| Филофея (XIV b.). По груз. ркп. Иерус. устава XIII b. при словах «Яко утвердися милость Его на нас» «священник с диаконом кланяются игумену, входят в диаконник и облачаются, а потом выходят в преднесении возженной свечи, причем все обнажают голову, оба хора соединяются и поют — Слава и ныне, Богородичен воскресный на тот глас, на который пели Господи воззвах; при входе диакон возглашает Премудрость прости». По греч. ркп. XIII–XIV b., " на стихе «Яко утвердися» отходит иерей и диакон и творят поклон предстоятелю или месту его, как выше сказано, и, войдя, облачаются в свящ. одежду в диаконнике, и войдя во храм (ν τ να), творят вход (εσοδεουσι) с кадильницею в предшествии светильников (λαμπδων), братия же все обнажают головы, соединившись (поздн. ркп. «при соединении двух хоров»), затем диакон, начертывая крест кадильницею, говорит: «Премудрость прости» " . По слав. ркп. XIV–XVI века: «на 10-м же стихе совокупляются два лика и поют стих Яко утвердися; иерей же и дьякон стваряета обычное поклонение игумену или месту его, якоже речеся, и шедше в алтарь облекутся в служебници в священьскый чин (позд. ркп.: «одежа») и исходят на выход с кадилом, свещи предъидущи (поздн. ркп.: «предшествующу свещнику с лампадом»). Мниси же вси кыйждо их открывають главу, мы же поем слава самогласен Святаго аще есть и ныне Богородичен наставшаго гласа; аще ли несть самогласна святому, Слава и ныне Богородичен наставшаго гласа (поздн. ркп.: «поющим обоим ликам, по окончании же стихиры Богородичен»); диакон, начертав крест кадилом (поздн. ркп.: «знаменает кадилом ко царским дверем крестообразно»), возгласит: Свете тихий, Премудрость» (поздн. ркп.: «Премудрость прости»). По позднейшим рукописям излагает чин входа и старообрядческий устав, со следующей разницей: «по скончании же стихир и Богородична диакон знаменает крест кадилом пред царскими дверьми крестообразно и обращся кадит настоятеля, аще ли несть ту настоятеля, то место его кадит; и паки приходит к царским дверем, знаменая кадилом крестообразно, глаголя Премудрость прости, Свете тихий, и мы поем: Святый славы Безсмертнаго» [ 368 ]. |
| Тогда благодарили Бога и угодников Сергия и Германа, и Николая Чудотворца: они нас спасли от великой беды. Тогда помолились на монастырь, благодарили Бога, что остались живы, и угодников наших Сергия и Германа, и Николая Чудотворца: они нас сохранили. Час пополудни. Тогда побежали на гору острова. Кругом острова вода: нельзя попасть с острова; лодок нет; от острова до деревни две версты. Бегали по острову, кричали. Никого не видать. Устали бегать, не можем и ходить. На всех одежа мокрая, ничего сухого не было. Одежа замерзла на нас. Ноги – как чурки стали. Очень трудно было нам. Мы думали – погибнем от морозу, и спички у всех подмочило. Однако достали огонь. Благодарили за огонь Бога и угодников наших Сергия и Германа, и Николая Чудотворца: они нас сохранили от великой беды. Огонь достали в девять часов вечера. Дрова сырые, не горят. Ветер со снегом. До свету стояли у огня. Дым. Глаза изъело дымом. Сена нашли стожок. Закладали за одежу – полегче стало нам от сена. Хлеб унесло – нет хлеба. Сутки без хлеба жили. Поутру сделали плот из жердей и переехали на берег. Достали лодку, приехали пи остров Хабасар за нами и перевезли в деревню, на остров Самосар. Народу на лодке 13 человек. Одежа худая на них: народ бедный. Остров вышины 40 сажен. Лесу мало очень, чистый каменный. Остров Хабасар от монастыря расстоянием 23 версты. При игумене Дамаскине случилось. Лодку сломало о каменья. Хоть сами спаслись, слава Богу!» Из этого уже можно видеть, как было тяжело такое послушание и как оно закаляло дух подвижничества! Был он также на послушании в просфорне. Как человек грамотный, исполнял и чреды церковного чтения по нескольку раз в неделю. Обладая приятным тенором, он принимал участие и в клиросном пении. По времени, его хотели посвятить во иеродиакона. В этом деле он прибег за советом к игумену Дамаскину. «Батюшка! сказал он о. Дамаскину: от вашего предложения принять мне сан священства я хотел бы отказаться, ибо сознаю свое недостоинство; но, чтобы впоследствии не тревожила меня мысль, что я сделал это по своей воле, без совета настоятеля, решите вы сами: идти ли мне в священство или нет?» – Мудрый настоятель, подумав мало, сказал ему: «да, священство – великое дело; приняв священство, надо быть житием как ангелу, а человек немощен: оставайся-ка так, простым монахом». |
| Добры кони тонут, Молодцы томятся Ино Боже, Боже, Сотвори же, Боже, Весновую службу Не давай ты, Боже, Зимовые службы: Зимовая служба – Молодцам кручинно, Да сердцу надсадно Ино дай же, Боже, Весновую службу; Весновая служба – Молодцам веселье, Сердцу утеха И емлите, братцы, Яровы весельца, А садимся, братцы, В ветляны стружечки, Да гренем же, братцы, В Яровы весельца! На Волгу уж собирались демократические борцы – казаки; готовы были замутиться и юго-восточные инородцы, как в самой Москве вспыхнул мятеж. Москвичи скоро не взлюбили самозванца за его пристрастие к полякам, к католицизму и иноземным обычаям вообще – пристрастие, преувеличенное недовольными, во главе которых стоял князь Василий Шуйский. Песня народная отметила эту нелюбовь к самозванцу: Владыко Царю Вседержателю! Да за что ты на нас. Господи, прогневился? Послал нам, Господи, прелестника, Тово ли Гришку Отрепьева! Он прельстил, собака, целы три орды: Перва орда – проклята Литва, А друга орда – хана крымскова. Третя орда – Басурманы запорожские. Он взмутил, собака, православну Русь: Не успел он, собака, воцаритися, Зохотел собака женитися; Не у нас-то он, братцы, берет в каменной Москве, Он берет же, братцы,в проклятой Литве, У того ли у Юрия пана Сендофорсково, Ту ли Маринку дочь Юрову. Он и делать свадьбу не в удобной день – На тот ли на праздник на Николин день. Все князья, Бояре к заутрени пошли, А Гришка с Маринкой в баню пошол; Все князья, бояря от заутрени идут, А Гришка с Маринкой из бани идут, На Гришке одежа чернова соболя, На Маринке одежа рытово бархата. Он восходит, собака, на красен крылец, Он вскрикнет, собака, громким голосом: Ишша если у меня кухури и повары? Стряпали бы постно и скоромное; Приидет ко мне незваной гость, Незваной гость любимой тесть. Все князья и бояре испужалиса, Во чудов монастырь побросалиса К той ли нашой государыне: Уж ты матушка наша государыня, Православная Олена Михайловна! Твой-ать сын нацарство сел, А ведет сея не по царскому. Тут заплакала государыня горючи слезы: |
| Сщ позд въ день той ( Ин.20:19 ) – пропущено сщ времени. Толик сщ (т. е. множеств рыбъ) не проторжес мрежа ( Ин.21:11 ). При таких пропусках запятая, отделяющая данный оборот от главного предложения, обычно опускается. § 53. Оборот «Дательный с неопределенным» Дательный с неопределенным – это такой оборот, где в придаточном предложении после союзов к, внегда, зан, прежде даже не, а иногда глагола бысть (в значении «случилось» или без этого значения, но тогда в соединении с союзами внегда или коже) подлежащее ставится в дательном падеже, а сказуемое – в неопределенной форме глагола. Возьмем предложение: Волны вливахс въ корабль, к оуж погржатис ( Мк.4:37 ). Здесь подлежащее стоит в дательном падеже, сказуемое погржатис – в неопределенной форме глагола, причем, подлежащее и сказуемое стоят после союза к. При переводе этого оборота на русский язык он принимает форму придаточного предложения дополнительного или обстоятельного. Приведенный пример в русском переводе примет такой вид: «Волны вливались в корабль (так), что он уже погружался». § 54. Оборот «Винительный с неопределенным» Винительный с неопределенным – это такой оборот, где в придаточном предложении подлежащее ставится в винительном падеже, а сказуемое – в неопределенной форме глагола. Возьмем такое предложение: Хощ васъ безпечальныхъ быти ( 1Кор.7:32 ). Здесь подлежащее васъ стоит в винительном падеже, а сказуемое быти – в неопределенной форме глагола. При переводе на русский язык этот оборот принимает форму придаточного дополнительного предложения. Приведенный пример в русском переводе примет такой вид: «Хочу, чтобы вы были беспечальны». Словарь церковнославянских слов А – тотчас, вскоре, вдруг. Авва – отец. – один из потомков Аарона. Со времен Давида священники служили при храме поочередно. Захария, отец Иоанна Крестителя, принадлежал к очереди Авия. Агглъ – Ангел. Аггелъ – злой дух, бес. Агнец – 1) ягненок; 2) Иисус Христос; 3) ветхозаветная жертва, прообразовавшая Христа; 4) четвероугольная часть, вынутая из просфоры на проскомидии. |
| Если в античном понимании источником надчувственного знания была диалектика, логические размышления и воображение, то в христианской системе координат источником знаний о явлениях идеального порядка объявлялось откровение. К этому выводу и подводят наблюдения над осуществлёнными сокращениями в кратком варианте антропологического трактата Палеи. 274 Ум здесь выступает как орудие познания высшего порядка, на что указывает и оттенок сенсорного значения – «око». Ум с душевным оком отождествлял Иоанн Дамаскин: «… ибо как глаз в теле, так ум в душе» (Иоанн Дамаскин–1992. С. 153). Этот же мотив был озвучен в трудах византийского мыслителя Михаила Пселла (1018–1078 гг.): «ум – третья и высшая из разумных способностей души... благодаря ему... она... словно неким яснейшим оком созерцает божественное» (Михаил Пселл–1991. С. 149–150). Об отрицании Составителем Палеи необходимости для ума чувственного опыта см. коммент. 248. В древнерусской книжности аналогичное сравнение встречаем у представителя христианизированной платонической традиции Никифора: «Это душа сидит в голове, имея в себе ум как светлое око» (Никифор–2000. С. 78). 275 Данный фрагмент, как и другие анатомо-антропологические сведения, восходит к Стагириту (ср.: Аристотель. История животных. I. 48–49). 276 Единственный избежавший сокращения физиогномический фрагмент исходного текста. Источником приметных свойств нрава по виду ушей является Аристотель: «…большие и выступающие кверху (уши) – признак глупости и болтливости» (Аристотель. История животных. I. 47). 277 Греч. περα В варианте «Шестоднева» в месте uмeemcz специальное paзъzchehue: перо слветс с речеть горьница (РГБ. МДА. Л. 239б). Вариант Палеи npeдcmabлzemcz выборкой по сравнению с текстом из Слова «Шестоднева». Содержание фрагмента восходит к тому же древнегреческому источнику (ср.: Аристотель. Ucmopuz животных. 50–51) 278 Словосочетанием дыхательный канал переводим слово кровавица, которое в свою очередь является, видимо, переводом греч. ρτριον (см.: Срезневский–1989. 1338) – ‘дыхательный канал’, позд. ‘nyльcobaz apmepuz’. – А.М.К. 279 Фраза оригинала – зовутъ же то листъ – весьма загадочна; возможно, тут намёк на древнерусское название тысячелистника – кровавникъ (СлРЯ XI–XVII вв. Т. 8. С. 61), который использовался в народной медицине как кровоостанавливающее средство, или на его греческое название, найти которое нам не удалось. – А.М.К. |
| и след. не имел случая здесь же определённо выразить своё мнение о принадлежности и этого Апостола к той же древней редакции. Между тем Толковый Апостол 1220 г. в первых пяти посланиях ап. Павла содержит именно туже самую редакцию, что и Охридский, и Слепченский, и Гильфердинга 14 и другие списки моей первой редакции, – след. туже, что и Гершковичев глаголический отрывок. И таким образом решительно нет оснований делать из него особую редакцию, как видим у г. Калужняцкого. А что Толковый Апостол 1220 г. принадлежит к одной редакции с Охридским, Слепченским и другими подобными списками, это подробно показано в названном выше моём исследовании об Апостоле и в издании текста послания к Римлянам. С этим согласен и акад. Ягич 172 . Частные или личные отклонения от нормы первоначального перевода свойственны в большей или меньшей степени всем спискам первой редакции. Не всё и в Гершковичевом отрывке первоначально, по свидетельству самого г. Ягича, – есть и в нём кое-что новое, хотя он, как список глаголический, потому уже более консервативен. Так и Толковый Апостол 1220 г. правда не чужд позд- —208— нейших исправлений, но в общем он довольно точно и последовательно передаёт первоначальный текст. Таким образом проф. Калужняцкий напрасно отнимает у своей Христинопольской рукописи Апостола право принадлежать к первой, древнейшей редакции апостольского текста. Право это по всей справедливости ей принадлежит. И тем важнее в данном случае это право, что благодаря своей древности и относительной полноте она может лечь в основание при дальнейших критических исследованиях текста апостольского, ибо и апракосы и Толковый Апостол 1220 г. далеко не полны... За обнародование же столь важной рукописи Апостола по всей справедливости должна быть воздана глубокая благодарность проф. Калужняцкому и Венской Императорской Академии Наук, давшей на это издание потребные средства. Г. Воскресенский Савва (Тихомиров), архиеп. Тверской и Кашинский. [Хроника моей жизни:] Автобиографические записки высокопреосв. |
| Мысль Оригена об обожении, как тесном мистическом единении души со Христом, в христианской мистике оставила глубокий след. После Оригена она становится прочным достоянием мистического сознания христианских писателей и руководящим началом при истолковании ими главных фактов мистической жизни 1799 . Влияние этой мысли —311— могло быть тем глубже и шире, что Ориген в своем истолковании на Песнь Песней облек ее в наглядный образ, ставший чрезвычайно популярным среди писателей рассматриваемого направления. Изложив исторический смысл Песни Песней и разъяснив аллегорическое значение этой книги в приложении ко Христу и Церкви, он устанавливает, наконец, третий смысл, мистический, по которому под Возлюбленным разумеется Христос, а под возлюбленной – человеческая душа, эта невеста, обрученная Небесному Жениху, Христу – Логосу – νμφη το Λγου ψυχ 1800 , Этот образ лучше всего показывает, как, с одной, стороны, далеко ушел Ориген в понимании основ христианской мистики от своего учителя Климента, а с другой стороны, в каком близком родстве стоит он со вторым направлением христианской мистики. Две черты являются наиболее характерными для нравственно-практической мистики; это – пламенная любовь к Богу, составляющая основный фон мистической жизни, и учение об обожении, как соединении со Христом-Логосом, образующее главный нерв идеологии этого направления. Обе эти черты наиболее яркое выражение нашли в IV в. в мистике Египетского подвижника Макария Великого и позд- —312— нее в мистике замечательнейшего писателя второй половины X в. и первой XI-ro Симеона Нового Богослова . 2 . Мистика преп. Макария Египетского По изображению Макария Великого , пламенная любовь ко Христу составляет последнюю основу всего мистического подвига. Эта любовь запечатлена особым характером. Мистическая любовь есть любовь восторженная, охватывающая душу человека до самозабвения, любовь, которую лучше всего можно сравнить с любовию невесты к страстно любимому жениху, или возлюбленной к своему возлюбленному; словом, эта любовь есть ρως τς γπης 1801 . – Эта любовь души ко Христу является чрезвычайно характерной для мистики Макария. Она полагает на эту мистику особый отпечаток и сообщает ей специфический тон. Она определяет собой весь образ жизни мистика, лежит в основе, всех ступеней последней и ведет человека к обожению, как брачному союзу (γμος) со Христом. Человек, воз- |
| —397— перенося тяготы темниц, многообразно подвергаясь опасностям за евангелие. По прошествии же времени, достигши царствующего града людей 1471 , отсюда взошел к царству (небесному). Ибо Нерон, воспылав гневом, как некогда Ирод в Палестине, когда волхвы объявили Христа царем, – оставляет все другие роды казней и решает пригвоздить треблаженного к кресту; так что не только в хождении по морю Петр является подражателем Господа, но и в повешении на древе. Однако, как богобоязненный и мудрый, он и во время предсмертных мук зная, какое отличие Господа от раба, об одной милости просил врагов (своих), чтобы не в одинаковом (со Христом) виде прибили его к древу, но чтобы голову пригвоздили к той части креста, которая обращена к земле; ибо недостойно даже в страдании рабу получить равное с Владыкою. Сказал и – получил, чего желал, и через крест отошел к Распятому и Воскресшему, сам увенчавшись мученическим венцем, а нам оставив повод к нынешнему празднику. Эти дары благодарения и мы посильно воздали тебе, любезная и священная глава, за многие доблестные подвиги (твои). Пора, затем, обратить речь к другому подвижнику, – общнику твоей доблести, тарсянину, отошедшему ко Христу, правда, различным (от тебя) способом мученичества, но с одинаковою целью благочестия. Павел божественный, велегласная труба Евангелия, сначала жестокий ненавистник христиан, а впоследствии – сильнейший защитник Церкви; позд- —398— нее (других) апостолов он был возрожден благодатью и по времени занимал второе место среди учеников Христа, но достоинству же добродетели был равен (им), – чтобы не сказать более и не постыдить седины двенадцати, – горячий ревнитель Моисея, как едва ли кто другой, ограда закона, оплот ветхого завета крепкий и незыблемый. И пока он не изменил образа мыслей, великою опасностью был для провозвестников Христа, и всюду приводила, в смятение и в бегство наших; – поистине, согласно предречению Иакова, «Вениамин хищный волк» 1472 , терзающий лучших (людей) нового завета и рассеивающий стада. |
| Менее значения имели толкования единомышленников Кальвина: Цвингли (†1531 г.), Эколампадия (†1531), Буцера (†1551), Пелликана (†1556 г.) и др., хотя они объясняли почти все ветхозаветные книги. Преемниками Кальвина, но также менее его влиятельными и ценными были в XVI и XVII вв. Мерцер (†1570 г.), Пискатор (†1625) и Людовик Де-Дьё (†1642 г.). У последнего уже стал развиваться рационализм. Более авторитетными и ценными для библеистов были критико-текстуальные труды кальвинистов филологов: Друзия (†1616 г.) и Л. Капеллуса (†1689 г.). Первый издал текст древних греческих переводов или гекзапл Оригена (напеч. в 1622 г.), второй указал путь и метод истории ветхозаветного текста, и доселе остающийся часто руководственным в критико-текстуальных работах. Толкования их имели преимущественно филологический характер, иногда с совершенным опущением богословского смысла священного текста, заключали, особенно у Капеллуса, лишь выяснение текстуальных разностей между еврейским текстом и переводом LXX. К последователям же Кальвинова экзегетического направления причисляется арминианин Гуго Гроций (†1645 г.), который свои «Примечания на Ветхий Завет» (Par. 1644 г.) наполнил параллелями из языческих легенд и писателей, и поставил ветхозаветное Откровение, в деталях его, на один уровень с последними, признавая и то и другое лишь проявлением «общего Господня промышления». По признанию последующих исследователей, Гроций «нигде в Ветхом Завете не видел Христа». Преемниками и подражателями Гроция были Фогель и Додерлейн (1775–1779 гг.). А ярым противником был Кокцей (†1669 г.), в своих толкованиях «всюду видевший Христа» и новозаветное спасение и наполнивший типологией все свои комментарии на учительные и пророческие книги (изд. в 1701 г. и позд.). Лучшим из учеников Кокцея справедливо считается Кампегий Витринга (†1722 г.), комментарий коего на Исайю (изд. 1714–1720, 1732 и 1749–51 гг.) бесспорно признается и доселе одним из лучших на эту книгу. Здесь соединяются и обширная историко-филологическая эрудиция, и глубоко-богословское освещение деталей и частностей экзегетики, и благочестивое понимание, в духе святоотеческого толкования, всей книги и ее богодухновенных пророчеств. Современный православный толковник у Витринги найдет немало полезного для себя. Менее видными последователями Кокцея были Венема (†1787 г.), Маркий (†1731 г.) и другие. |
| —122— Продиктованные этим соблазнительным помыслом сочинения Н.Ф. Федорова и священника Павла Флоренского имеют глубокие утопические и оккультно-гностические корни, на которые в свое время указал протоиерей Георгий Флоровский . Богословской опорой подобных построений явилось учение о Софии-Премудрости, искажавшее святоотеческое учение о второй Ипостаси Пресвятой Троицы. Опираясь на древних писателей-гностиков и западную теософско-мистическую литературу, учение о Софии подробно развил В.С. Соловьев; вслед за ним, именуя Софию даже «четвертой Ипостасью», эту тему продолжил свящ. Павел Флоренский , а под его влиянием особенно активно и подробно протоиерей Сергий Булгаков . Софиологические искания о. С. Булгакова встретили глубокое и всестороннее опровержение в работах В. Лосского , архиепископа Серафима (Соболева) , митрополита (впоследствии патриарха) Сергия (Страгородского) , прот. Георгия Флоровского и др. Однако, софианская прелесть оказалась далеко не изжитой и по сей день. По мнению проф. Ф. фон Лилиенфельд, высказанному в недавнем интервью парижской газете «Русская мысль» 177 , подспудная полемика по поводу софиологии имела место даже на III-eй Международной Церковной Конференции в Ленинграде. Именно поэтому представляется важным указать, что только лишь в 1987 году появилось по крайней мере три статьи православных богословов, дающих недвусмысленную оценку Булгаковской софиологии. Одна из них принадлежит ректору Свято-Владимирской Духовной Семинарии в Нью-Йорке профессору-протоиерею Иоанну Мейендорфу . «Флоренский и Булгаков, – пишет о. И. Мейендорф , – были понятно озабочены установлением какой-либо связи между соловьевским гностическим мистицизмом всеединства внутри Премудрости Божией и церковной традицией. Эта озабоченность выразилась в попытках интерпретировать иконографию Премудрости – которую они знали, прежде всего, по позд- —123— ним русским образцам – а также литургическое сочинение Шаховского, которому они склонны были придавать слишком большое значение 178 ... Историку искусств и историку христианской мысли нетрудно подходить к этим сомнительным ссылкам с некоторой иронией. И, конечно же, методологическая путаница – худший враг достоверного знания» 179 . |
|
|
