова так совершенны, и вот что они собой представляют. И наше призвание как христиан – так обладать умом Христовым, так быть движимыми Духом истины и Духом сыновства, так уметь слушать и вглядываться, чтобы наши действия были действиями Самого Бога, которые Он творит через нас. Один из пророков, кажется Амос, говорит: пророк – это тот, с кем Бог делится Своими мыслями ( Ам 3:7 ). Мы призваны так быть пророками: не в том смысле, в котором мы говорим о пророчестве как о даре предсказания, – не в этом дело. Можно ничего не предсказывать, но тот, кто за Бога говорит вслух Божественные слова, есть пророк. Это нас подводит к вопросу не о том, как бы специализированном, созерцании, которое описывается в житиях святых, в пустыне, в затворе, а о той основной созерцательной настроенности, которая принадлежит всякому христианину – если только он христианин: или как намерение, или как что-то уже начинающееся, или как что-то, чем мы обладаем. И вот об этом я хочу сказать еще нечто. Слово «созерцание» в строгом, аскетически-мистическом словаре относится к созерцанию человеком Самого Бога, «теория» по-гречески – это именно созерцание Бога. В расширенном смысле, однако, можно думать о созерцании как видении и Бога, и Его путей, и становления Его твари. Скажем, митрополит Московский Филарет в одной из своих проповедей на Рождество говорит, что тот, у кого сердце чистое, глядя на мир, видит почивающую на нем благодать Божию, видит как бы сияние благодати; тот мир, который мы видим тусклым, потухшим, оскверненным, может быть путем к созерцанию присутствия Божия. Это не чистое созерцание Божественной природы, сущности, но это видение Бога, потому что сияет в твари – именно благодать, Он; и поэтому я буду употреблять слово «созерцание» в таком расширенном смысле. Созерцание предполагает определенное расположение духа, оно предполагает способность слушать и способность видеть, поэтому оно требует от нас установки на то, что, когда я слушаю, я хочу слышать, и когда я смотрю, я хочу видеть. |
|
|
