| А где LXX сказали: устроят логовища ежи в домах их и где в еврейском поставлено thannim, там Акила, Симмах и Феодотион перевели: сирены, показывая, что это или некоторые звери или демоны, сладко поющие, по заблуждению язычников, и прельщающие людей, не могущих пройти с закрытыми ушами чрез опасности века сего. Затем имя онокентавра, сложенное из (имени) ослов и кентавров, обозначает, как кажется мне, тех, которые отчасти обнаруживают нечто человеческое и затем чувственными наклонностями и гнусным непотребством отклоняются к порокам. Итак, говорится в иносказательном смысле, что при кончине мира или при смерти каждого вся слава и гордость Халдеев и смешение мира отступит от нас и так все будет разрушено, как разрушил Бог Содом и Гоморру, и не будет более стоять этот мир, но погибнет на веки. И не поставит там палаток своих тот Аравитянин, о котором в шестьдесят седьмом Псалме говорится: путесотворите возшедшему на запады, Господь имя Ему ( Пс. 67:5 ), и пастухи не будут отдыхать там, то есть ангелы, охраняющие род человеческий и ежедневно видящие лице Отца; но будут отдыхать там звери и драконы, и страусы, и косматые, и филины, и сирены, под которыми мы понимаем всех зверей в ангельском образе, или демонов, и тех, кому мы предаемся для наказания. И в домах, бывших некогда домами разврата, где было веселье и радость, будет вой филинов и жалобный голос сирен, ведущий слушающих его к смерти. А что близко время суда и что день погибели Вавилона не замедлит, то этому не будет удивляться тот, кто обратит внимание, на то, что в верующих в Господа Вавилон постоянно разрушается чрез святых мужей и что всякий длинный срок в сравнении с вечностью краток. О родах зверей, или вернее чудовищ мы сказали коротко, потому что это отчасти изложено в историческом толковании в предшествующей книге. Нужно принять в соображение и то, что после того как слово церковное и учение Спасителя разрушат город смешения, так что он уподобится Содому и Гоморре, то он не будет населяться святыми мужами и не будут отдыхать в нем пастыри, пасущие стадо Христово, но напротив там будут отдыхать звери, драконы и страусы и будут скакать в нем косматые. |
| Положение еще более осложняется тем, что эволюция осуществляется путем свободного искания более сложных форм жизни и посредством свободного творчества. Поэтому кроме множества различных линий восхождения вверх возможны и линии эволюции, заводящие вбок, в тупики, высвобождение из которых требует героических усилий. Мало того, как сказано раньше, эволюция может направляться и вниз по линии, ведущей к удалению от Царства Божия: она может быть или сознательною, или инстинктивною борьбою против Бога и против ценностей Царства Божия. Имея характер накопления сил и способностей для возрастания в зле, она заслуживает названия сатанинской эволюции. Предвестники ее встречаются уже в дочеловеческой природе. Кн. Е. Н. Трубецкой усматривает в каждой твари или дневной или ночной облик: «металлическое цыканье сов, хохот филинов, протяжный волчий вой и крики влюбленного кота на крыше, — говорит он, — представляются как бы звучащею тьмою», наоборот, «солнечный гимн жаворонка» выражает «полную победу полуденного К темным сторонам жизни природы принадлежит, например, поведение кукушек. Самец и самка отличаются чрезвычайной половой страстностью. Самка отдается нескольким самцам подряд. Яиц она не высиживает сама, а кладет их в гнезда различных других птиц. Забота о своем потомстве сводится у нее к тому, что она возвращается к гнезду, куда положила яйца, и выбрасывает часть яиц или птенцов хозяев гнезда. Птенец кукушки так прожорлив, что воспитатели не в силах добыть количество пищи, достаточное для прокормления всей семьи. Вследствие нахальства маленькой кукушки большая часть пищи достается ей, а птенцы хозяев истощаются и часто гибнут от голода. К тому же маленькая кукушка подлезает под них, поднимает на свою спину и выбрасывает из гнезда У некоторых пауков есть нечто вроде haine dans l " amour или нечто вроде поведения Клеопатры: самка съедает самца после совокупления, если он не поторопится удалиться. Еще более отвратительны нравы термитов. Общественная жизнь их чрезвычайно сложна и выработана изумительно целесообразно. |
| Mash приводит слова одного из выживших парашютистов, который также утверждает, что проблема была в двигателе, самолет не успел подняться на нужную высоту, при этом пилоты действовали по инструкции. Позже региональные власти сообщили , что в двигатель могла попасть птица. Погибшие и пострадавшие По данным Минздрава РФ, при крушении погибли 16 человек, 6 госпитализированы. Среди погибших — 60-летний командир воздушного судна Михаил Беляев и 61-летний пилот Александр Зыков. Пилоты Александр Зыков и Михаил Беляев. Фото: соцсети Погибли 14 парашютистов: Ольга Минибаева Павел Музыченко Динар Давлетгареев Андрей Тимофеев Равиль Шарафутдинов Виктория Соловьева Дмитрий Филинов Денис Прохоров Сергей Кузенко Ксения Самигуллина Олег Кублицкий Ильнар Гайфуллин Игорь Алексеев Константин Цывинский Госпитализированы: Дмитрий Дербышев, Владимир Зеленин, Вячеслав Пискунов, Денис Яковлев, Вадим Фахрутдинов, Александр Ерёмин. Власти Татарстана сообщили , что выжившие в основном получили переломы, травм головы и шеи нет. Главврач больницы скорой медицинской помощи Набережных Челнов Марат Мухамадеев рассказал, что в БСМП поступили пять человек в возрасте от 30 до 50 лет, они находятся в тяжелом, но стабильном состоянии. Решается вопрос об их транспортировке на лечение в Москву. Для оказания помощи пострадавшим в Набережные Челны прибыли врачи из РКБ Казани. Инструктор Мензелинского аэроклуба Олег Шипоров заявил , что один человек из выживших в результате крушения получил только синяки и сам покинул самолет. «Шестеро выживших находились в хвостовой части, там один парашютист даже синяками обошелся, сам вышел из самолета. У нас все парашютисты во время взлета и посадки сидят в шлемах, это правило до высоты 500 м. И на посадке даже при штатной ситуации все сидят в шлемах, это правило», — рассказал Шипоров. Mash опубликовал сообщение о разговоре с выжившим парашютистом, 30-летним Дмитрием Дербышевым, который сейчас находится на рентгене. Он говорит, что сильной боли при падении не ощутил. Один из погибших парашютистов, Ильнар Гайфуллин, сегодня должен был совершить свой первый прыжок, пишет телеграм-канал. |
| Кэте была теперь в связи с этим майором Динклаге. Она спала (возможно, уже спала или будет спать) с офицером фашистской армии. Она самым конкретным образом перешла в лагерь врага. Хотя эти фразы в смысле ясности не оставляли желать лучшего, они показались Хайнштоку неубедительными. Они не принесли ему того удовлетворения, какое обычно приносил удачный политический анализ обстановки, и не потому, что ему не понравился результат его исследования. Анализ поражений мог давать такое же удовлетворение, как и анализ побед. Иногда даже большее. Но у него было чувство, что в этом случае ‹?н не учел какие-то ему не известные факторы. Или это чувство тоже было всего лишь иллюзией? По царапанью, рывкам и жадным глотательным звукам он понял, что сыч набросился на печень. Недавно Хайншток сказал Шефольду: — Берите пример с этого сыча! Он прячется. Он видит все, но следит, чтобы его самого никто не видел. — Чепуха! — отмахнулся Шефольд. — Вы его прекрасно видите. Вы только держитесь так, что он может вообразить, будто вы его не видите. Не дав Хайнштоку возразить, он добавил: — Было бы совершенно неверно, если бы в трактирах я садился в самый темный угол, не говорил ни слова, молча выпивал свое пиво и исчезал. — Этого, видит Бог, вы не делаете, — сказал Хайншток. — Да, потому что иначе я наверняка привлек бы к себе внимание, — сказал Шефольд. Хайншток несколько раз встречал его летом в трактирах Айгельшайда и Хабшайда. Нет, он никогда не забивался в уголок, а стоял на виду, у стойки, болтал с местными жителями, его приглашали выпить, он сам ставил всем по кружке. — Но вы хотя бы не угощали американскими сигаретами в фирменной упаковке, — сказал Хайншток. — О, неужели я это делал? — На сей раз Шефольд действительно был смущен. — Да, — сказал Хайншток, — я уж подумал, не обманывают ли меня собственные глаза. Если Шефольду и это сошло с рук, то лишь потому, что он так держался: людям и в голову не приходило расспрашивать его. Возможно, Шефольд был просто существом, не ведающим страха, и потому действительно нельзя было сравнивать его с той божьей тварью, что за его спиной жадно пожирала сейчас кусок печенки? Но этому противоречило то обстоятельство, что он поселился на хуторе Хеммерес, расположенном в недоступном месте. В темной речной долине, в этом типичном обиталище филинов. И, очевидно, живо сознавал грозящую ему опасность, иначе не принес бы ему однажды сверток, в котором находилась ценная картина, с просьбой, чтобы Хайншток, знаток надежных мест (как он выразился), спрятал ее. |
| Слушая выступление Гриня, Хацкелеев ловил себя на чувстве неловкости, чуть ли не стыда за происходящее… Топорная все-таки вышла работа. Ни одного нормального свидетеля, мотивировки — как в бульварном романе! Конечно, судьи вынесут правильный приговор, но как посмотрят на это в центре? В чем-то Хацкелеев был согласен с коллегой по обвинению. Он и правда развел такую казуистику, чтобы привлечь к делу как можно больше народу, что сам себе удивлялся. Но Гринь не разделял его методов и на резонное замечание: «Нельзя же человека посадить только за то, что он поп?!» — недоуменно спрашивал: «Почему?» — А суть в том, товарищи, — продолжал ораторствовать Гринь, — что пока молодая советская страна, напрягая все силы, борется с белогвардейской заразой, тут, в тылу, у нас за спиной творятся темные дела. Этот поп, этот темный поп! Такой темный, товарищи, даже не верится… Он заливается крокодиловыми слезами и служит панихиды по… кровопийце… по Николаю Второму! И призвал паству к вооруженному восстанию! — Вранье! — кто-то крикнул с места, и зал взорвался криками. «Интересно, что там такое?» — вяло подумал Хацкелеев. Он, как и все находившиеся на сцене, не видел того, что происходило внизу, в зале. — Тишина в зале! — грозно крикнул Трухляев, обращаясь к невидимым зрителям. — Все ли свидетели на месте? Хацкелеев, как и подсудимые, не мог их видеть, но представлял: вот благообразный отец Димитрий Крылатов, вот измученная тревогой за мужа Варвара Ильинична, толстый, что твой буржуй, хотя никакой он не буржуй, а просто ломовой извозчик, Иван Антонович Всемирный, старая баба Маня — Мария Александровна Филинова, девочка Ксюша Баринова — вечно испуганная, с тонким голоском и тонкой же рыжей косичкой, Егор Пшеницын четырнадцати лет, из приюта, который содержал Платанов. И еще было множество народу, говорившего ему во время предварительного следствия примерно одно и то же. Теперь все они ожидали своего выхода на сцену в представлении под названием «открытый судебный процесс над священством города С.». Свидетели обвинения |
| – Погоди, погоди! Постой! – побежал Курносик за Филином. – Покажи мне дорогу домой! – Да ты даже никаких хороших, вежливых слов не знаешь? – усмехнулся Филин. – Как выучишь, потом и поговорим. – Нет, нет, я знаю… Я слышал их от Пушистика, и мама так говорит всегда… – стыдливо повесив уши, промолвил Курносик. – Сейчас я попрошу Вас правильно… Дорогой малыш, а ты знаешь, как надо зайчику вежливо попросить Филина о помощи? (Предложить ребенку самостоятельно построить фразу.) Зайчик тоже вспомнил, какие есть вежливые слова, и сказал: – Уважаемый Филин, я Вас очень прошу, укажите мне, пожалуйста, дорогу домой. – Ну, это совсем другое дело. Только придется тебе мои загадки отгадывать, чтобы мне было не скучно, – сказал Филин и стал перелетать с ветки на ветку. – Вот первая моя загадка: «Хоть бескрылый, а летает, безголосый, а свистит». – Это белка! – обрадовался Курносик. – Нет, не угадал. Придется нам остановиться, пока не сообразишь, – сказал Филин и задремал. – Что же это? – изо всех сил задумался зайчик. – А!.. Догадался. А ты, малыш, тоже знаешь отгадку? Что же это? – Дедушка Филин, это ветер! – закричал зайчик, чтобы разбудить уснувшую птицу. – Ну, что ты кричишь, я и так все слышу. Вот тебе еще несколько загадок, подумай, а там и пойдем дальше: «Кто плещет в речке чистой спинкой серебристой»? (Рыбка) «Маленький рост, длинный хвост, серая шубка, острые зубки»? (Мышь) «Хвост пушистый, мех золотистый, в лесу живет, в селе кур крадет»? (Лиса) «Шевелятся у цветка все четыре лепестка, а попробуешь сорвать, тот цветок начнет летать». (Бабочка) Загадал свои загадки Филин и опять уснул, а зайчик думал-думал да опять как закричит: – Отгадал! А ты, малыш, все отгадал правильно? Зайка-Курносик даже приплясывал от радости: – В речке – рыбка, серая малышка – это мышка, золотистая краса – лиса, только про цветок не знаю, – честно признался Курносик. – Да что ж ты, зайка, ведь за ней ты погнался и заплутал в лесу, – рассмеялся Филин. – Ой, да ведь это бабочка, – захлопал в лапки зайчик. |
| В граммате же 7054 (1546) года Великий Князь Иван Васильевич всея Русии пожаловал Троицкаго монастыря Павловы пустыни игумена Протасия с братиею, велел им монастырскими вотчинами владеть в Вологодском уезде в Обноре на Нурме деревнею Вантиево, деревнею Зыбалово, починком Напольем, деревнею Кебасовою, да которые починки поставили они около монастыря на своей монастырской земле, к своей монастырской пашне, починком Доровиным, починком Комковым, починком Красным, починком Заболотным, починком Любиловым, починком Ивановым, починком Пустынею, починком Никольским, починком Скородумовым, починком Соколовым, починком Прокуниным, починком Кошевиным, починком Рыловым, починком Бабиным, починком Обратковым; в Костромском уезде, в Медоме, в Троицкой трети, деревни Скалиновой починком Туругинским; да что ониж построили к деревне Скалиновой и к починку Туругинскому на монастырской земле починок Полянкин, починок Дорофейцев; в Белозерском уезде в Шелешпанье деревни, которые дал по своей душе князь Семен Шелешпанской: деревня Токарево, деревня Высокое, деревня Инжевар, деревня Подорваное, деревня Грибунино, деревня Конанцево, деревня Бараново, деревня Власово, деревня Баренцево, починок Матфеев, на хрещах: починок Любимов, починок Красное, да в Углице: деревня Осминьино, деревня Никитино, деревня Лукино, деревня Плющино, деревня Ванино, деревня Куземкино, починок Панин, починок Давыдов, починок Каликин; да их деревни черные, в Вологодском уезде в Обноре, по указу Великаго Князя Ивана Васильевича всея Русии, променяны на их монастырские села: Козлятино с деревнями, деревня Дор, деревня Ермолино, деревня Кокорево, деревня Звягино, деревня Филино, деревня Оскросулино, деревня Евтропово, пустошь Ярославово, пустошь Маниловская; да их же починки новые, которые построили они на своей монастырской земле: починок Чечулин, починок Жаравлев; починок Высокой, починок Скурихин, починок Клобуков, починок Иванов, на реке на Шильме, починок Доронин, починок Давыдов, починок Пальцев, починок Петрицев, починок Федосеев, починок Воронцев, починок Максимов-Буяр, починок Шемякин, починок Карпов, починок Останин, починок Волосатово, починок Задний-Офонин, и кто в тех деревнях слуг и крестьян учнут жити, и с них податей не имати |
| Глеб потерял маму и остался один. Духовной матерью ему стала Александра Васильевна Филинова – тетя Шура. Она его очень поддерживала. Александр Васильевич, овдовев, вскоре вновь женился. Его вторая жена, Евгения Павловна Митрофанова (1897–1961), давно любила его и надеялась выйти за него замуж еще в молодости. Тогда, по ее мнению, этому помешали некоторые обстоятельства. В годы Гражданской войны Александр Васильевич был направлен в Уфу, снабжать голодный Петроград продовольствием, и позвал ее с собой. Но она не могла поехать, так как у нее была больна мама. Евгения Павловна всегда любила Александра Васильевича и поэтому не вышла замуж. Но ей очень хотелось иметь ребенка, и в 1925 году она взяла из роддома на воспитание мальчика Мишу. В то время она преподавала в Питере в какой-то школе. Но вскоре там случилось ЧП (школу, кстати, возглавляли бывшие дворяне): кто-то из учеников выстрелил в портрет Сталина. Школу разогнали, а Евгению Павловну, молодую учительницу, вызвали «куда следует» и предложили убраться из Питера. Там ей показали карту и предложили ткнуть в нее пальцем. Палец попал в Воронежскую область, в село Гавриловку. В считаные часы собравшись, она с мамой и ребенком уехала в это самое село, где стала преподавать в местной школе. Когда умерла Александра Романовна, Евгения Павловна пригласила Глеба и Кирилла к себе, где они прожили целое лето. Там был большой фруктовый школьный сад, который, как она рассказывала, они быстро ободрали. Затем туда приехал и Александр Васильевич . Через какое-то время они поженились. Это было естественно, она любила Александра Васильевича, Александр Васильевич давно и хорошо ее знал. Мой папа приветствовал и благословил этот брак. Евгения Павловна была вполне счастлива. Но жизнь была, конечно, очень сложной. Комната двадцать восемь метров. В ней живут: Александр Васильевич , Евгения Павловна (тетя Женя, как ее все звали), Кирилл, Глеб и Миша, одновозрастные, но совершенно разного характера мальчишки. Кирилл был живой, энергичный, любил драться. Иногда он умолял Глеба: «Подерись со мной». А Миша был тоненький, худенький, но очень острый на язык мальчик. Он писал стихи (они сохранились в наших архивах), мог сочинить едкую эпиграмму. Они, мягко сказать, не очень дружили, но зато здорово дрались. Тут же еще оказалась мама тети Жени (Наталья Николаевна, если я не ошибаюсь). Глеб сразу как-то стал очень самостоятельным, перестал дома говорить, куда и зачем он пошел. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 110 голосов: 4.2 из 5) Книга вторая. Беспокойная юность «Здесь живет никто» На дверях у профессора Гилярова была прибита медная дощечка с надписью: «Здесь живет никто». Гиляров читал студентам Киевского университета лекции по истории философии. Седой, небритый, в мешковатом люстриновом пиджаке, обсыпанном табачным пеплом, он торопливо подымался на кафедру, сжимал ее края жилистыми руками и начинал говорить – глухо, неразборчиво, будто нехотя. За окнами аудитории горели позолотой и никак не могли догореть киевские сады. Осень в Киеве всегда была затяжная. Южное лето накапливало в городских садах столько солнечного жара, зелени и запаха цветов, что ему было жаль расставаться с этим богатством и уступать место осени. Почти каждый год лето вмешивалось в распорядок дней и оттягивало свой уход. Как только Гиляров начинал говорить, мы, студенты, уже ничего не замечали вокруг. Мы следили за неясным бормотаньем профессора, завороженные чудом человеческой мысли. Гиляров раскрывал ее перед нами неторопливо, почти сердясь. Великие эпохи перекликались одна с другой. Нас не оставляло ощущение, что поток человеческой мысли нельзя разъять на части, что почти невозможно проследить, где кончается философия и начинается поэзия, а где поэзия переходит в обыкновенную жизнь. Иногда Гиляров вынимал из оттопыренного кармана пиджака томик стихов с оттиснутым на переплете филином – птицей мудрости – и отрывисто прочитывал несколько строк, скрепляя ими свои речи философа: …Если б нынче свой путь Совершить наше солнце забыло, — Завтра целый бы мир озарила Мысль безумца какого-нибудь . Изредка щетина на щеках у Гилярова топорщилась и прищуренные глаза смеялись. Так было, когда Гиляров произнес перед нами речь о познании самого себя. После этой речи у меня появилась вера в безграничную силу человеческого сознания. Гиляров просто кричал на нас. Он приказывал нам не зарывать наших возможностей в землю. Надо чертовски трудиться над собой, извлекать из себя все, что в тебе заложено. Так опытный дирижер открывает в оркестре все звуки и заставляет самого упрямого оркестранта довести до полного выражения любой инструмент. |
| Это было небольшое водное пространство, совершенно круглой формы, всего только в двести ярдов в диаметре. Почти все оно было занято оленями и лосями, из которых только немногие плавали, все же остальные стояли ногами прямо на дне, высунув головы из-под воды. Другие существа — с более короткими лапами, бесцельно плавали по воде то туда, то сюда, болтая лапами только для того, чтобы не утонуть. Еще более мелкие животные бегали, ползали, пресмыкались по берегу: тут были маленькие красноглазые горностаи, куницы и выдры, зайцы, кроты и целые полчища мышей. Окруженный всеми этими существами, которыми он с удовольствием полакомился бы при других условиях, медведь медленно побрел в воду. Затем он остановился. Теперь огонь был уже близко, несясь, как скаковая лошадь. Кольцо вокруг озера вдруг сомкнулось, и вслед за этим из ужасающего хаоса мрака, дыма и огня послышались дикие, раздирающие душу крики, жалобное мычание молодого лося, потерявшего свою мать, полный агонии вой волка, испуганная брехня лисицы — и над всем этим визгливые до отвращения крики филинов, лишившихся своего убежища в море огня. Сквозь сгущавшийся с каждой минутой дым и нараставшую жару медведь пустился вплавь. Все озеро было теперь опоясано одной сплошной стеной огня. По смолистым деревьям поднимались языки пламени и взлетали в разгоряченном воздухе на целые пятнадцать метров вверх. Рев пожара был оглушителен. Он подавлял собой всякий звук, который в жестокой агонии и в ужасе смерти издавали погибавшие животные. Жара была невыносимая. В течение нескольких минут воздух, который вдыхал в себя медведь, жег его легкие, как огнем. Каждые несколько секунд он погружал в воду свою голову, чтобы охладить свой пылающий лоб. Но пожар так же быстро прошел дальше, как и пришел. Стены леса, которые всего только несколько минут назад были зелены, как изумруд, теперь стояли обуглившиеся, черные и лишенные жизни; а самый гул от пожара уносился вместе с пламенем все дальше и дальше, пока наконец не превратился в замирающий отдаленный ропот. |
|
|
