| Примечательно, что его владельцами были исключительно известные, знатные и родовитые люди – в данном обстоятельстве наблюдается интересная традиция. В начале XVII века «село Рожественское, на речке на Корожечне» принадлежало боярину Михаилу Глебову сыну Салтыкову. Возможно, вотчина была получена в конце XVI века, поскольку в Писцовых книгах он отмечен в чине окольничего – до пожалования в боярство (1601). М.Г. Салтыков был полководцем и дипломатом, участником многих событий периода Смуты, – в частности, прихода к власти Лжедмитрия I и заговора против него, избрания на русский престол королевича Владислава. В 1611 году перешел на службу к польскому королю Сигизмунду III, утратив прежние владения. В 1619 году вотчина была пожалована стольнику князю Андрею Фёдорову сыну Литвину-Мосальскому «за московское осадное сидение королевичева приходу». Он принадлежал к числу Рюриковичей, потомков черниговских князей. Разные ветви князей Мосальских состояли на службе в Литве, Польше и России. Андрей Фёдорович тоже имел явную пропольскую ориентацию, был в числе тушинцев, присягнул Сигизмунду III, но, как видно, вовремя перешёл на нужную сторону. Осенью 1618 года он участвовал в обороне Москвы от войск королевича Владислава, за что и был награжден вотчиной, в которую помимо села входили деревни Хлудово и Лукьяново «на речке на Курге», Яковлево на берегу Корожечны. За долгую жизнь ему довелось возглавлять Пушкарский и Сыскной приказы, командовать полками в нескольких войнах, дослужиться до чина окольничего. А.Ф. Мосальский умер бездетным в 1664 году – с ним пресеклась одна из линий княжеского рода. Период его владения оставил особую страницу в истории села. Несмотря на то, что формально оно называлось Рождествено на Корожечне и позднее сменилось немало других владельцев, за селом закрепилось название – Масальское, обычно писавшееся через «а». По какой-то причине один из давних владельцев оставил по себе такую память. Позднее село переходит в собственность князей Хованских – потомков литовского великого князя Гедимина, принадлежавших к числу наиболее привилегированных кругов княжеско-боярской аристократии, «родам первой статьи». В числе владельцев был Иван Иванович (1650-1726) – сын известного главы Стрелецкого приказа Ивана Андреевича Хованского «Тараруя», учинившего названное его именем восстание, казнённого в 1682 году. Далее вотчиной владели Михаил Иванович (1684-1735) и Сергей Михайлович (1721-1768). Первый был капитаном лейб-гвардии Преображенского полка, а второй упоминается в чинах поручика, титулярного советника. После кончины старшего брата владельцем села становится отставной поручик Михаил Михайлович Хованский (1710-1785), с чьим именем обычно связывается строительство каменной церкви. Помимо селений в состав вотчины входили рыбные ловли на реке Корожечне протяжённостью по обоим берегам 6 вёрст и 50 саженей. |
| В июле 1597 г. М. обратился к кор. Сигизмунду III с просьбой отменить запрет жителям Греции посещать Речь Посполитую. В 1598 г. М. направил ряд посланий к православным Киевской митрополии, отвечая на их вопросы, и призывал сохранять верность Православию. В послании к Львовскому братству от 29 нояб. 1598 г. он призывал братчиков положить конец их конфликту с еп. Гедеоном. Понимая, что главным, наиболее деятельным пропагандистом унии является еп. Ипатий Потей, М. 15 окт. 1599 г. обратился к нему с посланием. В нем, ссылаясь на суждения отцов Церкви, он отстаивал истинность правосл. догматов и обычаев, а также предсказывал, что униаты не смогут добиться полного равноправия с католиками. Ипатий Потей написал полемический ответ на послание М. На рубеже XVI и XVII вв. часть правосл. знати во главе с кн. Острожским увидела выход из сложившегося положения в соглашении с протестантами об общих действиях против католиков. Совместный съезд состоялся в Вильно 15 мая 1599 г. Была достигнута договоренность о совместных действиях в борьбе с насилием со стороны католиков, но нек-рые протестант. духовные лица (при сочувственном отношении кн. Острожского) выступили с инициативой объединения церквей. 6 июня 1599 г. они направили письмо М. с перечислением 18 пунктов, в к-рых согласны между собой правосл. и протестант. вероучения. В своем кратком ответе М. отметил, что с рядом положений, выдвинутых в письме, он согласиться не может, и поручил дальнейшие переговоры Кириллу Лукарису. Лукарис не передал ответ патриарха протестантам, и на этом переговоры прервались. Важный шаг М. предпринял в 1600 г., направив в Речь Посполитую Лукариса со своими посланиями. В послании к Сигизмунду III М. отклонял предложения подчиниться власти папы и снова ходатайствовал об отмене запрета для греков посещать Речь Посполитую. К польск. канцлеру Яну Замойскому и сенаторам М. обращался с просьбой оградить православных от преследований. Лукарис привез также послания к кн. Острожскому и др. правосл. князьям и панам с призывом сохранять верность Православию. Последние 2 письма М. сходного содержания были адресованы в 1601 г. членам Львовского братства и жителям Рогатина. |
| Но если сам Владислав соглашался стать православным, то этого не захотел непримиримый католик Сигизмунд III, сам возмечтавший о кремлевском скипетре. Посольство вернулось ни с чем. Филарет остался в плену. Сигизмунд III принимал присягу изменников и щедро раздавал им русские земли, уже считая себя русским царем. Изменник боярин Михаил Салтыков при всех набросился на патриарха с непристойной бранью, даже замахнулся на него ножом. Требовал немедленного приезда в Москву Сигизмунда. — Не боюсь твоего ножа, — ответил патриарх, — вооружаюсь против него силою Святого Креста. Ты же будь проклят и в сем веке и в будущем и с тем, кого желаешь [то есть с польским королем. — Примеч. ред. ]. Уже поднимался народный гнев против захватчиков. Рязанский воевода Прокопий Ляпунов собирал ополчение и шел к Москве. Просыпалась в народе любовь к России, к вере православной. Захватчики чувствовали растущую силу, торопились оторвать патриарха от народа. После одной из его гневных речей поляки и русские изменники совлекли его с патриаршего места и в одежде простого инока заточили на Кириллово подворье. Послания патриарха Из заточения патриарх писал: «Ты, Салтыков, требуешь, чтобы я писал Ляпунову, чтоб он не шел к Москве. Я к ним тогда стану писать, ежели ты, изменник, с литовскими людьми выйдете вон из Москвы, а если будете сидеть в Москве, я их всех благословлю помереть за православную христианскую веру. Вижу истинную веру, вами и еретиками попираему, вижу граду Москве запустение и разорение, не могу более слышать латинского пения и видеть во дворе русского царя костел». Да, поляки уже успели построить на территории Кремля католический костел. Снова и снова уговаривали «перелеты» патриарха. Боярин Салтыков угрожал: — Вели ратным людям, подошедшим к Москве, идти прочь, а если не послушаешь нас, то уморим тебя злою смертью. — Что вы мне угрожаете? — отвечал мужественный страдалец. — Я боюсь только единого Бога! Если вы уйдете из Московского государства, то я благословлю воинов отойти прочь. Если нет — благословлю на битву с вами. Вы мне обещаете злую смерть, а я надеюсь через нее получить венец. Давно желаю я пострадать за правду. |
| Сразу же после того, как он оказался в безопасности на нейтральной территории, Н. К. объявил эти условия недействительными как принятые под давлением и угрозами, однако больше в еп-ство он не возвращался (подробнее см.: Hallauer. 2002. S. 155-198). Папа Римский Пий II выступил в поддержку кардинала и личного друга, наложив на герц. Сигизмунда интердикт и др. церковные наказания. Письменные переговоры об их снятии и разделении контроля над епископством между Н. К. и герц. Сигизмундом продолжались при посредничестве папы Римского, имп. Фридриха III и венецианского дожа до последних месяцев жизни Н. К. Мирный договор был окончательно согласован в июле-авг. 1464 г.; еп-ство в лице Н. К. получало обратно замки, значительную часть земель и все церковные права, однако Н. К. соглашался не появляться в еп-стве лично и управлять им только через викария. 2 сент. папский легат по просьбе имп. Фридриха III объявил о снятии с герц. Сигизмунда всех церковных наказаний (см.: Baum. 1983. S. 420-421; Meuthen. 2010. P. 111-116). Сложная ситуация в Бриксене препятствовала философским и научным занятиям Н. К.; между 1453 и 1458 гг. он не создал ни одного нового сочинения, не считая неск. кратких работ по математике. Однако занимавшие его в это время философские, богословские и церковные вопросы нашли яркое отражение в многочисленных проповедях (всего к 1452-1458 гг. относится более 150 проповедей Н. К.; тексты см.: Nicol. Cus. Opera. Vol. 18-19). Последние годы жизни (1458-1464) Сразу же после прибытия в Рим 30 сент. 1458 г. Н. К. оказался вовлечен в деятельность папы Римского Пия II, к-рый называл его своим учителем и видел в нем верного друга и лояльного помощника. Основной стоящей перед ним церковно-политической задачей папа Римский Пий II считал организацию нового крестового похода для борьбы с угрожавшими христ. гос-вам турками и освобождения К-поля. В нач. 1459 г. он призвал европ. государей собраться в Мантуе для обсуждения плана буд. военной кампании. Н. К. скептически относился к проекту в целом, считая, что европ. |
| Таково (почти дословно переданное вам) содержание поименованного сочинения. В ряду южнорусских полемических сочинений того времени, оно занимает совершенно особое место. Хотя вопроса о незаконности папских притязаний, простираемых на юго-западную Русь, касались и другие тогдашние полемисты; но они при этом больше всего трактовали о несостоятельности римско-католического учения о главенстве папы, как божественном учреждении, об исконной независимости Русской Церкви от западной, о провозглашении религиозной унии в западнорусских областях, как деле незаконном и т. п. Словом, трактовали по означенному вопросу с точки зрения богословской и исторической. Между тем поименованное сочинение 1633 года рассматривает означенный вопрос главным образом со стороны государственных интересов. Такая новая постановка полемики против папских притязаний на юго-западную Русь находится в самой тесной связи с характером и ходом борьбы православных южно-Руссов с латино-униатами по вопросу, поднятому после смерти Сигизмунда III, о восстановлении нарушенных в его царствование прав Православной Церкви. Войдем относительно этого в некоторые подробности. Известно, что смерть Сигизмунда III (в царствование которого провозглашена была в западнорусских областях религиозная уния и, вследствие этого, до крайности стеснены были православные, не желавшие принять ее) вызвала необычайное религиозное движение в среде православного южнорусского народонаселения. Это зависело от того, что (как мы говорили в одном из прежних наших трудов) междуцарствие, наполненное заботами о выборе нового короля, было в Польше самым благоприятным временем для заявления требований чем-либо обиженных сторон. Общее участие шляхты в избрании государя и вытекавшая отсюда необходимость в единодушии между избирателями побуждали созывавшиеся в это время сеймы с большим вниманием, – чем во всякое другое время, – относиться к подобным заявлениям, в особенности если они приносились от лица целых корпораций и были поддерживаемы значительным количеством сеймовых депутатов; при том и новоизбранные короли, при вступлении на престол, нуждаясь во всеобщем сочувствии, были щедрее, чем в последующие годы своего правления, на разного рода льготы и привилегии. Все это хорошо сознавало южнорусское православное народонаселение; поэтому смерть короля-фанатика оживила среди него надежду на улучшение своего бедственного положения. Употребив в предшествовавшие десятилетия всевозможные средства к освобождению себя от «египетской неволи»: просьбы, подарки, протесты, даже угрозы 25 , – и все-таки не достигнув желаемой цели, – православный южнорусский народ, естественно, должен был видеть в наступившем междуцарствии единственную надежду на облегчение своего положения и тем с большею ревностью начать новую попытку к восстановлению нарушенных прав своей Церкви и народности. |
| Так, наконец, Марина согласилась играть комедию, но с условием, что называвший себя Димитрием не будет с нею жить, как с женой, до тех пор, пока не овладеет Москвою. Есть известие, что иезуит даже обвенчал их тайно для успокоения совести. В то же время и посол Сигизмунда успокоил свою совесть; вор дал ему грамату на владение городом Белою и, на другой день, 19 сентября (9 ст. ст.), вор вместе с Олесницким приехал в одной коляске в обоз к Марине. Послуживши таким образом с своей стороны обману, Олесницкий на другой же день (10 сентября) уехал из табора. С ним собрались в отечество многие из бывших в плену с 1606 г. и большая часть женского двора Марины, но едва они уехали верст пятнадцать от обоза, как разнесся слух, что Шуйский послал татар перерезать им путь. Тогда от страху большая часть бежала назад в табор, но Олесницкий сказал, что не вернется назад, что бы с ним ни случилось. Он благополучно добрался до Польши. В тот же день, проводивши Олесницкого, Сапега торжественно, с распущенными знаменами повез Марину в воровской табор и там, посреди многочисленного войска, Димитрий и Марина бросились друг другу в объятия... плакали, восхваляли Бога за то, что дал им снова соединиться. Многие умилялись, смотря на такое трогательное зрелище, и говорили: «ну, как же после этого не верить, что он настоящий царь Димитрий?!» Шляхтича, который говорил на дороге Марине, что в Тушине другой Димитрий, посадили на кол. После этого паны на радостях несколько дней праздновали и пировали. Рожинский угощал Сапегу, Сапега Рожинского. Оба вождя поклялись в вечной дружбе и поменялись саблями в знак побратимства. Сапега пьяный посетил царицу в ее новом жилище в таборе и до того нагрузился, что, ворочаясь от царицы, упал с лошади и ушибся. Царь также делал пиры, но не умел угодить полякам. Они говорили: – «его московские кушанья грубые, простые; медов и лакомств дает мало и скупо; настоящее итальянское угощение!» А в добавок их покоробило, когда вор пил за здоровье Сигизмунда III, короля польского, и назвал его своим братом. |
| В византийских источниках за время правления Анастасия нет свидетельств о сношениях византийского двора с Западом, как нет вообще упоминаний даже о сношениях с Теодорихом, хотя несомненное свидетельство о непрерывности сношений Византии с Римом и Равенной дают консульские фасты, в которых большинство годов помечены именами двух консулов, одного в Константинополе, другого в Риме. Если византийские источники молчат даже о сношениях с Теодорихом, которые должны были поддерживаться непрерывно, то тем более в них нет ни одного намека на сношения двора с какими-либо царями в пределах Западной империи. И однако такие сношения, несомненно, были, и Анастасий понимал во всей широте свое положение главы римского мира. В бургундском царстве преемники царя Гундиоха 1316 Гильперих и Гундобад, оба пользовались титулом vir illustris, саном патриция и званием магистра армии. Эти титулы и звания были приобретены еще до падения Западной Римской империи. Когда же в 516 году умер Гундобад, сын его Сигизмунд получил царское достоинство и обратился с письмом к Анастасию, которое написано на изысканном латинском языке того времени епископом Вьенны Авитом. Теодорих не пропустил посла. Тем не менее, в Константинополе знали, что происходило в Галлии. Из другого письма, составленного тем же автором, видно, что Анастасий соизволил на дарование желанного титула vir illustris бургундскому царю и сам известил его об этом. Сигизмунд изливался красноречивым пером Авита в благодарности императору, заявляя, что для него более лестно то, что он служит императору, чем то, что он правит своими соплеменниками. 1317 В этой условной лести жила старая традиция той зависимости от императора, которую признавали над собой германцы, утверждаясь в пределах империи и разрывая ее на части. Это мерцание старых идей и отношений не имело при Анастасии практического значения, но его преемник сумел дать жизнь этому призраку. Состояние северных областей Империи Положение придунайских областей в пору правления Анастасия было весьма печально. Старые города по Дунаю и крепости внутри страны были заняты по-прежнему гарнизонами, а среди туземного населения во многих местах были расселены на правах федератов готы, гунны, аланы, проникавшие в разное время еще до Аттилы, а затем в большой массе после разгрома гуннской державы. Там же жили и мирные готы, принятые в империю с Ульфилой еще при Констанции. В пограничных местах федераты состояли на положении пограничных солдат и сами занимали и охраняли крепости. Многократные нашествия варваров, еще с середины III века, обезлюдили страну, изменили состав населения, сократили число земледельцев, вызвали возвращение к скотоводческому быту и пастушеству, которое долго держалось здесь и после среди романизованной части населения. |
| И не позывать их в эти дни в ратушу, к суду войтоцкому, радецкому, лавничему». Этот указ издан Стефаном Баторием за три месяца до его смерти, и после этого новых королевских указов по поводу календаря не было. Но трения не прекращались, и появилась литературная полемика по этому вопросу. Таким образом, легкомысленное намерение – навязать календарь на опыте жизненном, провалилось. Оказалось, как и в наши дни, обрядовые перемены являются более трудным делом, чем важнейшие по существу принципиальные перемены и даже революция. Бытовое начало победило. Упущение этого из вида было печальной ошибкой в тактике патриарха Никона , породившей раскол. Сигизмунд III (1587–1632 гг.) По смерти 12-го декабря 1586 г. Стефана Батория, опять повторилось междуцарствие в Польше и соединенной теперь с ней Литве. Опять выборные сеймы открыли повод к вероисповедной войне. На Варшавском сейме еще в 1573 г. была провозглашена свобода совести. Но католики в порядке погрома разоряли протестантские церкви, и суды не принимали жалоб, ибо статей закона о «защите церквей» не существовало. Теперь на конвокационном сейме 1587 г. протестанты потребовали ввести в присягу будущего короля обязательно – опубликовать законы о защите свободы веры путем регулярных судебных процессов. Такая борьба протестантов всегда была на пользу православия. Католическому духовенству настолько была противна идея защиты чужой веры, что все клирики сбежали с сейма, чтобы не мешать светским римо-католикам принять такое предложение протестантов. Оно и прошло единогласно при одном только жертвенном голосе со стороны одного бискупа, оставленного собраниями в сейме лишь для демонстрации формального соучастия и духовенства в создании нового конституционного положения. Иначе по польской конституции один голос, представляющий депутатскую категорию и возражающий, – сорвал бы все дело. Претендентами на престол были: австрийский эрцгерцог Максимилиан, московский царь Федор Иоаннович и шведский принц Сигизмунд. Но православие московского царя заранее исключало возможность собрать нужное большинство голосов. |
| Послы отправились, а Жолкевский между тем уже получил от Сигизмунда тайное приказание, привезенное изменником русским Федором Андроновым, склонять Москву и Московское государство к присяге на имя Сигизмунда, а не на имя Владислава. III. Совещание в королевском стане под Смоленском. – Консидерации, привезенные Андроновым. – Занятие Москвы польским войском. – Отъезд Жолкевского В то время, как Жолкевский бился из всех сил, чтобы склонить москвичей к договору и приобресть себе славу, король под Смоленском слушал речи соперника гетмана, брацлавского воеводы Яна Потоцкого, и его брата, королевского покоевого Стефана. Они особенно представляли королю, что договор, заключенный Жолкевским, не должен иметь силы. Много действовала здесь и зависть; брацлавскому воеводе было досадно, что сам он не мог взять Смоленска, тогда как Жолкевский может теперь хвалиться, что взял столицу и с нею все царство Московское. Потоцкий желал повернуть дело так, чтобы не вышло по договору гетмана. Он представлял: «Опасно отдать Владислава варварскому народу с малым отрядом поляков и литовцев, как этого москвичи требуют, да еще и войско вывести из Московии. Они нарочно того хотят для того, чтобы юноша, оставшись без всякой защиты, был отдан на волю их варварству. Жизнь королевича будет всегда под страхом: словно меч будет висеть над ним на волоске. Пусть лучше король до конца оружием поработит москвитян, теперь уже разоренных и потерявших силу от междоусобиц; пусть теперь победитель сам наденет корону и даст побежденным закон; больше чести королевичу получить эту корону от рук отца, чем от плутов москвитян». Другие паны прибавляли: «Король не может без нарушения присяги Речи Посполитой делать уступок москвитянам. Король явно с согласия сейма, сначала польского, в Люблине, а потом литовского, в Вильне, отправился в московский поход, и теперь он должен служить общественному благу, а не делу своего семейного возвышения; поэтому, что бы он ни приобрел оружием, – все это он должен отдать государству, а не одним своим детям. Так король уже обещал, и его воля сообщена провинциальным сеймикам, и письма от него посланы к сенату и послам. Если теперь Владислава отправить на московский престол, то это подаст сейчас предлог к беспокойствам в Польше и Литве; вспыхнут еще не совсем потухшие искры междоусобной войны, возникнут подозрения, станут толковать, что король хочет присвоить самодержавную власть, и для этого-то приобретает для сына чужое сильное царство, чтобы, утвердившись таким могуществом, соединенными силами привести в действие свои намерения. Прежде надо было спросить сейм: дозволит ли он отправить Владислава, польского принца, на московский престол?». Этими внушениями паны принудили короля освоиться с мыслью, что Жолкевский поступил неправильно, заключив договор, что на Московскую землю следует смотреть как на край, завоеванный польским оружием, а вовсе не так, как на свободное государство, выбирающее на свой престол польского королевича. |
| мы с радостию и любовию восприимем вас и не будем порицать вас за бывшую измену, ибо один Бог без греха» . Когда спустя более года бедствия России еще увеличились и число врагов Шуйского и изменников возросло в Москве, когда они снова насильно привели патриарха на Лобное место при бесчисленных толпах народа и стали вопиять, что царя Василия нужно свести с царства, что он царь несчастный и виною всех зол отечества, когда на это согласились все присутствовавшие, сами даже бояре,— один Гермоген непреклонно стоял за царя, плакал, увещевал, заклинал удержаться от такого злодеяния, объяснял, что за измену законному царю Бог еще более может наказать Россию. Когда, однако ж, несмотря на все убеждения патриарха, Шуйского лишили престола (17 июля 1610 г.) и насильно постригли в монахи, причем обеты произносил вместо него князь Василий Тюфякин, Гермоген крайне скорбел и не переставал называть Шуйского царем, постриженным же в монашество считал князя Тюфякина . В это время кроме самозванца действовал в России и другой враг — польский король Сигизмунд III. Получив известие, будто в Москве многие бояре желали бы иметь своим царем сына его Владислава, а не Шуйского и не тушинского вора, Сигизмунд решился воспользоваться благоприятными обстоятельствами и с разрешения сейма начал войну с Россиею, чтобы не только овладеть ею, но, главное, распространить в ней католическую веру, как сообщал в Рим папский нунций, находившйся тогда в Польше. В сентябре 1609 г. король приступил с своим войском к Смоленску, объявив в своем манифесте, что идет собственно спасти Россию от ее врагов, прекратить в ней междоусобия и кровопролитие, водворить порядок и тишину и что об этом просили его сами русские своими тайными письмами. В декабре послы Сигизмундовы из-под Смоленска приходили в Тушино и между прочим предлагали находившимся здесь москвитянам и нареченному патриарху Филарету, что если они пожелают отдаться под власть короля, то король примет их с большою заботливостию, сохранит их веру, права, обычаи церковные и судебные. |
|
|
