| В экспозиции представлено 69 работ 10 советских копиистов, трудившихся в храмах Киева и Новгорода, Старой Ладоги и Ферапонтова монастыря. Название выставки символично: в нем отражена тема влияния публичного экспонирования художественных копий и их переосмысления во времени на развитие самого изучения древнерусского искусства. Подобные большие тематические выставки — событие довольно редкое. Да и вообще копирование не в целях обучения, а как способ научной фиксации и изучения культурного наследия — прием довольно молодой, ему всего век. В России копирование появилось благодаря ленинградской художнице Дурново. Воспитанники ее школы работали в единой традиции, предполагавшей полное изучение творческого метода древнего мастера — его техники, последовательности работы, особенностей творческого почерка. Правда, сама идея тщательного воспроизведения русских древностей возникла еще в эпоху барокко — на фоне массового увлечения модным Ренессансом. Именно тогда Михаил Ломоносов, задействовав «административный ресурс», указал на необходимость с «имеющихся в церквах изображений государских иконописной и фресковою работою... снять точные копии величиною и подобием, на бумаге водяными красками». Ему же принадлежит лаконичная формулировка основной цели этой работы, вынесенная в подзаголовок статьи. Для одних экспонентов (подавляющее большинство которых уже покинуло этот мир) копирование древней живописи стало делом всей жизни и основным занятием в мире искусства. Таков, к примеру, театральный художник и графист Николай Гусев († 1997), первым в Советском Союзе начавший копировать стенопись с объемных архитектурных форм. На выставке представлено 14 его прорисей росписи Богородице-Рождественского собора в Ферапонтовом монастыре, сделанных на разных этапах комплексной научной реставрации этого выдающегося памятника в 19701980-е годы. Другие мастера-копиисты известны прежде всего как реставраторы. Среди их работ особенно обращает на себя внимание беспрецедентный труд заслуженного художника Российской Федерации Александра Петровича Грекова († 2000), сумевшего в буквальном смысле из праха воссоздать росписи взорванной во время Великой Отечественной войны новгородской церкви Спаса Преображения на Ковалеве. В Москве Греков, кстати, реставрировал такие знаменитые памятники церковного зодчества, как храмы Троицы в Никитниках, Воскресения в Кадашах, Троицы в Троице-Лыкове. |
| Кроме того, молодые люди должны отчетливо понимать, что, вступив в брак, они начнут абсолютно самостоятельную, взрослую жизнь. А то ведь как бывает: возникнут какие-то трудности, поссорятся супруги и разъедутся по родительским домам, а потом смотришь – и уже не хотят возвращаться. Ну разве это семья? Трудности, конечно, бывают, но их нужно научиться преодолевать совместными усилиями. И, опять-таки, это возможно, если есть любовь, а не влюбленность, которая быстро проходит, и жену уже перестают устраивать те условия, которые может создать для нее муж, и ей хочется лучшего. Словом, при выборе спутницы жизни необходимо учитывать и духовные моменты, и материально-бытовые условия – в самом широком смысле слова. И нужно всегда помнить: Господь через таинство брака дает разум, укрепляет веру, посылает единомыслие. – Отец Василий, когда состоялись ваши хиротонии? Кто вас рукополагал? – Обе мои хиротонии состоялись в самом начале преподавания в академии. В 1979 году меня хиротонисали в диаконы – на праздник Пятидесятницы. Господь меня готовил к тому, что я впоследствии на приходе буду произносить много проповедей. В день моей диаконской хиротонии я должен был еще и говорить проповедь на литургии. Выручил меня тогда святитель Иоанн Златоуст: именно из его трудов я почерпнул мысли о Святом Духе, Церкви, таинствах для своего слова. А зимой, на праздник Рождества Христова, меня рукоположили в иерея. Обе хиротонии были совершены тогдашним ректором академии, ныне митрополитом Владимиром (Сабоданом), который возглавляет Украинскую Православную Церковь Московского Патриархата. – Где началось ваше приходское служение? – В Троице-Лыкове, у благочинного нашего Успенского округа протоиерея Стефана Пристая. Это был очень сложный период с материальной точки зрения. Я тогда обратился к отцу Стефану, с которым мы были давно знакомы. Оказалось, что у него как раз не хватало священников. Я пошел на прием к владыке Арсению, написал прошение о том, чтобы послужить на приходе, не оставляя академии. |
| Даже и здесь, при совершенно беспричинной злобе одних, я часто вижу чрезвычайно трогающее и много утешающее доброе отношение других. Даже начальство, по милости Божией, в большинстве относится ко мне благожелательно. Слава Богу за все» (1:68)... «Я... не унываю, не падаю духом. Грущу только, что проходит время без пользы. Так хотелось бы заниматься с книжечками, но... воля Божия» (1:197)... «Трудно шевельнуть рукой, повернуться. Но, в общем, за все слава Богу. Уповаю, что и в дальнейшем наказуя, накажет за грехи, смерти же не предаст и милостию Своею не оставит» (1:74)... «Мне... не худо... народ со мной сидит хороший. Только, правда, люди не церковные, мало сравнительно у нас общих интересов и тем для разговора... Сегодня четырнадцатый день как арестован... обвинение вот какое... По 69-й статье – в Лыкове за всенощной Сахаров сказал: „Обновленцев надо гнать из приходов, так как они сторонники советской власти». За литургией, говоря о великомученике Георгии, призывал не бояться ни тюрем, ни судищ. Общее же впечатление от проповедей было такое, что гонение на веру обусловливается существованием советского строя». Не считая справедливыми эти обвинения, святитель, в частности, заявил: «Фразу: „Гоните обновленцев, ибо они сторонники соввласти», при большом стечении народа и не предполагая в дальнейшем скрываться от гражданской власти, мог сказать или сумасшедший, или совсем глупый... Относительно другой проповеди , то факт остается фактом: во времена великомученика Георгия христиане не страшились ни тюрем, ни судищ, исповедуя Христа. Воспоминание исторических фактов едва ли можно считать преступлением, и оратор вовсе не виноват в том, что некоторые из его слушателей, неправильно поняв речь, дают тенденциозное освещение приводимым им фактам» (1:310 – 311)... «Изгнание... – это милость Божия ко мне за мое исповедание, милость Божия в том, что в моем изгнании я удален от многих соблазнов и затруднительных обстоятельств. – И я, грешный, иногда осуждаю других, остающихся не в изгнании. |
| —235— дела пойдут живо. Сегодня ночью должен явиться и наш обоз! Китайские приставы более недели уже, как приехали в Маймачин и своими требованиями ускоряют наш отъезд. Остановка только за поставщиком, который взялся доставить нас в Пекин. Ни его скот, ни его обоз, ни он сам ещё не являлся. Но как бы то ни было, а мне свои именины едва ли не праздновать за границей. XXVI. К брату 2 Июля Вот Вам моё, может быть, предпоследнее письмо из России! Наша поездка уже слишком близка; хотя мы ещё и не можем решительно определить, когда расстанемся с матушкою Русью. Не знаю, не в степях ли Монголии, в душной и дымной юрте, вокруг очага я встречу и проведу 15 июля? Грустно будет свой родной праздник встретить под чужим небом, но что же делать? Иркутский гражданский губернатор приехал в Троицк для ускорения нашего отъезда; китайские чиновники просят о том же; Пекинские приставы уже дожидаются нас в Урге. Губернатор говорит, что если не встретится какого-нибудь особенно важного и непредвиденного обстоятельства, то миссия через 10 дней должна выступить за границу. Но едва ли к такому скорому сроку всё будет готово. Поставщик, который обязан доставить миссию и обоз её в Пекин, не бывал сюда ещё до сих пор, несмотря на то, что к нему послан был нарочный с известием о приезде нашего пристава и со строгим подтверждением немедленно явиться в Троицк. По контракту, он обязан был приготовить всё нужное для дороги ещё к 29 июня, так чтобы миссия с 1 июля уже отправилась. А без поставщика как же можно отправиться? Впрочем, обоз его, и скот (одних лошадей – более 500, верблюдов – 70, 50 быков, а баранов – не перечесть) уже недели с полторы явились в Троицк и теперь отдыхают на степи, сбираясь с силами в дальний путь. Наш Петербургский обоз, отправившийся из столицы ещё 19 января, прибыл сюда недели две тому назад. —236— Странно, как чиновник, прикомандированный к доставлению вещей, так медленно тянулся; несмотря на то, что ехал не на долгих, а на почтовых. Для Ермакова 328 нужно было более времени для провоза наших вещей по Сибири, нежели Ермаку для покорения её. |
| Мы легко находили места, когда надо было поставить обломанные камни. Дмитрий Петрович Сухов незадолго до смерти говорил мне: «Русский человек не любит делать ненужную работу. Обломанные детали ищи поблизости, далеко их возить не стали бы. Фиксируй при исследовании место каждой найденной детали. Поблизости, как правило, находится место, на котором она стояла!» Именно так и разбирал декор умный и дальновидный архитектор в далеком прошлом. Около каждого яруса гребешков мы сделали широкие выносные помосты — стеллажи, на которые при разборке закладок выносили найденную деталь под прямым углом к месту находки. Это позволяло строго фиксировать местоположение после слома каждого куска камня. Три яруса лесов около каждого ряда гребешков с выносными помостами за ними были сделаны весной 1958 г . И мы приступили к разборке закладок. Теплым весенним днем бригада белокаменщиков поднялась на леса. Яркое солнце светило нам в глаза, у подножия здания лежала вся Москва: со сводов четверика хорошо обозримы Замоскворечье, Кремль, видны дальние горизонты. Началось углубленное исследование и проникновение в самое сокровенное, что бережно хранил для потомков загадочный памятник. Разборку камня начали осторожно сверху, с третьего яруса гребешков. Камни бережно поднимали с «постелей», затем клали их резьбой вверх на стеллажи, делая дополнительные надписи на каждом о месте его находки. Так на помосты было выложено 115 различных белых камней самой разной формы. О таком количестве резных белокаменных деталей древнего декора никто и не помышлял!. В течение двух лет шло тщательное изучение и установка камней на места, дотеска недостающих деталей, вычинка сильно разбитых. Работы велись не в помещениях и закрытых мастерских, а там же, на помостах, в постоянном «общении» с подлинниками. Места камней определялись по их сколу. Скол на камне должен подходить к тому, что остался в своде. Но таким методом трудно восстановить целостный художественный образ верха четверика. Перед нашими глазами были фотокопии с известных в русской архитектуре зданий, завершенных резным белокаменным декором: храмы в Филях, в Уборах, в Троицком-Лыкове, на Шереметьевом дворе, палаты Волкова-Юсупова и другие. Аналогии помогли нам в поисках художественного образа памятника в Кадашах. |
| Государь объявил об этом боярам, и те отвечали, что князь Иван Голицын сделал так изменою и по своей вине достоин всякого наказанья и разоренья. Вследствие этого приговора великие государи указали: у князя Ивана Голицына за его непослушанье и измену поместья и вотчины отписать, оставить за ним в Арзамасе одно вотчинное село, которое поменьше, а его с женою сослать в Пермь. В 1642 году племянник этого Голицына, боярин князь Иван Андреевич , проиграл дело с князем Черкасским; думный дьяк сказал ему: «Был государь при иноземцах в золотой палате, и ты, князь Иван, в то время хотел сесть выше боярина князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и называл его своим братом и тем его обесчестил: боярин князь Дмитрий Мамстрюкович – человек великий и честь их старая, при царе Иване Васильевиче дядя его, князь Михаил Темрюкович, был в великой чести, и бывали с ним многие». Голицына посадили в тюрьму. Мы видели, что князь Лыков за свой отказ быть с Черкасским должен был заплатить бесчестье последнему; Пожарский соглашался быть с Черкасским в младших воеводах бесспорно; но в 1633 году князья Куракин и Одоевский, назначенные в сход к Черкасскому, били челом, что они быть с Черкасским готовы, но если вперед кто-нибудь из равных или меньших им не захочет быть с ним в товарищах, то чтоб от этого им, Куракину и Одоевскому, и родичам их бесчестья и позору не было, причем Одоевский припомянул о деле Лыкова. Черкасский бил челом на Куракина и Одоевского, говорил, что Лыков бил челом, будто ему в одном полку с ним быть нельзя за тяжелым его нравом, а не за отечеством, да и за это недельное челобитье доправлено на князе Лыкове бесчестье 1200 рублей; а в отечестве князю Лыкову бить на него челом нельзя: при прежних государях с его, Черкасского, ближними родственниками бывали князь Шейдяков и другие многие большие роды, до которых и лучшим в их родах между Оболенскими, Куракиными и Одоевскими в отечестве многими местами недостало. Бояре приговорили Одоевского и Куракина посадить в тюрьму. По-прежнему не было почти ни одного назначения на службу, при котором бы назначенные люди не били челом друг на друга; в 1624 году в Тулу были назначены воеводами князья Иван Голицын и Никифор Мещерский, и Голицын дал знать государю, что дворяне приходили к нему в съезжую избу с великим шумом, сотенные и подъездные списки перед ним пометали и сказали, что им в головах от него быть нельзя для товарища его князя Никифора Мещерского. |
| Или еще: у нас было согласование с Роспотребнадзором, где нам просто сказали: не согласуем – и все. Не буду рассказывать как мы добивались этого согласования разными путями. Добились, в конце концов. – Хотя бы два слова? – Через знакомых. Наш принцип: взяток мы не даем. У меня был знакомый, который шел этим путем, оформляя документы. Но тут есть большая доля лукавства. Члены Церкви не должны этого делать... По многим разным причинам. – Что сегодня важно для тех, кто все-таки рискнет строить храм? – Сейчас главное – чтобы сделали зеленый коридор для оформления документов, упростили процедуру. И согласования, которые идут около года, осуществлялись бы за 2 месяца. Начальство должно сделать методички и разослать их по инстанциям. Иначе выполнить программу-200 – даже начать ее выполнять – будет крайне проблематично. И, конечно, очень важно, сочувствует та или иная группа начальников и чиновников Церкви. Если такого сочувствия нет, то несмотря на жесткое указание сверху " делать быстрее " , они найдут способ сделать медленнее. Катехизация начальников – важная вещь. Комментарии других членов общины Катехизатор храма Новомучеников и Исповедников российских в Строгино Федотов Владимир Николаевич: Инвестора пока нет, но, уверен, его пошлет нам Всевышний. Вся надежда на Бога. Ближайший от нас храм в Троице-Лыкове, а в районе более 120 тыс. жителей. И нагрузка на наши два храма огромная. В парке обязательно надо построить храм. Если храма там не будет, через год-два появится торговый центр, будут гулять собаки и валяться шприцы. Для начала 4-5 храмов было бы достаточно, наверное. А если откровенно... Сколько построено в Строгине детских садиков для ребят, столько и храмов нужно и нам – детям Божьим. Казначей храма Молочкова Нина Васильевна: Строгино – большой район, а церквей уж сколько лет нет. Люди ездили в Троице-Лыково, потом был заложен храм на берегу Москвы-реки, но проект не продвигается. Наш маленький храм на Строгинском бульваре – единственное место, куда могут приходить люди со всего района. Община наша существует больше 10 лет. 7 лет мы добивались разрешения на этот маленький храм-палатку. Все делали по закону, нигде и никогда не шли обходными путями. Потому и потратили 7 лет. Сейчас нам хотя бы есть куда прийти, но люди часто стоят на улице: места не хватает. Сейчас нам надо добиться разрешения превысить высоту храма на 7 метров по сравнению с техническим заданием. Так уж архитектор спланировал. Пока длится волокита, стройка не может начаться. |
| – Гусь-то! гусь-то! – по временам восклицал в азарте Степан, – вот так гусь! Ах, хорош старик! Санный путь чаще всего устанавливался около 15-го ноября, а вместе с ним открывался и сезон увеселений. Накануне введеньева дня наш околоток почти поголовно (очень часто больше пятидесяти человек) был в сборе у всенощной в церкви села Лыкова, где назавтра предстоял престольный праздник и церковным старостой состоял владелец села, полковник суворовских времен, Фома Алексеич Гуслицын. Натурально, дом последнего служил убежищем для съехавшейся массы соседей, большинство которых оставалось гостить здесь на два и на три дня. На этом первом сезонном празднике я остановлюсь несколько подробнее, так как он служил, так сказать, прототипом всех остальных. Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной в углу перед образом, разливает в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет. Но дети уже не спят. Ожидание предстоящего выезда спозаранку волнует их, хотя выезд назначен после раннего обеда, часов около трех, и до обеда предстоит еще провести несколько скучных часов за книжкой в классе. Но им уже кажется, что на конюшне запрягают лошадей, чудится звон бубенчиков и даже голос кучера Алемпия. По уходе девушек они в восторге вскакивают с кроватей и начинают кружиться по комнате, раздувая рубашонками. Топот, пенье песен, крики «ура» наполняют детскую. – Чу, колокольчик звякнул! – сообщает Гриша, внимательно прислушиваясь. – Запрягают – это верно! – подтверждает Степан, – еще намеднись я слышал, как мать Алемпию приказывала: «В пятницу, говорит, вечером у престольного праздника в Лыкове будем, а по дороге к Боровковым обедать заедем». – Едем! едем! Но восторги наши непродолжительны. Через четверть часа уже раздаются в коридоре шаги, заслышав которые мы проворно прячемся под одеяла. Входит матушкина наперсница Ариша и объявляет: |
| Проводив своих послов к Сигизмунду, бояре-блюстители несколько раз пытались привести москвичей к присяге Владиславу, однако все их попытки завершились неудачей. Основная масса жителей Москвы не желала присягать на верность польскому королевичу, отец которого держал в осаде Смоленск. Москвичам было ненавистно само имя Сигизмунда. Однажды толпа посадских людей накинулась посреди бела дня на Бориса Лыкова и его слуг, которые шли по Красносельской улице в сторону Кремля. Молодцы из простонародья, увидев на Лыкове богатые боярские одежды и высокую горлатную шапку из меха куницы, указали на него пальцем с криком: «Вот, еще один польский прихвостень! Ишь, рожу отъел, шире сковороды! А ну-ка, братцы, намнем ему бока! Пусть знает, свинячья морда, кто ныне в Москве хозяин!» Посадские не только избили Лыкова и его челядинцев, но еще и отняли у них кошели с деньгами, посрывали с них дорогие шапки, изорвали на них одежды. В Кремлевский дворец Лыков пришел с разбитым в кровь лицом, с синяком под глазом, весь вывалянный в грязи. Стояла середина октября, на улицах Москвы было грязно и слякотно. После низложения Василия Шуйского в царских хоромах теперь хозяйничали бояре-блюстители во главе с Федором Мстиславским, они здесь заседали, встречали просителей, обедали и ужинали. Лишь на ночь бояре расходились по своим теремам. – Доколе мы будем терпеть дикие выходки московской черни, братья? – возмущался Борис Лыков, представ перед своими коллегами в самом жалком виде. – До чего мы дожили, господа-бояре. Посадские людишки оскорбляют, унижают и грабят людей из боярского сословия днем в самом центре Москвы, и сие беззаконие сходит им с рук! Пора положить этому предел! Иначе Москва погрузится в хаос и безвластие! – Хаос и безвластие уже давно гуляют по Москве, – мрачно заметил Иван Воротынский, – с той самой поры, как мы подписали этот злосчастный договор с Сигизмундом. Народ не желает видеть на московском троне польского королевича, поэтому ярость черни изливается на нас, бояр, заключивших унию с Польшей. |
| На съезд собралось около 80 человек. Около 20 представителей большевиков и около 5 левых социал-революционеров составили фракционное собрание, на котором было постановлено — до решения мандатной комиссией решающий голос предоставить тем, кто явился на съезд по группе «обязательного» присутствия на съезде, это были комиссары здравоохранения (в большинстве не врачи) и представители от советов (не врачи). Дня через два собралось членов съезда уже человек 135 — 140. Тогда фракционное собрание постановило, чтобы мандатная комиссия предоставила право решающего голоса лишь тем, кто стоит на платформе советской власти. Этого требования по мнению собрания мандатная комиссия не выполнила; был объявлен перерыв заседания, назначено было фракционное собрание, и на фракционном собрании после долгих споров было постановлено — мне как комиссару произвести поправку ошибки, допущенной съездом и заключавшейся в том, что съезд без обсуждения признал действия мандатной комиссии правильными. Я по постановлению фракционного собрания вошел в общее собрание и опросил некоторых членов, признают ли они советскую власть, и признававшим было дано, право решающего голоса, а не признававшим — право совещательного голоса. Тогда группа врачей удалилась с совещания». Логинов: «Мой отец жил в городе Бийске и имел маслоделательные заводы. Я жил при нем и учился в Бийском городском четырехклассном училище, где кончил курс. После окончания училища я поступил в Бийский казенный винный склад. Здесь я прослужил приблизительно полгода и уехал в Иркутск. Отсюда я уехал за границу и поступил в Цюрихе в политехникум. Здесь меня захватила русско-японская война. Я возвратился в Россию и поступил добровольцем в 12й Иркутский запасной батальон. В этой войне я был ранен. После окончания войны я возвратился к отцу; жил у него, но в 1908 году приблизительно уехал в город Троицк Оренбургской губернии, с целью приискания заработка, так как с отцом у меня установились натянутые отношения; он пил, мучил семью; из-за этого у нас и пошли с ним нелады. В Троицк же именно я попал потому, что прочитал в газетах какое-то объявление, предлагающее заработок. Здесь я был хроникером одной газеты, заведовал типографией. В Троицке и его пределах я прослужил до 1915 года. |
|
|
