| Выискался, однако ж, орел, которому опостылело жить в отчуждении. Вот и говорит он однажды своей орлице: – Скучно сам-друг с глазу на глаз жить. Смотришь целый день на солнце – инда одуреешь. И начал он задумываться. Что больше думает, то чаще и чаще ему мерещится: хорошо бы так пожить, как в старину помещики живали. Набрал бы он дворню и зажил бы припеваючи. Вороны бы сплетни ему переносили, попугаи – кувыркались бы, сорока бы кашу варила, скворцы – величальные песни бы пели, совы, сычи да филины по ночам дозором летали бы, а ястребы, коршуны да соколы пищу бы ему добывали. А он бы оставил при себе одну кровожадность. Думал-думал, да и решился. Кликнул однажды ястреба, коршуна да сокола и говорит им: – Соберите мне дворню, как в старину у помещиков бывало; она меня утешать будет, а я ее в страхе держать стану. Вот и все. Выслушали хищники этот приказ и полетели во все стороны. Закипело у них дело не на шутку. Прежде всего нагнали целую уйму ворон. Нагнали, записали в ревизские сказки и выдали окладные листы. Ворона – птица плодущая и на все согласная. Главным же образом, тем она хороша, что сословие «мужиков» представлять мастерица. А известно, что ежели готовы «мужички», то дело остается только за деталями, которые уж ничего не стоит скомпоновать. И скомпоновали. Из коростелей и гагар духовой оркестр собрали, попугаев скоморохами нарядили, сороке-белобоке, благо воровка она, ключи от казны препоручили, сычей да филинов заставили по ночам дозором летать. Словом сказать, такую обстановку устроили, что хоть какому угодно дворянину не стыдно. Даже кукушку не забыли, в гадалки при орлице определили, а для кукушкиных сирот воспитательный дом выстроили. Но не успели порядком дворовые штаты в действие ввести, как уже убедились, что есть в них какой-то пропуск. Думали-думали, что бы такое было, и наконец догадались: во всех дворнях полагаются науки и искусства, а у орла нет ни тех ни других. Три птицы, в особенности, считали этот пропуск для себя обидным: снегирь, дятел и соловей. |
| Филин и пташки Играющие выбирают филина, он уходит в своё гнездо. Подражая крику той птицы, которую выбрали, играющие летают по площадке. На сигнал «Филин!» все птицы стараются улететь в свои гнёзда. Если филин успеет кого-то поймать, то он должен угадать, какая это птица, и только тогда пойманный становится филином. Указания к проведению. Перед началом игры дети выбирают для себя названия тех птиц, голосу которых они смогут подражать (например, голубь, ворона, галка, воробей, синица, журавль и т. д.). Гнёзда птиц и филина лучше выбирать на высоких предметах (на пнях, скамейках и т.д.). Птицы от филина прячутся каждая в своём гнезде. Вариант. Дети делятся на 3—4 подгруппы и договариваются, каких птиц они будут изображать. Затем подходят к филину и говорят: «Мы сороки, где наш дом?»; «Мы чайки, где наш дом?»; «Мы утки, где наш дом?» Филин называет место, где птицы должны жить. Птицы летают по площадке, на слово «Филин» прячутся в свои гнёзда. Пойманную птицу филин должен узнать. Платок Все участники игры встают в круг. Водящий с платочком идёт за кругом, кладёт его на плечо одному из играющих и быстро бежит по кругу, а тот, кому положили платок, берёт его в руку и бежит за водящим. И тот и другой стараются занять свободное место в круге. Если игрок с платком догонит водящего и сможет положить ему платок на плечо, прежде чем тот займёт свободное место в круге, тот вновь становится водящим, а игрок, отдавший платок, занимает свободное место. Если же убегающий первым встанет в круг, то водящим остаётся игрок с платком. Он идёт по кругу, кому-то кладёт платочек на плечо, игра продолжается. Правила. 1. Дети не должны перебегать через круг. 2. Во время бега не разрешается задевать руками стоящих в круге. 3. Стоящие игроки не должны задерживать бегущих. 4. Играющие не должны поворачиваться в то время, когда водящий выбирает, кому положить на плечо платок. Указания к проведению. Чем больше детей примут участие в этой игре, тем шире будет круг, а это значит, что нужно больше приложить усилий, чтобы занять свободное место. Дети в круге стоят друг от друга на расстоянии одного шага. |
| Другое дело фальсификация красоты: этому " вольному художеству " закон не писан. Вечная красота объявляется старою красотою, и на ее руинах водружается знамя новой красоты, на котором лица, похожие на разных героев не то Щедрина, не то Достоевского, пишут свои девизы: " Дерзай! " , " Посягнем! " , " Плюй на все и торжествуй! " Между старою и новою красотою — то различие, что первая жила в тесном естественном союзе с добром и правдой, а вторая нашла такой союз для себя не только излишним, но и прямо неподходящим, нежелательным. Тут всего любопытнее вот что: сначала объявляется, что красота свободна от противоположности добра и зла, истины и лжи, что она выше этого дуализма и равнодушна к нему, а под конец вдруг оказывается, что эта свобода и красота и божественное как будто беспристрастие к обеим сторонам незаметно перешло в какую-то враждебность к одной стороне (именно правой: к истине и добру) и в какое-то неодолимое " влеченье — род недуга " к другой стороне (левой: к злу и лжи), — в какой-то пифизм, демонизм, сатанизм и прочие " новые красоты " , в сущности столь же старые, как " черт и его бабушка " . Но почему я говорю тут о подделке? Разве нет в действительной жизни красивого зла, изящной лжи, эстетического ужаса? Конечно, есть; без этого нечем было бы и подделывать красоту. Но что же отсюда следует? Блеск олова по природе похож на блеск серебра, и желтая медь своим натуральным цветом напоминает золото; но если мне поднесут оловянный полтинник или медный империал, то я, кажется, имею право назвать их фальшивыми. Действительные свойства ложной красоты даются природой, но выдавать ее за настоящую — это уже дело людей, и дело фальшивое. Такой обман, как всякий другой, обличается невыгодностью своих действий. И гнилушка светится, но такое освещение годится только для сов и филинов; и на болоте вспыхивают огоньки, но на таком огне не согреться и лягушкам. Свет и огонь пушкинской поэзии шли не из гниющего болота. Ее неподдельная красота была внутренне нераздельна с добром и правдой. |
| Ст. 18. Но стрелами умертвят младенцев, не пощадят плода чрева и над детьми не сжалится око их. Будут умерщвляемы младенцы, раны коих будут не меньше их тел; утробы беременных женщин будут рассекаемы и вынимаемы из них младенцы, и свирепый победитель будет убивать прижавшихся к сосцам детей. Ст. 19. И тот славный между царствами Вавилон, знаменитый в высокомерии Халдеев, будет разрушен, как разрушил Господь Содом и Гоморру; не заселится даже до конца и не будет возстановлен в роды родов. Мы слышали о Мидянах, слышали о Вавилоне, слышали о городе знаменитом в высокомерии Халдеев; но мы не хотим разуметь того, что было, а добиваемся услышать то, чего не было. Говорим это не потому, чтобы мы осуждали иносказательное понимание, но потому, что толкование духовное должно сообразоваться с историческим ходом событий, не зная чего многие блуждают в Писании, как помешанные. Итак, пророчество над Вавилоном исполняется до настоящего дня, и как разрушил Бог Содом и Гоморру, так и Вавилон, по разрушении, не будет заселен во веки. Ибо вместо него (Персы и Мидяне) сделали знаменитые города Персидские Селевкию и Ктезифонт. Ст. 20–22. Не поставит там палаток Аравитянин, и пастухи не будут отдыхать там; но будут там звери, дома их будут исполнены драконами, и будут жить там страусы, и косматые будут скакать там. И будут перекликаться филины в чертогах его, и сирены в капищах разврата. Вавилон так будет опустошен и будет в таком запустении, что не будет годен даже для пастбищ вьючных животных и скота. Ибо не раскинут там Араб и Сарацин шатров своих и ходящие за стадами пастухи, утомившись в трудах, не будут отдыхать там, но среди обвалившихся стен и мусора старых развалин будут жить siim, что одни LXX перевели звери, а другие поставили самое слово написанное в еврейском, желая разуметь под ним виды демонов или приведений. И дома их, говорит, будут наполнены драконами, как мы поставили, а по переводу Акилы тифонами, по Симмаху, поставившему самое слово еврейское, ohim, что LXX и Феодотион перевели крики или шум. Под словами же: косматые будут скакать там разумеют или кошмаров, или сатиров, или каких-то лесных людей, которые некоторые называют фавнами, или виды демонов. Так же вместо филинов все поставили самое еврейское слово iim ; только одни LXX перевели онокентавры. Сирены же называются thennim, что мы объясним в значении или демонов или каких-нибудь чудовищ или больших драконов с гребнем на голове и летающих. Всем этим обозначаются признаки опустошения и запустения, – что в могущественнейшем некогда городе будет такое запустение, что вследствие множества демонов и зверей не посмеет войти в него ни один из пастухов, т. е. ни один любитель пустыни. От одного брата Еламитянина, который вышедши из тех пределов теперь живет монахом в Иерусалиме, мы слышали, что в Вавилоне бывают царские охоты и что в кругу стен его содержатся только всякого рода звери. |
| Идумея, подавая помощь соседнему государству, выставила армию в двадцать тысяч вооруженных людей, она имела много городов и деревень еще долго после христианской эры, последовательно цари и князья царствовали в Негре, и великолепные гробницы и храмы, коих пустые комнаты и голые стены удивительной архитектуры еще поражают путешественника, были воздвигнуты здесь в периоде, без сомнения, весьма отдаленном от того времени, когда пророки возвестили, что дом Исава должен быть истреблен навеки, что здесь не будет больше царства, и что дикие звери будут обладать Идумеей как своим наследством. И Идумея в таком презрении, и память о её величии до такой степени утратилась, что нет летописи, которая могла бы нам ясно показать, что она некогда была в дни своего могущества, как те страницы пророчеств, читая которые мы можем ныне видеть настоящее её запустение. Но там, где цари имели свой двор и где собирались вельможи, где очевидны следы древней роскоши, где царские мавзолеи и храмы, удержав свое внешнее величие, но лишенные всего своего блеска, имеют до сих пор еще вид, как будто, они только что выстроены, даже и там не обитает ни единый человек: Идумея отдана птицам, зверям и пресмыкающимся; она есть жилище для филинов, и вряд ли случается им когда-либо покинуть свое пустынное жилище, испугавшись шагов уединенного путешественника, пришедшего с отдаленной земли и очутившегося между покинутыми домами и опустошенными развалинами. Так как история и состояние Идумеи были неизвестны в продолжение многих веков, то каждое новое открытие, будучи эхом пророчеств, вполне подтверждает истину, что глагол Господень не возвращается к Нему всуе, но всегда исполняет цель, для которой он был послан. Но до сих пор Его дело еще не вполне совершилось в Идумее, которая имеет сверх того еще и другие свидетельства в запасе, также как и время для окончательного суда над землей еще не вполне наступило. Иудея, Аммон и Моавия, согласно с глаголом пророчества, возродятся к новой жизни от своего запустения, и дикие звери, которые соединились с варварскими людьми, чтобы увековечить своим хищничеством запустение этих стран, найдут убежище и будут безмятежно обладать Идумеей, когда минует время воздаяния за грехи Сиона и когда она будет разделена между ними; они будут обладать ею вовеки, и жить в ней от поколения до поколения. Но, не проникая в будущее, бросим окончательный взгляд назад, прежде чем скажем заключительное слово об этой стране. |
| — Ясно, — кивнул он, — теперь я все понял. Только ты неправильно говоришь. Это называется не солнце, это называется фонарь. А точнее, фонари. Их много, — просто и уверенно сказал зонтик. Так уверенно, что кошка смогла только шепотом ахнуть и, пятясь, уйти. «Странная она, — подумал зонтик, — так все перепутать…» А кошка сидела на своем коврике и пыталась хоть что-нибудь понять. Может быть, и поняла. Как у зайчонка зуб болел Тихо в лесу. Тихо и грустно. Синицы не щебечут, белки не стрекочут, лягушки шепотом квакают. Все расстроены: заболел крохотный зайчонок Ушастик. Зуб болит. Прижался зайчонок щекой к стволу березки и постанывает. Мама зайчиха не знает, как помочь. Главный лесной зубной врач-дятел третий раз прилетает. — Траву неболейку давали? — задумчиво спрашивает доктор-дятел. — Давала, — с готовностью отвечает мама. — Не помогает? — Нет. — Пыльцой цветка болезабывайки посыпали? — Конечно, — отвечает мама. — Не помогает? Зайчиха вздыхает. — Так-так, — размышляет зубной врач, — шляпку гриба болел-да-перестал прикладывали? Печально кивает зайчиха. — Ну что же, — разводит крыльями дятел, — придется собирать всех ученых леса — лечить вашего Ушастика. Улетел важный доктор разыскивать еще более важных. А друзья маленького Ушастика уж и здесь, давно собрались. Из-за ветки маленькой зеленой елочки выглядывает озабоченная мордочка рыжего бельчонка Прыгалки. Ежонок Ежинка, всегда веселая и озорная, а сейчас печальная, конечно, тоже здесь. Она всегда может придумать тысячу полезных хитростей. Но сейчас… И еле заметный в лесной траве лягушонок Лашка здесь. Он принес Ушастику желтую-желтую, самую красивую речную кувшинку. Так и сидит с цветком в лапах. Мама зайчиха благодарна зверятам за то, что не оставили друга. Она даже погладила колючую Ежинку. — Подождем, — говорит, — ребятки, врачей. Может быть, помогут — Должны! — решительно, пошуршав иголками, заявила Ежинка. — Помогут, — мягко сказала белка Прыгалка, спрыгнув с елки на пенек. И вот врачи собрались. Местный врач-дятел разыскал главных знаменитостей: профессоров-филинов, желтоглазого и зеленоглазого, и главного ученого всех наук — летучую мышь. Врачи посоветовались, посовещались и сказали, что ничем, кроме травы неболейки, пыльцы цветка бо-лезабывайки, шляпки гриба болел-да-перестал, лечить зайчонка нельзя. |
| #lx_706553 #lx_706553 .lx_home_button #lx_706553 .lx_home_button svg #lx_706553 .lx_home_button svg path #lx_706553 .lx_home_button:hover #lx_706553 #lx_706553 .lx_close_button #lx_706553 .lx_close_button .lx_close_button_text #lx_706553 .lx_no_click #lx_706553[data-height="" ] .lx_close_button #ya-site-form0 .ya-site-suggest#ya-site-form0 .ya-site-suggest-popup#ya-site-form0 .ya-site-suggest__opera-gap#ya-site-form0 .ya-site-suggest-list#ya-site-form0 .ya-site-suggest__iframe#ya-site-form0 .ya-site-suggest-items#ya-site-form0 .ya-site-suggest-items li#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem#ya-site-form0 a.ya-site-suggest-elem:link,#ya-site-form0 a.ya-site-suggest-elem:visitedhtml body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem-link,html body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem:link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem:hover,html body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_state_hover#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_nav:hover,#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_nav .ya-site-suggest__link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_translate .ya-site-suggest__link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem .ya-site-suggest__info#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_selected#ya-site-form0 .ya-site-suggest__fact#ya-site-form0 .ya-site-suggest__highlight Закрыть Игумен земли Русской Марина Бирюкова 07:53 02.08.2022 588 Время на чтение 7 минут Источник: Православное Поволжье Когда мы приезжаем в Сергиев Посад и подходим к воротам Троице-Сергиевой Лавры, когда мы слышим звон ее колоколов и молимся за богослужением в ее прекрасных храмах,— представляем ли мы себе, как все это начиналось, что было здесь, на этом самом месте, семь столетий назад? Здесь стоял глухой лес, оглашаемый только воем волков да криком филинов; и сквозь эту чащобу продирались два совсем молодых еще человека — два брата, Стефан и Варфоломей. Они искали уединенного места для молитвы, для подготовки к иноческому постригу. Постриг еще только предстоял, младший из братьев, Варфоломей, не стал еще Сергием — а великая обитель, благословение Русской земли, уже родилась, ее жизнь уже началась — с хижины, сооруженной братьями, с первых слов их молитвы в глухом лесу. |
| В Смоленском государственном университете состоялась защита магистерских диссертаций по теологии 3 февраля 2021 г. 18:23 3 февраля 2021 года состоялась защита выпускных квалификационных работ первого потока студентов, завершивших обучение по магистерской программе «Теология» в Смоленском государственном университете. Защита магистерских диссертаций состоялась в очно-дистанционном формате. Председатель государственной экзаменационной комиссии доктор исторических наук, профессор, декан исторического факультета, заведующая кафедрой отечественной истории ФГБОУ ВО «Тверской государственный университет» Т.Г. Леонтъева, а также два магистранта приняли участие в процедуре защиты в формате видео-конференц-связи. В состав государственной экзаменационной комиссии вошли доктор исторических наук, профессор М.М. Казаков; кандидат исторических наук, доцент М.В. Каиль; кандидат исторических наук, кандидат богословия иеромонах Рафаил (Ивочкин); начальник отдела по взаимодействию с общественными и религиозными организациями департамента Смоленской области по внутренней политике Е.А. Иванова. В ходе защиты магистерских диссертаций студенты представили свои выпускные квалификационные работы, ответили на вопросы членов экзаменационной комиссии. Митрополит Смоленский и Дорогобужский Исидор выступил в качестве магистранта, защитив работу на тему «Возрождение и развитие системы православного духовного воспитания и образования в Смоленской епархии в условиях интеграции духовного и светского образования России 1988-2008 гг.» (научный руководитель М.В. Каиль). Владыка Исидор приветствовал председателя и членов государственной экзаменационной комиссии, поблагодарил руководство факультета дополнительного образования СмолГУ декана факультета В.А. Филинова и заместителя декана факультета Е.В. Васильеву за организацию обучения, а также за помощь в проведении научных исследований. Подводя итоги состоявшейся защиты магистерских диссертаций, Т.Г. Леонтьева отметила уникальность и новаторство внедренного в Смоленском государственном университете магистерского направления подготовки «Теология» по профилю «История Русской Православной Церкви нового и новейшего времени», а также высокий уровень выпускных квалификационных работ. «Защита магистерских диссертаций прошла очень достойно. Благодарю организаторов программы, Смоленский государственный университет, каждого участника и докладчика. В любой работе есть видимый результат, но есть и некий когнитивный ресурс, когда каждую работу можно продолжать. Это означает, что каждый магистрант совместно с научным руководителем выбрал такую тему, которая действительно отличается научностью. Очень многие темы имеют социальную значимость; практически все работы можно применять в учебном процессе, либо в конкретной деятельности» — сказала Т.Г. Леонтьева. |
| В «Лечебнике, како лечить иноземцев» предлагается материализовать, взвешивать на аптекарских весах не поддающиеся взвешиванию и употреблению отвлеченные понятия и давать их в виде лекарств больному: вежливое журавлиное ступанье, сладкослышные песни, денные светлости, самый тонкий блошиный скок, ладонное плескание, филинов смех, сухой крещенский мороз и пр. В реальные снадобья превращен мир звуков: «Взять мостового белого стуку 16 золотников, мелкого вешнего конного топу 13 золотников, светлого тележного скрипу 16 золотников, жесткого колокольного звону 13 золотников». Далее в «Лечебнике» значатся: густой медвежий рык, крупное кошачье ворчанье, курочий высокий голос и пр. Характерны с этой точки зрения самые названия древнерусских пародийных произведений: песни «поносные», песни «нелепые», кафизмы «пустотные»; изображаемое торжество именуется «нелепым», и т. д. Смех в данном случае направлен не на другое произведение, как в пародиях Нового времени, а на то самое, которое читает или слушает воспринимающий его. Это типичный для средневековья «смех над самим собой» – в том числе и над тем произведением, которое в данный момент читается. Смех имманентен самому произведению. Читатель смеется не над другим каким-то автором, не над другим произведением, а над тем, что он читает, и над его автором. Автор «валяет дурака», обращает смех на себя, а не на других. Поэтому-то «пустошная кафизма» не есть издевательство над какой-то другой кафизмой, а представляет собой антикафизму, замкнутую в себе, над собой смеющуюся, небылицу, чепуху. Перед нами изнанка мира. Мир перевернутый, реально невозможный, абсурдный, дурацкий. «Перевернутость» может подчеркиваться тем, что действие переносится в мир рыб («Повесть о Ерше Ершовиче») или мир домашних птиц («Повесть о куре») и пр. Перенос человеческих отношений в «Повести о Ерше» в мир рыб настолько сам по себе действен как прием разрушения реальности, что другой «чепухи» в «Повести о Ерше» уже относительно мало; она не нужна. В этом изнаночном, перевернутом мире человек изымается из всех стабильных форм его окружения, переносится в подчеркнуто нереальную среду. |
| Именно потому выбрать партию и поприще нужно так же иррационально, как осуществлялся выбор нашего народа на протяжении долгих веков: признать своих, полюбить своих, быть верным им до гроба, и ни о каком ином выборе даже не помышлять. Неказистое, простое, сделанное угловато, иногда откровенно впопыхах, «как пришлось», но несомненно сделанное здесь, и тем-то и родным тебе и твоему отношению к труду вообще. Заботиться об эстетике больше, чем о назначении и смысле, в русской системе координат и дурно, и легкомысленно, и свидетельством тому – вся наша и лёгкая, и тяжёлая промышленность. Без блеска, но с умом и назначением. Почему же ровно наоборот – в словесности? И – наоборот ли? ПРОКЛЯТИЕ ЭСТЕТИКИ. Если этический выбор в пользу партии созидания, а не разрушения более-менее ясен, эстетический выбор представляет собой громаду куда более неодолимую. Проклятие эстетики состоит в том, что русская партия упорно и неодолимо предпочитает ратовать за наиболее «доходчивые» образцы словесности. Ей желательно, чтобы стихи были «позадушевнее», а содержание попроще, попрозрачнее, пусть оно сто раз кажется примитивным. Глубина-де в словах выношенных и пусть хоть миллион раз повторяющихся. Чтится – канон, канва, по которой можно вышивать всю жизнь, не добиваясь, в общем-то, ничего, и даже собственного уникального голоса. В русском традиционном искусстве, таким образом, до сих пор процветает анонимность, стеснение выказать себя, распустить поводья и ухнуть филином что-то непотребное – «чтобы помнили». Русское традиционное искусство напоминает пейзаж с элементами портрета, но такого же размытого, как синие лесные дали на вековечном горизонте. Не человек, а эмоция, не точный признак, но иконографическое сжатие лика в точку в антураже бесконечно расширяющейся или идущей прахом Вселенной. Эстетика цветущей сложности, неуравновешенности поэтической эмоции с такой верой во временность любого из нас мириться никак не желает. Понятна интенция традиции к ясности, но ясна и причина такого исступлённо канонического понимания искусства: боязнь предательства. В сложных эстетиках омуты так и зияют отовсюду, и страшно нарушить и так неуверенный ход постоянно сотрясаемой глобальными катаклизмами жизни, пуститься в странствования, из которых можно и не вернуться. |
|
|
