| 2 . Итак, первый путь есть путь жизни. Это тот путь, о котором и закон постановляет: «люби ЯХВЕ Бога всем помышлением и всею душою, одного и единого, кроме Которого нет другого, и ближнего, как самого себя»; и: «всё, чего не желаешь, чтобы тебе было, того и ты другому не делай». Благословляйте проклинающих вас, молитесь за обижающих вас, любите врагов ваших. Если вы тех любите, которые вас любят, то какая вам благодать? Ибо и народы делают то же. Вы же любите ненавидящих вас и врага не имейте. Воздерживайся от плотских и мирских похотей. Если кто нанесет тебе удар в правую щеку, обрати к нему и другую, не потому, что месть дурна, но потому, что незлобие драгоценнее, ибо Давид говорит: «если я воздал воздающым мне зло». Если кто принудит тебя идти с ним одну версту, иди с ним две, и кто хочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду, и у взявшего твое не требуй назад. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся, не сжимай руки для него, ибо «праведный муж милует и взаймы дает». Всем желает давать Отец, повелевающий солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылающий дождь свой на праведных и неправедных. Посему справедливо, чтобы и мы давали всем от трудов своих, как сказано: «чти ЯХВЕ от праведных твоих трудов»; впрочем, святых надобно предпочитать. Не убивай, то есть не разрушай подобного себе человека, – ибо разрушаешь прекрасно сделанное, – не потому, будто всякое убийство дурно, но потому, что дурно убийство только невинного, законное же убийство предоставлено только начальникам. Не прелюбодействуй, ибо разделяешь одну плоть на две; ибо сказано: «будут двое одной плотью», потому что муж и жена едино по естеству, по согласию, по соединению, по расположению, по жизни, по нраву, а раздельны они по полу и по числу. Не растлевай юношей; ибо зло, родившееся из Содома, сделавшегося пищею насланного Богом огня, противно природе, а делающий оное проклят, и весь народ скажет: аминь. Не любодействуй; ибо сказано: «да не будет блудника из сынов Израилевых». |
| Прежде всего спросим: что это за «мир», о котором столько говорят сегодня? Как ни странно, но при всем своем внимании к нему мы, кажется, упускаем из виду основную антиномию, заложенную в традиционно христианском понимании этого термина. Похоже, мы забыли, что в Новом Завете, да и во всем христианском Предании мир предстает как объект двух диаметрально противоположных отношений: подчеркнуто–выразительного приятия — да, и столь же выразительного отрицания — нет. " Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него.» (Ин. 3, 16—17); но вместе с тем: " не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей " (1 Ин. 2, 15). Текстов, подобных этим, можно привести ad libitum (сколько угодно); в них — вся история Церкви с присущей ей полярностью утверждения «христианского мира» и попечения о нем, с одной стороны, и отрицания и отказа от него во имя «единого на потребу» — с другой. Итак, вопрос в том, ставит ли нас эта полярность перед простым выбором, иначе говоря — позволяет ли она выбрать одну из двух позиций — да или нет, исключив тем самым другую. Соблазн такой редукции всегда велик. Если в прежние времена существовала определенная традиция, видевшая в любом проявлении обращенности к миру признак измены и отступничества, то сегодня слышатся голоса, осуждающие любую форму выхода из мира (монашество, духовное созерцание и даже богослужение), как «неактуальную» и недостойную, и зовущие нас к безоговорочной капитуляции перед миром « его ценностями. Но в том–то и дело, что и Новый Завет, и христианское Предание не дозволяют нам ни выбора, ни редукции. Они одновременно и принимают, и отрицают мир, выдвигают да и нет как одну, а не две позиции, и парадокс этот неизбежно оказывается исходным пунктом христианского отношения к миру и любым формам его обновления. Но парадокс ли это? Не забываем ли мы, что основной предмет внимания в христианстве не мир , но Царство Божие и что противоречивое по видимости мироотношение оказывается и богословски, и экзистенциально согласованным, когда его объект — мир — соотносится с центральным для христианства понятием Царства Божия? Да и нет предстают в таком случае как два аспекта, одинаково существенные и необходимые, одного и того же отношения. Ибо, с одной стороны, мир, который Бог создал и сделал хорошим, открывается нам как «вещество» Царства Божия, которое призвано наполниться содержанием и преобразиться так, чтобы Бог стал в конце концов все во всем . |
| Такой экзегетический метод – не Писание толковать, а толковать что-либо Писанием, иллюстрировать Библией какие-то мысли, порой не имеющие никакого отношения к цитируемому месту Писания – очень характерен для древней аскетической литературы. В иудаизме такой метод называется асмахта, прислонение 243 . В этом эпизоде имеются две детали, на которые следует обратить внимание. Он сказал: нет; я вождь воинства Господня, теперь пришел (5:14). Что означает это странное «нет», отвеченное Вождем на вопрос Иисуса: Наш ли ты, или из неприятелей наших (5:13)? Ввиду абсурдности и темноты такого ответа многие манускрипты меняют al, нет на vl. Последнее, может быть переведено как «(ответил) ему». Некоторые (напр. Соджин 244 ) считают, что здесь просто эмфатический lamed 245 . В таком случае фразу можно было бы перевести так: «Ну конечно, я вождь воинства Господня…». Иногда в современных переводах yk al опускается. Вождь воинства Господня сказал Иисусу: сними обувь твою с ног твоих (5:15). Несмотря на очевидный параллелизм этого места и Исх. 3:5 , имеется существенное отличие: в большинстве манускриптов книги Иисуса говорится о необходимости снять только одну сандаль с одной ноги: ï]l;g " r l " e[m/K;l " e«n=lV " v. Такое прочтение позволило некоторым средневековым иудейским писателям рассуждать о разнице между явлением Моисею и явлением Иисусу: Моисей видел Самого Бога, и потому должен был снять обе сандалии; Иисус видел лишь посланника Божьего, и потому должен был снять только одну сандалию. В LXX, ввиду того что греческие переводчики пользовались еще неогласованным текстом, оба слова переводятся множественным числом: Làsai tÕ ØpÒdhma ™k tîn podîn sou. Снять сандалии в святом месте – знак почтения к этому месту и к Тому, Кто на нем присутствует. Бл. Иероним в одной из своих пасхальных проповедей так рассуждает о снятии сандалий: «До тех пор, пока шествуем пустынными местами, нам необходима обувь для предохранения ног; когда же входим в землю обетованную, нам говорится так же, как Иисусу, сыну Навину: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, свято (5:15). Итак, и мы, когда войдем в царство небесное, больше не будем иметь нужды в обуви как защите, необходимой в мире» 246 . Вся Палестина является избранной Богом землей, землей, где присутствует Яхве. Этим она прообразует «новое небо и новую землю», Царство Божие, наследуемое христианами. |
| «Если, – говорит поэтому св. апостол Иаков, – кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет, может ли эта вера спасти его? Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из нас скажет им: идите с миром, грейтесь и насыщайтесь, но не даст им потребного для тела, что пользы» 707 . Побуждение благотворить ради небесной награды есть частное выражение того общего закона Царства Божия, по которому ради вечного должно жертвовать временным и ради любви к Христу любить Его меньших братьев. Таким образом, и в Новом Завете милостыне усваивается самое высокое значение – служения Богу в лице нуждающихся. Такой ореол святости, каким окружается в христианстве дело милостыни, объясняет всецело и то, что милостыня в христианстве должна быть проникнута духом совершенной любви и свободы. Те свойства милостыни, какие нашли выражение и в Ветхом Завете – щедрость, свобода и любящая настроенность – всецело приложимы и к характеристике христианского милосердия. Полнота любви делает, прежде всего, то, как мы уже говорили, что верующий не может смотреть на свое имущество, как на принадлежащее ему лично, но видит в нем достояние всех неимущих. Отсюда необходимым свойством христианской милостыни является щедрость, не знающая границ. Кто сеет щедро, тот щедро и пожнет 708 . И как мы уже видели, идеальная евангельская точка зрения в отношении милостыни та, что необходима готовность к совершенному отречению от своего имущества. Имеющий две одежды должен дать одну неимущему, поступая так же и в отношении пищи; высшая ценность принадлежит милостыне вдовы, пожертвовавшей все свое дневное пропитание и т. д. Если св. апостол пишет коринфянам: «не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тягость, но чтобы была равномерность. Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность» 709 , – то такое наставление делается понятным для нас, если мы вспомним, что апостол считал избытком: «имея пропитание и одежду, – говорит он, – будем довольны этим» 710 . И если коринфян св. апостол побуждает к милостыне советом соблюдать равномерность, то радуется полноте любви македонян, которые были доброхотны по силам и сверх сил 711 . Щедрость в христианской милостыне может иметь одну лишь границу: в удовлетворении нужды ближних. И как бесконечны нужда и горе людей, так не имеет границ и долг творить милостыню. Таким образом, совершенная любовь в деле милостыни выражается, прежде всего, в щедрости, в готовности всем пожертвовать ради ближнего, и в этом случае критерием ценности милостыни служит та мера самоотречения любви, какая проявляется в милостыне, что уже было отмечено нами раньше, и о чем так наглядно говорит евангельский рассказ о вдове с ее двумя лептами. |
| И когда вернулась [в Александрию], от скорби впала в горячку, и возвестили архиепископу, что она заболела. И придя к ней, он попросил рассказать, что с ней случилось. Она же сказала ему: «Лучше бы я не приходила сюда. Ибо сказала я старцу: «Поминай меня», а он сказал мне: «Молю Бога, чтобы изгладилась память о тебе из сердца моего», и вот я умираю от скорби». А архиепископ говорит ей: «Ты не знаешь, что ты женщина и что враг посредством женщин враждует на святых? Потому и сказал так старец: ибо о душе твоей он молится постоянно». И так исцелен был помысел ее, и она возвратилась [в Рим] с радостью. В Тарсе Киликийском был один мим, по имени Вавила. У него было две подружки, одну звали Комито, а другую Никоса, и жил он распутно, творя дела, достойные содействовавших ему бесов. И вот однажды вошел он в церковь и, по промыслу Божию, читалось тогда Евангелие, в котором было место, где говорилось: Покайтеся, приближибося Царствие Небесное 454 . Придя от этих слов в сокрушение, он начал со слезами укорять себя за свои деяния и, выйдя из церкви, тотчас зовет своих подружек и говорит им: «Вам известно, как жил я с вами в распутстве, и никогда не предпочитал одну другой. Теперь вам принадлежит то, что приобрел я для вас. Возьмите все мое имущество и разделите между собой. Ибо я с сегодняшнего дня отрекаюсь от мира и становлюсь монахом». Они же, словно едиными устами, отвечали ему со слезами: «Если уж в грехе и погибели мы были с тобой сообща, то теперь, когда ты хочешь сотворить такое богоугодное дело, ты оставишь нас и пойдешь один? Поистине, не оставляй нас, но будем едины с тобой и в добром!» И вот мим тотчас заперся в одной из башен города. Они же, продав все свое имущество и раздав деньги нищим, облеклись в подвижническую схиму и, сделав близ той башни келью, затворились там. Так и они, и Вавила весьма благоугодили Богу. Есть город Финикия Ливанская. В нем был мим по имени Гайан, и во время представления он хульно изображал Пресвятую Богородицу. И часто видел он во сне Госпожу Богородицу, говорящую ему: «Что худого сделала Я тебе, что при такой толпе народа позоришь Меня в представлениях?» А он, проснувшись, не только исправился, но еще более хулил Ее. |
| Как человек вступал в право собственности? Это очень важный вопрос. В Талмуде есть целый трактат, который называется «Кадушим» – «Святость». Что интересно: в этом трактате объединены две темы: тема сватовства и тема приобретения вещи. Как приобретали вещи? Например, вы хотите купить овцу. Вы приносите деньги, даете тому, который продает овцу, но вы еще не вступили в право собственника. Вы же не сказали, когда вы ее заберете. А может быть, вы передумаете? Будете требовать деньги назад. По Закону, человек должен был приподнять эту овцу и пронести некоторое время некоторое расстояние. Тогда он вступал в право собственности: он ее сам поднял, перенес, поставил. А то могло получиться – ты платишь деньги за овцу и уходишь, думая, что кто-то должен ее караулить. А она убежала! Ты возвращаешься: «Я же деньги заплатил! Где овца?» «А ты же ее бросил, это же твоя овца уже, не моя!» Этот закон помогает понять одну евангельскую притчу, которую рассказывает Господь наш Иисус Христос. Я ее зачитаю: «Но Он сказал им следующую притчу: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» ( Лк.15:3–7 ). Книга Руфь рассказывает нам об одной душе, которая была найдена Богом в полях моавитских. Это сама Руфь. В этом смысле гибель мужа Ноеминь, ее детей оправдана фактом, что эта великая нееврейская – но величайшая в глазах Бога – душа была обретена. И сподобится стать прабабкой царя Давида. Иисус Христос готов оставить девяносто девять овец. Девяносто девять овец – это те, которые в храмах. Мы сидим здесь на занятии, мы составляем это число. Те, которые сейчас служат, молятся, – это «девяносто девять овец». Но есть какая-то одна овца, есть какие-то души, которые еще не обратились к Богу. Бог имеет Свое намерение относительно них. Бог придет к ним. И приподнимет их из состояния духовной спячки. |
| Под именем пчел страны Ассирийской разумеются Ассирияне и Вавилоняне, которые под предводительством Навуходоносора опустошили всю Иудею. Второе подобие Ст. 20. В тот день обреет Господ бритвою, нанятою по ту сторону реки, царем Ассирийским, голову и волоса на ногах, и даже отнимет бороду. Под нанятою бритвою разумеется Навуходоносор, которого предка – Феглафелассара Ахаз на свою погибель подкупал против двух враждебных ему царей ( 2Пар.28, 20 ). Эта бритва обреет волосы на голове, ногах и бороде, т. е. совершенно опустошит, разорит все Иудейское царство. Под волосами головы можно разуметь царя и вельмож; под волосами ног – простой народ; под бородою – священников. Как голова без волос представляет безобразный вид: так и царство, лишившись царя, вельмож, священников, как бы обезображивается. Опустошение это началось Феглафелассаром при Ахазе, окончено Навуходоносором при Иехопии. 2) Следствия этих опустошений: а) оскудение людей (ст. 21. 22) и б) запустение земли (ст. 23–25) Ст. 21. И будет в тот день, кто будет содержат корову и двух овец, Ст. 22. По изобилию молока, которое оне дадут, будет есть масло; маслом и медом будут питаться все, оставшиеся в этой земле. Ст. 23. И будет в тот день на всяком месте, где росла тысяча виноградных лоз на тысячу серебренников, будет терновник и колючий, кустарник. Ст. 24. Со стрелами и луками будут ходит туда; ибо вся земля будет терновником и колючим кустарником. Ст. 25. И ни на одну из гор, которыя расчищались бороздниками, не пойдешь, боясь терновника и колючего кустарника; туда будут выгонят волов, – и мелкий скот будет топтать их. Бедственное состояние Иудейской земля, опустошенной Ассириянами, Пророк описывает трояким образом. В нервом виде изображается земля, лишенная жителей, в которой если кто от всеобщего поражения из многочисленных стад сохранит в живых одну корову и две овцы, то по обилию доставляемого молока будет есть масло или сливки (ст. 21). Для пояснения Пророк прибавляет: ибо масло и мед будет есть всякий, оставшийся на земле (ст. |
| § 2 Прежде всего спросим: что это за «мир», о котором столько говорят сегодня? Как ни странно, но при всем своем внимании к нему мы, кажется, упускаем из виду основную антиномию, заложенную в традиционно христианском понимании этого термина. Похоже, мы забыли, что в Новом Завете, да и во всем христианском Предании мир предстает как объект двух диаметрально противоположных отношений: подчеркнуто-выразительного приятия — да, и столь же выразительного отрицания — нет. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного... не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3:16, 17); но вместе с тем: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1Ин. 2:15). Текстов, подобных этим, можно привести ad libitum; в них — вся история Церкви с присущей ей полярностью утверждения «христианского мира» и попечения о нем, с одной стороны, и отрицания и отказа от него во имя «единого на потребу» — с другой. Итак, вопрос в том, ставит ли нас эта полярность перед простым выбором, иначе говоря — позволяет ли она выбрать одну из двух позиций — да или нет, исключив тем самым другую. Соблазн такой редукции всегда велик. Если в прежние времена существовала определенная традиция, видевшая в любом проявлении обращенности к миру признак измены и отступничества, то сегодня слышатся голоса, осуждающие любую форму выхода из мира (монашество, духовное созерцание и даже богослужение), как «неактуальную» и недостойную, и зовущие нас к безоговорочной капитуляции перед миром и его ценностями. Но в том-то и дело, что и Новый Завет, и христианское Предание не дозволяют нам ни выбора, ни редукции. Они одновременно и принимают, и отрицают мир, выдвигают да и нет как одну, а не две позиции, и парадокс этот неизбежно оказывается исходным пунктом христианского отношения к миру и любым формам его обновления. Но парадокс ли это? Не забываем ли мы, что основной предмет внимания в христианстве не мир, но Царство Божие и что противоречивое по видимости мироотношение оказывается и богословски, и экзистенциально согласованным, когда его объект — мир — соотносится с центральным для христианства понятием Царства Божия? Да и нет предстают в таком случае как два аспекта, одинаково существенные и необходимые, одного и того же отношения. Ибо, с одной стороны, мир, который Бог создал и сделал хорошим, открывается нам как «вещество» Царства Божия, которое призвано наполниться содержанием и преобразиться так, чтобы Бог стал в конце концов все во всем . |
| Соображая 3 Ц. VIII, 4 и 2Nap. V, 5 с 3 Ц. III 4 и 2Пар. 1, 3–5 582 , мы думаем, что слова: «понесли ковчег Господень и скинию собрания и все священные вещи... священники и левиты» (3 Ц. VIII, 4) должны означать не одну, а две процессии – одну с ковчегом завета из крепости Сиона, а другую из Гаваона с древней скинией и медным жертвенником и тем медным змием, который при царе Езекии был уничтожен, находясь в храме Соломоновом 583 . Мы основываем свои предположения о том, что из Гаваона были вынесены все священные предметы, на том, что значение Гаваона 584 совершенно уничтожается со дня освящения храма, и едва ли бы Соломон мог допустить, чтобы в царстве его создалось два пункта религиозного культа при ясных указаниях закона, что храм Богу (в Иерусалиме) должен быть единым святилищем страны 585 . Заметим притом, что временная скиния, построенная Давидом «на Сионе в граде Давидовом» (2 Ц. VI, 17; 1Nap. XV, 1 ), когда он туда перенес ковчег из Кириаф-иарима, не имела той святости, как скиния Моисеева с жертвенником для всесожжения, которая освящена была Самим Господом: «и покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию. И не мог Моисей войти в скинию собрания, потому – что осеняло ее облако и слава Господня наполняла скинию»... (Исход XL, 34– 35). Эта древняя ветхая скиния, переносимая несколько раз с места на место 586 , конечно не была оставлена в Гаваоне вместе с медным жертвенником, сделанным Веселеилом при Моисее ( 2Nap. I, 3 и 5), который имел кольца и шесты для перенесения его с места на место (Исх. XXVII, 1 – 8). По всему этому мы думаем, что надо предположить на основании слов 3 Ц. VIII, 4 и 2Nap. V, 5 два шествия. Одно из них несло ковчег из крепости Давида, другое должно было нести из Гаваона древнюю скинию и жертвенник курений и всесожжений и все священные предметы, которые там оставались. Мы думаем, что самая оговорка 3 Ц. II, 2, – что народ еще приносил жертвы на высотах, потому что не построен был храм, – служит доказательством, что с освящением храма всякая жертва, даже принесенная на высотах Гаваонских, становилась незаконною, ибо единое место поклонения Господу, где пребывало имя Его, отныне был храм на горе Мориа. Потому-то святилище Гаваонское и должно было быть совершенно упразднено. |
| С храмом исчезла последняя надежда иудеев. Они испустили при этом зрелище всеобщий, но издыхающий крик скорби и отчаяния. Десять тысяч было убито, а шесть тысяч жертв охвачены его пламенем. Весь город, полный умирающих от голода и трупов убиенных, представлял одну картину отчаянья, одну картину ужаса. Водопроводы и рвы (для стока воды), представляя последнее убежище, были заняты народом. Две тысячи умерших были здесь найдены, а многие вытаскиваемы силой и убиваемы. Римские воины предавали смерти всех без разбора и не прекращали убийств до тех пор, пока не почувствовали утомления и не пришли в изнеможение от самого дела разрушения. Но они вложили меч в ножны только для того, чтобы зажечь факел. Они подожгли город в различных местах. Пламя распространялось повсюду, и было только останавливаемо на мгновение ручьями крови в каждой улице. Иерусалим обратился в груды камней, а «гора храма в луг дубравный». На пространстве нескольких миль, неприятель и голод, грабежи и мор внутри, тройная, окружающая город стена, осаждаемая каждую минуту снаружи, погубили сто десять тысяч человеческих существ, хотя рассказ о каждом из них был бы трагедией. Соединялось ли здесь когда-либо столько бедствий? Могло ли какое-либо пророчество исполниться вернее и ужаснее? Вид собственного своего креста, когда Иисус Христос шествовал к Голгофе, не представлялся Ему яснее, и, казалось, трогал Его менее чем судьба Иерусалима. Как полон нежности и удручающей истины, сочувственный ответ страдальца, соболезновавшего воплям и плачу женщин, которые следовали за Ним, когда Он, обратившись к ним и смотря на город, которые иные из них, быть может, видели объятым пламенем и напитанным кровью, сказал: «дщери Иерусалимски! Не плачитеся о Мне, обаче себе плачите и чад ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы не родившие, и сосцы не питавшие. Тогда начнут говорить горам: «падите на нас, и холмам: покройте нас. Ибо если с зеленеющим деревом это делают; то с сухим что будет?» Никогда обманщик не обнаруживал такой чувствительности, и никогда человек не предсказывал событий, столь невероятных, столь изумительных и столь истинных в свидетельство божественного своего послания. |
|
|
