| Однако между описаниями у Иеремии и в Псалме имеется существенное различие. Динамический символизм 9 позволяет Псалмопевцу проникнуть за внешние явления и раскрыть различие двух путей на языке сил, осуществляющих движение на этих путях. Так, благословению Божию у Иеремии соответствует в Псалме переживание мужем блаженства, а упование на Бога сменяется реальным причастием Его слову, преображающим природу человека. Этот отрывок из Иеремии послужил исходным материалом для выбора Псалмопевцем словесного образа, в котором он выразил богословие преображения человека на пути усвоения им слова Божия. Внимание Псалмопевца при чтении книги Иеремии не могло не остановиться на этом месте, так как далее следует: «Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности, чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его» ( Иер 17.10 ). Сравнение Иер 17.5–8 с Псалмом показывает различие внутренних установок авторов: создание яркого эмоционального впечатления в первом случае и подготовка к умному усвоению слова во втором. Псалом, будучи введением в Псалтирь, настраивает на должное восприятие слов молитв, чтобы они не оставались только на устах и не служили человеку лишь источником эмоциональных переживаний, но реально изменяли отношения человека с Богом. Псалтирь принадлежит к третьему и последнему, вслед за «Законом» и «Пророками», разделу Священного Писания, называемому «Книги учительные». Эти книги знаменуют собой и последний этап домостроительства Божия перед пришествием Иисуса Христа. Сам Иисус Христос , судя по свидетельству Евангелия от Луки, признавал такое деление Священного Писания: «И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» ( Лк. 24:44 ). Общая цель учительных книг – приблизить Божие откровение к пониманию и восприятию каждого верующего. Другими словами, эти книги должны были преломить свет откровения Божия в лучи, освещающие жизнь каждого отдельного человека и дающие ему знание истины. Закон и Пророки должны войти и наполнить собой сердце мудреца, и он таким образом исполнит закон. Премудрость предстает человеку не законом на каменных скрижалях, данным всему обществу, а законом его личного общения с Богом: «Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня» ( Притч. 8:17 ), – говорит сама Премудрость. |
| В древности часть христианского мира восприняла монофизитскую идею о Христе. В наши дни появилось также монофизитство, но диаметрально противоположное: древние видели в нем только Бога и Божество, современники наши видят в нем только человека, получившего от Бога Отца обожение и усыновление за Свою исключительную святость и чрезвычайный подвиг любви. Мы отвергаем сию идею, так как нам очевидно, что если бы в Самом Божестве изначально не существовал принцип Отечества и принцип Сыновства, то невозможно было бы введение сего нового принципа в предвечное Божество. И для людей усыновление осуществляется через Единородного Сына Отчего: «...никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11 :27); «...никто не приходит к Отцу, как только через Меня... Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил... Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах» (Ин. 14 :6; 1, 18; 3, 13). Существенный аспект Евангелия, то есть «благой вести», в том, что оно возвещает нам вечную жизнь по подобию Самому Богу. Возможно усмотреть в Евангелии основы для нравственности, но не должно сводить его до сего уровня. Жизнь во Христе стоит выше всякой физиологии или психологии; она по природе своей принадлежит небесному плану, то есть онтологии. Все, кто забывает об этом, теряют самое важное и тем самым как бы извращают и унижают «дело Христа» (см.:Ин. 17 :4). Когда мы сопоставляем длительность космических процессов с человеческой жизнью, то сия последняя представляется кратчайшим мгновением. Однако цикл развитая потенций нашей природы психологически воспринимается нами как тягуче медленный; особенно когда мы вступаем в период страдальческих испытаний или умом созерцаем грандиозность задания, сравнивая его, задание, с нашим едва уловимым прогрессом в познании Вечного. Надо при этом знать, что в этой форме «бывання» полнота совершенства не укладывается; наша земная доля — стремиться, тянуться «к»... Однако стремление наше должно быть предельным для наших сил. Тогда при исходе из этого мира наш дух, наше существо получит иные возможности, перейдет в иные измерения, и движение к Абсолютному Благу, в известный Отцу нашему Небесному момент и Ему единому ведомым образом, может из относительного стать безотносительным. Хочу сказать, что Бог, когда и если благоволит, сообщает человеку полноту Своей жизни, — «вводит его во внутреннейшее за завесу» (ср.: Евр. 6 :19). Преложение «относительного» движения к Безначальному в «безотносительное» означает, что кульминационное напряжение любви пребудет вечно максимально динамическим, но никогда не прелагающимся в «пресыщение» или умаление: это есть вечное состояние, не подлежащее изменению. |
| Управление, как сохранение порядка и строя церковной жизни, установленного Богом, включает в себя еще другую, более внутреннюю, сторону – управление человеческими душами на пути их к Богу ( II Kop. 10,8 ). Управление есть oikodomh – строительство верных. Как поставленные Богом впереди народа Божьего, предстоятели вели народ за собою, исполняя волю Божию, открывшуюся этому народу, к которому они принадлежали. Воля Божья была обязательной прежде всего для них, т. к. они были предстоятелями народа перед Богом. Исполняя волю Божью, они становились примером для народа Божьего (I Пе. 5,3), через который они им управляли, предводительствуя им на общем для всех «пути жизни» ( II Kop. 5,4 261 . Поэтому в Церкви управление является пастырством, а управляющие домом Божьим – пастырями ( I Tuм. 3,5 ), «Входящий дверью есть пастырь овцам... И когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, потому что знают голос его» ( Ин. 10,2,4 ). Как Христос есть единый пастырь всему стаду, так и предстоятели являются пастырями его, т. к. они предстоят перед Богом стаду Христову и ведут его через исполнение воли Божьей. Пастырство есть забота, как о всем народе, так и о каждом члене его, чтобы во всех и в каждом выполнялась воля Божья. Пастырство одновременно выступает, как охранение строя и порядка церковной жизни и как охранение каждого члена церкви, чтобы не была потеряна ни одна овца Христова. Поэтому пастырство есть управление, которое совпадает с предстоятельством, т. к в Церкви предстоятельство является пастырством. И то, и другое есть динамическое водительство на пути к Богу, перед Которым пастыри предстоят совместно с народом. В этом заключается различие природы управления в церкви от управления в эмпирических обществах. 3 . В своем первом написанном послании ап. Павел упоминает о предстоятелях церкви: «Просим же вас, братия, уважать трудящихся у вас, и предстоятелей ваших в Господе, и вразумляющих вас (eidenai touj kopiwntaj en umin kai proistamenouj umwn en Kuriw kai nouqetountaj umaj)» ( I Фec. 5,12 ) 262 . |
| Здесь имеется соединение элементов вина и воды – с евхаристическим веществом, имеющее для себя основание в предварительном излиянии крови и воды из ребра Христова в природный мир. Это излияние имеет еще и другое евхаристическое значение. Евхаристия есть жертва, тожественная голгофской, однако она не является ее повторением и не нарушает ее однократности и единовременности, хотя в ней мы имеем многократное явление этой жертвы для нас (и в этом смысле как бы ее повторение). В этой единственности ее объективной и множественности для нас субъективной, неповторяемости и повторяемости, состоит своеобразная антиномия евхаристического богословия, которое в попытках тщетного ее рационализирования и снятия порою изнемогает. Соотношение между Жертвой и жертвами, Голгофой и алтарями не есть временно-локальное, но динамическое, – оно основывается на везде – и всегда – присутствии Христа в каждом из моментов Его земной жизни. Голгофская жертва, единожды во времени и в определенном месте принесенная, уже всегда приносится, ибо данный момент времени живет в вечности, имеет всю ее силу, а потому и значимость во веки веков. На этом и основано символически-реальное ее повторение во времени как воспоминание: «Сие творите в Мое воспоминание». Но в это воспоминание входит не только преложение Св. Даров с жертвенным разъятием тела и крови (знаменующим смерть Христову) и их приношение, но и Голгофское излияние крови и воды, которое также, единожды совершившись, сохраняет силу для вечности. И оно не есть причащение (соответствующее и ветхозаветному вкушению жертвенного мяса), но именно излияние жертвенной крови, составляющее существенный момент в ветхозаветном жертвоприношении. В частности, относительно жертвы за грех закон установляет: «И возьмет священник помазанный крови тельца, и внесет ее в скинию собрания, и омочит священник перст свой в кровь, и покропит кровию семь раз пред Господом пред завесою святилища, и возложит священник крови (тельца) пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания, а остальную кровь выльет к подножию жертвенника всесожжении, который у входа скинии собрания» ( Лев. 4, 5–7, 16–18, 25, 30 ). |
| Этим, конечно, не упраздняется сила Вознесения, как «одесную Отца седения», прославления Богочеловека, а в Нем и Его Человечества. Пребывание в небесах становится вполне совместимо с пребыванием Господа в человеческом мире уже навсегда: «се скиния Бога с человеками, и будет обитать с ними всегда... и сам Бог с ними будет» ( Откр. 21, 3 ), «престол Бога и Агнца будет в нем... и узрят лице Его» (22, 3–4). Но Вознесение не есть окончательное отстранение Христа от мира даже и на время Его удаления в небеса. Напротив, Он остается соединен с миром, не только евхаристически, чрез таинственное вкушение Тела и Крови Его в причащении, но и силою Христовой, действующей в мире. Это есть Его, хотя не сакраментальное, но тайное, незримое духовное присутствие в мире и участие в человеческой жизни, по Его обетованию о пребывании с нами всегда, ныне и присно и во веки веков. Это не есть Лютеровское, пантеистическое вездеприсутствие, но подлинный, если можно так выразиться, динамический панхристизм, т. е. жизнь Христа в человеках и жизнь человеков во Христе, притом в такой близости, которая внутренней интимностью своей превосходит всякую иную близость. Христос не только действует в Церкви благодатно, силою Духа Святого, являющего нам Христа, но Он же соучаствует во всей человеческой жизни (согласно речи ο Страшном Суде) силою боговоплощения, богочеловечностью Своей, т. е. уже фактически и, в этом смысле, – природно, ибо Его человеческая природа вмещает все человечество. Для этого незримого присутствия в мире вознесшийся Христос имеет Им самим проложенный путь вочеловечения. Господь сам говорит о Своем Вознесении: «не оставлю вас сиротами, прииду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить» ( Ин. 14, 18–19 ). В Вознесении мы имеем предельное раскрытие отношения между Богом и Человеком, начало коего положено в сотворении мира и в нем человека по образу Божию. Там нас исполняет «удивлением», философским и религиозным, как Бог мог изойти из Своей вечности к относительному тварному бытию мира и человека, явить Себя в относительности. |
| Воплотившись, Бог дает познать Себя не иначе, как являя Себя еще более непознаваемым. Он остается сокрытым… в самом своем явлении. Даже будучи выраженным, Он по–прежнему неведом». Максим Исповедник Ambigua. Необходимо рассматривать Воплощение в общей динамической картине творения. Грехопадение человека придало ему характер трагической «искупительной» миссии, но воплощение остается прежде всего осуществлением первоначального Божественного замысла: великого синтеза во Христе Божественного, человеческого и космического. Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое… все Им и для Него создано, и Он есть прежде всего, и все Им стоит (Кол. 1, 16—17). [Христос:] Это великая и сокрытая тайна, заветное блаженство, цель, ради которой все было сотворено… Взирая на эту цель, Бог вызвал к бытию все вещи. Это предел, к которому тяготеет Провидение и все подвластное ему и в котором твари совершают свое возвращение к Богу. Это таинство, охватывающее все веки… Ибо ради Христа, ради Его таинства существуют все веки и все, что в них. Во Христе обретают они начало и конец. Этот синтез предопределен изначально: синтез ограниченного и безграничного, меры и безмерности, конечного и бесконечного, Творца и твари, покоя и движения. Когда наступила полнота времен, этот синтез сделался видимым во Христе как осуществление предначертаний Божиих. Максим Исповедник Вопросы к Фалассию, 60. Действительно, все существует в одном великом движении воплощения, тяготеющем ко Христу и свершающемся в Нем. В том, что Бог облекся в наше естество, нет ничего странного и безумного для ума, чье представление о действительности не слишком скудно. Найдется ли кто–нибудь столь безрассудный, чтобы не поверить, созерцая мир, что Бог есть все; что Он облекся во Вселенную и в одно и то же время содержит ее в Себе и пребывает в ней? Все сущее зависит от Сущего, и ничто не может быть, не обладая бытием в лоне Сущего. Если же все в Нем и Он во всем, должны ли мы смущаться учения веры о том, что Бог однажды родился как человек — Он, и сегодня живущий в человеке? В самом деле, если нынешнее присутствие Бога в нас по виду не похоже на то, все же нельзя не признать, что как тогда, так и теперь Он равным образом присутствует в нас. |
| Поэтому Церковь не может параллельно существовать и взаимодействовать с обществом; она не может вступать с ним во внешний контакт. Не таков замысел Господа нашего Иисуса Христа о Церкви. Она существует в мире подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его (Мф. 13, 31-32). Она подобна закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё (Мф. 13, 33). И зерно, и закваска - это образы динамической преображающей реальности. Церковь и есть это динамическое присутствие иного мира в этом мире, откровение Царствия Божия, которое не есть пища или питие, но радость о Духе Святом (Рим. 14, 17). Царствие Божие поселяется в душе человека как залог и возможность его спасения; также и Церковь поселяется в сердце мира как залог и возможность его спасения. Как огонь не может параллельно сосуществовать с вещью, но опаляет или нагревает его, так и Церковь: Огонь пришел я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лк. 12, 49). Или огонь согревает внешнюю среду, или внешняя среда поглощает и тушит огонь - в любом случае происходит не внешний контакт, но внутреннее изменение той или иной стихии. Или Церковь Духом Святым преображает мир, или мир поглощает Церковь; или Церковь превращает мир в литургическую общину, или мир превращает Церковь в «социальный институт». Однако, это не равнозначный переход стихий одна в другую, не диалектическая борьба противоположностей. Христиане не могут, подобно Платону, наивно полагать, что между жизнью и смертью может быть взаимный диалектический переход. Христианство есть решительная и окончательная победа над смертью и воскресение к жизни. Мир, лишенный Святого Духа, заканчивается смертью. Церковь же дарит жизнь миру. Человек, преображаясь благодатью Святого Духа, не лишается своей человечности, но напротив - обретает подлинную человечность, смерть уже не имеет над ним власти (ср. Рим. 6, 9). Также и общество, становясь литургической общиной, не перестает быть обществом, но обретает свою подлинную «социальность». |
| 23 Самое вступление Христа в мир связано и оплачено мученической кровью, и прежде всего младенцев Вифлеемских, убиенных Иродом. «Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться» ( Иер. 31:15 ; Мф. 2:18 ), но неужели этот плач не досягает слуха и Самого Богомладенца? А о Его земной жизни говорится как о служении страждущему человечеству, подвиге сострадания. Он ходил по всем городами селам, «исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях». Видя толпы народа, «Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны» ( Мф. 9:35–6; 4:23–4 ). Тогда сожалел и сострадал, мог прослезиться у могилы Лазаря и внять скорби Наинской вдовы и Иаира, был целителем и утешителем, врачом душ и телес, а после Вознесения Своего и удаления из мира удалил ли Он от Себя эту жалость и сострадание, стал ли глух к этому воплю земли страждущей? 24 Воцарение Христа есть предмет последней главы «Агнца Божия». К этой книге и отсылаем читателя. 25 Слова Апостола, сказанные им о себе: «Не я живу, но живет во мне Христос» ( Гал. 2, 20 ) относятся не только к нему, но и ко всему человечеству, к избранным духовно, но всем – динамически, как превозмогающая сила жизни, в известном смысле ее закономерность. Апостол говорит о тайне Христовой ( Кол. 1, 27; 11, 2 ), об «образе создавшего человека, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (3, 10–11), ибо с главы все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божиим» (2, 19). 26 Эту мысль можно выразить и на языке евхаристического богословия как совершившееся преложение крови и воды Св. Грааля в прославленное тело и кровь Христову, с которыми Христос во славе является на земле. В этом Его присутствии в мире уже отожествляются Св. Грааль и Евхаристическая чаша, небо соединяется с землей, «Бог будет обитать» (21, 3) с народом Своим и вся жизнь будет Тайная Вечеря, (нрзб) чаша Св. Грааля остается в мире священным залогом нового, второго, пришествия Христова! |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
|
|
