| Мы думаем, что деятельность его только тогда принесет настоящие плоды, когда высшим развитием просвещения сама наука станет в гармонию с нашею жизнью. Но для этого недостаточно сил одного писателя. Для этого нужно общее содействие всех людей мыслящих и неравнодушных к внутреннему достоинству человека вообще и к благосостоянию своего отечества в особенности. Впрочем, если и без видимого плода погибнет благонамеренная деятельность частного человека, то может ли совершенно без плода погибнуть дело, оживленное искреннею мыслью блага? Один не может ничего; но если не будет одного, как будет два? «Молитва Св. Ефрема Сирина» Молитва Св. Ефрема Сирина , Беседы на Св. Четыредесятницу. Харьков. В Универс. Тип. 1844 года. «На сон грядущий», соч. гр. В. А. Соллогуба НА СОН ГРЯДУЩИЙ, отрывки из вседневной жизни. Сочинение графа В. Л. Соллогуба. Издание второе. Часть 1. С.-Петербург. 1844 г. Издание книгопродавца А. Иванова . Повести г. Соллогуба можно бы, кажется, узнать без подписи, между всех других явлений нашей современной литературы, по двум качествам, которые всего реже встречаются в современной словесности, но которые, казалось бы, составляют необходимое условие всякого произведения, имеющего какое-нибудь притязание на художественное достоинство: это вкус и неподдельное чувство. Нельзя сказать, чтобы изящная литература наша была бедна произведениями: у нас выходит немало повестей и романов, но весьма мало таких, которые бы могли читаться. В повестях наших много действия, много сильных ощущений, выдуманных хладнокровно, даже много мыслей, набранных и перемешанных; но редко найдете вы чувства невыдуманные, мысль свою, проведенную сквозь сердце; еще реже понятие о художественном приличии и соразмерности. Первое, что сделал бы древний философ с нашими философами-романистами, вероятно, послал бы их жертвовать Грациям. Но г. Соллогуб составляет в этом отношении совершенно противоположность с большинством наших писателей. Повести его необыкновенно увлекательны, язык простой и верный, рассказ живой, чувства в самом деле чувствованные и потому невольно передающиеся читателю. Все это заставляет нас с нетерпением ожидать второго тома. Если же, – что вероятно, – эти повести дождутся третьего издания, то мы желали бы в них видеть только одно изменение, и то в заглавии. «На сон грядущий» не по-Русски. Есть молитвы на сон грядущим, которые, вероятно, подали повод к этому смешению звуков, не имеющему определенного значения. «О воспитании детей в духе христианского благочестия» |
| Наконец, взглянув строго, он спросил: — У тебя кто-то был до меня? От неожиданности я залилась краской. В голове пронеслись далекие образы моих школьных и студенческих «маленьких любовей», которые вряд ли могли хоть как-то относиться к вопросу. Но Андрей продолжал пристально, почти безжалостно смотреть: нечто серьезное и, по моим неопытным понятиям, страшное беспокоило его. Этого «нечто» у меня ни с одним мужчиной до замужества не было, но я уже настолько привыкла подчиняться чувствам и суждениям дорогого избранника, что зародилось сомнение: может, было? — Его зовут Макс. Ты бредила им всю прошлую ночь, — голос стал еще холоднее. — Расскажи все сама. Кто он? До сих пор встречаетесь? — Не знаю и не знала никакого Макса. У меня даже знакомых нет с таким именем. Что мне снилось, не помню, ведь это глупо… — Постарайся вспомнить, — оборвал меня муж. — Может, для тебя все глупо и неважно. Для меня — нет. Я женился, потому что хотел верного человека рядом. Верность — самое главное в браке. — Но у меня и в мыслях не было изменять тебе. С чего ты взял? Действительно, в моем окружении не было никакого Макса и, естественно, я не могла его любить, но в ту минуту впервые чувство вины, ставшее позже причиной тяжелых внутренних конфликтов, охватило меня. Бессмысленная, буйная ревность всего лишь за несколько лет нашей совместной жизни сумеет разрушить до основания не только мое доверие к мужу, но и мое личное доверие к самой себе. С той первой нашей ссоры Андрей часто и подолгу уходил в себя, сердился особенно после вечеров, проведенных в кругу друзей, когда ему казалось, что я уж слишком весело разговаривала с кем-то в компании, или были отвратительны мои улыбки, относящиеся к общим друзьям, случайным собеседникам и даже соседям. Слепая подозрительность мучила его, и, видя невыдуманные его страдания, я пыталась измениться. В свои восемнадцать думала, если поменяюсь — буду, например, менее общительной, начну лучше следить за домом, больше ухаживать, угождать, прислушиваться, ведь… «ты у меня — красавец, всем на зависть, к тому же талантливый, подающий надежды журналист»… — все наладится. Мне казалось, наше счастье или несчастье зависит от меня одной, и в них одна только моя вина или заслуга. |
| Отец Герман любил рассказывать невыдуманную эту историю братии за трапезой. С ним самим произошло почти то же самое, когда его, девятнадцатилетнего юнца, отец Адриан заставлял читать русскую классику. Отец Герман тянулся к «духовному», а отец Адриан неизменно сводил разговор к какому-нибудь герою или сюжету из Достоевского или Гончарова. Отец Серафим, общаясь с молодежью, оценил мудрый подход отца Адриана и афонского игумена. В статье «Формирование души» он подробно и четко изложил соответственные православные философские предпосылки: «Образованию молодежи в современной Америке катастрофически не хватает умения вырабатывать у учащихся отклик на лучшие произведения искусства, литературы, музыки. В результате молодежь воспитывается бессистемно, под влиянием телевидения, рок-музыки и прочей современной “культуры” (скорее, антикультуры). Ни родители, ни учителя не знают толком ни навыков христианской жизни, ни принципов христианского воспитания. И, как следствие, душа человека, вступающего во взрослую жизнь, являет собою пустыню, где нет и росточка того отношения к жизни, к людям, которое раньше полагалось непременным и очевидным. Мало сейчас молодых людей, способных четко выразить свои мысли и чувства, зрело оценить их. Многие даже не знают толком, что творится у них в душе. Жизнь искусственно поделена на “работу” (которой лишь немногие отдают свою душу, почти для всех работа – лишь способ заработать деньги), “развлечения” (в которых многие и видят смысл жизни), “религию” (которой отводится час или два в неделю) и все прочее. Нет целостности жизни – того, что объединяло бы все ее стороны. Люди, не находя удовлетворения в обыденном, уходят в мир собственных фантазий (пытаясь втиснуть туда и религию). Современная же культура вся характеризуется двумя критериями: любованием собой (до обожествления) и личным удобством. И то и другое губительно для самой мысли о духовной жизни. Вот в какой обстановке живет и с каким “культурным багажом” приходит к Православию современный человек. Многим удается выстоять, для некоторых же столкновение с истинной верой оборачивается трагедией. Изрядное же число людей так и остаются искалеченными или, по крайней мере, духовно недоразвитыми, потому что попросту не подготовлены к сему и не представляют требований, предъявляемых истинной духовной жизнью. |
| Отец Герман любил рассказывать невыдуманную эту историю братии за трапезой. С ним самим произошло почто то же самое, когда его, 19–летнего юнца, о. Адриан заставлял читать русскую классику. Отец Герман тянулся к «духовному», а о. Адриан неизменно сводил разговор к какому- нибудь герою или сюжету из Достоевского или Гончарова. Отец Серафим, общаясь с молодежью, оценил мудрый подход о. Адриана и афонского игумена. В статье «Образование души» он подробно и четко изложил соответственные православные философские предпосылки: «Образованию молодежи в современной Америке катастрофически не хватает умения вырабатывать у учащихся отклик на произведение искусства. Литературы, музыки. В результате молодежь воспитывается бессистемно, под влиянием телевидения, рок–музыки и прочей современной «культуры» (скорее, антикультуры). Ни родители, ни учителя не знают толком ни навыков христианской жизни, ни принципов христианского воспитания. И как следствие душа человека, вступающего во взрослую жизнь, являет собою пустыню, где нет и росточка того отношения к жизни, к людям, которое раньше полагалось непременным и очевидным. Мало сейчас молодых людей, способных четко выразить свои мысли и чувства, зрело оценить их. Многие даже не знают толком, что творится у них в душе. Жизнь искусственно поделена на «работу» (которой лишь немногие отдают свою душу, почти для всех работа — лишь способ заработать деньги), «развлечения» (в которых многие и видят смысл жизни), «религию» (которой отводится час или два в неделю) и всё прочее. Нет целостности жизни, того, что объединяло бы, все ее стороны. Люди, не находя удовлетворения в обыденном, уходят в мир фантазий (иногда самодельно–религиозных). Современная же культура вся характеризуется двумя критериями: любованием собой (до обожествления) и личным удобством. И то и другое губительно для мысли и духовной жизни. Вот в какой обстановке живет и с каким «культурным багажом» приходит к Православию современный человек. Некоторым удается выстоять, для некоторых же столкновение с истинной верой оборачивается трагедией. Большинство же так все дни свои и проживает, не ощутив полноты жизни и на раскрыв душу для духовности, потому что попросту не подготовлены и не представляют требований, предъявляемых истинной духовной жизнью. |
| Слова: трудно, труд, трудиться — однокоренные. Любой настоящий труд связан с трудностями, препятствиями. Но труд этот благодатный, и без труда, как известно, не вытащить даже «рыбку из пруда» тем более не улучшишь, не реконструируешь свою семейную жизнь. Ведь жить ничего не меняя, смирившись с тяжелой, гнетущей семейной обстановкой, тоже нелегко, и еще как. Как говорится: «Трудно жить ничего не делая, но мы не боимся трудностей». В одной православной книжке прочел невыдуманную и весьма поучительную историю одной женщины. Имя ее Вера. Этот почти исповедь православной христианки, которая не смогла сохранить брак и рассталась с мужем. Вера подробно рассказывает историю их с мужем знакомства (они были прихожанами одного храма) и жизни в браке. Она детально анализирует те ошибки, которые они с мужем допустили в совместной жизни и которые, впоследствии, привели семью к разводу. И Вера, и ее муж имели весьма необременительную работу, у них было очень много свободного времени, что приучило их к праздному образу жизни. Их лень, непривычка к труду, отразились и на их семейной жизни. Нежелание придти к супружескому единству, поиск беззаботного и безответственного жития, неумение носить бремена друг друга и привели к разводу. За несколько лет совместной жизни они не сумели придти к единомыслию и любви. Три года у них не было детей. И когда, наконец, должен был появиться долгожданный ребенок, муж не захотел ничего менять в своей привычной жизни, тем паче, что взаимная напряженность в отношениях супругов, видимо, достигла своего предела. Он ушел из семьи, бросив жену с еще неродившимся младенцем. Вот такая печальная история. Особенно поучителен конец этого небольшого рассказа. Прошло несколько лет после развода. Муж Веры исправно платил ей «алименты» и общался с ней и сыном. Бывшие супруги сохранили дружеские отношения, встречались, им всегда было о чем поговорить. Муж так и не создал новую семью и не раз спрашивал Веру: « Не воссоединиться ли им снова, ведь их брак был венчанным, почему бы им опять не зажить вместе?» |
| Тому, что лиса способна съесть больше всех из мелкой тарелки, но меньше всех — из глубокой; что те самые боги, которые запрещают вороне петь, даруют ей сыр… Все эти истины навечно выбиты на каждом камне, по которому ступает нога человека. Не имеет значения, придуманы они давно или только что; это алфавит человечества, который, как и многие формы примитивного искусства, предпочитает человеку любой живой символ. Эти древние как мир, вечно живые сказания все без исключения посвящены животным, равно как и наскальные рисунки, недавно обнаруженные в доисторических пещерах. Даже в самых своих примитивных историях человек всегда ощущал, что сам он — слишком таинственное существо для изображения. Но легенда, которую он творил в этих грубых рисунках, была всегда одной и той же. Независимо от того, начались ли басни с Эзопа или с Адама, независимо от того, отражают ли они немецкое средневековье, как Рейнеке–Лис , или французский Ренессанс, как басни Лафонтена, — смысл, в сущности, всегда одинаков: гордость превыше низости. Другой легенды, начертанной на скалах рукой человека, не сыскать вовек. Басни бывают самые разные, но мораль у всех басен одна. Потому что у всего сущего одна мораль. ПРИЯТЕЛЬ АЛЬ КАПОНЕ Случалось, что я потрясал устои нашего времени, отстаивая Частную Собственность, которая, по моему глубокому убеждению, подвергается губительному воздействию Частного Предпринимательства . В связи с этим парадоксом могу рассказать прелюбопытную историю, которая произошла со мной совсем недавно. Мне кажется, что эта невыдуманная история столь же забавна, сколь и поучительна. Как–то, выйдя из известного испанского порта, я оказался в районе приморской окраины. Языка я не знал, но в романских странах это вовсе не обязательно — вас поймут и так. Как это со мной бывало много раз, я тут же завернул в крохотное кафе, в котором никого не было, кроме грузного мужчины, сидящего ко мне спиной. Заметив меня, он вскочил со своего места с предупредительностью, не свойственной ни испанцам, ни англичанам. |
| Тюков сам пришел ко мне знакомиться еще в первую мою падчеварскую осень, когда, по-детски влюбленный в деревенскую усадьбу, я приносил из леса маленькие елочки и сосенки и рассаживал их вокруг дома. - Посадки одобряю, — сказал невысокий коренастый человек в пиджаке и сапогах, открыто улыбнулся беззубым ртом и протянул руку, — только сосна не приживется. Я недоуменно воззрился на широкое лицо, на котором отсутствовал нос. - Лесник я здешний, — пояснил он. — Во-он изба моя в Кубинской, видишь, крыша виднеется. Заходи чай пить. И снова я удивился, потому что всегда мне представлялось: лесник должен жить в избушке где-нибудь в лесу, а не посреди деревни. Я вообще тогда очень многому удивлялся и радовался, всем живо интересовался, со всеми охотно знакомился и не слушал пересудов деревенских старух, что Сашка Тюков-де страшный пьяница, ему и нос в пьяной драке отрубили и нечего мне с ним дружить. - Тюкоу, — произносил его фамилию на здешний лад дед Вася. Что еще я мог сказать о нем кроме того, что сосенки действительно не прижились, зато елочки подросли, а сам он стал героем моего рассказа, а затем и целой повести, из-за которой я теперь немного тревожился: а вдруг она нечаянно попала в Падчевары, ходит по домам и обсуждается своими невыдуманными персонажами. Ведь тот самый первый и давний мой рассказ о своей жизни Тюков случайно прочел и оттого относился ко мне странно: ему и приятно, и неуютно было оттого, что о нем пишут мелкими печатными буквами и читают самые разные люди. У нас были какие-то неловкие отношения. Я даже не знал, как к нему обращаться, и звал по имени, к здешнему “дядя Саша” так и не привыкнув. А величать его по имени-отчеству или просто по отчеству, как он меня, не мог. Однажды в один из рано наступавших декабрьских вечеров зимнего солнцестояния, когда, промокшие и продрогшие, мы вернулись с Тюковым из леса, где рубили деревья для бани, и в темной кухне уселись перед открытым огнем русской печи, он рассказал мне историю своего рождения, про свою мать, потерявшую на войне мужа, и про молодого деревенского парня с редким именем Адольф, который был его настоящим отцом, но очень долго сына не признавал. Настоящее тюковское отчество звучало для моего уха диковато, а звать иным не поворачивался язык. |
| – Сергей Александрович, вы, как я знаю из ваших интервью, читаете и молодых авторов, которые присылают вам свои тексты. Какую бы характеристику вы им дали? – Когда общаешься даже со старшеклассниками или студентами, обнаруживаешь, что каждый из них, по выражению Горького, мог бы написать гениальное произведение о самом себе. Но, к величайшему сожалению, они предпочитают писать всякую фантасмагорию. Пишут об инопланетных мирах, о каких-то роботах…. Это некий тренд. Но я хочу сказать простую вещь: мне кажется, что и в литературе, и в журналистике просторно, есть место новым талантливым людям. Эта дорога открыта. И если появится человек, способный написать реалистический яркий рассказ, и автор, и его текст, конечно, будут замечены. И я буду очень рад этому. Для меня всякий чужой талант – это не повод для зависти, это повод для радости. «Миссия писателя – заступаться за слабых и служить Отечеству» Сергей Шаргунов – А какой вы видите русскую литературу в будущем? – Движение в сторону реализма продолжается и одновременно есть и фантасмагория, и гротеск, что тоже неплохо; есть сатира от Юрия Полякова, есть такой постмодерн, замешанный при этом на народничестве и остром чувстве социального, как у Михаила Елизарова. И мне кажется, что как раз в сторону народничества и будет сдвигаться наша литература. Это вечная ее тема, большие вопросы. – То есть идет возрождение традиции В. Белова? – Буквальное воспроизведение деревенской прозы вряд ли получится, но внимание к человеческой личности, к людям из народа, как это было у Белова, Абрамова, Распутина и у многих других писателей, возродится. Нужно вернуться к рассказу об отдельном человеке – о рабочем, враче, военном, учителе Мне кажется, сейчас и в литературе, и в журналистике нужно вернуться к портретному жанру, к рассказу об отдельном человеке – о рабочем, военном, инженере, учителе, враче… Например, очерк, показывающий конкретных людей с их судьбами, болью и надеждами, всегда важен для меня и как для военкора. Именно такие тексты я привозил с войн – и из Южной Осетии, и с Донбасса. И у себя на сайте мы отдаем приоритет живым невыдуманным человеческим историям. Из этого потом может получаться сильная литература. |
| Отец Александр меня приметил. И потом как-то подходит и говорит: «Знаете, Алексей Петрович, я увидел, что вы — церковный человек. Нам так нужны алтарники, помогайте нам в алтаре». И я 38 лет проработал в алтаре. Как-то в разговоре с отцом Александром я рассказал некоторые эпизоды своей лагерной и не лагерной жизни. Он говорит: «Так это надо же записать!» Я говорю: «А кому это нужно?» — «Нам с вами не нужно, но пройдет время, когда это будет необходимо». Я говорю: «Батюшка, я все забыл». — «Вспомните». Потом он встал к престолу. Начиналась всенощная, а я встал около аналоя, слева. Он обернулся ко мне, положил руку мне на голову и держал ее так долго, что у меня мурашки по спине заходили. Он так держит-держит. Потом истово перекрестил и сказал: «Пишите, вы все вспомните». Через какое-то время у меня возникла необходимость писать. Не сразу. То есть я услышал эти слова, но необходимости они во мне не разбудили, а потом само по себе родилось. И я написал шесть повестей. Писал беспрерывно, писал без всяких черновиков — прямо на машинке. И она помогала так четко строить фразы. Когда ты пишешь черновик, то ты размазываешься, он тебя растягивает, все время поправляешь что то: ах вот это, ах вот это. А когда ты на машинке печатаешь, то это очень мобилизует — и тебя, и машинку. Вот так я начал с его благословения. А.П. Арцыбушев. Автопортрет Невыдуманные истории — Книга начинается с таких чудесных, детских, наполненных светом воспоминаний. А вторая часть книги — такая жесткая лагерная правда, но и там свет… — И в лагере были добрые люди. Почему я назвал свою книгу «Милосердия двери…»? Во-первых, в душе русского человека милосердие жило и живет, больше и сильней, чем в любой нации. Я Европу хорошо знаю. Но русский человек очень милосердный, очень сострадательный, очень соучастный к чужому горю. «Господи, у меня дети завшивели — дай мне мыло!» — вот отсюда я начинал понимать, где милосердие человеческое, где милосердие Божие. А потом я уже в своей жизни, на себе испытывал его. И поэтому, когда я начал писать, то мне совершенно было ясно, что мне нужно говорить о милосердии, которое прошло через меня, о людском милосердии и Божием милосердии. Вся книга построена на невыдуманных рассказах. Самое главное, что тут нет ничего преувеличенного… |
| У Евы и Адама родился третий сын, и ему было дано имя Сиф, то есть основание. Ева вновь утешалась его младенческой порой, учила сына добру, неумело и косноязыко рассказывала о Боге. Когда она поднималась на эту гору, то молилась пред Богом обо всей своей растущей семье, обо всем человеческом роде, которому суждено наполнить землю. Однажды, плача здесь среди прекрасных цветов, Ева вдруг почувствовала Приближение. Она закрыла в муке глаза, а когда открыла их, пред ней был Ангел. Он сказал ей: " Не плачь, Ева. Не все твои дочери будут рождать грешников. Среди них будет одна, и от нее родится Праведник. Грех не коснется Его. Та же, Которая станет Матерью Единственного Сына, по успении Своем, усыновит твоих детей. Она будет им матерью, способной давать в Боге лишь доброе. Ты же — прах, и не в твоей власти благое для детей твоих. Не плачь же, Ева! " Ангел исчез, но пока Ева смотрела Ему в глаза, ее мука, ее раскаяние, ее плач растворились в радости, подобной той, которую она знала в Эдеме. Ева пошла вниз, к своему дому. Навстречу ей выбежала маленькая дочка. Ева взяла ее на руки. Она посмотрела в ясные детские глаза и, прижав к себе дитя, пошла вперед — туда, где ее ждала жизнь. ...Я открыла глаза и взглянула в темное окно. Опять в моей голове пронесся ураган мыслей о праматери Еве. Опять в каком-то полусне мелькали предо мной чьи-то образы, слова, слезы. Не было на свете женщины, которую бы я жалела как Еву. Она первая пережила трагедию материнства, дав имя ей на века: плач, суета. В этом слове сосредоточен первоначальный материнский опыт, до боли подлинный, настоящий, невыдуманный. Думаете, это только про Еву? О нет! Дитя, пришедшее в мир, — это всегда суета и плач матери. И первой на земле осознала это именно Ева. Жаль мне ее, бедную. У Евы ведь не было матери, и ее никто не учил уходу за детьми. И опыта воспитательного у Евы не было совсем. Ни капельки не было! И все эта женщина решала в жизни сама: как унять плачущего ребенка, как его развеселить, как припугнуть, как выкормить, как на ноги поставить. А потом смотрела она на своих детей и видела, что же у нее, непутевой, в конце концов, получилось… В этиминуты некому было утешить Еву, сказав ей: " А ты, доченька, потерпи " . Эти единственно нужные в жизни слова может произнести только мать. Но ее у Евы не было… |
|
|
