| Афиноген, однако, перехитрил жителей Борской слободы. Он всем говорил, что не хочет в Волощину, что, найдя у них спокойное жительство, желает жить и умереть в Борской, и таким образом совершенно уверил их, что он и не подумает уйти от них. Поэтому за ним не присматривали, и он разъезжал свободно. Вдруг получает он известие, что отец Патрикий послал верных людей в Петербург и Москву для собрания справок об его личности. Тогда он выехал из Борской слободы куда-то по соседству, для исправления духовных треб, и очутился за Прутом. Сначала он был в Мануиловке, потом жил в Яссах, где представился господарю и митрополиту. Оба поверили, что Афиноген действительно русский епископ, и господарь дал ему особую грамоту. С этою-то грамотою и разъезжал он по молдавским и валахским старообрядческим слободам, но чаще всего находился близ Хотина, в слободе Ветрянке. Здесь он ли, его ли приближенные — распустили молву, что он посвящен во епископы не в России, а в турецком городе Рени, проживавшим там православным браиловским митрополитом Даниилом. Слава о старообрядческом епископе распространилась по всем зарубежным слободам из Польши и из Молдовлахии многие приезжали к нему для поставления попов, для испрошения мира и антиминсов. На последние однако же Афиноген был очень скуп. Богател же он не по дням, а по часам. Но возвратимся в Стародубье, в слободу Зыбкую, к отцу Патрикию. Туда, в 1750 году, переехали из Орла и Коломны несколько богатых купцов; один из них, орловский выходец, Федор Григорьевич Суслов, отличался ревностью к старому обряду, доходившею до фанатизма, и обширною начитанностью. Суслов и приехавшие с ним вошли в тесную связь с Патрикием. Они также сознавали, что церковь не может быть без архиерея, и много хлопотали об отыскании епископа. Но история Епифания научила их быть крайне осторожными. Заподозрив всю Малороссию в обливанстве, они непременным условием поставляли, чтоб отыскиваемый ими архиерей непременно был родом из Великой России и, стало быть, несомненно крещенный в три погружения. Но в это время (1750) из всех православных архиереев только четверо было природных великоруссов: Алексей рязанский, Илларион астраханский, Варсонофий архангельский и Феофилакт воронежский. Все остальные были или малороссияне, или греки. Конечно, ни на одного из этих четырех епископов-великоруссов старообрядцы не могли рассчитывать и потому старались каким бы то ни было образом доставить кому-либо из своих архиерейский сан. Суслов, быв по каким-то делам в Борской слободе, говорил об этом с Афиногеном и чрезвычайно обрадовался, когда узнал от него за великую тайну, что он, будучи коренным великоруссом по происхождению, будучи крещен в три погружения, имеет сан епископа. Говоря о своем архиерействе, Афиноген рассказал и Суслову придуманную им сказку о мнимом пребывании при низложенном императоре. О чем так много и напрасно думали, на что едва смели надеяться старообрядцы, само без хлопот явилось. |
| Патрикий, получив это письмо, сказал Ивану Кондратьевичу, что уж послано в Москву и Петербург для удостоверения в истине сказываемого Афиногеном, а до получения оттуда верных сведений ни он, ни стародубляне его согласия не предпримут ничего решительного. Как скоро Афиноген узнал, что старообрядцы, жившие в Стародубье, не так легковерны, как он полагал, то, ожидая, что справки о нем будут вовсе не в его пользу, уехал из Борской слободы. Находясь уже в Яссах, он послал в Зыбкую к отцу Патрикию своего старца Митрофана с новым пригласительным письмом, в котором уже называл себя епископом. Настоятельно просил он Патрикия, а также уставщика Григория Яковлевича и других из стародубской братии приехать к нему, чтобы получить от него архиерейскую хиротонию, «дабы тем восстановить чин церковный и не быти от иноверных в том поругании, в котором даже доныне пребываем». Пользуясь покровительством господаря, Афиноген уже не опасался за свою личность и просил Патрикия, прочитав публично его послание, разослать «точно списанное без прибавки и убавки в великороссийские грады, дабы чтущие и слышащие оное прославляли Бога, творящаго дивная и ужасная, великая же и славная». Но не пришлось Патрикию рассылать письма афиногеновы по городам Великой России. Коломенцы воротились в Стародубье и привезли об Афиногене нехорошие вести: он оказался самозванцем. Случилось посланному из Стародубья ехать в Петербург вместе с одним офицером. Они разговорились, и коломенский купец узнал от него, что он отвозил императора Иоанна. Тогда, заклиная офицера богом живым, купец просил сказать ему, был ли сослан с Иоанном кто-либо из духовного чина. Офицер с клятвою уверил купца, что никого из духовных тут не было. Добравшись до Петербурга, стародубский посланец отыскал брата встретившегося с ним офицера и его тоже расспрашивал. И тот сказал, что действительно брат его был послан при Иоанне, но духовного чина при нем не было. А из Москвы были получены известия еще хуже. Там сведали и в делах синодальной конторы выправили, что Афиноген не Афиноген и не Лука, не епископ и даже не поп, а иеродьякон Амвросий, бывший в Новом Иерусалиме ключарем, растративший монастырское имущество и, из опасения законного наказания, убежавший к зарубежным раскольникам. |
| В Борской слободе построили деревянную церковь, и Афиноген освятил ее во имя Знамения Богородицы. Благодарные старообрядцы щедро вознаградили Афиногена за антиминс и освящение церкви, при которой он и остался священнодействовать. Здесь он вел самую строгую жизнь, что в глазах старообрядцев составляет главное. Бледное лицо говорило о его постничестве, и он действительно был великий постник и неуклонно исполнял все обеты монашества и все правила устава. Говорил он красно, учительно, поражал грубых, малосведущих старообрядцев блестящим умом и обширными сведениями по разным отраслям знаний, удивлял их беглым разговором по-польски и основательным знанием латинского языка. Действительно, кроме поморских расколоучителей, князей Мышецких, раскол до того времени не имел еще такого ученого человека, каков был Афиноген. Уважение к нему росло, можно сказать, с каждым днем. Водясь с старообрядцами уже два года, он заметил, как все они чувствуют необходимость иметь своего епископа, и притом такого, который бы не был обливанцем, подобно Епифанию. Почти все зарубежные старообрядцы решительно желали епископства; в России главным местом проповеди о необходимости иметь святителя было Стародубье, и именно те общины, которые держались дьяконовского толка. Оттуда еще в 1745 году рассылались увещательные письма о том, чтобы всеми силами и общими средствами искать правильного архиерея. Одно из таких посланий сохранил о. Журавлев в своем сочинении. «…желаем от вас тщание о лучшем, — сказано в нем, — сие есть елико сила ходатайствовать святительство: источник священства». Заметив, что и поселившиеся на Буге старообрядцы весьма желают получить епископа, Афиноген решился сделаться архиереем. Искать хиротонии у ясского или у другого какого-либо митрополита было затруднительно, и мало было надежды на успех, а потому и решился он на поступок небывалый до того времени в среде старообрядцев — сделаться самозванцем-епископом. Ловкий Афиноген очень хитро повел дело. Придут, бывало, к нему в келью с какою-нибудь надобностью, а он сидит задумавшись и, услышав шаги вошедших, как бы опомнится и благословит обеими руками, по-архиерейски, а потом смутится, замешается и поведет речь о чем-нибудь постороннем. |
| Св. священномуч. Афиноген . В прологе по месяцеслову Василия, в котором сокращено полное житие его, известное чрез Метафраста в славянской минее, но оно древнее Метафраста. В месяцеслове Василия рассказывается и чудо с ланью, которое, без основания, считается недостоверным в историческом исследовании Деяний св. (Iul. IV, 216). По мнению Ле-Кьена и других (Ог. christ. 1. 437) песнь: Свете тихий , принадлежит сему Афиногену, но в греческих минеях ныне есть другой не священномученик усекнутый, а мученик скончавшийся от огня и ему приписывается: Свете тихий. Сие различение двух мучеников основывается на словах Василия Великого : если бы кто знал и гимн Афиногена, который он, поспешая к кончине чрез огонь , оставил как некоторую исходную песнь (молитву) находившимся с ним, тот узнал бы мысль мучеников о Духе. В Римском мартирологе сей составитель песни Афиноген Богослов также отличается от священномуч. Афиногена и поставляется 18 января. Соллерий думает (в Деян. св.), что был один священномученик Афиноген, но о смерти его есть разные предания. Филарет из контекста речи Василия В. о песни: Свете тихий , выводит ту мысль, что уже при Василии В. не знали автора сей древнейшей песни и что Афиноген составил другую песнь о Духе св. до нас недошедшую, а не сию. Обзор песнопевцев, стр. 56. В Деяниях св. (Sept. VIII. 384) в жизни св. Григория просветителя Армении (30 сент.) говорится, что он получил в Севастии часть мощей св. муч. Афиногена; но мулы, везшие мощи, за три стадии до Евфрата остановились; явился ангел и объявил, что это место должно быть обитанием святых Афиногена и Иоанна Крестителя, коего мощи также были на сей колеснице, и св. Григорий построил здесь храм, разрушив бывшие капища и установил празднество в честь святых. Мазохий в обширном исследовании об Афиногене (III. 631) доказывает основательно, что был один священномученик Афиноген, еп. Пидахфои, коему принадлежит и песнь о св. Духе, о коей говорит Василий В. У Вильча (I, 407) Пидахфоя называется Пидахфолом или Гераклеополем, – это было епископство под митрополиею – Севастиею в Армении I. |
| 15 июля 1924 года иеромонах Афиноген был арестован. Шесть месяцев ему пришлось провести в городской тюрьме Новгорода в ожидании приговора. Наконец, был вынесен приговор: трёхлетняя высылка из Северо-западного региона России. 8 августа 1926 года отец Афиноген прибыл на место ссылки в небольшой городок Осташково. После освобождения он вернулся в родную обитель. Однако 18 февраля 1932 года он был вновь арестован, на этот раз ему пришлось отбывать трёхлетний срок в концентрационном лагере, участвовать в строительстве Беломорканала. Старец вспоминал, что в те тяжёлые годы он выжил только благодаря непрестанной молитве. Мученик за веру был не в состоянии выполнить дневную норму, поэтому часто по три дня не получал своей “пайки хлеба”: “Я же — полчеловека... Как же мне было возможно сделать то, что делают здоровые люди?” Позже старец напишет: — И в тюрьме и в лагере — везде Господь охранял меня от смертных случаев, “наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя” (Пс.117:118) По промыслу Божиему после освобождения отец Афиноген подвизался в Псково-Печерском монастыре. Не задолго до смерти старца Симеона наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) спросил у него, кто сможет после его смерти отчитывать “бесноватых”. Старец ответил: “Игумен Афиноген”. Спустя некоторое время старец Симеон передал отцу Афиногену книги, по которым сам читал канон и молитвы над “одержимыми”, и тут же благословил его “отчитать” несколько человек. После смерти старца Симеона в 1960 году старец Афиноген стал духовником монастырской братии. 2 февраля 1962 года, в день праздника Сретение Господня, игумену Афиногену был вручён архиепископом Псковским и Порховским Иоанном (Разумовым) наперсный крест с украшениями по случаю 50-летнего служения в священном сане и 60-летия иноческого жития. 22 мая 1968 года старца Афиногена возвели в сан архимандрита. 7 мая 1979 года тяжело больного старца постригли в схиму с именем Агапий. Старец Афиноген всего себя отдавал служению ближнему. Зная о чудесах исцеления по молитвам старца, люди со всей страны стремились в Псково-Печерский монастырь. Из воспоминаний Н.А. Крыловой: “На исповеди старец прежде всего требовал осознать два великих наших греха и каяться в них: первый – это неблагодарность Богу за все, что Он дает нам, а второй – отсутствие истинного страха Божия, благоговения перед Ним; а уж потом нужно было рассказывать о всех других грехах, из этих двух проистекающих. Исповедовал батюшка хотя и строго, но милостиво и обычно не назначал никаких особых епитимий... И порой он говорил, вздыхая: “Вот пойду ко Господу. Он меня и спросит: почему не давал епитимий? А я только и отвечу: уж очень я народ любил. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Я плачу русскими слезами, я верю русскою душой… К 150-летию со дня рождения Владимира Григорьевича Жуковского 31.03.2021 1095 Время на чтение 11 минут Потомственный дворянин, русский дипломат, поэт и переводчик Владимир Григорьевич Жуковский родился 19/31 марта 1871 года в Самаре. Его отцом был коллежский секретарь Григорий Иванович Жуковский (1835-1900), член Самарского окружного суда (впоследствии, с 1895 года – тайный советник, сенатор). Мать, Ольга Фердининдовна, урожденная баронесса Корф, происходила из боковой ветви этого старинного и знатного рыцарского рода. Дед Владимира Григорьевича по матери, барон Фердинанд Николаевич Корф, родился 4 июля 1806 года в Кенигсберге в семье Никласа фон Корфа, майора прусской армии и Антуанеты-Теодоры Граун, внучки композитора Грауна. Датой смерти Никласа фон Корфа обозначен 1812 год. Обстоятельства этой смерти мне неизвестны, но общеизвестно, что в 1812 году Пруссия была союзницей Наполеона при вторжении оного в Россию. Так что майор Никлас фон Корф мог погибнуть и в боях против русской армии. Его сын Фердинанд осиротел в шесть лет. Мне неизвестны также обстоятельства поступления Фердинанда на русскую службу. На русской службе барон Фердинанд Корф сделал неплохую карьеру: дослужился до генерал-лейтенанта и, скончавшись в 1869 году, был погребен в Царском селе. От своей жены Нины Александровны, урожденной Шишковой, имел двух сыновей и пять дочерей. Одна из дочерей, Ольга, и вышла замуж за Григория Ивановича Жуковского. Как и положено дворянину, Владимир Григорьевич Жуковский выбрал государственную службу. В 1897 году он окончил с дипломом 1-й степени юридический факультет Санкт-Петербургского университета и был определен на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел в чине коллежского секретаря. Женился на Анне Алексеевне Неклюдевой. 1 августа 1900 года родилась дочь Александра. 1 января 1904 года родился сын Григорий. В 1899 году с должности секретаря генерального консульства в Галаце (Румыния) начал дипломатическую карьеру, В 1902-1903 гг. служил секретарём генерального консульства в Иерусалиме. С 1903 по 1907 гг. служил вице-консулом в Адрианополе (ныне – город Эдирне в Турции). В 1907 году с пожалованием чина надворного советника был переведен консулом в Кенигсберг, где служил до 1909 года. С 1910 по 1914 гг. занимал должность российского консула в Праге, откуда был отозван в связи с началом Первой мировой войны уже в чине статского советника. |
| Перевезти поручено было камергеру Николаю Корфу, который получил наказ ввести фамилию в Соловецкий монастырь ночью, чтобы их никто не видал, и поместить в приготовленные им покои особливо. На пищу и на прочие нужды брать от архимандрита за деньги, а чего у него нет, то где что сыскать будет можно по настоящей цене, чтоб в потребной пище без излишества нужды не было; как в дороге, так и на месте стол не такой пространный держать, как прежде было, но такой, что можно человеку сыту быть тем, что там можно сыскать без излишних прихотей. Принца Иоанна поручено было везти особо майору Миллеру, который получил такой наказ: «Когда Корф вам отдаст младенца четырехлетнего, то оного посадить в коляску и самому с ним сесть и одного служителя своего или солдата иметь в коляске для бережения и содержания оного; именем его называть Григорий. Ехать в Соловецкий монастырь, а что вы имеете с собою какого младенца, того никому не объявлять, иметь всегда коляску закрытую». 30 августа Корф писал Воронцову: «Третьего дня я объявил известным особам о их отъезде из Раненбурга; эта новость повергла их в чрезвычайную печаль, обнаружившуюся слезами и воплями. Несмотря на это и на болезненное состояние принцессы, они отвечали, что готовы исполнить волю ее величества. Ее болезнь главным образом происходит от беременности». Когда Корф объявил, что все зараз не могут ехать и что фрейлина Юлия отправится после, то это известие поразило принцессу как громом: вероятно, она догадалась, что их хотят разлучить навсегда. Анна Леопольдовна и муж ее не знали, что их везут в Соловки, думали, что местом ссылки их будет Пелым, где прежде был Бирон. В октябре они приехали к беломорскому берегу, но за льдом в это время года нельзя было проехать в Соловки, и Корф остановился в Холмогорах, где архиерейский дом был очень удобен для помещения. В следующем, 1745 году он настоял, чтобы ссыльных оставить навсегда в Холмогорах: это будет, писал он, гораздо секретнее, чем еще везти их по Двине и по морю; притом содержание в Соловках будет стоить гораздо дороже, чем в Холмогорах, окруженных деревнями. |
| Афиноген вовремя сведал о грозившей ему опасности и, наскоро собравшись, бежал в Буковину, а оттуда пробрался в покинутую было им Борскую слободу. Но и здесь старообрядцы встретили его холодно, а ревностнейшие хранители старого обряда хотели даже убить его за соблазн, сделанный всему христианству древлего благочестия. Перетолковывая евангельские слова о тех, посредством которых вносятся в мир соблазны, они намеревались в самом деле привязать ему жернов на шею и, за неимением поблизости моря, бросить в Буг. Но Афиноген счастливо избегнул и этой опасности, бежал и из Борской слободы, но куда ни приходил, везде встречал или холодный прием, или даже угрозы схватить его и выдать русскому правительству. Он воротился было на Ветрянку, но и там не мог долго оставаться. Приходилось лжеепископу расстаться с своим омофором. Он так и сделал. «От стыда и срамоты, — говорит Иона Курносый, — борзо собрався и склався, на воз седши, погна борзо», и, прискакав в первый пограничный город королевства Польского, Каменец-Подольский, скинул здесь архиерейское платье, принял католическую веру, обрился, надел парик и записался в каменецкий гарнизон жолнером. Из самозванца-архиерея вышел красивый, блестящий жолнер. Ловкость обращения, приятные манеры, достаточное образование и значительные деньги, добытые архиерействованием у старообрядцев, открыли Афиногену вход в дома шляхетские и даже вельможные; ему покровительствовали иезуиты, в награду за обращение в римскую церковь, а женщины были в восторге от красавца-авантюриста. Дочь одного богатого пана влюбилась в бывшего архиерея. Уверившись в ее любви, он посватался было, но гордый пан наотрез отказал ему. Афиноген однако женился на своей возлюбленной и, кажется, не без романтических приключений. С богатым приданым жена принесла ему связи с значительными людьми, посредством которых бывший староверческий епископ в короткое время сделал большие успехи в королевской службе. Через четыре года после того, как он бежал в Каменец-Подольский (1757 г.), он был уже капитаном в Кракове и жил там с женою и детьми в довольстве и роскоши. |
| Разумные аргументы отца наместника произвели впечатление на ответственных товарищей: юного монаха Рафаила оставили в монастыре, и вскоре он был произведен в иеродьякона, а затем в иеромонаха. И отец Рафаил стал самым счастливым человеком на свете. Борис Огородников был первым, кого архимандрит Гавриил, став наместником, постриг в монашество. И даже имя ему дал Рафаил, в честь Архангела. Небесным покровителем самого наместника был тоже Архангел — Гавриил. В монашеской среде подобное просто так не делается. Видно, наместник очень рассчитывал на этого молодого, горячего, искренне верующего иеромонаха. Во всяком случае, за все тринадцать лет своего наместничества больше он никого в честь Архангелов не называл. При постриге каждый новоначальный монах передается на послушание опытному духовнику. Первым старцем отца Рафаила стал архимандрит Афиноген, монах уже очень преклонных лет, переживший гонения, войны, тюрьмы и ссылки. К девяноста восьми годам отец Афиноген пребывал во всем величии и силе нового человека, преображенного верой и навечно соединившегося со Христом — своим Богом и Спасителем. Общение отца Рафаила с первым духовником было коротким: вскоре архимандрит Афиноген отошел ко Господу. Отец Рафаил рассказывал о нем всего две особо запомнившиеся ему истории. Когда на именины отца Афиногена братия монастыря собралась в большой трапезной, он, маленький и согбенный, выслушав слова почтения и признательности, долго стоял и молчал. Все, затаив дыхание, ожидали его ответа. Старец оглядел стоявших перед ним монахов и проговорил: — Что мне сказать вам, братья? Просто я всех вас люблю! Тогда находящиеся в трапезной иноки, даже самые суровые, стояли и плакали. Вторую историю надо начать с того, что архимандрит Афиноген почти до самой своей смерти совершал отчитки, как это называют в народе, — изгонял бесов из тяжко страждущих людей. Иногда такого страдальца достаточно было, преодолевая его отчаянное сопротивление, втащить в келью отца Афиногена, чтобы бесы остались по ту сторону дверей. А больной приходил в себя, сам не веря, что освободился от многолетнего недуга. Но чаще для исцеления требовался долгий пастырский труд отца Афиногена и особые церковные молитвы. Это очень непростое и по многим причинам опасное послушание изнуряло старца до последних пределов. |
| Двое честолюбцев пытались вырвать власть у Патрикия над Стародубьем, выдав себя за епископов, но это им не удалось. Честолюбцы эти были: беглый иеродиакон Новоиерусалимского монастыря Амвросий и инок Анфим. Амвросий, человек еще молодой и ловкий, явился к Патрикию под именем иеромонаха Афиногена и просил его принять в свое согласие. Патрикий принял его с радостью, полюбил и с великими похвалами отправил в качестве священника в разные диаконовские скиты. Остановившись в Гомеле, Афиноген велел построить церковь в слободе Борской, освятил ее и начал отправлять службу. Недовольствуясь самовольно похищенным саном священника, он стал выдавать себя за епископа, скрывавшего свой сан ради спасения. В Валахии он открыто назвал себя архиереем, рукополагал священников для поповщинских сект и даже хотел рукоположить Патрикия в епископа. Но Патрикий и господарь Валахский узнали истину, и Афиноген должен был бежать из Валахии. Он ушел в Польшу и вступил здесь в военную службу. Пример Афиногена нашел себе подражателя в Анфиме. Анфим, инок их простых мужиков, проживавший в поповщинских скитах, вдруг стал выдавать себя за священника и за деньги был посвящен Афиногеном в архимандрита. Вскоре ему захотелось и архиерейства: он послал деньги Афиногену и просил заочно посвятить его в епископа. Афиноген согласился и назначил для того день Великого Четверга и даже час, так, чтобы, когда один читал бы посвятительные молитвы, другой возлагал на себя архиерейские одежды. В назначенный день и час Анфим облачился в архиерейские одежды и хотя скоро узнал, что в этот день и час Афиноген был уже польским солдатом, но не хотел расстаться с архиерейством. Не встречая в Стародубье доверия, он удалился к некрасовцам. Некрасовцы приняли его сначала с честью, но потом, узнав обман, утопили его в Днепре. По смерти Патрикия, когда Ветка пала вторично, в Стародубье перевезена была ветковская Покровская церковь и переселились ветковские священники. Один из них, Михайло Калмык, сделался верховным отцом во всей поповщине, и Стародубье заступило в поповщине место Ветки. |
|
|
