| «Вот меня еще удивляет критика, что, дескать, вы внешний человек по отношению к Церкви? А кто внутренний? Для Бога внешних нет! Может быть, у нас будут музыку критиковать исключительно члены союза композиторов? Кто такой вообще православный уж, начнем с этого…». Здесь мне видится трагедия разобщенности не только интеллигенции и Церкви, но трагедия разобщенности и атомизированности всего российского общества, в первую очередь самой интеллигенции как образованного слоя, где между собой никак не способны договариваться и слушать друг друга. Интеллигенты, вошедшие в церковную среду и нашедшие там свою нишу, как правило, спешат забыть свое интеллигентское прошлое и становятся в положение, подобное старшему брату по отношению к блудному сыну из известной евангельской притчи . Среди интеллигентов разных мировоззрений особенно бывает заметна глухота и непроницаемость друг для друга с симметричными взаимными упреками. «Принципиальная безответственность, презрение к ближним, хлещущий из каждой строчки снобизм» (цитирую Худиева) – а так уж ли свободны бывают от подобного православные интеллигенты? Только настоящая интеллигентность как качество духа, приближающееся к святости, может затушить традиционные недуги русской интеллигенции, такие, как, например, осуждение с превозношением, заискивание перед властью или противоположное этому неуёмное её критиканство. Лучшие из интеллигентов всегда являли высоту и свободу духа в этом плане, не избегая в том числе откровенно говорить и о недугах интеллигенции, и о недугах исторического христианства, как, в частности, авторы известного сборника «Вехи». Слава Богу, у нас есть и более поздние добрые положительные примеры, на которые можно безбоязненно ориентироваться: архиепископ Иоанн (Шаховской), митрополит Антоний (Блюм), отцы Николай Голубцов, Александр Мень, Сергий Желудков, Георгий Чистяков; Сергей Фудель, Алексей Лосев, Сергей Аверинцев из людей Церкви (список здесь можно далеко продолжить); академики Дмитрий Лихачев и Андрей Сахаров из людей светских, пусть даже последний был не действительный, а «анонимный» христианин, точнее, агностик. |
| Его дом, а точнее – полдома в Измайлове, состоявший всего из трех небольших комнат с маленькой терраской (притом гостиная была проходной, как и небольшая кухня), с осени 1942 года стал приютом обездоленных детей. 290 (Во второй половине дома после войны жил о. Виктор Жуков). Терраска же выходила в небольшой сад, размером вероятно в 5–6 соток. Там в теплое время года о. Николай мог принимать для беседы своих духовных детей в специально сооруженной будочке («беседке»), где параллельно стояло две скамьи, на два-три человека – каждая. Это было сделано по совету одного из его духовных отцов, дабы о. Николай меньше тратил сил и времени для общения с своими духовными чадами и имел возможность все же побольше быть дома с семьёй. С противоположной стороны дома, в сторону трамвайной линии, находился длинный сарай 291 с дровами для отопления, и где духовные чада, приходившие к о. Николаю, иногда заставали уединившимся для молитвы. Еще до принятия сана жизнь Николая Александровича была дыханием самозабвенной доброты, а это требовало иногда и величайшего мужества. Вот один случай, рассказанный его матушкой. В годы войны Николай Александрович, освобожденный от военной службы по состоянию здоровья, каждое лето работал на трудфронте – на лесозаготовках, в колхозе и проч. И вот однажды зимой приходит сообщение, что в том колхозе, где он летом работал, один юноша попал под суд, ему грозит расстрел. Он был невиновен, но только Николай Александрович мог это доказать. Начальница в библиотеке не отпускала его на суд. Тогда Николай Александрович уехал самовольно, а в войну это приравнивалось к дезертирству. Суд состоялся, юношу благодаря показаниям Николая Александровича оправдали, и для него самого это «дезертирство» обошлось без тяжелых последствий. Уход со светской работы на поприще церковной деятельности, да еще в годы, когда на Церковь поднималась новая волна гонений, был, с точки зрения одних, быть может, актом безумным, других – актом исключительного мужества, для самого же Николая Алексеевича – естественным завершением того пути, по которому шла вперед его внутренняя, невидимая для других, жизнь. |
| И–12. «Флорищева Пустынь. Историко–археологическое описание В. Георгиевского . – БВ, 1897, 2, 362–367. (Библиографическая заметка). И–13. Из истории празднования нового года. – Д. Чт., 1898, 1, 165–174. И–14. Надписание гробное преп. отцу нашему Сергию, Радонежскому чудотворцу. – Д. Чт., 1901, 9, с. 3. И–15. О начале, первых деятелях (1744–1759) и направлении иконописной школы Троице-Сергиевой Лавры. – БВ, 1903, 6, 237–258. (Рефер. чит. на Рижском археологическом съезде 1896 г.). И–16. Автор древней повести о Феодоровской иконе Божией Матери. – БВ. 1911, 10, 364–371. (Рефер. на ист.-археол. съезде в Костроме в 1909 г.). 2. Церковно-археологические труды А–1. О греческом иконописном подлиннике. – ПрТСО, 1888, часть 42 я, 131– 151. (Пробн. лекц., чит. 7 сент. 1887 г.). А–2. Из истории изображений креста. – ПрТСО, 1889, ч. 43–я, 236–299. Рец.: Никанор, архиеп. Херсонский. Беседы о перстосложении для крестного знамения и благословения. – Странник, 1889, I, 4, 620–628; и отд. СПБ. 1890. А–3. Бронзовое изображение св. ап. Петра в Риме (объяснение рисунка) –Р. Хр. 1893, VII (29 июня), 30–33. А–4. Спаситель на троне и молящийся император. – Мозаика в храме св. Софии (V век). Объяснение рисунка. – Р. Хр., 1893? XI (17 окт.), 25–29. А–4а. Объяснение рисунка «Агнец Божий» в журнале Р. Хр. 1894, кн. 2. А–5. Церковно–археологический музей при Московской Духовной Академии – БВ, 1895, 4, 120–140, 5, 297–317. Отд.: Сер. Посад, 1895, с. 41 А–6. О молитвенных храминах и открытых христианских храмах первых трех веков. – БВ, 1896, 3, 351–369. А–7. Древнехристианская символика Воскресения. – Р. Хр., 1896, кн. V, 25–36. < А–8. О древнейших изображениях Божией Матери. – БВ, 1897, 1, 25–48. Рец.: «Евангелист Лука – художник» – ж–л «Баптист», Ростов н/Д, 1909, 2 (15 января), 10–12. А–9. Происхождение, назначение и устройство римских катакомб. – БВ, 18971 4, 68–91. А–10. Места молитвенных собраний христиан I–III вв. 48 – СП, 1898, с. 43. А–11. Из истории древнерусской иконописи. – Д.Чт., 1897, 5, 4–13, 8, 552–570; 9, 8–24, 10, 175–181, 11, 360–374, Отд.: М., 1897, С. 56. |
| - И на меня, и на моего двоюродного брата Александра (игумена Андроника) огромное влияние оказал владыка Сергий (Голубцов) - один из тех, кто сохранил главу преподобного Сергия Радонежского. Я ездил к нему в Новгород в самые глухие, пятидесятые годы. Хотя он не был идеальным для меня духовником. Поскольку не всегда видел разницу между мною и собою. Он монах, а я человек совершенно иного склада, и требовательность владыки Сергия была для меня чрезмерной, я так никогда не мог, и мне недоставало поддержки. Я настороженно отношусь к слишком активному духовничеству. Когда старец ведет монаха в монастыре - он знает, куда его ведет, и это, наверное, правильно, и вообще, не мое дело об этом судить. Но мы не монахи, и у нас несколько иные функции. Я дружу с протоиереем Валентином Асмусом сейчас, и бегаю к нему с проблемами. Но именно с отдельными проблемами. А выливать на него все свои похождения... Хотя - на исповеди все равно приходится выливать. Но отец Валентин снисходителен. Он высокоснисходителен, я бы так сказал. - Отец Павел завещал своим потомкам: «...пусть в каждом поколении хоть один будет иерей». В поколении детей это не сбылось, сбылось в поколении внуков. Не могли бы Вы рассказать хотя бы немного об упомянутом уже здесь Вашем двоюродном брате, игумене Андронике (Трубачеве)? - Он намного моложе меня и рос, наверное, под определенным моим влиянием. Окончил Историко-архивный институт и сразу поступил в Духовную Академию. Потом пошел в монахи. Его родителям было очень трудно это принять, и я был, может быть, единственным человеком, в этот момент его поддержавшим. Я приобщил его к подготовке публикаций, связанных с дедом, но затем он превзошел меня в этой работе. При этом он читает в Московской Духовной Академии один из главных богословских курсов. Не раз его бывшие студенты, узнав, что он мой брат, высказывали мне свое восхищение им. Он посвятил себя творческому наследию священника Павла Флоренского, это его духовный поступок, который можно по-разному воспринимать. То, что он внук Павла Флоренского, открыло ему дорогу к неопубликованным материалам. |
| Исключительное внимание архимандрит Феофан уделял церковной музыке. Руководимый им хор Казанского Спасо-Преображенского монастыря в те годы не уступал архиерейскому. 14 ноября 1832 года архимандрит Феофан был назначен настоятелем московского Донского ставропигиального монастыря, а вскоре [с 5 декабря], по представлению митрополита Филарета, с которым его связывала многолетняя дружба, – членом Московской Синодальной Конторы и благочинным всех ставропигиальных монастырей [очевидно, московской митрополии]. Со временем он стал пользоваться в Москве большой известностью и как проповедник. Еще при жизни вышли в свет труды Феофана: Собрание поучительных слов на Господские и Богородичные праздники (М., 1841) и Собрание поучительных слов на воскресные дни в 2-х томах (М., 1849). Многие специально приезжали в Донской монастырь на проповеди его настоятеля. И, конечно, чтобы услышать монастырский хор. Синодальная Контора неоднократно поручала архимандриту Феофану наиболее хлопотные и сложные ревизии. В частности, в 1834 году – ревизию ризниц московских кремлевских соборов, в 1838-м – Оренбургской епархии, в 1843-м – ризниц Новоиерусалимского, Ростовского и московского Заиконоспасского монастырей; в 1846-м – Большого Успенского и Гостунского соборов и рукописного отдела бывшей Патриаршей библиотеки в Москве 11 . За свои труды архимандрит Феофан неоднократно удостаивался благодарностей от Синода, высоких правительственных наград. Так, в 1837 году он получил орден Св. Анны II степени с императорской короной, а в 1840-м – орден Св. Владимира III степени. Все эти годы настоятель Донского монастыря продолжал сочинять духовные песнопения, не жалея средств на содержание монастырского хора и на обустройство жизни заботливо им пестуемых певчих, что вызывало недовольство братии, в остальном любившей Феофана за мягкость и доброту: При архимандрите Феофане, – говорил А.В.Смирнову один из иноков, – наша обитель пользовалась особенною любовью москвичей; но вследствие того, что Феофан расходовал значительныя средства на содержание певчих, от времени его настоятельства в монастыре не осталось никаких сбережений. |
| Итак, служебная карьера архимандрита складывалась благоприятно, Феофан вполне мог рассчитывать на архиерейскую кафедру. Но в 1850 году его вдруг из Москвы переводят сначала в один провинциальный монастырь, потом в другой, где вскоре он и скончался. Что явилось причиной этой, по сути, ссылки Статьи в ЖМП ответа не дают. Попробуем разобраться. Выясняется следующее: причиной оказались две крупные неприятности по службе, о чем упомянуто в ряде дореволюционных изданий. Первая была вызвана столкновением Феофана с весьма влиятельным директором Придворной певческой капеллы генерал-майором Алексеем Федоровичем Львовым 12 . Оба они, как сообщает А.Благовещенский в Истории Казанской Духовной Семинарии..., якобы состояли в Комитете для устройства церковного пения, куда Феофана назначили после избрания Филарета митрополитом. Однако биограф архимандрита протоиерей А.В.Смирнов пишет: В переданном (Благовещенским. – Авт.) рассказе есть только отдаленный намек на истинные факты. Бесспорно, что архим. Феофан не особенно сочувствовал церковно-композиторской деятельности Алексея Феодоровича Львова. Как известно, последний задумал ввести однообразие в существующие церковные напевы и с этою целью издал круг богослужебного пения, который он хотел сделать обязательным для всех церквей России. Чтобы достигнуть возможно быстрого распространения своих гармонизаций, он, с дозволения Государя Николая Павловича, вызвал из разных епархий в придворную капеллу 28 регентов, которые, изучив переложения Львова, должны были сделаться первыми их распространителями; вместе с ними обучались в капелле и полковые регента 13 . Так как Феофан и сам занимался переложением обиходных мелодий, то он, естественно, видел в лице Львова конкурента, хотя и не мог похвалиться тем, что вернее знал и понимал церковную музыку 14 . После издания своего канона Львов испросил у Государя командировку в Москву для переложения на ноты древних напевов, употреблявшихся в Симоновом, Донском монастырях и в Успенском соборе, каковое обстоятельство должно было особенно задеть настоятеля Донского монастыря. Возможно, последний и позволил себе неодобрительно отозваться о церковно-музыкальных трудах А.Ф.Львова, однако формального столкновения между ними не случилось. Благовещенский ошибается, указывая, что оба состояли членами Комитета для устройства церковного пения. В Москве действительно существовал учрежденный митрополитом Филаретом Комитет, но не для устройства церковного пения, а для испытания новоперелагаемого церковного пения, куда архимандрита Феофана почему-то не включили. |
| К этому времени Победоносцев изменил отношение к трудам Г. Однако работа осталась неоконченной. В 80-90-х гг. Г. опубликовал ряд важных работ. Кн. «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра» (Серг. П., 1892. М., 19092) вызвала острые отклики в печати, но впосл. стала определяющей среди работ по этой теме, в марте 1893 г. Г. получил за нее премию митр. Макария. После рецензии на кн. В. П. Васильева «Очерки по истории канонизации русских святых» (М., 1893) Г. написал «Историю канонизации святых в Русской Церкви» (Серг. П., 1894. М., 19032, 1998р) по материалам Русской и Греческой Церквей, к-рая стала своего рода руководством в деле прославления святых, в частности была использована при канонизации прп. Серафима Саровского . До наст. времени книга остается непревзойденной по полноте использованных источников, актуальными являются предложенная историческая периодизация и выводы ученого. Также следует упомянуть ряд статей 1892-1895 гг., прежде всего «К нашей полемике со старообрядцами». Г. собрал исторические и археологические материалы, разрешающие мн. спорные вопросы, приведшие к расколу, указывал на древность двоеперстия. В вышедших посмертно «Воспоминаниях» (Кострома, 1923) описал быт провинциального духовенства сер. XIX в., научную атмосферу в духовных учебных заведениях. Г. при жизни издал более 70 работ, кропотливо изучал исторические источники, данные археологии, лексикографии, агиографии, патрологии, канонического права и др. дисциплин. Однако не все его предположения и сомнения подтвердились совр. исторической наукой. Иногда Г. проводил не вполне корректные параллели между историческими и совр. ему реалиями, был излишне прямолинеен в методике и выводах, несправедливо оспаривал текстологические наблюдения предшественников. Его учениками были А. П. Голубцов , Н. Ф. Каптерев , Н. Н. Глубоковский . Г. высоко оценивал роль имп. Петра I Алексеевича и его реформ в жизни Церкви, не находя принципиальных недостатков в синодальной системе. Критически относился к совр. |
| Как ни тяжело было прощание с дорогим монастырем, а искать своей воли он не смел. Проводив всех братиев, молился до означенного срока, и покинул Лавру последним, как капитан попавшего в беду судна. В последние годы о.Зосима жил в Москве, келейно, на квартире одного из своих знакомых. От ареста его «спасла» только тяжелая болезнь, предшествующая кончине. В 1936 году земная его жизнь закончилась. Как и Преподобного Серафима Вырицкого, Господь уберег его в период гонений для поддержки и окормления людей, сохранивших веру. Из пепла Последним хранителем Троице-Сергиевой Лавры перед ее закрытием был священник Павел Флоренский. Его усилиями удалось сохранить множество бесценных реликвий. У о. Павла были основания для того, чтобы особенно опасаться за мощи преп. Сергия Радонежского, ведь со святыми мощами большевики обычно не церемонились. Накануне Пасхи 1919 г . священник Павел Флоренский, архимандрит Кронид и граф Олсуфьев ночью тайно отделили главу Преподобного от остальной части мощей. На ее место был положен череп одного из князей Трубецких. Главу Преп. Сергия взял на хранение граф Олсуфьев. В середине 30-х годов, незадолго до своего ареста, он передал ее на хранение молодому художнику-реставратору Павлу Голубцову, который, в свою очередь, перед призывом на фронт в действующую армию принес ее своему духовнику, старцу Илариону, служившему в селе Виноградово. Преп. Сергий традиционно являлся защитником России от вражеских вторжений. По преданию в 1812 г . святой покровитель России явился в сонном видении Наполеону в сопровождении несметного грозного воинства, предвозвестив ему будущее поражение от русской армии. Потрясенный император узнал святого на иконе Успенского Собора Кремля. И вот, в декабре 41-го г. случилось так, что именно в Виноградове располагался штаб армии, а в пяти километрах от этого места проходила линия фронта. Великая святыня — честная глава Преп. Сергия оказалась практически на линии фронта, на передовой: святой не оставил свое земное отечество, продолжая молиться о дарованию народу победы. |
| Когда я приступила к работе с архивом, то не могла и предположить, с какими интереснейшими материалами мне придется соприкоснуться. Оказывается, владыка писал прекрасные стихи, рисовал, делал зарисовки в письмах к своим друзьям. С молодых лет Константин (мирское имя владыки Питирима) выделялся среди своих однокурсников. Он был очень исполнительный, обязательный и ответственный. Работа над проповедями приносила ему много переживаний, и накануне их произнесения он почти не спал. Главными критиками его проповедей были его ближайшие друзья: Алексей Остапов (впоследствии протоиерей), Антоний (Мельников), иеродиакон, а впоследствии митрополит Ленинградский и Новгородский, и Гермоген Шиманский. К примеру, проповедь на день памяти святителя Алексия, которую он просил как можно безжалостнее покритиковать, перерабатывалась им с учетом замечаний неоднократно. Несколько вариантов одной только проповеди свидетельствует о колоссальной работе и ответственности, с которой владыка относился к произнесению слова Божия. В архиве хранится много читательских билетов. Он всегда занимался, и его друг Шиманский даже укорял его, что в прекрасную июльскую погоду он проводит время в Ленинской библиотеке. Их связывала очень трогательная дружба. Г.И. Шиманский был болен туберкулезом, и владыка очень переживал и старался как только можно облегчить его страдания: в летнее время собирал и сушил какие-то травы для него, отправлял ему в Киев. Разбирая в архиве переписку, невольно ловишь себя на мысли, насколько чисты и искренне были отношения между людьми. Сколько трогательных писем было получено архимандритом Питиримом в 1962 году по случаю кончины его мамы Ольги Васильевны. Причем большинство писем было написано собственноручно, а не на машинке с подписью-закорючкой. Авторы этих писем, в том числе и архиереи, словно вкладывали частичку своей души. Когда просматриваешь письма 1990-х годов, то видишь, как правило, лишь распечатку на компьютере. В числе корреспондентов владыки был почти весь епископат Русской Православной Церкви того времени: владыка Афанасий (Сахаров), владыка Сергий (Голубцов), владыка Николай (Могилевский), владыка Иосиф (Чернов), владыка Антоний (Мельников), владыка Пимен (Хмелевский), владыка Нестор (Анисимов), владыка Борис (Вик) и многие другие. |
| Майкоп, ее сестра Александра Михайловна , где проживают – не помню. Кроме того, моими знакомыми также являются: Иванов (имя и отчество не помню) – регент – проживает в г. Казань и Малютин (имя и отчество не помню) – тоже регент, проживает в г. Горький. Из вышеперечисленных лиц я посещаю митрополита Сергия – визиты в праздники; Орфенова Н. Н. и сестер Виноградовых. Лебедева А. В. я встречал при совершении религиозных обрядов в церкви». На вопрос о средствах к жизни: «я получаю средства от переписки и корректирования нот, употребляемых при богослужениях в церквах, от сочинения духовных песен. Кроме того, я как композитор сочиняю и обрабатываю духовные мелодии и светские песни, которые помещаются и в печати. Раньше я распространял обработанные мною духовные сочинения среди московского духовенства, а также принимал заказы и у приезжающих из других городов регентов. Последнее время духовные мелодии у меня берут только в Синод». Обвинение в систематически проводимой им контрреволюционной агитации допрашиваемый отверг, но на возражение следователя: «Вы говорите неправду, следствию доподлинно известно, что вы распространяете клевету по адресу мероприятий Советской власти» якобы сразу ответил: «Да, среди окружающих меня лиц я говорил: «В СССР существует притеснение верующих, церкви закрывают, священников арестовывают и ссылают, нам приходится терпеть всевозможные лишения – все это нам послано в наказание за наши грехи». Уже на следующий день заместитель начальника Управления НКВД МО майор госбезопасности Якубович утвердил обвинительное заключение, составленное оперуполномоченным 8-го отделения 4-го Отдела Шишкиным: « Произведенным по делу следствием установлено, что Извеков Георгий Яковлевич – поп, среди окружающих систематически проводит к/р. агитацию и распространяет вымышленные к/р. слухи. Извеков Г.я. был связан с расстрелянным в 1937 г. за к/р. деятельность попом-террористом [А. В.] Лебедевым, с которым неоднократно встречался. В своей к/р. агитации Извеков высказывает сочувствие испанским мятежникам, т.е. |
|
|
