| – Сталин. Муж. Кровавые, страшные легенды. За Серебряным бором вам покажут глинистый откос. Под ним, во всю длину оврага, – сплошная могила расстрелянных в первые годы «работы» ЧК-ГПУ. Здесь вы сможете услышать рассказы о недобитых, выбравшихся из-под тонкого слоя насыпанной глины, доползших до жилых домов и умерших у их порогов или снова пойманных и добитых. О спасшихся рассказов нет. Но в самой Москве на эти рассказы лишь махнут рукой. – Древняя история… Теперь на самой же Лубянке для трупов мясорубка установлена и печь для сжигания трупов. Впрочем, о печи сомнительно: иные говорят, что рубленой человечиной львов и тигров в зоопарке кормят. Не пропадать же добру! Утильсырье. А мясо дорого. Пусть это ложь, измышление, легенда… Но каков же век, их порождающий? Легенды красной социалистической Москвы многообразны. Их целые циклы. В различных вариантах рассказывают о скрытых в подвалах колбасных, где перерабатывается «частниками» мясо заманенных и зарезанных детей; о раскинувшейся по всем городам организации грабителей могил; о приютских детях, заразившихся сапом и перестрелянных, о строжайше засекреченных научных институтах, где женщины по воле и неволе сожительствуют «во имя науки» с обезьянами… Кошмарная фантазия Эдгара По, бредовые видения Гойя были не в силах создать подобных легенд. Легенды – вымыслы, но каждая из них неизбежно содержит породившее ее зерно правды. Но и это – не самое страшное в Красной Москве. Еще страшнее то, что эти легенды рассказываются там без гнева, без протеста духа… порой даже с улыбкой… Обессиленная, усталая, притупленная совесть молчит. Нет в Москве больше во Христе юродивых! С верхнего балкона бывшего дома Пашкова – Румянцевского музея широко открывается вся панорама Москвы. Сто с лишком лет назад Прусский король Фридрих-Вильгельм III поднялся туда с двумя сыновьями и там, став с ними на колени, земно поклонился Москве, сжегшей себя, но тем спасшей Европу. В лице ее – всей России. Кто теперь поклонится ей, жертвенно истекающей кровью во имя спасения мира? Поклонится ли? |
| Гляну я далёко – там озеро широко, Озеро широко, да белой рыбы много… И, почувствовав от этих слов счастливый и щемящий озноб, тихо, под шум спора, отпускает свой слабый и неверный голос на волю: Ах да озеро широко, ай да белой рыбы много-о. Дайте, подайте, ой да мне шел-ковый нево-о-д… Но Савоню никто не слушает. Несветский с насмешливым торжеством в голосе выкрикивает: – На леонардовских мадонн не только молиться, но и жениться на них хочется! – Но если хотите знать, образы Рублева превосходят да Винчи своим внутренним драматизмом… – Ерунда! – обрывает Гойю Несветский. – Ну дайте же мне сказать, – еще больше бледнеет Гойя Надцатый. – Вы постойте повнимательнее перед его досками, вглядитесь. Рублевские глаза будут потом преследовать вас годами. Итальянцам этого было не дано при всей их живописности. – Дак давайте споем, – снова просит Савоня и не получает ответа. Рита и Дима-большой, окутанные папиросным дымом, уже давно отключились от общего разговора. Дима, притянув к себе Риту за талию, что-то бубнит ей на ухо, мотает растрепавшимся тяжелым куделистым чубом перед ее очками. Та косит на него из-под очков близорукие хмельные глаза и, меланхолически усмехаясь Диминым нашептываниям, выпускает в сосновую хвою над головой колечки сигаретного дыма. Потом молча встает и, нетвердо переступая своими сохатиными ногами через валежины, удаляется к ельнику, что темнеет на задах сторожки. Через некоторое время, хватив залпом водки из чьего-то стакана и забрав с лавки Ритину болонью, Дима-большой уходит тоже, грузно хрустя сушняком. – Пойду дровец пособираю… – оборачивается он с усмешкой. – Давай ломай сухостой! – подмигивает Дима-маленький, разливая из бутылки. – Кончайте вы орать, о-охламоны! Шурок, давай дерябнем с тобой. Ну их всех к ч-черту! – Ну хорошо, – наседает Несветский. – Давай возьмем эту самую церквуху, которую нам сегодня показывали… Святого Лазаря, что ли? Называют ее уникальной древностью, то-сё… Но что в ней особенного? Ну скажи честно, что ты нашел в этом Лазаре? Да ничего! Какая-то баня с крестом… И потом, когда рубили этот убогий курник, уже давно стояли действительные шедевры. Возьми хотя бы храм святого Марка в Венеции. Или Петра и Павла в Риме, Софию в Константинополе… Да куда там! |
| – Так… – согласно кивает пробором Несветский. – А пошто раньше на нее никто не глядел? Парохода плывут, и все до единого мимо. Не замечают теих церквей, как ежели б их и вовсе нету. Вот скажи? Савоня сощуривается, пытается поймать и удержать на себе взгляд Несветского, но тот выжидательно молчит, барабанит пальцами по столешнице, и Савоня продолжает: – У меня на Спас-острове дружок есть давний, Мышев. Теперь по плотницкому при музее. Летом в сорок девятом годе заехал я к нему покурить да попроведывать. Глядь, и начальство вон оно из району. Справился тот начальник про колхозные дела, все свое спроворил и уезжать собрался. А церкви середь острова стоят, никак их не минешь… Повернул он на их поглядеть. Походил это он по погосту, подприщуривался. Мы с Машевым тоже недалече топчемся, што, мол, скажешь. Дак и што сказать, это теперь постройки обихожены да прибраны, ученые к ним приставлены, каждую досочку на учете содержут. А тади ограда была порушена, дурная травина из-под порога прет, скотина шастает. И говорит тот заезжий человек: разобрали бы вы, мужики, этот хлам. Завалится, дак и ушибет кого. Сколь под ним пашни занято, под погостом. Не то, говорит, хоть одни купола посбросайте. Савоня отрывает от рыбьей головы плавничок, тянет ко рту, но тут же откладывает: – А теперь вон оно как повернулось! Не успеет один пароход с гостями отчалить, вот тебе сразу оба-два, успевай только принимать да показывать. Што за причина? Должно, указание какое дадено – на церкви глядеть. Дима-большой откидывает голову в раскатистом хохоте. – Дак а чего? – растерянно мигает и тоже смеется Савоня. – А иконку теперь и не показывай на пристани. Это как набегут, как почнут отнимать друг у дружки! Каждый норовит себе ухватить. А то дак одно лето детишек привезли да с учителем. Посадили их на камушках, и давай они церквя каждый себе срисовывать. А учитель меж ними ходит и поглядывает. И так это все усердствуют. Уж, думаю, не из семинарии? Не к духовному ли званию обучают? – Это, папаша, хорошо, – учтиво поясняет Гойя Надцатый. – Народу надо знать себя, свое прошлое. |
| Закрыть Проповедь 15.08.2019 830 Сон разума рождает чудовищ Франсиско Гойя Как на телах святых почиет дух, Так на стихах печать и дар поэта... Бывает, перечитывая, вдруг Зажмуришься от внутреннего света. Не со страниц он льётся, с высоты, Куда не всем дано переместиться... Где души, словно ангелы, чисты, Где выделена каждому светлица. Я знаю, что такое благодать, И отблеск Света Божьего приемлю... Поэты начинают умирать, Когда свой дар закапывают в землю. На брачный пир открыты двери всем, Кто сохранил талант и приумножил... Но, в основном - растрата и размен, И жажда спекуляций словом - Божьим. Такая вот бенгальская «любофф», Что примет плебс за чистую монету. Невидимый снимается покров... И время, чада, пристрелить поэта. ) Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . Поделиться РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta |
| Карло Сарачени. Отдых на пути в Египет Кстати, поскольку тень играет в работах Сарачени очень большую роль, со временем он стал вдохновителем целого направления в живописи. Оно называется тенебризм, для него характерно преобладание тени над светом. В XVII веке тенебризм получил распространение в Испании и южной Италии (сейчас в галерее Толедо можно увидеть много работ в этом стиле). Преодолевать его начали только в XVIII-XIX веках Веласкес и Гойя. Выходит, два совершенно разных художника – итальянец-реалист и немец, представитель Северного ренессанса, оказали влияние на Сарачени. Нет ли противоречия в этих влияниях? Дело в том, что во времена Сарачени начался процесс соединения итальянского маньеризма и Северного ренессанса. Последний возник и долгое время существовал самостоятельно, отдельно от Итальянского возрождения. Яркими его представителями были братья Ван Эйки, Ханс Мемлинг, Стефан Лохнер, Альберт Дюрер... У Северного ренессанса был ярко выраженный религиозный акцент. Символизм, мистицизм – все это неотъемлемые его черты. Примеров можно привести очень много: от «Всадников Апокалипсиса» Дюрера до Гентского алтаря Ван Эйка. Итальянский же ренессанс, если говорить о его зрелом периоде, то есть, прежде всего, о да Винчи и Рафаэле, – это направление, для которого характерна антропоцентричность, то есть пристальное внимание к человеку, попытка раскрыть гармонию между духом, душой и телом, между человеком и его местом на земле, человеком и космосом. Но что происходит в конце XVI века? Серия религиозных войн приводит к тому, что в Голландии в 1587 году заключается Утрехтский мир, после которого страна становится протестантской. В XVI-XVII веках там начинается экономический расцвет, так называемый «золотой век» Голландии. Именно в этот момент в нидерландской живописи в тематическом плане происходит резкий крен в сторону – интерес перемещается с духовной тематики на жизнь обычного человека, во всех ее, подчас очень бытовых, проявлениях. Ян ван Эйк. Гентский алтарь. Фрагмент |
| Работа Г. для двора началась с подготовки картонов (1776-1792, в наст. время все - Прадо, Мадрид) для гобеленов королевской мануфактуры Санта-Барбара; эти картины на темы из народного быта исполнены радости жизни (напр., «Продавец посуды», 1779, парные «Майский праздник в долине Сан-Исидоро» и «Капелла Сан-Исидоро», 1778, все - Прадо), интенсивны по цвету и тонко нюансированы. По изобразительным и декоративным задачам картоны для ковров близки к панно Г., выполненным в 1887 г. для виллы Эль-Капричо в Аламеде мадридских покровителей художника герцога и герцогини Осуна. Живописная насыщенность ранних работ Г. перекликается с интересом художника к напряженной монохромности и использованию в композиции и фактуре контрастных сопоставлений; это проявилось в 1-й серии рисунков и офортов Г. (по произведениям Веласкеса, 1778), где он применил акватинту, позволявшую достичь тончайших живописных эффектов. «Богоматерь — Царица мучеников». Роспись купола ц. Нуэстра Сеньора дель Пилар. 1780–1781 гг. «Богоматерь — Царица мучеников». Роспись купола ц. Нуэстра Сеньора дель Пилар. 1780–1781 гг. Первые крупные работы, выполненные Г. для Церкви, связаны с заказом на эскизы фресок сарагосской ц. Нуэстра Сеньора дель Пилар (к 80-м гг. XVI в. увеличена из-за наплыва паломников на поклонение чудотворному яшмовому столпу, на к-ром Богородица явилась ап. Иакову Зеведееву). Г. было предложено расписать малый сев.-зап. купол церкви, поместив там композицию «Богоматерь - Царица мучеников». Первые 2 эскиза Г. были отклонены решением капитула из-за их композиционной смелости, что было воспринято художником как оскорбление и принудило его оставить фрески (1780-1781) незаконченными. Вскоре Г. выполнил ряд композиций на религ. сюжеты: «Святое Семейство» (1785), «Смерть св. Иосифа», «Молитва св. Лутгарды», «Св. Бернард Клервоский и св. Роберт Молезмский» (все - 1783) - для церкви мон-ря Санта-Ана в Вальядолиде и др. Портреты Г. 90-х гг. XVIII в. (Г. М. Ховельяноса-и-Рамиреса, Л. Моратина и др.) передают чувство одиночества и уязвимость человека. Душевный разлад, болезнь, приведшая к глухоте, усугублялись для Г. сознанием общественного кризиса и атмосферой, царящей в стране: на престол Испании в это время взошел Карл IV, к-рый разделял правление с супругой Марией Луизой и их фаворитом доном Мануэлем Годоем, за Пиринеями началась война, сделавшая насилие и страх обыденными явлениями жизни. Среди произведений Г. этих лет, сатирически или иносказательно касающихся человеческой греховности, несчастий, страхов перед неведомым, соблазнов зла и безумств жизни,- серия фантасмагорий «Капричос» (80 офортов с комментариями, 1799), к работе над к-рой он приступил после монументальной росписи ц. Санта-Куэва в Кадисе (1791-1797). |
| У нее хорошее университетское образование, она из нашего цеха и очень окрепла в последние годы, но понимаете, в чем дело… Зельфира сейчас в какой-то мере повторяет наш путь. Что она делает? Проводит монографические выставки художников, которые любимы в первую очередь народом. Серов, Айвазовский… — Но потом же был Ватикан. Это поляна Пушкинского музея, насколько понимаю. — Вот смотрите: в нашей стране всю жизнь было негласное разделение: Эрмитаж и ГМИИ — Третьяковка и Русский музей. Тут — мировое искусство, там — отечественное. Первыми, кто начал это правило нарушать, были мы. В 1972 году Пушкинский музей провел выставку портрета. Тогда я, одержимая мыслью, что наше искусство недостаточно ценится за рубежом, решила его продвигать. Никогда не забуду реакцию Тани Назаренко, Левы Кербеля, увидевших рядом «Девочку с персиками» Серова и картину Ренуара со схожим сюжетом, портреты Гойя и Аргунова. Никто не допускал, что их можно сравнивать! Дима Жилинский подошел и сказал: «Ирина Александровна, не боитесь, что мы проигрываем на этом фоне?» Я ответила, что нет, не боюсь, наоборот — хочу показать два пути развития. По тому же принципу мы сделали выставки пейзажа, натюрморта, где вперемежку вывешивались полотна русских и западных художников. Затем были «Москва — Париж» и «Москва — Берлин», о которых уже вспоминала. Задача была показать, что мы такие же европейцы и участвуем в общем движении… Поэтому Трегулову никак нельзя назвать нарушительницей концессии. При этом не считаю правильным, что они сделали выставку из музеев Ватикана. Дело не в ревности. Вопрос в другом. Чтобы организовать и на уровне провести такой серьезный проект, должны быть специалисты соответствующего уровня. А в Третьяковке их нет. Ватикан — не их тема. Там ведь и Мелоццо да Форли, и Караваджо… Понимаете, мало развесить шедевры по стенам, надо знать, что именно ты хочешь сказать. — Но народ же ломился, билеты размели. — На что ломится народ — это совсем другая проблема. К нам огромные очереди стояли на восемь картин Рафаэля, хотя то, что мы показали, нельзя назвать выставкой. Случайная подборка, которую наш коллектив даже не готовил. |
| – Где вы здесь бываете? – Мне без разницы – просто выйти на свежий воздух в солнечную погоду, покататься по улице, улыбнуться незнакомому прохожему – мне этого достаточно, чтобы ощутить счастье. Мне не надо никаких развлекательных мероприятий, событий, ничего не надо – просто выйти на улицу погулять. Но я не ношу розовые очки, я все прекрасно понимаю, я вижу и злые, и хмурые, и недовольные лица. Просто с этим хочется что-то делать. Вот вчера мы с Леной вышли раздавать незнакомым людям цветочки. Отклики были очень-очень разные, потому что в людях есть и суеверие, и недоверчивость. Фото: Instagram Например, когда к тебе подходит кто-то на инвалидной коляске, ожидание обычно такое, что он попросит милостыню. Поэтому человек в самом начале теряется, хочет махнуть рукой и отойти подальше или просто руку сует в сумочку, чтобы дать мелочь. Когда же становится понятно, что ты просто подошел, чтобы подарить цветок, то кто-то очень мило и доброжелательно улыбается, у кого-то недоумение. На одной лавочке сидели три бабулечки. Мы решили им по одному цветочку подарить. Две бабулечки были очень доброжелательны и улыбчивы, а третья даже не повернула голову в нашу сторону. Когда она поняла, что мы просто дарим цветы, она сухо и громко сказала: «Мне не надо». Я понимаю, что это не потому, что она злая, а потому, что она в сети суеверия, что если сконтактировать с человеком на инвалидной коляске, физическое уродство может передаться тебе или твоим детям, внукам. «33 палитры Врежа Киракосяна» – Каких художников любите больше всего? – В разные периоды жизни разные художники нравились. Наверное, бессменным остается только Леонардо да Винчи. В один тяжелый период моей жизни мне нравился испанский художник Франциско Гойя. Не хочу вспоминать то время… А в последнее время я очень полюбил импрессионизм, он мне все больше и больше сейчас подходит по духу. Фото: Facebook/Вреж Киракосян – Выставки часто бывают? – Четыре года подряд у меня проходят выставки в Москве. Была персональная выставка в музее имени Вернадского, Армянском храмовом комплексе, в музее Островского на Тверской. |
| Но и это еще не страшно. И это – картон. В лучшем случае – Гойя… Тоже щенок был бутафорский, несмышленыш… А вот, когда вернулся к нам Отен и стал «оправдания» слушать, а у самого в кармане зубы тельновские лежат… Вот это страшно! Ведь не ханжил он ни секунды, а, действительно, понимаешь, действительно чувствовал Дамаскина и в высь духом своим возносился превыше всех нас! С зубами-то в кармане!.. Ведь такие, как он, за Петром-Пустынником ко Гробу Христову шли, за Савонаролой – в огонь, за Зосимой – в пустыню Полуночную, с Аввакумом – на дыбу, на колесо… и на колесе ирмосы пели… А у него – зубы в кармане! Нет, брат, чтобы этот узел распутать, дюжину Достоевских надо! Одному не совладать. Федор, блаженный эпилептик, что видел? Нуль с хвостом. «Кедрилу-обжору»! Эко дело – Раскольникова написать! Что он, Раскольников?! Дерьмо с брусникой… Кисель с миндальным молочком. Раскроил мальчишка череп старушонке ради дурацкого эксперимента и раскис! Даже и деньги позабыл поискать… Грош цена такому преступлению. Это шалость, игра в грех, а не сам грех. Вот если бы он медленно, методично, с оглядкой все комоды у нее пересмотрел, нашел бы заветную укладку, просчитал бы деньги раз, другой, третий, на свет кредитки проверил… а оттуда прямо ко всенощной и молился бы от души, умилялся бы, духом бы, как Отен, возносился, из старухиных денег за рупь свечку бы поставил… Богородице… Вот когда бы я испугался. – Ты, наверное, скоро с ума сойдешь, Глубоковский! – Я? Ни в жисть, как Алешка Чекмаза говорит. Думаешь, я в глубине переживаю всё это? Нет, брат. Это у меня репортаж. В книжечку памяти записываю, анекдотики царства советского Антихристова собираю. Еще хочешь? Могу. У меня их хватит. С «изюминкой» рассказец, со сдобой, с перчиком. Слушай! В Тамбове присудили к шлепке двух бандитов-мокрятников. Правильно присудили. У каждого человек по двадцать на душе. Тюрьма, конечно, переполнена: все камеры мужичьем набиты – повстанцев дочищали. И в смертной камере два старика сидят. Убрать их некуда, да и стоит ли на одну-то ночь! Сунули и бандитов туда же. Вот и решили бандиты последнюю ночку отгулять, с жизнью проститься. Но как? Водки не достанешь. Одно осталось: припугнули стариков и да и усладились их прелестями по тюремному способу… Ловко? Федор-то Михайлович эту «последнюю ночь приговоренного» из сердца своего калеными клещами рвал. А выходит-то все его муки ни к чему. Дело совсем просто стало. Ошибся маленько провидец наш великий. |
| Дон Кихот Сервантеса стал символом благородства, бескорыстной доброты и верности, а Санчо Панса — здравого смысла и благоразумия. Сам же Сервантес оказался, если это возможно, более верным своему герою, чем тот своей Дульцинее. Сидя в тюрьме, он в ревнивой ярости, вызванной жуликом, незаконно выпустившим вторую часть приключений Дон Кихота и оскорбившим самые чистые и искренние отношения между автором и его Детищем, пишет собственную вторую половину романа, убивая в финале своего героя, дабы уже никто не смог посягнуть на святую память Рыцаря Печального Образа. Гойя один на один противостоит жестокой анемии королевской власти и восстает против инквизиции. Его жуткие «Каприччос» становятся воплощением темных сил, бросающих его от яростной ненависти к животному ужасу, от ядовитого презрения к почти донкихотской схватке с безумием и мракобесием. Удивительна и поучительна судьба гения в системе человеческого познания. Эти избранные Богом страдальцы, обреченные разрушать во имя движения и переустройства, находятся в противоречивом состоянии неустойчивого равновесия между стремлением к счастью и уверенностью, что оно как воплотимая реальность или состояние попросту не существует. Ибо счастье — понятие абстрактное, нравственное. А счастье реальное, счастливое счастье, заключается, как известно, в стремлении к тому счастью, которое для человека не может не быть абсолютным. Жаждется, как абсолютное. Допустим, однако, что счастье достигнуто людьми — счастье как проявление совершенной человеческой свободы воли в самом широком смысле. И в ту же секунду личность рушится. Человек становится одиноким как Вельзевул. Связь между общественными людьми обрезается, как пуповина новорожденного. И, следовательно, разрушается общество. Предметы разлетаются в пространстве, лишенные силы земного притяжения. Конечно, найдется, кто скажет, что общество и должно быть разрушено, чтобы на обломках его создать нечто совершенно новое и справедливое… Не знаю, я не разрушитель. Вряд ли можно назвать счастьем положенный в карман благоприобретенный идеал. Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля!» Ведь стоит только приглядеться внимательно к шедеврам, проникнуть в их укрепляющую и таинственную силу, чтобы стал ясен их лукавый и одновременно святой смысл. Они, как иероглифы катастрофической опасности, стоят на пути человеческого прогресса. Они гласят: «Опасно! Сюда не ходить!» |
|
|
