| Разговор шел всякий. Сергей Петрович говорил крепко и метко, — хотелось ли ему показать товар лицом и весь свой, виды, виданные им за свою деятельную жизнь, представить, или просто на сегодня в делах его удача выпала, и был он в ударе. От хозяйства и всяких хозяйственных дел разговор перешел к политике и народу. Сталкивался Сергей Петрович и не с одним десятком, и, надо полагать, слов не бросал на ветер. Как блюдце с горячим чаем, таким вкусным после жаркого дня, подносил Сергей Петрович и народную мудрость: а и умный он человек, и умственный. Тот, кто украл, — так выходило, — несчастный, а тот, у кого украли — дурак, все дармоеды, и только поп, нищий да странник — настоящие. В трех словах укладывал Сергей Петрович суть всю и затем, развивая мысль свою, примерами поддваивал, словно проконопачивал крепкий сруб. — Украл ты, вор ты пропащий, а запрячут тебя в кутузку, и ты уж несчастный, и уж пальцем тебя нельзя тронуть, а баранок и калачей тебе надо, жалеть тебя надо, негодяя, а тот, у кого украли, купец обкраденный, дурак, и, конечно, дурак: чего зевал, чего дал над собой мудрить всякому, эка, карман подставил, сущий дурак… Поп, батюшка наш, как ты ни верти, и пускай он и такой и сякой и пьянчужка и что хочешь, а без него нельзя, без него ни начала, ни конца нет, вся жизнь с ним, за его глазом: и окрестит, и повенчает, и похоронит. Без попа невозможно. И без нищего никакой жизни нет: нищая братия — обязательно, надо же человеку и о душе подумать. И страннику место есть, в слове Божьем о страннике сказано, и странник для души. Так? А по правде вам сказать, — Сергей Петрович хлебнул горяченького, облизнул усы, — по-настоящему-то, настоящих-то и нет никого, все дармоеды. И тут малость перегнул Сергей Петрович, сам на себя поклёп возвел! Мне припомнилось, когда шли мы с вокзала, около будки сидел нищий безрукий — одной руки совсем нет, а другая култышка, мы остановились, Сергей Петрович вытащил три копейки, мельче не оказалось, а положил он для души семитку дать, и говорит: «Копеечку сдачи?» — да чтобы долго не мешкать, сам в жилетку к нему и запустил пальцы, пошарил, вынул копеечку и мы пошли, и я видел, какое умиление и покой душевный сияли на лице его! Нет, перегнул малость Сергей Петрович, нищих-то он признавал за настоящих, о душе помнил, и, думаю, я, случись с ним грех какой — Сергей Петрович все в гору идет, с лесом дела растут, мало ли грех какой! — так он в духовной тысячу какую на колокол запишет, чтобы вызвонить свою душу из ада. |
| Кожинов напомнил: «В марте, когда наши совершали налет по иранским объектам в Сирии, сирийцы выпустили 170 ракет ПВО. Это не укладывается ни в какие каноны ведения боевых действий». «Плюс им нужно отстреляться, чтобы показать контроль над своим воздушным пространством. Но это смешно, так как стрелять 40 минут «в белый свет как в копеечку», это, во-первых, просто так расходовать боезапас; во-вторых, у них не было никакой процедуры распознавания. Видимо, на радары никто внимания не обращал. Ну как можно спутать F-16 c Ил-20? - задается вопросом Кожинов. - Таким образом, либо сирийские пэвэошники абсолютно непрофессиональны, либо кто-то отдал неправильный приказ». Аргументы против Израиля Однако российские эксперты считают, что в Израиле сильно недооценивают уровень подготовки сирийских зенитчиков. «Стрельба в белый свет как в копеечку? Такого просто не может быть! Это же не ружье и не автомат, - возражает в интервью газете ВЗГЛЯД бывший замглавкома ВВС России Айтеч Бижев. - Без радиолокационного захвата цели головкой самонаведения (ГСН) ракета просто не полетит». Локатор подсвета цели обнаруживает цель, ГСН захватывает ее, сопровождает, и когда цель находится в зоне пуска или зоне поражения, тогда в действие вступает противоракета ЗРК. «Сирийские расчеты ПВО подготовлены на уровне российских. Это грамотные опытные специалисты», - подчеркивает Бижев. «Если говорить о ЗРК С-200, то его обслуживание, сопровождение целей требует от военнослужащих высокой квалификации. Поэтому те, кто сидел в расчете, в любом случае не дилетанты», - подтвердил газете ВЗГЛЯД руководитель отдела исследований ближневосточных конфликтов Института инновационного развития Антон Мардасов. Российскую и израильскую версии живо обсуждают и в профильных чатах. Один из блогеров, который представился офицером ВВС в отставке, вспоминает на форуме «Морская авиация есть и будет!» , что и в советское время израильские ВВС применяли тактику прикрытия за самолетами противника. Иначе говоря, если обвинения Минобороны верны, налицо привычная и отработанная манера работы израильских истребителей. |
| — Ох, устала! Это кто же такой у вас? — Это я-то? — отвечает гость, посмеиваясь, — что ж, Марья Максимовна, неужто нас не признали? Третьего-то года по опенки в лес всё собирались вместе с вами сходить. — Ох, уж ты, знаю тебя, надсмешник. Помню тебя, вот только назвать как тебя не припомню, кто ты таков, я помню. Ох, устала я чтой-то. — Да что ж вы, Марья Максимовна, старушка почтенная, не растете нимало, вот что я тебя спросить хотел, — шутит гость. — И, ну тебя, — смеется бабушка, видимо, впрочем, довольная. — Я, Марья Максимовна, человек добрый. — А с добрым и поговорить любопытно. Ох, всё-то я задыхаюсь, мать. Пальтецо-то Сереженьке видно уж состроили? Она указывает на племянника. Племянник, бутузоватый и здоровый паренек, улыбается во весь рот и надвигается ближе; на нем новенькое серое пальтецо, и он еще не может равнодушно надевать его. Равнодушие придет разве только еще через неделю, а теперь он поминутно смотрит себе на обшлага, на лацканы и вообще на всего себя в зеркало и чувствует к себе особенное уважение. — Да ты поди, повернись, — стрекочет жена цирюльника. — Смотри-ка, Максимовна, какое построили; ведь шесть рублей как одна копеечка, дешевле, говорят нам у Прохорыча, теперь и начинать не стоит, сами, говорят, потом слезьми заплачете, а уж эдакому износу нет. Вишь материя-то! Да ты повернись! Подкладка-то какая, крепость- то, крепость-то, да ты повернись! Так-то вот и уходят денежки, Максимовна, умылась наша копеечка. — Ах, мать, уж так теперь дорого стало на свете, что и ни с чем не совместно, лучше б и не говорила ты мне расстроивала меня, — с чувством замечает Максимовна, а всё еще дух не может перевести. — Ну, да и довольно, — замечает хозяин, — закусить бы надо. Что это ты, должно быть, уж очень, вижу я это, приустала, Марья Максимовна? — Ох, умник, устала, денек-то теплый, солнышко; дай, думаю, их проведаю… что лежать-то. Ох! А дорогой барыньку встретила, молодую, башмачки деткам купила: «Что это ты, старушка, говорит, устала? на-ка тебе пятачок: купи себе булочку..» А я, знаешь, и взяла пятачок-то… |
| У о. Иоасафа были и еще добрые качества. Он очень добросовестно и правдиво относился к своему служебному долгу. Ну, прямо, готов был душу отдать, все свои силы, все, все. И понимал свое послушание, как порученное ему Самим Богом. Каждую бумажку, каждую копеечку, каждую кнопочку он хранил и берег как Божие и народное добро. Бывало, сидит целыми ночами, составляя какой-либо отчет, или расписание, или рапорт начальству. Сам худенький, бледненький, слабенький. Он показывал удивительную силу духа и любви во всех делах, касающихся его послушания. Вспоминаю, как он ходил к о. наместнику с недельным отчетом. Наместник жил наверху. И вот он, собранный, аккуратный, сосредоточенный, с крестом на груди и в камилавке, с папкой под мышкой сидел на диване около закрытой двери келии наместника. Жалко было на него смотреть. Дело в том, что наместник, как начальник, всегда на него почему-то кричал, и кричал сильно, подчас просто обижал старца резкими словами, обидными выражениями, всякими придирками, и нужными, и ненужными, и толковыми, и бестолковыми. Всегда старец на этих приемах с отчетом терялся. Он пытался что-либо возражать или оправдываться. Он видел, что совсем не по делу его обвиняют и оскорбляют. Но это плохо у него получалось. Защитить себя он никак не умел. Ну просто не мастер был заниматься самозащитой... И вот батюшка сидел снова у закрытых дверей своего начальника. Прекрасно знал, что его снова ожидает «баня». Поэтому он сидел как мученик, приговоренный к истязанию. Да притом, незаслуженное истязание, а ведь он был архимандрит. И вот, после таких унижений, он никогда не расстраивался. Тем более, не оставлял своего дела, не терял работоспособности. Возвращаясь снова в свою келию, он, как ни в чем не бывало, снова в простоте сердца брался за свое послушание, даже с большим усердием. Как будто он получил поощрение, или награду, а не оскорбление, или унижение (...) Вот он бежит, бежит по двору монастырскому, ссутулившись, с папкой под мышкой. Особенно это можно было замечать перед каким-нибудь праздником большим. В это время он обычно раздавал братии как казначей так называемые «кормовые». – Это небольшая сумма денег, которые выдавались братии к празднику на всякие принадлежности: на мыло, зубной порошок и прочее. Как-то особенно таинственно, с большим секретом, старец подойдет к брату и шепчет ему на ухо, а потом и выдает ему положенное. Всегда чувствовалась его особенная любовь к братии Лавры, да и ко всем людям. Любил он нищих. Когда ему приходилось подать какому-либо несчастному или больному копеечку, он прямо как дитя радовался. При этом делал такой суровый вид, так страшно хмурился, тем самым показывая, чтобы проситель молчал, никому об этом деле не разглагольствовал. Любил старец Иоасаф подать милостыню. И очень даже не любил славы человеческой. |
| Кроме сего для надлежащей точности по вопросу об употреблении марок при выдаче метрических свидетельств священники необходимо должны иметь в виду следующие частнейшие правила, утвержденные г. министром финансов 16 апреля 1877 г. и объявленные циркулярно по духовному ведомству указом Св. Синода 23–30 Сентября того же года: 1) Что метрические выписки, выдаваемые причтом детям, поступающим в учебные заведения всех ведомств, и справки из исповедных ведомостей о летах лиц, записанных в эти росписи, подлежат оплате 60-копеечным гербовым сбором, за исключением лишь тех из означенных справок, которые выдаются по делам об отбывании воинской повинности, и потому изъяты от гербового сбора на основании § 2 ст. 45 Уст. о гербов. сборе; и 2) Что если по принятым по духовному ведомству правилам дозволяется писать на одном листе нужные для брачующихся лиц сведения: а) о рождении; б) о вероисповедании; в) о бытии у исповеди и св. причастия, и г) о беспрепятственности к совершению брака со стороны причта и родителей брачующихся лиц и т. п., то все таковые сведения могут быть писаны на одном листе 60-копеечной гербовой бумаге или на одном же листе простой бумаги – с наклейкой на оной 60-копеечной гербовой марки (Ук.Св.Синод. 1877 г. 23–30 Сент. § 1,6). Должностные лица виновные в выдаче бумаг, вовсе неоплаченных гербовым сбором или не вполне им оплаченных, обязаны: 1) возместить причиненный казне таковыми упущениями убыток; и 2) сверх того подвергаются в первый раз замечанию, по второй строгому замечанию, в третий выговору, а в четвертый удалению от должности (Уст. о герб. сборе гл. VII, 105). При этом марки, наклеиваемые на требуемой бумаге, должны быть всякий раз подвергаемы, так называемому, погашению, которое обыкновенно производится следующим образом: священник подписавший метрическую выписку, или один из рукоприкладчиков или переписчиков, означает на нижней части каждой наклеенной марки время написания документа, на коем она наклеена, т. е. год, месяц и число. При сем на волю подающих бумаги или документы предоставляется приписывать на марках свое имя и фамилию, а также род бумаги или документа; только в подписи не должно быть допускаемо никаких помарок, перечеркивания и приписок. (Уст. о герб. сбор., гл. V, 86). А для памяти священники должны отмечать о выдаваемых метрических свидетельствах о рождении в самой же метрической книге, в известной графе – «рукоприкладство свидетелей записи по желанию», – или в другом подходящем месте. |
| Не сотвори себе кумира Уплетаю копеечный беляш, запивая его самым жалким, дешёвым пивом. В это время передо мной нищий человек, если это создание вообще можно называть человеком, берёт деликатесы, которые я позволяю себе только по праздникам. Меня это просто взбесило. Перестаю жевать и спрашиваю: — У тебя чего, мужик, день рождения сегодня, что ли? 7 июля, 2011 Уплетаю копеечный беляш, запивая его самым жалким, дешёвым пивом. В это время передо мной нищий человек, если это создание вообще можно называть человеком, берёт деликатесы, которые я позволяю себе только по праздникам. Меня это просто взбесило. Перестаю жевать и спрашиваю: — У тебя чего, мужик, день рождения сегодня, что ли? Не сотвори себе кумира «Не сотвори себе кумира»… Когда-то в Москве, поступая в богословский институт, я писал вступительное сочинение на эту тему. И, кстати, заработал пятёрку. Правда, вместо сочинения у меня получилось что-то похожее на социологическое исследование, но, наверно, экзаменаторы этого от нас и добивались. Начало девяностых — благодатное время для подобных исследований, изобилующее яркими и даже кричащими примерами человеческих трагедий. Время, когда каждый был оставлен всеми на произвол судьбы и выживал сам, как мог. Хаос из множества никому ненужных, невостребованных людей, всё ещё не оставляющих надежду, что кто-то непременно о них позаботится. Ведь совсем недавно мы жили по другим законам, и разум отказывался верить в реальность происходящего с нами. А кто-то, понимая, что спасение утопающих есть дело рук самих утопающих, переставал надеяться на «доброго дядю» и на свой страх и риск пускался в самостоятельное плавание. Мы вспоминали это время в нашей трапезной воскресным летним днём после литургии. Лето в тот год было особо жарким, уже два месяца как не было дождей. Вокруг горели леса, и удушливый дым от тлеющих торфяников заволакивал Москву. Мой друг отец Виктор, в те дни, навещая нас, всякий раз с собой привозил пятилитровую канистру с сухим виноградным вином. Здорово оно нас тогда выручало. |
| В комнате стоят кровати, привинченные к полу. На них сидят и лежат люди в синих больничных халатах и по-старинному в колпаках. Это – сумасшедшие. Всех их здесь пять человек. Только один благородного звания, остальные же все мещане. Первый от двери, высокий, худощавый мещанин с рыжими, блестящими усами и с заплаканными глазами, сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. День и ночь он грустит, покачивая головой, вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и пьет он машинально, когда дают. Судя по мучительному, бьющему кашлю, худобе и румянцу на щеках, у него начинается чахотка. За ним следует маленький, живой, очень подвижной старик с острою бородкой и с черными, кудрявыми, как у негра, волосами. Днем он прогуливается по палате от окна к окну или сидит на своей постели, поджав по-турецки ноги, и неугомонно, как снегирь, насвистывает, тихо поет и хихикает. Детскую веселость и живой характер проявляет он и ночью, когда встает за тем, чтобы помолиться Богу, то есть постучать себя кулаками по груди и поковырять пальцем в дверях. Это жид Мойсейка, дурачок, помешавшийся лет двадцать назад, когда у него сгорела шапочная мастерская. Из всех обитателей палаты 6 только ему одному позволяется выходить из флигеля и даже из больничного двора на улицу. Такой привилегией он пользуется издавна, вероятно, как больничный старожил и как тихий, безвредный дурачок, городской шут, которого давно уже привыкли видеть на улицах, окруженным Мальчишками и собаками. В халатишке, в смешном колпаке и в туфлях, иногда босиком и даже без панталон, он ходит по улицам, останавливаясь у ворот и лавочек, и просит копеечку. В одном месте дадут ему квасу, в другом – хлеба, в третьем – копеечку, так что возвращается он во флигель обыкновенно сытым и богатым. Всё, что он приносит с собой, отбирает у него Никита в свою пользу. Делает это солдат грубо, с сердцем, выворачивая карманы и призывая Бога в свидетели, что он никогда уже больше не станет пускать жида на улицу и что беспорядки для него хуже всего на свете. |
| Честно скажу: ведь это все нам не нужно, это у нас не коммерческий проект. У нас процентов 30-40 содержатся бесплатно, а те, кто могут заплатить, — платят благотворительный взнос, в котором посчитано копеечку в копеечку то, что тратится на них. Мы этим занимаемся только потому, что бросить уже не можем, потому что столько насмотрелись горя, потому что нам просто скажут: что же вы взялись, а теперь бросаете. А так это нам зачем сдалось? Это не коммерческий проект, туда деньги только вкладываются. Мне есть, чем заниматься. Евгению Ройзману — тем более: он историк, коллекционер, открыл музей Невьянской иконы. Он пишет научные труды по истории, об иконах, о картинах. Мы начали с «плохишей» с улицы, но когда родители повели к нам своих детей, которые сдыхали от наркотиков, нужно что-то было делать. Первого парня, который к нам попал, зовут Антон. Мы ему говорим: «Хочешь бросить?» Когда ему рассказали, что надо делать, Антон сказал: «Хочу». — «Пойдем в подвал». Его туда завели и пристегнули наручниками. Через два-три дня тот орал: «Отпустите меня». Но через неделю он уже спокойно себя вел и говорил спасибо. Так же у нас появились первые семь человек. Потом нам отдали детский садик на Изоплите, и мы своими руками начали создавать реабилитационный центр. Потом к нам повели своих детушек бедные мамы, которые плакали и рыдали, что детки умирают, и мы их начали брать. — Какова методика реабилитации? — Первое — родители писали заявление: помогите, спасите. Сами наркоманы, которых удавалось убедить, тоже писали заявления. Чтобы ограничить их перемещение, мы их заковывали в наручники. Это не варварство: их было очень много в карантине, и чтобы они не повредили себе и окружающим, их просто-напросто пристегивали. Через какое-то время, когда проходила детоксикация, их отмыкали. Реабилитационный центр Изоплит В то время, когда человек находится на карантине, питание — хлеб и вода. Это тоже не истязание. Когда человек находится в ломке, любая пища — это работа всего организма: желудка, почек, печени. А это очень тяжело, потому что, в принципе, организм не работает, он поражен наркотиками. Поэтому практически голодным он проходит это состояние, потом его выпускают с карантина, он начинает жить спокойной жизнью. |
| Я могу сказать то, чем пользуюсь я (у меня такая же проблема). Я пользуюсь банальным корвалолом или валокордином. Хотя все говорят, что там фенобарбитал, и во многих европейских странах он запрещен даже к ввозу, но - поверьте мне! - если ваша тахикардия от волнения, и у Вас повышается пульс, то накапать еще в теплую воду, и тахикардия уходит. Тел. звонок: Раньше профилактикой от гриппа были такие таблетки как «Прополис с витамином С», с глюкозой, они поступали к нам из Казахстана, стоили какие-то копейки. Но сейчас эти таблетки из продажи исчезли. Почему? И.Булыгина: Потому что когда у нас Советский Союз развалился, и каждый стал формировать свою систему, то и каждый стал защищать свои рынки. Поэтому мы, например, не имеем право продавать свои российские препараты в Казахстане, также, как и казахские к нам не могут просто привезти и продавать. Их нужно зарегистрировать на территории этой республики. А для того, чтобы зарегистрировать, нужно собрать немаленькое досье, возможно, даже провести клинические испытания, и заплатить очень много денег. Поэтому дешевые препараты никто не регистрирует. Регистрация в несколько тысяч долларов никогда не покроется продажей этих копеечных препаратов, поэтому они и пропадают. Тел. звонок: Не назовете какие-то препараты хоть более менее эффективные для снижения холестерина? Булыгина: Для снижения холестерина - это очень большая группа так называемых статинов. Есть несколько разновидностей этих препаратов. Все они очень дорогие. И, к сожалению, не буду называть торговые наименования. Это должен сделать врач. Потому что точно так же не все препараты однозначно всем помогают одинаково. Просто мой личный пример – я пью точно так же один препарат. А муж у меня пьет совершенно другое международное запатентованное наименование, потому что мое ему не помогает. И достигается это только назначением препаратов, приемом и в дальнейшем проверкой биохимии крови. Тел. звонок: Раньше были капли глазные прополис с пантокрином. Сейчас они выпускаются? |
| Царь. Ну, уж ладно. Будь по-твоему. Нет ли у кого здесь денег медных? Сенатор. Нет, ваше величество, у меня, как на грех, все золотые. Генерал. А у меня бумажные, ваше величество. Начальник стражи. А у меня, ваше величество, серебряные. Казначей. Не прикажете ли послать в казначейство за мелкой монетой? Царь. Экие вы все богачи — медных денег не держите. Погодите, а у меня, хоть я и царь, кажись, одна копеечка найдется. Давеча мы с королевичем в орла и решку играли… Заморский королевич. Да-да, ороль и орэшка. Царь. Вот тебе, солдат, копейка, коли полтины не захотел. Солдат. Мало, ваше величество. Извольте четыре копеечки додать. Царь. Да откуда же я их тебе возьму? Дровосек. Ваше величество! Есть у меня алтын. Берегу его, как память дорогую, с него весь мой достаток пошел, а для вашего величества не пожалею. Царь. Давай, давай сюда твой алтын. С миру, говорят, по нитке — голому рубашка… Ну, солдат, вот тебе четыре копейки, одна за мной. Солдат. Помилуйте, ваше величество, нешто меня в другой раз сюда пустят за этой копейкой? Нет уж, давайте сейчас, как говорится, чистоганом. Купец. Всемилостивейший государь. Осмелюсь доложить, и у меня копеечка медная в кармане отыскалась. Для бедных держу. Соблаговолите принять! Царь. Давай ее сюда! Ну, солдат, собрал я для тебя пятак. (Пересчитывает на ладони.) Копейка моя, копейка купцова, три копейки стариковы. (Отдает деньги.) Что, в расчете? Солдат. Покорно благодарим, ваше величество! Извольте получить вашу расписку! (Вполголоса.) Берите мое добро и горе-злосчастье в придачу! Царь. Что, что ты там говоришь? Солдат. Счастья вашему величеству пожелал. Царь. Ладно, ступай, да помни, что тебе сказано, что заказано. Солдат. Слушаю, ваше величество, ничего не забуду! Царь. А табакерку ему отдайте! Зачем у него отымать — жалованная. Анфиса (тихо). Так я и отдала! Анфиса за спиной передает табакерку Заморскому королевичу, тот — Сенатору, Сенатор — Казначею и т.д. Последним получает табакерку Генерал. Царь (читает расписку). «Дормидонт Седьмый…» Верно, та самая! Ну, отставной рядовой, как тебя там! |
|
|
