| Если мы сделали эту, несколько длинную, отповедь на филиппику Карловича, то вовсе не потому, чтобы придавали какое-нибудь значение жалкой и бестолковой болтовне раскольнического апологета из жидов, а потому, что считали не излишним ответить на довольно распространенные у раскольников (и не одних раскольников) толки о нашей деятельности относительно раскола. Стоит ли затем говорить, против каких нападений с нашей стороны и как защищает Карлович Савватия? Совсем не стоит. Скажем только, в чем дело. В 1882г., когда московские раскольники австрийского согласия избрали Савватия в достойные преемники Антонию Шутову, их глаголемому архиепископу, мы напечатали в «Московских Ведомостях» краткую биографию новоизбранного, на основании сведений, собранных о нем от людей, хорошо его знавших и вполне добросовестных. В биографии говорилось между прочим о частых побегах и арестах Савватия и упоминалось, что при одном допросе он отказался от своего епископского звания, за что Антоний подверг его запрещению (и это несомненный факт). Тогда выступил против нас защитником Савватия некто г. Ушков, в забытой теперь «Московской Газете» некоего г. Погодина. На статью Ушкова мы отвечали опять в «Московских Ведомостях». Новая статья вызвала в той же газете новый, запальчивый ответ г. Ушкова, а мы в свою очередь разобрали его подробно в только-что возобновленном тогда «Братском Слове», где читатели и могут, если есть желание, просмотреть всю эту историю (Бр. Сл. 1883 г., стр. 95–106). И вот теперь г. Карлович снова повторяет давно опровергнутые нами возражения Ушкова, – повторяет большей частью буквально, разумеется, совсем не упоминая о наших возражениях. Взятое из статьи Ушкова он только дополнил пространными красноречивыми разглагольствиями о «беспримерных гуманных тенденциях и либеральных принципах, расшатавших спящий мозг человечества». Вот и все. Стоит ли говорить о такой «Апологии»?! Разве привести из нее для любопытствующих читателей некоторые подробности о необыкновенных бегунских подробностях «владыки» Савватия. |
| Итак научившись горьким опытом за последствия клятв, наше смирение находит гораздо правильнее и более соответствующим истине уничтожать междоусобные распри братии не острием клятв, а призыванием благословения Божьего, простирать к ним руку милости, жертвовать собой за гибель их – словом сказать уподобляться в таких случаях великим светилам ветхой и новоблагодатной церкви – пророку Моисею и Апостолу Павлу. Эти великие люди Божьи, видя гибель овец Божьих, не клятвой обращали их к Творцу, но первый воскликнул к Богу «молю Ти ся Господи, согрешиша людие сии грех велик, и сотвориша себе боги златы. И ныне, аще убо оставиши им грех их, аще же ни, изглади мя из книги Твоея, в ню же вписал еси» (Кн. 2, Исход. 32:31–32). И последний взывал: молил быхся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти, иже суть израилите» (К Рим зач. 100). Вот достойные подражания примеры! Люди сотворили «грех велик» – одни «сотворили себе боги златы», а другие убили Сына Божьего, и великие слуги Божьи не только не клянут их, но самоотверженно ходатайствуют за них к Творцу всяческих и готовы за сотворивших грех велик лишиться вечного блаженства, лишь бы спасти их! Взирая на такие высокопастырские подвиги великих людей Божьих, наше смирение бесповоротно решило, лучше пожертвовать собой за спасение братии, нежели отлучать их от Христа и предавать диаволу. Поэтому, все клятвы в деле мира братии должны быть выброшены за борт корабля, то есть церкви Христовой, и на это место призвать благословение Божье. В заключение моего к вам послания я шлю вашим преосвященствам о Христе мое братское приветствие и прошу вас не угашать духа мира и не отталкивать протянутую вам руку братского единения, которая подана вам во имя завешанной любви Господом нашим Исусом Христом Смиренный Савватий архиепископ Московский 1 Сентября 7403 лета Из этого послания оказывается, что в июне месяце Савватий имел свидание с Пафнутием и Михаилом и что при этом свидании не было речи о произнесении проклятия на издателей Окружного Послания, как об условии взаимного мира, зиачит, указаны были только прочие условия, изложенные в «Предложении», на которые, очевидно, Савватий и был согласен. Оказывается далее, что теперь, найдя в «Предложении», распространяемом в виде «печатных тетрадей» по Москве «и по другим городам и их (?) провинциям» и составляющем «якобы копию действительного предложения», сделанного при свидании, – найдя в нем упоминание о клятве, Савватий, глаголющий устами Брилиантова, признает это «печатное предложение», неизвестным даже Пафнутию и Михаилу, «злоупотреблением» некоторых ревнителей не по разуму, которые «пользуются неправильной редакцией предложения» и выдают его как бы за «точное и действительное». 23 Таким образом Савватий и Брилиантов выдают известные читателям, прошлый раз напечатанные нами, документы за подлог, за какое-то «злоупотребление». |
| — Они слушали, как дети: потребность в духовности очень большая. Может, у нас не хватало сил и ресурсов, чтобы как следует им помочь, но, как говорил один святитель, сначала нужно людей полюбить, потом — чтобы они тебя полюбили, а уж потом нести им слово Божие, — рассказывает епископ Савватий. Помощь душевная 26 августа переселенцы с Юго-Востока Украины приехали в Тару, а 2 сентября силами самих же украинцев уже провели концерт – поздравили детей с началом учебного года. — Беженцы потом благодарили, говорили: вы нас объединили и примирили, — вспоминает владыка Савватий. — У них ведь уже возникали трения, как и в любом общежитии: очередь к стиральным машинкам, в ванную и т.п. А тут вместе порадовались, порепетировали выступления детей — и объединились. Это был душевный аспект помощи. Детей сразу постарались занять учебой, кружками. Беженцев знакомили с культурой и природой Сибири, с музеями, с историей, чтобы они полюбили суровый край. Организовали четыре кружка для детей по рукоделию, два кружка для взрослых, поставили швейные машины – беженцы сами шили себе одежду, ведь многие приехали в Сибирь в шортах и тапочках. Среди беженцев был один певец (по профессии этот человек — шахтер, но уже в Донецке он выступал на сцене). Благодаря ему в Тарском ПВР создали ансамбль «Криница» и ездили с ним по пунктам временного размещения, так что украинцы своим же соотечественника-беженцам давали концерты. В епархии это тоже воспринимали как помощь. Фото с сайта tara-eparhiya.ru Бюджетные средства оказалось нельзя тратить на психологическую помощь (хотя изначально не было прописано, на что можно их расходовать). Сами же беженцы говорили, что в первые дни у них было придавленное состояние. Духовную помощь оказывали священники. — Судя по всему, мы с этим справлялись. Никто нам оценки не ставил, но к нам стали отправлять тех, у кого случаи посложнее — склонных к жалобам, конфликтных людей. Значит, понимали, что мы справимся, — констатирует епископ Савватий. Епископ Савватий поздравляет беженцев с Рождеством Фото с сайта tara-eparhiya.ru |
| Вообще Савватий, Брилиантов и им подобные строго блюдут свои интересы и горячо восстают против всякого на них притязания со стороны других. Вот наприм. заседают у них в Совете, как члены, два дьякона, Иван и Алексей (Богатенков), люди толковые и довольно начитанные. Бестолковость Савватия их возмущает, и они не стесняясь говорят об его крайней ограниченности, о том особенно, что ничего не понимая, он подписывает все, что ему дадут. Об этом Савватий узнал через такого же, как он, тупоумного попа Прокопия, который пользуется особенным благоволением богачки–раскольницы Миловановой и потому имеет немалую силу у Савватия. Савватий вознегодовал на дьяконов, дерзнувших невыгодно отзываться о его умственных способностях, и присудил изгнать их из Совета. Брилиантов, конечно, был не против удаления опасных членов Совета, смеюших иметь свои суждение о делах и обвинять Савватия за беспрекословное подписывание бумаг, которые он, Брилиантов, дает ему для подписи. Но опальные дьяконы обратились с просьбой о защите к лицу посильнее и Брилиантова и самого Савватия в московской австрийщине: отсюда последовал приказ – дело о них прекратить, и оно прекращено. Савватий и Брилиантов покорились... А более всего тешится Савватий торжественными служениями в Москве и других местах. В половине сентября он совершил путешествие в Гуслицу, – ездил в сопровождении самого Брилиантова: по раскольническим деревням его принимали с хлебом-солью; когда служил в деревне Панкратове (недалеко от Егорьевска, но Москов. губ.), то к службе шел «со славой», по усыпанной песком дороге, при большом стечении народа... Чем же не архиерей, дозволенный правительством? Ведь совершалось все это, конечно, на глазах местной полиции, может быть и под охраной ее!... они так часто могут встречаться, о рассеянии господствующего в расколе мрака, и умственного, и нравственного, что крайне заблуждаются, даже много грешат перед Богом, те многоученые протоиереи и иереи наши, которые с высоты своей учености так презрительно смотрят на раскол, не считают его и достойным своего просвещенного внимания, хотя дело касается целых миллионов народа. А потом, как не повторить еще раз, что великий грех берут на свою душу наши светские власти, всячески потворствуя расколу, смотря сквозь пальцы на все совершаемые в нем беззакония и бесчинства, равнодушно дозволяя все это, – одни ради скверного прибытка, а другие из равнодушия к церкви, или по непростительному незнакомству с расколом, – что такой же великий грех берут на душу и наши либеральные писатели, прославляющие раскол, поставляющие раскольников относительно образования и нравственности в образец русскому народу. Увы! Повторять-то все это нам не леностно, по Апостолу, но твердо ли? – есть ли польза от этих повторений?... 7. Еще о раскольнических мощах – Еще о безобразиях в расколе – Еще о безнаказанности распространителей раскола – Французская жалоба на мнимую несправедливость к расколу |
| – Я хоть и не Владыка еще, но Первосвятитель митрополит изволил недавно подтвердить, что к осени вполне можно ожидать из Византии утверждения. Архимандрит Савватий давно мечтает об епископстве. Но дело это длинное. У Константинополя – неизменно называет он его Византией – немало и своих дел. Не весьма торопится Его Блаженство. – Знаю, знаю, дорогой авва, что сон ваш неоснователен. От чрезмерных трудов научных. Я нередко наблюдал свет поздней нощию в вашем обиталище. Иной раз подымешься на минутку, а вы всё над своими Отцами Церкви. Я науку весьма уважаю, но и здоровье необходимо плотской природе нашей. – Да, – говорит Андроник, – вот Пасха выдалась, хоть и поздняя, а и погода прекрасная, и службы, говорят, прошли отлично… – Душевно сожалею, что Пасхальную Заутреню не сослужили мне, отец архимандрит. Знаю, у вас свой приход, и сколь далеко от нас, на другом конце города, а все же жалею, что не вместе встречали светлый праздник. – Ах, кстати: нам сюда доставили артос, приношение. О. Савватий надевает очки почти на кончик носа и будто вдаль, как на планету астроном, смотрит на Андроника. Лицо сразу становится серьезнее, внушительней. – И хороший артос? – Превосходный, и очень большой. Но ведь у нас артос есть уже. Что же с этим прикажете делать? – А который же из них больше? – Новый гораздо больше. Архимандрит Савватий снял очки. Лицо его выразило некую удовлетворенность. Медленно протирая разноцветным платком очки, он ответил: – Не оскудевает вера православная. Дай Бог здравия дарителю. – А как же быть с прежним артосом? Ведь нам два не нужны. Савватий медленно вложил очки в футляр, цветной платок вложил в карман подрясника, где много чего может поместиться, неторопливо ответил: – А прежний, дорогой отец архимандрит, вмените в оптический обман. Пользоваться будем тем, который больше. Лицо его приняло совсем спокойное, прочное выражение. – Тем, который больше. О. Савватий занимает квартиру небольшую, все же две-три комнаты. Обстановка простецкая. В углу, конечно, иконы, в шкафу одеяния, туда же он думает упрятать епископскую митру, ее он почти уже присмотрел и вот-вот приобретет. В особой шифоньерке, тщательно запертой, чековая книжка – небольшой текущий счет – и кое-какие деньжонки. Скуп он вовсе и не был, но «златниц» не презирал, кое-что сберегал. «Дым есть житие сие, пар, персть и пепел», – повторял иногда. Все же мощной своей натурой персть эту любил. Посты соблюдал, но в скоромные дни не прочь был «вкусить», иногда ездил к знакомым прихожанам и не без понимания пропускал другую, третью рюмочку «во благовремении». |
| — Разве он лишен монашества? — Не лишен, а еще повышен, — отвечал он. Пошли они дальше и, повернувши направо, вошли уже в настоящий храм, которому тот храм служил как бы преддверием. Оба храма эти были соединены аркою. Боковых приделов там не было. Везде горели лампады. Кругом храма шли хоры. О. Савватий стал глядеть на иконостас, но, заметив, что проводник его смотрит кверху в противоположную сторону, быстро повернулся и, взглянув туда же, увидал на хорах о. Филарета. — Филарет, ты ли это? — воскликнул он. — Я, — ответил, кланяясь ему, о. Филарет. Лицо у о. Филарета было очень веселое; Одет в светлый стихарь, перекрещенный орарем. Стоит, опершись обеими руками на перила хоров, и, держа в руках бумажный свиток, ласково смотрит на о. Савватия. — Можно ли мне с тобой повидаться? — спросил о. Савватий. — Можно! — сказал улыбаясь о. Филарет. Стал искать о. Савватий лестницу, чтобы подняться на хоры, но лестницы не оказалось. И говорит он о. Филарету: — Где ж к тебе войти? — Входи, — ответил о. Филарет, — я помогу тебе. Думая, что он подаст веревку, о Савватий спросил его: — Почему же здесь нет лестницы? Как же ты-то взошел сюда? — Меня вознесли сюда, — ответил о. Филарет, — клеветы человеческие. Прежде я стоял там же, где и ты теперь стоишь. И лицо о. Филарета из веселого вдруг сделалось печальным. И только о. Савватий успел помыслить в сердце своем: Филарет, ты был при жизни так милостив к клеветникам твоим! — а уже о. Филарет в ответ на эту мысль говорит: — Я всегда сожалел и прежде о тех, которые клевещут, а теперь и еще более того жалею о них. Теперь я на опыте узнал, что клевета на брата вменяется клеветнику в тот же самый грех, в котором он оклеветал брата. В этом же грехе он и осудится, если только не покается. И опять подумал о. Савватий: Филарет, у тебя столько было любви к ближнему! И на эту мысль опять Филарет ответил ему: — Только здесь и можно узнать, какое великое воздаяние бывает от Господа за любовь и милость к ближнему. Вам, сущим еще на земле, и понять этого невозможно! |
| Посещение тех мест для него служит немалым утешением. Путешествие туда Савватий совершил и в начале нынешнего года. Ездит он больше за тем, чтобы повидаться со старыми знакомыми, а главное – порисоваться здесь своими архиерейскими служениями, для чего и возит с собою молодого голосистого дьякона и богатые московские облачения. Вероятно, имеет в виду и обозрение епархии, а также получение благостыней. Благостыни, конечно, получаются; но обозрениями Савватия раскольнические попы совсем не тревожатся и к нему лично относятся повсюду с полным пренебрежением. Вот, напр., 12 февраля прибыл он в Нижне-Тагильск с вечерним поездом и прямо с вокзала отправился к своему знакомому, купцу Аксенову, у которого в это время в домовой церкви кончал всенощную местный раскольнический поп Василий Кульков (из кабацких сидельцев). В доме Аксенова произошел переполох по случаю приезда такого важного гостя. Дали знать Кулькову, чтобы шел встречать «владыку»; но тот и с места не двинулся. Надобно сказать, что этот Кульков, как и все почти раскольнические попы, порядочный безобразник и затейник. В алтаре Аксеновской церкви, где постоянно служит, он хотел на престол положить колокольчик, чтобы звать когда нужно прислужника, а потом из алтаря же задумал провести телефон в свою квартиру, чтобы делать отсюда хозяйственные распоряжения, особенно насчет самовара и прочего. Прихожане едва могли отклонить «батюшку» от таких затей. О том, как он правит требы, и говорить нечего. На его безобразия прихожане не раз жаловались Савватию, и Савватий грозил не раз Кулькову тяжкими карами; на жалобы прихожан и на угрозы «владыки» Кульков не обращает никакого внимания. Савватий даже лично запрещал ему носить длинные волосы и священническую рясу, т.е. ходить, как ходят православные священники; Кульков и этого не послушал. Понятно, что на приглашение встретить «владыку» он не обратил ни малейшего внимания: стоит встречать какого-то Савватия! На другой день «владыка» служил в Аксеновской церкви. Старообрядцев собралось за службу много, – им хотелось особенно посмотреть, как Савватий будет облачаться среди церкви; но Савватий не доставил им этого удовольствия, – облачился в алтаре. |
| Сей род ищущих Господа 16 апреля 2012, 11:35 Новый рассказ Ольги Рожнёвой Посвящается моему первому духовному наставнику, игумену С. Из капитанской рубки раздавались и неслись над Чусовой крики и брань. Хлипкая дверца рубки ходила ходуном от завязавшейся потасовки, и было непонятно, чем закончится переправа на другой берег. Отец Савватий тяжело вздохнул. А начинался день прекрасно. C утра он на этом же пароме быстро пересёк Чусовую и навестил свою прихожанку, заболевшую Нюру: пособоровал, исповедал, причастил. После причастия больной стало ощутимо легче, и Нюра даже встала с кровати, с которой не поднималась уже несколько недель. И не только встала, а ещё и разогрела грибную похлёбку, сваренную заботливой соседкой Татьяной. Они с батюшкой не спеша хлебали ароматное кушанье и жмурились на весеннее солнышко, заглянувшее в избу. За спиной уютно трещала печь, серая кошка Муся ласково тёрлась о ноги хозяйки, а Нюра, поглядывая в солнечное окно, стала вспоминать, как после гибели родителей осталась в семье за старшую и вырастила троих: Клаву, Колю и Мишеньку. Была, как сейчас, весна, малые делали кораблики, а она, юная, тоненькая, ворочала тяжёлые чугунки в печке. Устав до изнеможения, отругала братишек за непорядок, а потом расплакалась, они же её и стали утешать. Отец Савватий слушал, не перебивая, и радовался, что лёгкий румянец сменил восковую смертельную бледность её лица. Думал: «Бог милостив, поживёт ещё наша Нюра». Потом батюшка возвращался с затянувшейся требы. Шёл по дороге к парому, ласковое солнце приятно грело спину, но ветер был ещё холодным, полным весенней свежести. Река, словно вздохнув полной грудью, выросла, разлилась весенним паводком. Жаворонок заливался высокой трелью над весенними просторами, набухали почки, набирали силу первые клейкие зелёные листочки на деревьях. Отец Савватий не спешил. До парома было целых полтора часа, да потом сам паром минут сорок, не меньше, боролся с волнами, плыл на другой берег Чусовой – туда, где на Митейной горе золотом сверкали купола белоснежного монастырского храма. Игумен Савватий был духовником и строителем этого монастыря, а Митейная, или Святая, гора за двадцать пять лет стала ему родным домом. |
| Савватий развязал мех и вытащил заветную краюху. Благослови, Господи, ясти и питье рабу Твоему! Он не спеша разжевал и проглотил несколько крошек, прислушиваясь к далекому вою. Волков странник видел много раз, зимой они становятся опаснее, однако страх не проникал в душу Савватия. Не это сейчас страшно! Комочек снега растаял во рту, прохлада, разлившись по телу, прогоняла сон. Спать нельзя: костер погаснет и мороз убьет путника. Вот в деревне он поспит, а сейчас надо просто ждать утра и молиться. Савватий подбросил сучьев, достал из-под полушубка лестовку и принялся перебирать ее, шепча вечернее правило… И тут в его опущенную левую руку осторожно ткнулось что-то влажное. Инок поднял голову — в лицо ему смотрели два круглых, светящихся зеленью глаза. Собака?.. Нет, волк! Неужели костра не испугался? Ты почто пришел? – укоризненно спросил зверя Савватий. – Что тебе надобно? Волк поспешно отступил, прихрамывая на заднюю ногу, но потом снова сделал шаг к иноку. Тот пригляделся. Из лапы косо торчало обломанное древко стрелы. Это кто ж тебя? Ну, поди, поди сюда, не бойся. Ловко, привычным движением опытного военного, отец Савватий отрубил наконечник, пронзивший ногу зверя насквозь, и одним точным рывком вытащил стрелу. Волк взвизгнул, заскулил и попытался было тяпнуть бараний рукав тулупа, но лишь лязгнул в воздухе зубами. Не скалься! – вновь укорил странник. – Зазевался, попал под выстрел, стало быть, терпи… Ну-ка, от платка оторву тряпочку да перевяжу. Вот. А мяса у меня нет. Не положено мяса монахам. Хлеба дал бы, но ты ведь не станешь! Ступай себе, ступай, тварь Божья. Что мог, я для тебя сделал. Зверь вновь сверкнул в размытой светом костра полутьме зеленью глаз — и исчез. Татарская, – усмехнулся инок, разглядывая наконечник стрелы. – Литовские татары балуют, скучно им в осаде торчать… Людишки смоленские им не по зубам, так на волков ополчились, экие тати! И старое оружие в ход пошло – пули тратить не велено, за луки взялись. Ладно-ладно, и у нас для вас угощение найдется… |
| Радуйся, образе кротости и смирения; радуйся, теплый ходатаю нам спасения. Радуйся, яко ревнующих о спасении под кровом своим соблюдаеши; радуйся, яко трудников и богомольцев обители твоея с небеси благословляеши. Радуйся, обидимых благонадежное и скорое защищение; радуйся, в скорбех и печалех нам всем утешение. Радуйся, яко всем, притекающим к тебе, в нуждах помогаеши; радуйся, яко за вся православныя христианы молитвы Богу возсылаеши. Радуйся, на свещнице Христовой поставленный; радуйся, на земли дивно от Бога прославленный. Радуйся, яко гнев Божий от нас грешных отвращаеши; радуйся, яко любовию чтущих святую память твою благодатно посещаеши. Радуйся, отче наш Германе, преподобных Зосимы и Савватия сподвижниче. Кондак 11 Пение надгробное со слезами смешанное принесл еси, всеблаженне отче, егда, возвратився в обитель, уведел еси о преставлении сподвижника твоего преподобнаго Савватия, егоже зело, яко брата, любил еси. Егда же Господь посла тебе новаго сподвижника твоего, преподобнаго Зосиму, тогда радости исполнився, благодарно Богу возгласил еси: Аллилуиа. Икос 11 Светозарное светило показался еси, отче наш, Германе, в нощи греховней блуждающим, души наша светом богопознания просвещая и по пути заповедей Христовых ходити наставляя. Сего ради к тебе усердно притекаем и тако тя восхваляем: Радуйся, целомудрия изрядный ревнителю; радуйся, чистоты усердный блюстителю. Радуйся, яко надежду небеснаго наследия в себе имел еси; радуйся, яко жития преподобных Зосимы и Савватия списати повелел еси. Радуйся, вся заветы преподобнаго Зосимы свято хранивый; радуйся, ни един же от них преступивый. Радуйся, яко о смертнем часе непрестанно помышлял еси; радуйся, яко ко исходу от жития сего себе присно уготовлял еси. Радуйся, по Бозе упование твое на Матерь Божию возлагавый; радуйся, Богородицу яко Матерь Света выну в песнех величавый. Радуйся, яко преподобнаго Зосиму ко гробу проводил еси; радуйся, яко тело его многотрудное слезами теплыми оросил еси. Радуйся, отче наш Германе, преподобных Зосимы и Савватия сподвижниче. Кондак 12 |
|
|
