| 1836 г. Наступил обычной чередой 1836 год. С ревностью занимаясь науками, я старался избегать всяких лишних знакомств и никому не навязывался со своей дружбой; между тем, моей дружбы многие из товарищей как в бурсе, так и вне ее, заискивали. Некоторым из этих искателей, как нравившимся мне своим умом и добрыми качествами, я отвечал взаимной дружбой и доверием; прочих старался только не огорчать своей холодностью и невниманием. Между прочим, завел со мной знакомство ученик 1 низшего отделения Александр Рождественский , сын эконома архиерейского дома, игумена Космина монастыря Амвросия (из вдовых священников). Рождественский жил в архиерейском монастыре и нередко приглашал меня к себе пить чай; давал мне из библиотеки своего отца, для чтения, книги. Однажды он дал мне в отличном сафьяновом переплете книгу: «Освобожденный Иерусалим», Тасса в русском переводе» (8). Только лишь я пришел с этой книгой в бурсу и положил ее перед собой на столе, чтобы, выучив заданный урок, сейчас же приняться за ее чтение, как вдруг приезжает ректор семинарии и не один, а с ректором Владимирского училища, протоиереем И.П. Остроумовым – магистром, отличавшимся необыкновенно быстрым взглядом и пылким характером. Ректор семинарии прошел через нашу комнату, не заметив или не обратив внимания мою книгу: но о. Остроумов, шедший позади его, увидав эту книгу и быстро развернув ее, закричал во все горло: «о. ректор, посмотрите, какие книги читают ваши ученики». Ректор, возвратившись на этот крик из соседней комнаты и посмотревши мою книгу, не сделал никакого замечания: по всей вероятности, он видел ее так же, как и я, в первый раз в жизни и не знал ее содержания. Но, по русской пословице, что запрещено, то подслащено; и потому я тем с большим любопытством начал, в тот же вечер, читать осужденную протоиереем Остроумовым книгу. Игумена Амвросия – отца моего товарища Рождественского я лично не знал и никогда его не видел: он, по поручению преосвященного, постоянно жил в Москве, ведя тяжебный процесс с арендатором принадлежащего Владимирскому архиерейскому дому подворья, называемого Суздальским и находящегося на Софийской улице, смежной с Кузнецким мостом. |
| 1838 г. 21 декабря я приветствовал, в первый раз, своего почтенного дядюшку о. Василия Сапоровскго с праздником Рождества Христова, о при этом сообщил ему немало Владимирских новостей, касавшихся преимущественно семинарской сферы. В каких выражениях написано было мною первое письмо, не помню – чернового списка у меня не сохранилось: но из ответа на это письмо о. Василия можно видеть, о чем я писал ему. Вот его ответ от 15 января 1838 года: «Любезнейший племянник Иван Михайлович! Почтенное и много удовольственное письмо ваше от 21 декабря прошедшего года – получил в праздник Рождества Христова. В нем прочитал я искреннее ко мне расположение, видны ваши благородные чувства и талант, с которым можно брести на высокую гору Аполлона. Теките и постигнете. Рассказы ваши о повестях Владимирских любопытны и занимательны. Новый профессор богословия бакалавр иеромонах Рафаил, по выражению вашему, муж ученейший что-то есть загадочное – феномен нового просвещенного мира нынешнего. Ныне-то надобно быть мудрым, яко змея и целомудренным, яко голубица. Старайтесь просвещаться таким светом, который и во тьме светит и который бы тьма не объяла. Ваш Высокопреосвященнейший счастлив такими ученейшими мужами и достоин похвалы и уважения за то, что умеет счастливить их и выводить на дело и на делание до вечера. Профессор Надеждин не брат ли Надеждину, издателю «Молвы»? 49 Не он ли с профессором Михайлом Михайловичем Соловьевым проезжали мимо моего дома? Как жалею, что не посетили меня. Михаилу Михайловичу, кажется, грешно и не посетить! При сих напоминаниях нельзя не порадоваться или не позавидовать вам. В семинарии вашей сколько ученых и учености! Как не быть умному ученику, как не учиться охотно. Бывало у нас и – рад бы учиться да не у кого, и рад бы читать, да нечего. Ныне журналы и журналисты с вами. Вот и Раевич – студент Дерптского университета – новое светило или комета. Дай Бог явиться миру и блеснуть. Жалко того, что сии блестящие метеоры скоро упадут с высоты звездной на землю. Поприще литературное столько многотрудно, особенно молодому питомцу без руководства и пособия сильных, как ледовитый океан. Я знал поэта Куликовского – стихи его чисты, увлекательны; но они скоро положили его в гроб и кроме друзей никто о нем не вспомнит. Но оставим все-такие критические сцепы... Gutta cavat (lapidem) поп vi, sed saepe cadendo. |
| 1839 г. В ответ на это он писал мне от 8 января 1839 года: «За приветствие ваше со всерадостным днем Рождества Христова, равно и с преддверием уже грядущего нового года, приношу чувствительнейшую благодарность. Слава всеблагому Богу! Мы встретили с радостью и благоговейнейшими чувствами торжествовали праздник пришествия в мир Искупителя мира. Праздновали и Его Божественное и спасительное в мир Богоявление. Истинно, христианин много имеет причин к веселию в сии благознаменитые дни праздников. Но древний змий, – прельстивший первых человеков, змий лукавый, не убоявшийся искушать Самого Искупителя мира – Господа своего – сластолюбием: – «да камения сия хлебы будут»; славолюбием: – «аще сын еси Божий, верзися долу»; – богатолюбием: «сия вся Тебе дам, аще, пад, поклонишимися»; – повторяю: сей человекоубийца искони посреди нашего веселия во дни праздников сих священных, как бы невольно христиан увлекает к своим увеселениям, так что мы празднуем не в бесквасии чистоты, но в квас ветсе – в козлогласовании и пьянстве. Новый год! и его сретили – торжествовали с колокольным звоном: но мы: те же – или лучше? – чем стареем, тем дуреем (по латыни страшусь писать, ибо все ныне русское). Мы мечтали, что на своих крыльях эфирных новый год принесет нам – новые успехи; но он доставил нам новые заботы, новые метрически формы и в Шую – нового повытчика – хотя и доброго, но уже консисторского... Стращают нас и становыми – Благочинными. Однако – кто уразуме ум Господень? Покоримся благому Провидению... Весьма сожалею о смерти почтенного мужа Степана Григорьевича. Он не только мне был товарищ, но друг. Мы с ним и певали и пивали по тогдашнему заведению; – я также игрывал с ним на худом фаготе и держал первого баса в архиерейском хоре. О Михаиле Михайловиче и о других переменах в семинарии случившихся за краткостью времени и недосугах не буду рассуждать. Ежели земледелец располагает – какое семя и на какой земле посеять: то ужели Господь не предположил кому где удобнее принести плод из профессоров? Теперь дело доходит и до Владыкина, вашего, можно сказать, собеседника и друга. |
| 1840 г. Предполагая отправиться на Рождественские праздники на родину и желая показать там перед родными и Горицкими прихожанами свое ораторское искусство, я заблаговременно приготовил проповедь на новый (1840 г.) год и представил на рассмотрение о. Дионисию. Тот одобрил ее к произнесению. При сем имел я ввиду пример своего двоюродного брата Ивана Петровича, который, быв в богословском классе, пришел раз домой также с проповедью на день Казанской Божией Матери (8 июля). Но между тем, как его проповедь еще в доме, как я помню, выслушана была с умилением его родителями, а в церкви она привела в восторг его нежную матушку, моя проповедь не имела такого успеха и даже мне не очень охотно дозволили произнести ее. Такова сила пристрастия и зависти!.. Так начался для меня новый, последний год моего школьного образования и воспитания. По возвращении с родины, я продолжал заниматься науками обычным порядком. Но, исполняя свои школьные обязанности, я не отказывался облегчать труды и других. В таких отношениях я был к сыну Муромского игумена Варлаама (ум. 1844 года), ученику среднего отделения Илье Вигилянскому, немощному телом и некрепкому духом. В свою очередь, и он не оставался передо мной в долгу: за духовную помощь он воздал мне вещественной мздой. Страстную и светлую недели провел я во Владимире. Затем незаметно прошла для нас последняя, правду сказать, не легкая треть; нужно было к окончательным испытаниям повторить все, что было пройдено в течение двух лет. Наконец настал день торжественного акта. На нем присутствовали и преосвященный архиепископ Парфений, и почтенный губернатор Кугута – грек и прочая Владимирская знать. С целью доставить удовольствие губернатору-греку начальство распорядилось прочитать на акте что-либо по-гречески. Преподаватель греческого языка в нашем 2-м отделении, Аф.Ник. Яковлевский 68 избрал из лирических песнопений Св. Григория Богослова гимн Богу и перевел его на русский язык мерной стихотворной речью, а мне поручено было выучить наизусть как греческий текст, так и русский перевод, и произнести с кафедры. Этот сюрприз доставил И.Эм. Кугуте великое у довольствие. Вот как читается этот гимн: |
| 1846 г. Января 25 дня получено было мной из Гориц от о. Василия Сапоровского письмо следующего содержания: «За ваше письмо сколько приятное, столько любознательное приношу усердную благодарность. Хотя поздно-поздно, но приветствую вас с прошедшими праздниками Рождества и Богоявления Христова, равно с наступившим новым годом!.. При этом сугубом обновлении времен, благодатном и естественном прилично пожелать вам духовного обновления, рождения в новую жизнь о Христе Иисусе и успехов во всех начинаниях и делах. Верно вы оскорбились, что я до сих пор не отвечал на посланное письмо ваше от 18 сентября 1845 года. Это можно было видеть из письма вашего к нашему отцу диакону, в котором не удостоили меня и поклоном. Признаюсь, что были и такие обстоятельства, которые действительно не дозволяли побеседовать с вами о предстоящей участи вашей, но большей причиной послужило ваше снисхождение не беспокоить меня много в рассуждении скорого ответа, а наш Филат тому и рад. Впрочем, чтобы такую долговременную спячку, или так сказать, безнамеренную неосторожность, равно и сделанный мной упрек представить извинительными, мне вздумалось обратить их в нравоучение и для вас и для меня. В деле спасения и исконный враг и собственное сердце: много предлагают сомнений, трудностей и предубеждений. «Глаголющу Павлу о правде и о воздержании и суде, хотящем быть, пристрашен быть Феликс, отвеща: ныне убо иди; время же получив, призову тя.» Тоже самое сомнение и нас грешных заставляет нескоро расстаться с миром; доколе подумаю, подожду, будет время удалиться в вертепы пустыни... Между тем открываются особенные случаи, являются лестные предметы, заводятся знакомства, мы делаемся равнодушными, привычка несколько лелеть, потом усыпляет и, подобно неосторожным птицам, запутывает в тенетах мирских. В сем многомятежном и лукавом мире каких нет соблазнов; редкий или никакой праведник не может избегнуть грехопадений, один Богочеловек силен сказать: «бех в мире и мир Мене не позна». Итак, не лучше ли поскорее из Содома мирского уползать в Сигор, а не задумываться? |
| 1847 г. 22 числа приехал я в Переславль. О. Нифонт принял меня очень радушно. На другой день, 23 числа, он праздновал день своего ангела, у него было немало городских гостей. В Переславле виделся я с ректором Владимирской семинарии, отцом архимандритом Поликарпом. Он приезжал на праздник в свой Данилов монастырь. Здесь я лично повторил ему благодарность за споспешествование к вступлению моему в Академию. В продолжение двухнедельного пребывания моего в Переславле я достаточно познакомился как с городом, так и с некоторыми, более значительными лицами духовными и светскими. В Переславле я встретил и новый 1847 год. 7 или 8 января возвратился я из Переславля в академию со значительно обновленными и освеженными силами: и душевными и телесными. В половине февраля даны были нам по классу логики следующие темы для сочинения: 1) «Опыт выведения всех категорий из одного начала, согласного с духом откровения»; 2) «Об ограниченности человеческого знания» и 3) «О практическом приложении логики». Я не писал сочинения ни на одну из этих тем, не помню, почему. В это время совершилось в нашей академии очень важное событие. Бывший с 25 ноября 1841 г. ректор Московской духовной академии архимандрит Евсевий (Орлинский) получил новое, высшее назначение. Указом св. Синода, от 17 января 1847 года, он переведен на должность ректора Петербургской академии с назначением в епископа Винницкого. 16 февраля лавра напутствовала будущего епископа соборным молебствием и торжественным звоном, а наша осиротелая академия осталась в томительном и напряженном ожидании нового начальника. 14 марта определен ректором нашей академии ректор Московской семинарии, Заиконоспасский архимандрит Алексий (Ржаницын) , замечательный по обстоятельствам своего пострижения в монашество. Он пострижен был среди академического курса, 12 ноября 1837 года митрополитом Филаретом в Чудове монастыре, в присутствии Великого Князя Константина Николаевича и Великих Княжен Марии, Ольги и Александры Николаевн 103 . 28 числа писал я в Муром теще П.С. Царевской: |
| 1851 г. С 14 февраля 1851 года начались мои письменные сношения с известным церковным писателем и ревнителем Православия, Андреем Николаевичем Муравьевым 163 . Вот что он писал мне на первый раз из Петербурга: «Приношу благодарность за ваш отзыв, честнейший отец ризничий, но не сетуйте, если остаюсь им не удовлетворен и паки прошу ваше высокопреподобие потрудиться о том же предмете. Я уверен, что А.В. Горский, который занимался этими вопросами, может указать, где именно находится сия рукопись, потому что не может быть, чтобы не сохранились деяния соборные, на коих присутствовали восточные патриархи с нашим, когда и при начале исправления книжного бывший собор Никонов уцелел в деяниях. Не знает ли о том ваш предместник, мне же справиться здесь нет никаких средств. Сделайте милость, спросите его и Горского, постарайтесь отыскать и сию рукопись и меня благоволите уведомить о последствиях. С чувством уважения остаюсь и проч.»... 21 ч. писал мне из Иванова племянник, единоверческий дьякон Ф.С. Виноградов и, между прочим, извещал, что к Покровской церкви села Иванова, на место умершего священника Григория Розанова, определен возвратившийся из Иркутска священник Василий Гаврилович Былинский. О. Былинский – мой товарищ по семинарии и земляк, урожденец села Дунилова, он один из числа 10 учеников Владимирской семинарии, отправленных в 1841 г., по распоряжению высшего начальства, в Иркутскую епархию для занятия священнических вакансий. 2 марта писал мне из Вязников о. Вас. Богородский. «Любезный друг! доброта души вашей произвела во мне смелое дерзновение просить вас, как благоприятеля ближнему. Вот моя просьба!.. Родной мой брат Иван волей Божией, а может быть и своей, недоучился в семинарии. Исключенный, поступил во Флорищеву пустынь, откуда о. архимандритом Иеронимом переведен и взят в его Спасский, Муромский монастырь, и около 8 лет проживает в послушническом звании, и, кажется, вовсе наклонился к одиночеству. Но у нас и монашество не скоро дается исключенному из словесности, да и что здесь в нем? |
| 1867 г. В отчете обер-прокурора Св. Синода за 1866 г. на стр. 11-й о Полоцкой епархии сказано: «В епархии Полоцкой хотя и держится еще при некоторых церквах обычай обливания, но народ православный глубоко уважает погружение и считает его преимуществом в таинстве (крещения), что должно служить залогом успешности предпринимаемых мер к уничтожению в пастве последних остатков латинства». День нового, 1867 г., я встретил и начал, вместе с новою, Богом врученою мне паствой, общею молитвою в своем Кафедральном Храме. После литургии совершен обычай обычный молебен. Читаемые на этом молебне прошения к Богу «о еже низложити вся ереси и отступства и насадити всюду правоверие и благочестие и обратити всех отступивших от правые веры к познанию своей истины и соединити их святой своей православной Церкви» повторены были мною в душе теперь с более живым и глубоким чувством, чем когда-либо прежде. После обедни по обычаю приветствовали меня с новым годом, как городское духовенство, так и светские власти, – Но при этих личных поздравлениях, я получил одно письменное приветствие из отдаленного уездного городка. Протоиерей г. Лепеля Иоаким Копавич 700 писал мне от 1-го января, и в одушевленном письме своем выражал такие чувства: «Ваше преосвященство, милостивейший архипастырь и отец! В настоящий день отверзаются двери нового лета, и новый сын вечности – новый год вступает в пределы свои, нося с собою новые дары щедрот Строителя времен и судеб человеческих. Если кто может и должен понимать ощутительнее и достойно ценить такое и столь премудрое распределение лет времени и всех событий на земли благим Небом, то это именно счастливая паства Твоя, которая, с новым годом сим встречает в Тебе новую восходящую зарю своего благоденствия и, в восторге духа и сердца, торжествует лето спасения своего, еже сотвори нам Господь, призревший на скорбь и тесноту нашу. Преосвященнейший владыка! не зная еще тебя, но проливая горькие слезы, воздыхало о тебе к Отцу Небесному немощное здешнее православие, которое, едва только было возрождено здесь многотрудные насаждением деятельных вертоградарей. |
| 1869 г. Апреля 23 д. Общество ревнителей Православия и благотворителей в Северо-Западном Крае было открыто, но только лишь 14-го сентября того же года оно имело первое общее собрание членов. В этом торжественном собрании, в присутствии Литовского архиепископа 877 , произведены были выборы в члены совета и между 10-ю избранными лицами к удивлению, не оказалось имени г Спичакова, главного виновника и деятеля при образовании Общества. Это, как слышно было, очень опечалило его, и он едва ли тотчас же не оставил это Общество. 15-го числа, известный автор многих книг церковно-исторического содержания граф Мих. Влад. Толстой 878 , препровождая ко мне экземпляр 3-й книги своих Рассказов из Истории Русской Церкви», писал мне: «Прилагая экземпляр третьей кииги моих «Рассказов из Истории Русской Церкви» покорнейше прошу ваше преосвященство принять его на память об авторе, глубоко чтущем вас и искренно вам преланном. Тут же вложена и 2-я книга, не дошедшая до вас прошедшею весною. Глубокою скорбию поразила всех нас кончина нашего великого и приснопамятного Святителя. Для меня особенно прискорбно было то, что я не мог отдать последнего долга почившему, как бы желал. В самый день выноса тела в Чудов монастырь я занемог и пролежал две недели: не был ни при отпевании, ни при погребении в Лавре. Не знаем, кто будет преемником почившего о Господе старца. Я спрашивал об этом обер-прокурора Св. Синода 879 , постившего меня во время болезни, но он отозвался незнанием. Впрочем, весьма хвалил преосвящ. Димитрия Херсонского 880 и Антония Казанского 881 . Не один ли, из иих?». В ответ на это я писал графу от 19-го числа: «Спешу принести вашему сиятельству искреннюю благодарность за ваш приятный для меня дар. Усердно желаю, чтобы Господь помог вам довершить начатый вами столь полезный труд, во славу его пресвятого имени и в, назидание чад православиой церкви. Скорбь Москвы о лишении великого ее архипастыря есть скорбь не только целой России, но и всего Православного, Востока». Я был, можно сказать свидетелем зарождения «Рассказов из Истории Русской Церкви» Графа М. В. Толстого . В 1860–1861 г. напечатаны были в Москве даровитою писательницею Г-жею Бахметевой «Избранные Жития святых, кратко изложенные по руководству Четиих-Миней, по месяцам, в 12-ти книжках». Сочинение это подало Графу мысль составить и напечатать в таком же роде Жития собственно Русских Святых. Раз летом, – это было, кажется, в 1863 или 64 г., – я приезжаю утром к Графу Толстому, который в это время жил в собственном доме за Пресненскими прудами, и между разговорами он сообщил мне, что он начал писать Рассказы о Русских святых по примеру «Избранных житий святых» Бахметевой. Рассказы эти, начиная с св. Владимира, писатель-Граф начал помещать с 1865 г. в Душеполезном Чтении и довел их до XVIII столетия. Рассказы очень обстоятельные и написаны легким и приятным языком 882 . |
| 1869 г. В день нового года утешен я был письменным приветствием от старшего духовенства города Невеля. Вот что писали мне оттуда 31-го декабря минувшего года: «Ваше Преосвященство, милостивейший архипастырь наш и отец! С искреннейшею сыновнею преданностию дерзаем поздравить ваше преосвященство, нашего милостивейшего Архипастыря и Отца, с наступившим новым годом. Да даст вам Господь силы и крепость к прохождению вашего великого служения, к пользе Святой церкви и к благу нашего любезного, отечества вообще и вверенной вашему преосвященству пастве в особенности! Да будут дни жизни Вашей, – жизни исполненной блага ближних, – долги-долги и светлы, так, чтобы ни малейшее облако печали никогда не омрачало их! Искренность этих святых чувств и благожеланий мы, вступая в новый год, засвидетельствуем и пред Престолом Великого Архиерея, Господа нашего Иисуса Христа. Вашего Преосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца, нижайшие послушники: Настоятель Невельского монастыря игумен Тихон 230 , настоятель Невельского Успенского собора, протоиерей Василий Покровский 231 , и Невельский, благочинный, протоиерей Димитрий Белинский 232 ». В таком роде получено было мною приветствие и от и. д. Велижского благочинного священника Владимира Щербова 233 , с подведомым ему духовенством. 6-го числа приветствовал я с новым годом моего доброго Московского друга, преосвящ. Леонида 234 и, между прочим, писал ему: «Желал бы знать, какой порядок учредился теперь у вас в рассуждении занятия епархиальными делами. Справедлив ли слух, что вам яко бы предложено ежемесячно путешествовать в Петербург с докладами по делам? Что слышно нового из Северной Столицы о делах церковных; начинаются ли суждения по вопросам, какие имел в виду предложить Св. Синоду Московский Первосвятитель? До сих пор я вовсе почти не имел с Петербургом никакой частной, ни официальной переписки, и потому не имел никаких почти сведений о том, что делается и о чем рассуждается в нашем верховном ареопаге. Но на сих днях один из тамошних протоиереев, мой земляк, вздумал адресоваться ко мне с письмом по одному делу, и я думаю воспользоваться этим случаем, чтоб начать продолжать корреспонденцию с этим почтенным земляком в видах получения чрез него хотя каких либо сведений о делах церковных, тем более что этот земляк имеет близкий доступ к некоторым из Синодских властей. |
|
|
