| По приезде в Петербург я остановился в господском собственном доме; здесь жил и Рагузин. Он принял меня ласково; сожалел о моем отце и о случившемся со мною происшествии; обещался взыскать с виновных причиненные мне убытки и восстановить мой кредит. Я плохо верил в обещания Рагузина; но приходилось ждать и надеяться. Притом же еще раз я решился попробовать откупиться у помещика на волю. Как-то за чаем я начал говорить об этом Рагузину, указывая на то, что если теперь господин не сделает меня свободным, то жить в Выездной мне будет невозможно. За свое освобождение я предложил 25 000 рублей асс. Рагузин с недовольным видом сказал мне, что надобно повременить докладывать об этом помещику; потом прибавил, что я по-прежнему прекрасно могу жить в нашей слободе и, может быть, буду на отцовском месте бурмистром. Я решительно возразил Рагузину, что от должности бурмистра навсегда отказываюсь: чрез то и отец мой умер, не получив от господина за свою службу никакой милости. Тем разговор наш и кончился. Идти к помещику для личного объяснения по моему делу я не посмел, так как это было совершенно против желаний Рагузина. В Петербурге я пробыл дней пять. Ходил в Казанский собор, Александро-Невской монастырь и в Петропавловский собор, где поклонился всем в Бозе почившим императорам и императрицам. Я уже собирался ехать обратно на родину, как прошел слух, что 15 мая должен быть на Царицыном лугу смотр войск, на котором будут присутствовать Государь Император, Наследник и только что приехавший из Тифлиса граф Паскевич-Эриванский . Я дождался 15 мая и утром отправился к павловским казармам. Войска на плацу было множество, а народу смотреть собралось еще больше. Около полудня приехал Государь с Паскевичем верхами и начался смотр. Наследник в парадной гусарской форме командовал взводом. По окончании смотра народ побежал на плац, где находился Государь с Наследником и Паскевичем. Мне удалось попасть вперед толпы и довольно насмотреться как на Государя с Паскевичем, так и на Наследника. У Государя взор был строгий, повелительный. Мне показалось, что видевший раз эти взоры не мог забыть их во всю свою жизнь. На Наследника я долго и пристально смотрел и не мог вдоволь насмотреться. Как сейчас вижу: премилый — беленький, круглолицый, румяный, как наливное красное яблочко; улыбка добрая и невыразимо приятная, на лице выражалось что-то важное, царственное. Предчувствие у меня тогда было, что этот царь будет великий и покровитель всем угнетенным. — На другой день я отправился домой. |
| С таким упорным преступником нужно было поступить круто, и протокол допроса 5 августа в Тайной канцелярии кончается словами: «Было ему 26 ударов (кнутом), розыскиван впервые». Во время допроса Дугин показал между прочим, что когда он 30 апреля 1731 г. был на Липецких заводах, подрядчик Наум Исаев привез «авизию» из Кракова, в которой было сказано, что явились два старца и предсказали, что в 1731 г. будет война, в 1732 г. — замешание и тьма солнечная, что в 1738 г. явится антихрист, а в 1739 г. будет Страшный суд и кончина мира. Это показание вызвало новое расследование: стали в Воронежской губ[ернии] хватать людей, на Липецких заводах подвергли допросам бурмистра, секретаря, канцеляристов и других. Оказалось, что авизию действительно многие читали и списывали друг у друга. Посыпались разные кары на виновных, а в это время Савву Дугина таскали на новые допросы и вновь били кнутом. 2 сентября ему дали 21 удар, и он после этого почувствовал себя настолько плохо, что попросил к себе духовника для исповеди. Исповедь служила одним из средств следственного производства, и в этой просьбе не отказывали: на исповеди, которую принял от Дугина священник Петр Алексеев из церкви Воскресения в Преображенском дворце, Дугин подтвердил свои прежние показания. Наконец, продержав его еще три месяца, Тайная канцелярия 4 декабря вынесла ему приговор: бить кнутом и по вырезании ноздрей сослать на каторгу в вечную работу. Казалось бы, на этом и могло бы закончиться дело Саввы Дугина, и он исчез бы, как многие, из жизни, затянутый в могилу тяжелыми условиями каторжного режима; но Дугин и после сурового приговора остался верен себе, не захотел склонить выю под тяжестью постигшего его удара. Мятежный и беспокойный дух Саввы не мог смириться перед безотрадным будущим, ожидавшим его. 14 марта 1732 г. Дугин был прислан из Москвы в Петербург для отправки его на каторгу. На следующий же день караульный капрал в Адмиралтейской коллегии, где содержался Дугин, отнял у него записку, которую он собирался разорвать. Записка эта, обращенная к императрице, была представлена в Тайную канцелярию. В ней оказались такие новые «продерзости», которые не могли пройти безнаказанно для строптивого колодника. |
| В этих работах прошел весь 1757-й год, и освящение церкви не могло состояться ранее следующего года. Храм устроен очень хороший, трехъярусный, пятиглавый, с огромной колокольней и тремя алтарями в ряд. В нем престолы те же, что и в бывшей деревянной церкви. На площади, где стояла последняя, на месте бывшего здесь престола, устроен каменный столб, въ виде часовни. По всей площади близ церкви могилы, но нет ни памятников, ни крестов, ни надгробных плит. Внутри храма на стенах нет ни плит, ни надписей. Хранящаяся в храме церковная опись, начинающаяся только съ 1810 г., не говорить ничего о вкладах князей Куракиных; но главным их вкладом следуетъ признать устроение каменного храма, внутреннее его устройство и украшение. Как храмоздательница, княгиня Александра Ивановна Куракина является и главной вкладчицей, заслуживая вечного здесь поминовения. Вслед за постройкой церкви, в 1760 г., по её приказанию, переписаны три местных иконы: Спасителя, Божией Матери и архангела Михаила. В том же году от неё присланы в церковь напрестольная одежда и два воздуха с пеленой из золотой парчи по зеленой земле, кресты из золотого газа, обшитого узким серебряным позументом. В 1775 г. был перелить церковный колокол при весьма характерных обстоятельствах, указывающих, как ограждали помещики своих крестьян от злоупотребления управителей. Пусть разскажет нам об этом сам князь Степан Борисович: " Приехав в Тверь, нашел сына нашего земского из села Ошуркова, которого туда отправил с словесным повелением, чтобы ко мне приехал бурмистр и земский, которые на третий день и прибыли. От бурмистра сведал я, что здесь отливают колокол в село Ошурково. Спросил, по чьему повелению оное делалось; он отвечал мне, что земский отдавал делать без согласия мирского, однакоже хотел принудить крестьян, чтобы сделали складку для заплаты онаго, и также намерен был употребить церковных денег 30 р., которых и всех не более 50 р. Земский рядил, чтоб оный колокол перелить в 30 пуд, и за работу пришлось бы 30 р.; но мастер слил его в 33 пуда, то за лишних три пуда его меи пришлось бы еще 30 руб. Я не велел его брать, а велел заставить его перелить в прежний вес " . |
| Скорее всего, затянувшееся возведение сельского храма, как обычно, объясняется отсутствием средств у прихожан. Вероятно также, какое-то время их вполне устраивало богослужение в придельной церкви. К тому же, строительство (по крайней мере, на завершающем этапе) велось не очень качественно: деревянный «купол» (крышу) «по причине оказывавшейся течи» пришлось троекратно перекрывать. Как указывалось в прошении об освящении храма «вотчины господ Левашовых и госпожи баронессы Дельвиг» бурмистра Герасима Яковлева и «всего мирского общества», лишь в 1846 году церковь была «вновь прочно перекрыта тщанием нашим и содействием покойного помещика господина Николая Васильевича Левашова и пришла к совершенному устроению». Указанное прошение об освящении Казанской церкви было подано преосвященнейшему Иакову, епископу Нижегородскому и Арзамасскому, 5 августа 1847 года. На день раньше рапорт аналогичного содержания подал епископу настоятель храма (он же благочинный) священник Иоанн Разумов. Первоначально резолюцией владыки действо по освящению было возложено на архимандрита Макарьевского Желтоводского монастыря Варлаама вместе с местным благочинным. Однако 21 августа один из наследников Н.В. Левашова попросил епископа самолично провести освящение храма 25 сентября 1847 года, «потому что меньшой брат мой Николай Левашов, которому по разделу достается село Богородское, будет к тому времени здесь». При этом владыке были направлены «прогоны» в размере 35 рублей, которые тот, впрочем, вернул благочинному о. Иоанну Разумову. Просьба Левашовых возымела действие – Казанская церковь в селе Богородском была освящена именно епископом Иаковом, и именно 25 сентября 1847 года. По своей архитектуре Казанская церковь представляет характерный образец сельского храма периода позднего классицизма. Тип ее планировочной структуры – «корабль», когда по одной продольной оси «восток – запад» располагаются основной объем храма с алтарной апсидой, трапезная и колокольня. В данном случае основной объем храма («настоящая церковь») – двухсветный, перекрыт деревянным куполом, на котором располагаются пять глав на восьмигранных барабанах. Северный и южный входы были оформлены четырехколонными портиками с треугольными фронтонами. Алтарная апсида – полукруглая. Довольно вытянутая трапеза по высоте соответствует, как и апсида, уровню первого света центрального объема храма. Колокольня – в пять ярусов. В оформлении фасадов использованы пилястры и трехчетвертные колонны дорического (?) ордера, а также другие элементы из арсенала классицизма. |
| Почти все сии драгоценные вклады Царей, Цариц, Царевен и бояр были жертвами их благоговения и любви к памяти своих родителей, которых они усердно и неопустительно поминали, кроме третин, девятин, полусорочин и сорочин по кончине, во дни их тезоименитства и преставления, в родительские субботы; посему и в надписях на утварях означено: «в вечное поминовение родителей своих.» Внимая словам Св. Иоанна Златоуста , они поминали усопших молитвами и прошениями, милостынями и приношениями 49 . " Между жалованными от Государей облачениями есть аксамитные и бархатные ризы, пелены и покровы, низанные жемчугом. Черные ж оплечья Фелоней и стихарей доказывают, что они заупокойные. По описи 1763 г. воздухов парчевых, бархатных, объяринных, атласных, штофных, камчатных, барбейраковых, тафтяных, гризетовых, в том числе низаных жемчугом и украшенных драгоценными каменьями, шитых золотом 49, одежд на престол и жертвенник 17, риз священнических 433, стихарей 84. Кроме утварей церковных, в ризнице находится несколько Царской хоромной посуды: стопы, чарки, ковши, блюда и тарелки, из коих приведем здесь только отмеченные надписями: 4) Серебряная с чернью стопа, с двуглавым орлом на крышке. В трех клеймах вырезана следующая надпись: «Зделана сия стопа повелением великия Государыни, благоверные Царевны и Великие Княжны Софии Алексеевны всея великия и малыя и белыя России Самодержицы, к ней великой Государыне в хоромы, лета 7195 (1687) году.» 2) Чашка серебряная с чернью, на верху крышки двуглавый орел, украшенный изумрудами; вокруг ея надпись: «Повелением великие Государыни, благочестивой Царевны и Великие Княжны Софии Алексеевны зделана сия чаша к ней великой Государыни в хоромы, лета 7195 (1687), месеца Сентября 6.» 3) Серебряный ковш с двуглавым орлом на дне и на ручке. Вокруг него по краям и в клеймах вырезаны следующие слова: «Пожалован сим ковшем города Орла таможеннаго кабацкаго бурмистра Ивана Михайлова сына Ощепкова за ево радеше, что он будучи в сим году, прибрал дум (?). Божиею милостию Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич всея великия и малыя и белыя России Самодержец». Прежде в Новодевичьем монастыре была значительная библиотека, состоявшая по большей части из рукописей и книг, жалованных Царевнами и внесенных старицами Кутеинскаго монастыря, как показывают подписи на некоторых, в 1812 г. много из них утрачено. Б. Усыпальницы |
| Приход к власти нового короля в Польше, как правило, сопровождался ослаблением притеснений со стороны католиков и униатов. Вероятно, этим воспользовался один из родоначальников рода Бурачков. Крестовоздвиженская церковь была восстановлена и получила юридические права на существование " старанием пана Артемия Афанасовича Бурачка, бурмистра Могилевского " , по привилею короля Августа II от 1 августа 1699 года. Приверженность к Православию, утвердившаяся в трудные годы истории, передавалась из поколения в поколение. Праправнук Артемия Афанасьевича Степан Онисимович Бурачек (18001876), известный в свое время корабельный инженер, желая противодействовать разлагающему влиянию, как он выражался, " латинского Запада " , начал, при поддержке своих единомышленников, издавать в 1840 году журнал " Маяк " ( " Маяк современного просвещения и образованности " издавался с 1840 по 1845 год. Всего вышло 72 номера). Одним из направлений этого журнала было распространение и утверждение идей Православия. Кроме этого, Степаном Онисимовичем было написано и опубликовано несколько работ духовного содержания. Среди авторов " Маяка " был и иеромонах Феофан (Говоров) - будущий святитель Феофан Затворник. Завязавшееся в 1844 году знакомство переросло в дружбу благодаря идейной близости и искренней православности всего семейства Степана Онисимовича. Встреча святителя с этой семьей, видимо, была предопределена. Бывать в дружной и гостеприимной семье Бурачков, где он всегда был радушно встречаем, стало потребностью Феофана, когда он приезжал или жил в Петербурге. После кончины Степана Онисимовича Святитель помогал семье и материально. Все это делалось очень деликатно, подчеркнуто ненавязчиво. Регулярную переписку с членами семьи Бурачков Святитель поддерживал вплоть до своей кончины. Еще при жизни, в 1892 году, святитель Феофан издал свои " Письма к разным лицам " . После его кончины, в 1898 году, в Москве вышло в двух томах " Собрание писем святителя Феофана " . В этом сборнике свыше 450 писем. В 18981901 годах Афонский Русский Пантелеимонов монастырь опубликовал под тем же названием в 8 выпусках 1471 письмо Святителя. Оказалось, что во всех изданиях письма к Бурачкам не публиковались за исключением письма от 8 января 1877 года (вып. 3, 373). Отдельные выдержки из писем можно найти в работе профессора МДА И. Н. Корсунского " Преосвященнейший епископ Феофан. Биографический очерк " (М., 1895). |
| пожаловал на этот монастырь все село Марково, с тем чтобы монастырь вечно оставался в послушании святейшему Константинопольскому патриарху . Сюда-то и притекали православные из Витебска для общественного богослужения и вообще для удовлетворения своих нужд духовных. Селява ничего не мог сделать против этого монастыря, потому что он построен был не в городе Витебске, и построен шляхтичем и на шляхетской земле. Наконец в 1646 г., 21 мая митрополит Селява лично явился в полоцкий гродский суд с жалобою на весь магистрат, на всех бурмистров, радцев и лавников города Витебска и говорил: они забыли, что по ходатайству моему и некоторых сенаторов король возвратил Витебску магдебургское право только под условием, чтобы все его мещане с своими женами и детьми и со всеми потомками неотступно пребывали в унии с Римским Костелом. Они обязаны были как члены магистрата наблюдать, чтобы в Витебске и около него не строилось никакой схизматической церкви и ни один схизматик не заседал в магистрате. И вместо того чтобы искоренять схизму в Витебске и отводить от нее простой народ, они сами остаются тайными схизматиками и 11 марта, когда умерла мать у бурмистра Матвея Лытки, дозволили пригласить в город дезунитских чернецов и сами вместе с этими чернецами и народом, которого собралось до трех тысяч, в день воскресный торжественно провожали тело покойницы по улицам города мимо униатской церкви на загородное кладбище. Таких-то последователей имела у себя уния в Витебске, по свидетельству самого униатского митрополита . Зато в других местах своей епархии, особенно в имениях дворян, Селява не в состоянии был препятствовать православным строить свои церкви и монастыри и молиться в них. Мстиславский подкоморий Богдан Вильгельмович Стеткевич, уже основавший два мужеских монастыря, Кутеинский и Буйницкий, основал в 1641 г. еще женский общежительный монастырь в имении своем Борколабове на острове Борок, отдал новому монастырю во владение тот остров с приписными к нему землею и угодиями и подчинил монастырь игумену Кутеинского монастыря Иоилю Труцевичу , поручив ему устроить Борколабовский монастырь как следует, позаимствовать для него устав из женского Кутеинского монастыря, основанного материю его, Стеткевича, и установить между этими двумя монастырями такое общение, чтобы они во всем помогали один другому . |
| И пальцем. Ну а все ж Нет-нет – да и подумаешь: Не будь такой оказии, Не умер бы Агап! Мужик сырой, особенный, Головка непоклончива, А тут: иди, ложись! Положим, ладно кончилось, А все Агап надумался: Упрешься – мир осердится, А мир дурак – доймет! Все разом так подстроилось: Чуть молодые барыни Не целовали старого, Полсотни, чай, подсунули, А пуще Клим бессовестный, Сгубил его, анафема, Винищем!.. Вон от барина Посол идет: откушали! Зовет, должно быть, старосту, Пойду взгляну камедь! III Пошли за Власом странники; Бабенок тоже несколько И парней с ними тронулось; Был полдень, время отдыха, Так набралось порядочно Народу – поглазеть. Все стали в ряд почтительно Поодаль от господ… За длинным белым столиком, Уставленным бутылками И кушаньями разными, Сидели господа: На первом месте – старый князь, Седой, одетый в белое, Лицо перекошенное И – разные глаза. В петлице крестик беленький (Влас говорит: Георгия Победоносца крест). За стулом в белом галстуке Ипат, дворовый преданный, Обмахивает мух. По сторонам помещика Две молодые барыни: Одна черноволосая, Как свекла губы красные, По яблоку – глаза! Другая белокурая, С распущенной косой, Ай, косонька! как золото На солнышке горит! На трех высоких стульчиках Три мальчика нарядные, Салфеточки подвязаны Под горло у детей. При них старуха нянюшка, А дальше – челядь разная: Учительницы, бедные Дворянки. Против барина — Гвардейцы черноусые, Последыша сыны. За каждым стулом девочка, А то и баба с веткою — Обмахивает мух. А под столом мохнатые Собачки белошерстые. Барчонки дразнят их… Без шапки перед барином Стоял бурмистр. «А скоро ли, — Спросил помещик, кушая, — Окончим сенокос?» – Да как теперь прикажете: У нас по положению Три дня в неделю барские, С тягла: работник с лошадью, Подросток или женщина, Да полстарухи в день, Господский срок кончается… «Тсс! тсс! – сказал Утятин князь, Как человек, заметивший, Что на тончайшей хитрости Другого изловил. — Какой такой господский срок? Откудова ты взял его?» И на бурмистра верного Навел пытливо глаз. |
| 5-го декабря, кроме семейства Безуховых, у Ростовых гостил еще старый друг Николая, отставной генерал Василий Федорович Денисов. 6-го числа, в день торжества, в который съедутся гости, Николай знал, что ему придется снять бешмет, надеть сюртук и с узкими носками узкие сапоги и ехать в новую построенную им церковь, а потом принимать поздравления и предлагать закуски и говорить о дворянских выборах и урожае; но канун дня он еще считал себя вправе провести обычно. До обеда Николай поверил счеты бурмистра из рязанской деревни, по именью племянника жены, написал два письма по делам и прошелся на гумно, скотный и конный дворы. Приняв меры против ожидаемого на завтра общего пьянства по случаю престольного праздника, он пришел к обеду и, не успев с глазу на глаз переговорить с женою, сел за длинный стол в двадцать приборов, за который собрались все домашние. За столом были мать, жившая при ней старушка Белова, жена, трое детей, гувернантка, гувернер, племянник с своим гувернером, Соня, Денисов, Наташа, ее трое детей, их гувернантка и старичок Михаил Иваныч, архитектор князя, живший в Лысых Горах на покое. Графиня Марья сидела на противоположном конце стола. Как только муж сел на свое место, по тому жесту, с которым он, сняв салфетку, быстро передвинул стоявшие перед ним стакан и рюмку, графиня Марья решила, что он не в духе, как это иногда с ним бывает, в особенности перед супом и когда он прямо с хозяйства придет к обеду. Графиня Марья знала очень хорошо это его настроение, и, когда она сама была в хорошем расположении, она спокойно ожидала, пока он поест супу, и тогда уже начинала говорить с ним и заставляла его признаваться, что он без причины был не в духе; но нынче она совершенно забыла это свое наблюдение; ей стало больно, что он без причины на нее сердится, и она почувствовала себя несчастной. Она спросила его, где он был. Он отвечал. Она еще спросила, все ли в порядке по хозяйству. Он неприятно поморщился от ее ненатурального тона и поспешно ответил. «Так я не ошибалась, — подумала графиня Марья, — и за что он на меня сердится?» В тоне, которым он отвечал ей, графиня Марья слышала недоброжелательство к себе и желание прекратить разговор. Она чувствовала, что ее слова были неестественны; но она не могла удержаться, чтобы не сделать еще несколько вопросов. |
| Несмотря на все чинимые препятствия православным в исповедании их веры, литовско-русские князья и вельможи не только сохранили ее в правление Александра Казимировича в целости, но и для ее укрепления строили на своих землях монастыри и храмы . Особенно ревностным защитником православия в то время был новогрудский воевода и маршалок Александр Ходасевич. Его стараниями и жертвами был построен в 10 верстах от г. Белостока в 1500 г. Супрасльский монастырь, получивший с благословения Константинопольского Патриарха Иоакима в 1505 г. строгий общежительный устав и послуживший для всей православной Литвы образцом строгой монастырской жизни и уставных служб. В монастыре этом было собрано много церковных и святоотеческих книг, так что он стал и духовно-просветительным центром. Сигизмунд Казимирович (1506—1548) Преемник Александра Сигизмунд Казимирович относился к православным вполне миролюбиво, и время его правления было временем наибольшего спокойствия и процветания Православной Церкви в княжестве Литовском. Спустя много лет после его смерти русский народ с благодарностью вспоминал о нем, как о покровителей фундаторе православных церквей. При его дворе весьма сильной и влиятельной была русская партия во главе с известным защитником православия князем Константином Ивановичем Острожским, заведовавшим военными силами Литвы. Начиная с «писарей» (статс-секретарей), Сигизмунд везде был окружен православными: посольствами заведовали Сапеги, личными финансами короля — Иван Солтан, государственными — Богуш-Боговитинов, на воеводствах Трокском, Витебском и Киевском сидели православные, главнейшие староства также были заняты православными. Сигизмунд I совершенно одинаково относился как к латинянам, так и к православным: предоставлял жителям обоих исповеданий одинаковые права и привилегии, как гражданские, так и церковные; подтверждал целым областям по просьбе местных князей, бояр, шляхты и всего населения уставные грамоты, данные им еще прежними королями; вводил в городах по примеру своих предшественников так называемое магдебургское право, по которому горожане управлялись и судились сами собой, через своих выборных, причем требовал, чтобы половина таких выборных радцев была римского закона, а другая— греческого, и чтобы из среды радцев ежегодно выбирались два бурмистра: один католик, а другой православный. |
|
|
