| Но как бы то ни было, а Г. Дума, выкинувшая знамя осуществления свободы совести, осталась почему-то глуха к основному ходатайству старообрядцев. Не обращая на него внимания, Г. Дума последовала за Министерством и под влиянием, вероятно, внушённого ей мнения, что старообрядчество по существу представляет из себя одно целое, решила устраивать по одному шаблону религиозную жизнь всех старообрядческих толков. Некогда протестантские главы немецких государств, как мы указывали в 1 главе, желая рассматривать лютеран и реформатов как одно целое, как единое евангелическое исповедание, составляли «королевские обедни», которые потом вводили в церквах обоих исповеданий. Но немецкие короли основывались, по крайней мере, на территориальной системе отношений церкви и государства. В XX же столетии Русская Государственная Дума вздумала рассматривать, как одно целое, глубоко различные по самому их отношению к религии всякого рода старообрядческие толки и решила устраивать религиозную жизнь их всех по типу обыкновенных общин, подходящему и для акционерных компаний и для торгово-промышленных товариществ и т. п. Опору же для такого направления законодательства Г. Дума почерпала не в территориальной теории отношений церкви и государства, а в принципе свободы религиозной совести. Чего же в общем хотят от государства старообрядцы? На этот вопрос мы находим ответ у самих старообрядцев и притом у тех из них, у которых религиозная жизнь стоит выше других. Уже несколько раз мы обращали внимание на разные соображения и положения старообрядческой комиссии, назначенной освященным собо- —210— ром для обсуждения законопроекта о старообрядческих общинах. Эта самая комиссия в разосланной членом Г. Думы и Г. Совета бумаге заявляет: 1110 «После обнародования Высочайшего Указа 17 апреля 1905 г. «об укреплении начал веротерпимости» мы старообрядцы вздохнули свободно. Вместо скромных, в виде жилых помещений, молитвенных домов, мы стали строить великолепные храмы и колокольни. До Указа мы не могли в облачении даже проводить до могилы покойника, а после стали совершать торжественные крестные ходы с колокольным звоном, при участии многочисленного духовенства и певчих. Священники наши свободно, без лишних формальностей, но при соблюдении канонов церковных, крестили и венчали, а также и присоединяли приходящих к нашей св. Церкви». |
| На место Клодницкого переведен был священник Россицкой церкви Дриссенского уезда Игнатий Котырло – человек способный и благонравный. Между тем, священник Клодницкий, почитая себя обиженным, принес на меня в июле жалобу Св. Синоду, в которой, объясняя свое будто бы бедственное положение, просил о возвращении его на прежнее место. В след за тем, он обратился с докладною запискою к Обер-Прокурору Св. Синода, в которой просил его принять участие в его положении. Но в конверте, заключавшем эту записку, оказался писанный другою рукою безыменный донос, исполненный, как выразился в своем письме ко мне от 6-го сентября 1868 г. за 4126 Товарищ Обер-Прокурора, самых наглых обвинений против меня и против священников Альбицкого 33 и Преферансова. 34 В безыменном донос е сообщалось: 1, о взятии священником Альбицким (во время поездки со мною в октябре 1867 г. в г. Велиж по случаю освящения церкви) по 30-ти рублей с каждой будто бы велижской церкви; 2, о двукратной якобы выдаче священнику Преферансову по 150 руб. (из суммы, разумеется, 19,000 р. ежегодно отпускавшейся тогда в непосредственное распоряжение Архиерея для пособия духовенству); 3, о двух каких-то антиминсах, освященных Преосвященным Исидором 35 и Василием 36 ; 4, об удержании яко бы половины из назначаемых пособий; 5, о поднятии в Консистории старых дел и о марании послужных списков; 6, о жалобе на священника Малишевского по делу о корчме. – В заключение доноса высказана угроза о том, что обстоятельства Полоцкой епархии могут сделаться известными в Хельме и во Львове и выражено требование удаления из Полоцкой епархии Владимирцев. Товарищ Обер-Прокурора Ю. В. Толстой, препровождая ко мне докладную записку священника Клодницкого и безыменный донос, писал от 5 Сентября: «Не считая себя в праве не сообщить Вашему Преосвященству упоминаемый в официальном моем отношении бумаги, полученные от свящ. Клодницкого, имею честь при сем препроводить их в подлиннике с покорнейшею просьбою по прочтении их возвратить. При этом позволяю себе просить об оставлении их без последствий в полной уверенности, что уже исполнение официальной моей просьбы послужит для свящ. Клодницкого достаточным убеждением, что он не достигнет своих целей путем тайных ябед и безыменных доносов». |
| В этот, четвертый и последний, год службы в Московской академии читал XXVI ее курсу 305 (1864–1868), отделы о внешнем, с архитектурной стороны, и внутреннем устройстве храма и освященных изображениях – церковной иконографии. К концу учебного года 1867/68, по обычаю, был публичный экзамен, на котором в первый день (по главным предметам) присутствовал сам митрополит Филарет, а во второй (по второстепенным) – Преосв. Савва, тогдашний московский викарий. После экзаменов были обычные два обеда, первый – у митрополита в его лаврских покоях, второй – у ректора, в его помещении, а затем следовали два обеда в Вифанской семинарии. По окончании экзаменов и всех учебных дел потянуло нас снова за границу. В этот год, летом 1867 г., в Париже была всемирная выставка. В этот же год и именно весной устроилось назначение моего тестя, протоиерея И. В. Васильева, в председатели вновь учрежденного Учебного комитета при Св. Синоде, вместо прежнего Духовно-учебного управления. Предстоял переезд всего его семейства из Парижа на постоянное жительство в Петербург, после двадцати одного года пребывания за границей. Трудно было противостоять искушению снова повидать очаровавший меня город, да сверх того побывать на всемирной выставке, а молодой моей жене – проститься с местом ее родины и всей девической жизни, до самого замужества. Наполовину удешевленные билеты специальных поездов (train de plaisir), по случаю всемирной выставки, делали наше предприятие удобоисполнимым и с денежной стороны. Получив из Парижа прогоны, мы с радостью покатили за границу. Моя женитьба естественно потянула меня в Петербург. Не будь этого обстоятельства, я окончательно осел бы в Московской академии, тяготея к милой издавна моему сердцу Москве. Одновременно со мной потянуло из Посада и ближайшего моего друга – профессора Н. К. Соколова. Ему предложено было занять в Московском университете кафедру церковного права 306 , и его выход из академии в 1867 г. совершенно совпал с моим выходом. Еще на каникулах, в то время, когда мы гостили в Париже, нам сделалось известным, что переводят меня в Петербургскую академию на кафедру догматического богословия, помощником тогдашнему экстраординарному профессору и инспектору архимандриту Хрисанфу (Ретивцеву) , совмещавшему в своем лице преподавателя и основного, и догматического богословий. Это назначение состоялось 30 июня 1867 года. |
| Почва эта давно была готова. С самого своего начала к иерархии и клиру монашество относится как-то двойственно. Антоний Великий был почтителен к иерархии 154 . И Пахомий также оказывал почтение к епископам и пресвитерам, но своим ученикам-киновитам он запретил принимать священные степени, опасаясь раздоров, зависти, недоброжелательства в братии. Тоже повторял знаменитый палестинский подвижник Савва Освященный 155 . Эти опасения, высказанные столпами монашества, свидетельствуют о некотором недоверии к нравам духовенства. Действительно, в монашеской среде рано возникает критическое или даже порицательное отношение к служителям алтаря, которые ясно обнаруживают классовый антагонизм монашества. Блаж. Иероним так упрекает современных ему монахов. «Стыдно сказать, – пишет он, – из глубины своих келий мы судим мир. Поверженные во вретище и пепле, мы произносим приговор о епископах. К чему под одеждою кающегося властолюбивый дух»? 156 В древних писаниях восточных аскетов встречаются наставления о почитании иереев, о не осуждении пресвитеров даже порочных 157 . Но это-то может быть и значит, что монашество не умело почитать носителей священного сана за самый сан и осуждало, даже не признавало епископов и пресвитеров недостойной жизни. Мы здесь не будем говорить о том, что из среды монашества недостойная иерархия и клир слышали справедливые обличения и осуждения, как, например, от Исидора Пелусиота , который не хочет называть их и священством, а лишь теми, «которые по-видимому священствуют, но своими поступками оскорбляют священство» 158 . Укажем такой характерный для отношения монашества к духовенству пример, из которого будет видно, что монашество, ставило себя порой в звание судьи над духовенством и не хотело признавать его, если нравы не соответствовали санам. В послании к монаху Демофилу Псевдо- Дионисий Ареопагит пишет: «Ты же, как показывает письмо твое, и припадающего к иерею, говоришь, безбожника и грешника, не знаю как, оттолкнул своим присутствием. Затем он нуждался (в прощении) и говорил, что пришел для исцеления от зла, а ты дерзко стыдил доброго иерея, который был того взгляда (и это высказывал), что и безбожник, если он раскается и совершит покаяние, достоин сострадания и отпущения грехов. |
| После кончины своего наставника возмужавший в подвигах юноша переселился в лавру Евфимиеву, где дал ему келию игумен Илия; но несогласия, возникшие между иноками обителей Евфимия и Феоктиста, побудили Кириака, после десяти лет, перейти в лавру Сухумскую, основанную Харитонием. Там принят был сперва как новоначальный и опять обременен низшими послушаниями, пока наконец не возвели его на степень пресвитера по общему уважению к его добродетели. Восемнадцать лет исполнял он сию должность, и потом удалился, с одним учеником, в соседнюю пустыню Натуф, где долго питался дикими травами, доколе один из окрестных жителей Фекуи не послал к нему хлеба; когда же истощился хлеб, Кириак принялся опять за горькие травы, услаждаемые им чрез знамение креста. Спустя четыре года исцеление беснуемого привлекло к нему столько народа, что он принужден был бежать в иную пустыню Руван; но и там провел не более пяти лет, избегая молвы народной. Наконец погрузился в дикое уединение при устье двух потоков, Лавры и Сусака, где еще не поселялся до него ни один отшельник, и опять убежден был иноками лавры Сухумской у них поселиться, ибо они надеялись, что его присутствие привлечет им благословение Божие; он избрал себе жилищем самую пещеру Харитония. Смятение, возбужденные некоторыми из монашествующих, побудили столетнего старца отойти еще раз в пустыню Сусакимскую, где Бог послал ему льва для охранения, как некогда блаженному учителю его Герасиму; ибо св. мужи, возвращавшиеся к первобытной невинности Адама, подобно ему приобретали и прежнее владычество над всеми тварями. Под сею дивною стражею увидел его однажды летописец Кирилл, пришедший посетить его с одним иноком лавры Сухумской. Устрашился Кирилл пустынного зверя, но спутник его успокоил, и лев уступил им дорогу, видя, что они идут к авве. Св. Кириак сказал им, что лев охраняет его от хищных зверей и варваров, и бросив ему, как домашнему животному, кусок хлеба от трапезы, послал его стеречь малый огород свой. В таких подвигах окончил старец Кириак более нежели вековое свое поприще, сохранив до последней минуты всю крепость телесную 90 . X. Св. Савва Освященный и Феодосий Киновиарх |
| Четыре колена сих арабов, известные под именем служителей св. Саввы или Мар Сабы, кочуют в его окрестности. Они были некогда христианами, и приписанные в шестом веке к монастырю императором Иустинианом: чрез одно столетие обратились в магометан. Ныне содержат они лавру в беспрестанной осаде и давно бы уже разорили, если бы сами не находили своих выгод в ее одиноком положении посреди пустыни. Малочисленным и безоружным путникам опасно встречаться с ними в горах. Наконец, самой непроходимой тропой спустились мы, пешие, с камня на камень, во глубину дикого ущелья. Ничего не видал я ужаснее сей пропасти, по дну которой стремился некогда бурный Кедрон. Казалось, природа, дрогнувшая от страшного землетрясения, разрыла ему русло в своих недрах, чтобы пропустить дикий поток в Мертвое море, и растерзанными скалами образовала над ним столь мрачную долину – юдоль плача, где в последний день, еще раз расступится ее лоно, чтобы извергнуть из себя кости мертвых! Но чем отчаяннее было для сердца гробовое зрелище сей бездны, тем пламеннее искали его чудные отшельники первых веков христианства. Ненавистники мира, они в этом земном аду искали спастись от преисподнего, и чуждые друг другу в соседних кельях, пробитых ими в нависших утесах, боролись духом с соблазнами мира и с ужасом своего уединения. Их горные приюты, как гнезда птиц, и поныне сквозят на высоте утесов, поражая путника памятью людей столь дивных, которые до такой степени могли попирать все земное, и странной загадкой остались для нас, чуждых пламени их века. Савва Освященный, родом из Каппадокии, увлеченный жаждою уединения, с девяти лет оставил дом отеческий. Многие пустыни были свидетелями юношеских лет его, которые протекли под назиданием знаменитых отшельников, более и более воспламенявший его к одиночеству. В полной силе возраста, пылая всею страстью своего века к иночеству, он погрузился в самую глубину пустынь, искать места более дикого, более неприязненного человекам, где утружденная стопа его могла бы пролагать вечно одинокие в незавидные стези, а душа насыщаться ужасом, преодолевавшим все мрачные впечатления других пустынь. За три часа от Иерусалима обрел он себе желанное уединение в пропастях иссохшего Кедрона и там, враждуя со зверями, изгнал львицу из пещеры, которую обратил в келью. Там чуждый миру, долгие годы боролся он с темными духами, воздвигавшими на святого собственные его страсти, и победителем вышел из боя. |
| Итак, исполненный блаженной этой любовью, которою давно уже был объят, он идет к славному Иордану, при посредстве которого освященное древле Господним омовением естество вод произвело наше дивное и сверхъестественное возрождение, и разыскав то самое место, где, как говорят, Сам Господь принял, погрузившись, крещение, омывает и он там свое тело с подобающей любовью и верой. Потом, обойдя всю иорданскую пустыню для осмотра давно желанного (это святые монастыри и места обитания подвижников, а также пещеры, принявшие в себя просиявших подвигами дивных древле отцов) и получив некоторое духовное утешение (ибо подобному, говорят, любезно подобное), опять возвращается на любезный Сион и решается посетить также Синайские места. И вот, прибыв туда, он знаками просит (ибо языком не разговаривал) одного из благоговейных и боголюбивых мужей оказать ему милость ради Самого Бога, нанять вьючное животное для того, чтобы ему можно было доехать до Синая или самому, или вместе с другими, чтобы не потерпеть неудачи в своем намерении. Он же, побуждаемый благородством души и почитая, как и следовало, добродетель мужа, тотчас нанимает верблюда и, кроме того, щедро снабжает его дорожными средствами и припасами. Потом, посадив великого, радостно отправляет его, радующегося, в путь, дав ему в спутники и слуги хозяина верблюда (а он был измаильтянин). Но Савва, немного отъехав от Иерусалима, тотчас сходит со скота и так пешком совершает весь путь в течение всех двадцати дней, убедив данного ему в слуги измаильтянина – о сострадательнейшая душа! – сидеть (на верблюде) в течение всего того долгого пути. «Ибо я не вынесу того, – говорит, – чтобы мне одному пользоваться услугами скота, а эту душу видеть злострадающей так от долгого перехода, мне это кажется прямо одним из видов величайшего любостяжания». Он даже отдал ему и дорожные припасы, а сам питался попадавшимися по пути травами с небольшим количеством воды. Ибо он решился пользоваться только этой трапезой в течение всего пути, пока не достигнет самого Синая. |
| При настоящих обстоятельствах, когда некоторыми злодеями подтачиваются освященные веками основы нашего Отечества, когда самым низким образом убивают должностных лиц, когда дерзают явно, на улице, поднимать руку на Священнейшую Особу нашего Государя, только такие меры могут искоренить и послужить спасительным вразумлением для многих увлекающихся, но ещё не увлекшихся юношей». В ответ на письмо Его Сиятельства я писал от 10-го мая за 39 конфиденциально: «Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь! Конфиденциальным письмом Вашего Сиятельства от 30-го минувшего апреля (полученным мною 4-го сего мая) за 14, при коем приложена копия записки, в коей, между прочим, изъясняется, в каком направлении и на какую среду люди злоумышленные стремятся ныне обратить свои преступные усилия, – требуется, чтобы я с полною откровенностью высказал Вам, Милостивый Государь, свой взгляд на настоящий вопрос и сообщил те указания, какие найду нужными для уяснения и практического его разрешения. Вследствие сего, долгом поставляю изложить Вашему Сиятельству следующее: 1) В основе социалистической пропаганды лежит, без сомнения, отрицание или искажение религиозно-нравственных начал. Поэтому Правительству надлежит прежде всего обратить внимание на этот коренной источник зла. 2) Какого рода внушения делаются пропагандистами простому народу и в какой мере виновны в допущении этих внушений полицейские и другие власти, – судить об этом не могу, не имея ввиду никаких положительных данных. 3) Что народные учители и учительницы многократно изобличались в неблагонамеренных действиях в отношении крестьян и их детей, – об этом с достоверностью мне известно из многочисленных официальных бумаг, получаемых из Министерства народного просвещения. 4) Указываемая в записке мера к прекращению распространения между народом ложных и вредных слухов о разделе земли поровну между всеми заслуживает одобрения. 5) Рекомендуемая в той же записке замена всех народных учителей и учительниц настоятелями церквей и их помощниками, хотя и желательна, едва ли удобоисполнима. Приходские священники не всегда беспрепятственно могут исполнять и обязанности законоучителей в народной школе. Но во всяком случае полезно было бы, если бы приходским священникам и назначаемым от Епархиального Начальства Блюстителям за преподаванием Закона Божия в народных школах предоставлен был преимущественный надзор за направлением преподавания в этих школах. |
| Есть ли здесь в чем-либо противоречие «Учительного Известия» самому себе? Чтобы найти в наставлении «Учительного Известия» противоречие самому себе, автору статьи Церковно-Общественного Вестника угодно было вставить измышленные им самим слова: «разумеется, прибавив вина». Слов этих, как всякий легко может видеть, в подлинном тексте нет, да и не могло быть, ибо, при вложении запасных св. даров в чашу, в которой есть ещё достаточно Божественной крови, какая надобность приливать туда простое, неосвященное вино? И после этого автор статьи с изумлением ещё спрашивает, «что же это за церковное правило?» Не большее ли изумление должен возбудить в умах здравомыслящих и благомыслящих людей самый этот вопрос почтенного автора. «При том известно, продолжает рассуждать автор статьи о правиле «Учительного Известия», – что в чашу приливается вода в теплоте, – почему не может быть прилито вино?» Потому, отвечаю я, что приливать к освященным тайнам простое, неосвященное вино нет ни надобности, ни цели, тогда как прилитие в потир воды – на проскомидии холодной, а по освящении Даров, пред причащением, непременно теплой, имеет свой особый смысл и свое значение, ибо в богослужении православной Церкви и при совершении таинств ничего не делается без мысли и без цели. На проскомидии священник, наполняя чашу вином, соединенным с водою, этим показывает, что, по прободении на кресте Христа, из Божественнаго ребра Его абие изыде кровь и вода. По освящении св. даров и пред причащением установлено Церковью вливать в чашу теплую воду, как образ св. Духа, или, в знамение того, что кровь, которая истекает из жертвы, недавно закланной, бывает теплою, дымящеюся и даже жизнью еще дышащею (см. Нов. Скриж. ч. 2, § 37 стр. 98, и §§ 73 и 74, стр. 170 и след. Спб. 1858 г.). Какой же, спрашивается, смысл и какое значение может иметь неосвященное вино, вливаемое в освященные тайны? «На литургии преждеосвященных и больным преподаются св. дары в вине тоже неосвященном, почему здесь нет смертного греха?» Потому, что, по наставлению Новой Скрижали, в преждеосвященных дарах вино и вода, вливаемые в соединение, имеют другое значение, нежели какое они имели на проскомидии полной литургии (там же § 18 стр. 215). |
| Когда говорится о монашеском типе сознания, то под этим следует прежде всего подразумевать определенным образом организованное сознание. Эта особая организация сознания достигается практикой различного рода правил. Правило представляет собой фундаментальное и крайне емкое понятие, и, не входя в подробное рассмотрение этого понятия, мы коснемся здесь лишь некоторых его аспектов, непосредственно связанных с богослужебным пением. Прежде всего правило следует понимать как правило жизни, как порядок жизни, установленный благословением аввы и выполняемый его духовными чадами в качестве послушания. В этом смысле правило есть практическое осуществление послушания и жизненный нерв монашеской жизни. Правило – это и общий принцип монашеской жизни и конкретные правила, составляемые такими первоустроителями монашества, как Антоний Великий , Пахомий Великий , Савва Освященный, Бенедикт Нурсийский . В России традиция составления подобных правил – уставов монашеской жизни – была продолжена преподобным Нилом Сорским . Здесь крайне важно подчеркнуть, что в понятие правила входит не только определенная организация жизни, но и определенный порядок последования молитвенных текстов. Очень часто под правилом подразумевается именно определенная система молитвенных текстов, периодически повторяемых на протяжении суток изо дня в день. Предельно схематизируя исторический процесс, можно утверждать, что именно эти монашеские келейные правила, развиваясь и объединяясь между собой, превратились в конце концов в общую последовательность богослужебных текстов, образуемую суточным, седмичным и годовым текстовыми кругами, регламентируемыми Типиконом, который по сути своей есть не что иное, как Устав, или Правило. Таким образом, все последование богослужебных текстов, весь богослужебный текстовой континуум есть максимально расширенное и всеобъемлющее молитвенное правило, включающее в себя не только практически все ветхозаветные и новозаветные тексты, но содержащее также и молитвенные тексты, посвященные памяти святых, чудотворным иконам, церковным праздникам и другим событиям церковной жизни. |
|
|
