| тексты были сильно сокращены. Следствием этой деятельности стало составление в XIII-XV вв. сборников житий ирл. святых (Саламанкский Кодекс, Килкеннийский Кодекс и т. д.). Ряд житий вошел в англ. сборник Капгрейва «Новая легенда Англии». Житие св. Колумбы, составленное Манусом О " Доннелом. Ирландияю Сер. XVI в. (Bodl. Rawl. B. 514. Fol. 1r) Житие св. Колумбы, составленное Манусом О " Доннелом. Ирландияю Сер. XVI в. (Bodl. Rawl. B. 514. Fol. 1r) Реакцией др. кругов ирл. общества, сохранивших приверженность традиции, стало массовое создание агиографических сочинений на ирл. языке в XII-XVI вв. Среди житий, появившихся в это время, есть оригинальные тексты, свободные от влияния старой лат. агиографии (напр., ирл. Житие св. Колмана Эло), что свидетельствует о частичном разрыве традиции и маргинализации агиографического творчества. При этом особое внимание к традиции способствовало сохранению старого агиографического шаблона. Одновременно создается ряд переводных житий (напр., Житие прп. Марии Египетской), нередко в форме проповеди. Новшеством было составление сборников житий на ирл. языке (Книга из Лисмора, нач. XV в.) и проповедей о святых (Пёстрая книга, XIV в.). Развитие ирл. агиографии завершилось Житием св. Колумбы, составленным в 1532 г. Манусом О " Доннелом. При создании этой обширной компиляции были использованы все доступные автору письменные источники и фольклорные предания. Во время англ. Реформации и тюдоровской колонизации Ирландии основы традиц. письменной культуры пошатнулись. Множество рукописей было уничтожено или вывезено за пределы острова. В 1-й пол. XVII в. ирл. католич. церковные деятели в Лувене и Риме приступили к спасению древних лит. памятников. Терциарий Михал О " Клери в Ирландии собрал и переписал большое количество текстов, т. ч. житий святых на ирл. языке. В Лувене францисканец Дж. Колган, сотрудничавший с болландистами, издал ряд лат. агиографических произведений о святых Патрикии, Бригите и Колумбе и приступил к формированию сер. «Acta Sanctorum Hiberniae» (изд. |
| Искры Христа и лицо за уродливой маской Почему бабушка Вера боялась пропустить Христа и где сейчас бомжи, не пережившие эту зиму 20 мая, 2018 Почему бабушка Вера боялась пропустить Христа и где сейчас бомжи, не пережившие эту зиму Умер Страшный Ромка. Бомж, алкоголик и урод. Не пережил эту зиму. Умер, когда самое страшное для него — морозы — уже были позади. Напился, заснул ночью на улице и не проснулся. Кулич с голубым котом О Ромкиной смерти я узнала несколько дней назад. А еще в Великую Субботу, я о нем вспомнила — глядя на двух пьяненьких бомжиков, которые забрели к нам на подворье. Стояла обычная предпраздничная суета. Люди пришли святить свою пасхальную «снедь», и вкусно пахнущая ванилью и выпечкой очередь протянулась далеко за ворота. Я очень люблю наблюдать в этот день за людьми. Интересно, но у постоянных прихожан куличики часто скромные, сделанные на скорую руку и «в последнем рывке». Страстная ведь, службы. А до этого был долгий и непростой пост. Зато у «сочувствующих» угощения традиционно-богатые. Хозяйки ставили на столы причудливо украшенные творожные пасхи — с цукатами, орехами, шоколадом, фруктами, пёстрыми узорами из каких-то посылок, конфеток, съедобных стружек, затмевающими скромное «ХВ»… Яйца переливались всеми цветами, а у одной женщины они искрились на солнце налепленными стразами… Соперничали друг с другом куличи всех возможных размеров и декора. Помню, на верхушке одного даже красовался совсем не религиозный голубой кот из мастики, держащий в когтистых лапах красную свечу. А какой-то весёлый дядя выставил на стол для освящения бутылку водки. Лица у всех радостные, улыбчивые. И видно, что все ощущают себя частью чего-то большого и важного. Даже если до конца и не понимают, что именно сейчас Христос, распятый за всех нас, лежит во гробе. Или уже спустился во ад. И все равно, всех их Господь Сам привел сюда. Верующих и не очень, светских и воцерковленных… Даже того дядю с бутылкой водки… У людей праздник, а они развонялись Я бродила с коляской по подворью и любовалась всеми этими людьми. Вдруг пёстрая толпа рядом со мной всколыхнулась и расступилась. И вместо ароматов ванили и теста меня отдало застарелым перегаром и жутким запахом мочи и давно немытых тел. Это были два бомжа. |
| Закрыть Недетский мир Ничего не изменилось в либеральной начинке фестиваля «Книга России» на Красной площади 21.06.2023 867 Время на чтение 7 минут Фото: предоставлено автором Главный российский литературный фестиваль «Книга России» на Красной площади одно из центральных культурных событий года. Ещё бы! В самом сердце страны несколько дней проходит литературный марафон, представляющий читателям-москвичам и гостям столицы писателей и издателей, а с ними актёров, музыкантов, художников. Проходят конкурсы чтецов, показываются спектакли, проводятся мастер-классы, вручаются премии. А еще для гостей в программе фестиваля творческие встречи, лекции, кинопоказы. В павильонах и шатрах, буквально за ночь выросших на брусчатке от Исторического музея до собора Василия Блаженного, представлены сотни издательств, в том числе региональных, география от Приморья до Юга. Посетителям предлагаются книги самой широкой тематики, так что с раннего утра до позднего вечера, что называется, глаза разбегаются... Но. Но чего на Красной площади не хватало? И прошлым июнем, и этим. Не было теперь уже «второго года войны» с лицами героев и мобилизационно-патриотической атрибутикой. Глядя на яркие павильоны, слушая сладкозвучные речи, невозможно было представить, что мы проживаем грозные решительные времена – пёстрая беспечная толпа, атмосфера праздника. Снова не было предоставлено площадок (кроме 45 минут в шатре «Художественная литература») для слишком граждански активного Союза писателей России, приходилось договариваться с партнёрами. То есть, не нашлось в программе фестиваля места и времени для презентации собранных авторами со всех регионов поэтических сборников со стихами о наших воинах и с поэзией, написанной в окопах. Впрочем, об этом я уже писала в прошлом году, и вот снова, увы, совершенно та же картина. Ничего не изменилось в либеральной начинке фестиваля, а ведь и героев стало больше, и утрат тоже. И ещё больше угроз в адрес России… Но даже не об этом хотелось бы порассуждать сегодня. При всей серьёзности вышеизложенного, на мой взгляд, есть тема более важная. И вот уже долгое время меня не отпускает картинка, представшая перед взорами участников и гостями в заключительный пушкинский день фестиваля, когда на площадь вышли существа из потустороннего мира. А как иначе назвать нечто с черепом вместо лица, с широкими чёрными крыльями за спиной и сидящей на них птицей? Остальные фигуры выглядели не настолько страшными, но родство с тёмными силами прослеживалось однозначно. И гуляли они по нашей Красной площади в окружении зевак, позировали с ними для фото. И адресовалось всё это детям… Якобы «пушкинские герои». И какую же педагогическую составляющую эти «герои» несли? Черепом с крыльями детям предлагали прикоснуться к смерти, но не пугаться, а позабавиться с нею? Не сказочного героя представили художники по костюмам в существе с черепом, а полноценный мортальный символ, из тех, на которые опирался Третий Рейх. |
| Народ - понятие духовно-сокровенное. Народ нельзя «выдумать» или искусственно «создать», даже если много лет стараться. Тому яркий пример: есть страна Америка, но нет национальности - американец, нет природного американского языка, нет корневого исторического уклада американской народной жизни (лада), нет духовно доминирующей веры, одухотворяющей историю этой страны, нет и не может быть здесь и национальной культуры, а есть лишь пёстрая американская цивилизация, характеризуемая модернизированным вариантом английского языка и типом человека с обострённым практицизмом и деловитостью, направленными на материальное обогащение, комфорт и государственный эгоизм. Есть достижения культуры представителей разных народов (наций), жителей Америки. Не случайно К.С. Аксаков заметил, что в этой стране «нет смиряющей родной почвы, ни чувства народности, ни исторического предания. Условное устройство взаимных политических отношений заменило здесь вполне чувство любви. Северо-Американские штаты - это великолепное общество-машина» . Америка как особое государство, внесшее много ценного в развитие научных, технических и цивилизационных достижений в мире, остаётся «пёстрой смесью» народов-наций, соединённых и объединяемых практическими жизненными интересами и политическими корыстными предпочтениями. Есть там и конкретные национальности, которые реально (а не на словах и во всяческих официальных документах) владычествуют в этой стране, то есть для своих национальных выгод, в своих национальных интересах определяют в том или ином отношении реальную политику, используя тайно или явно аппарат государства... Народ национален . Без национальности народ - вавилонское столпотворение, сброд, сборище, не связанных духовно-исторической жизнью родов. Принадлежащий к такому смешению, - лишь часть сброда - не более. Спасти от такого состояния может только истинный национализм. Это понятие толкуют по-разному и неслучайно нарочито искажают его смысл в политических целях. Здесь необходима ясность. Национализм (в переводе) значит: народность . Слово это означает причастность, верность и благочестивую преданность народу, к которому принадлежит человек (личность). Национализм воплощает благодарную память о предках своей нации и её истории, благородное ощущение долга перед родным народом, способность оценивать в связи с ним смысл своей жизни и ответственность за будущее. |
| Вникая в религию другого аравийского народа, имевшего наибольшее цивилизаторское значение, а именно, в религию древних греков, мы находим в ней ту же идею единобожия, несмотря на воспеваемую ими многочисленную Олимпиаду. Их главный бог был Зевс, он восседал на Олимпе и держал в струне всех подвластных ему богов; он сам говорит о себе: „Я бог богов и бог людей, я их вождь, я лучший из всех, я всемогущ, и всё зависит от меня – и добро и зло“ (Гомер). Пиндар (4 в. д. Р. X.) упоминает о Зевсе, как о создателе неба и земли. Сократ (4 в. д. Р. X.) говорит о нём, как о божестве всевидящем и вездесущем. Фантазия греков действительно разыгралась весьма живо и создала целый мир добродетельной и порочной жизни на Олимпе, но, несмотря на то, идея единобожия всё-таки проглядывала из всего этого мифологического мира весьма заметно. Эта идея была, конечно, не очень высокого достоинства и очень далека от таковой же в христианстве: но мы не сравниваем достоинства соответствующих идей, а имеем в виду только проследить разные фазисы развития одной и той же идеи. Молитва грека всегда начиналась так: „Послушай, Зевс!“ Затем всегда следовала просьба о даровании земных благ. Для грека Зевс был единственным, всесильным богом, ему повиновался весь Олимп. У древних римлян, во всём подражавших грекам, был свой Зевс, они его называли: Jupiter – Maximus – Optimus; у них был такой же антропоморфизм в религии, приведший, в дальнейшем, к обожествлению даже людей, к обожествлению цезарей, видевших в этом приёме способ поднятия своей власти и уважения к себе: у них тот же просительский характер молитвы, та же пёстрая команда богов, которые изображали из себя не что иное, как тоже только целый ряд эмблем проявления в жизни всё того же Юпитера. Богиня Potina научала ребёнка брать грудь, Educa следила за его едой. Statanus научала его ходить и т. д. Разве можно всё это назвать многобожием? Разве всё это не картинные изображения моментов развития жизни, вроде того, как мы вкладываем в поэтические формы идеи рока, счастья, духа злобы, стыда, угрызения совести и проч.? Всё это были у римлян не боги, а только атрибуты Единой Высшей Силы. Точно также надо относиться и к религиям современных нецивилизованных народов. Этот взгляд будет психологически верным. |
| В тяжкой той борьбе литература постепенно брала верх. Помяловский принимается за цикл «Очерки бурсы». Он как будто мстил бурсе, вкладывая в свои картины всю ненависть, накопившуюся в душе за четырнадцать лет бурсачества. Страшные получились картины. «Элегантное общество с содроганием отвернулось от этой картины и не хотело верить, что в наше время могут происходить такие безобразия, но бурсаки сразу узнали своё родимое гнёздышко и от души сказали Помяловскому спасибо» , — свидетельствовал бывший однокашник. Но такого свидетельства мало: оно может быть и предвзятым. Истина должна быть установлена в сопоставлении с иными подтверждениями или опровержениями правоты автора. Сохранились многие воспоминания воспитанников различных духовных школ, позволяющие получить более широкую картину бурсацкой жизни и быта во второй половине XIX столетия. Прежде всего нужно заметить, что очерки Помяловского относятся ко времени, предшествующему реформам духовного образования конца 60-х годов — обстоятельство существенное. Кроме того, приходится сделать печальный вывод, что петербургская бурса резко выделялась среди прочих, и в худшую сторону. Многие мемуаристы отмечают и дурные стороны в различных семинариях и училищах, но нигде не встретить того, что так изобильно описывает Помяловский. А его правоту подтвердил профессор А. Катанский, который писал: «…по приезде в СПб Академию и по прочтении этих очерков, я не хотел верить, чтобы могло быть нечто подобное, да ещё в столичном духовном училище. К сожалению, из бесед с новыми товарищами-петербуржцами я должен был убедиться, что изображение бурсы у Помяловского близко к истине, и удивлению моему не было конца» . Вообще же из сопоставления многих воспоминаний, суждений, оценок — картина, как тому и положено, складывается довольно пёстрая. Порою один и тот же автор противоречит самому себе, или, лучше сказать, дополняет самого себя, освещая реальность с разных сторон. Недаром же о. Георгий Флоровский в «Путях русского богословия» пишет уверенно: «…общее историко-культурное значение этих «до-реформенных» духовных школ приходится признать положительным и оценивать его высоко. |
| Приходила бабушка; всё чаще и крепче слова её пахли водкой, потом она стала приносить с собою большой белый чайник, прятала его под кровать ко мне и говорила, подмигивая: — Ты, голуба душа, деду-то, домовому, не сказывай! — Зачем ты пьешь? — Нишкни! Вырастешь — узнаешь… Пососав из рыльца чайника, отерев губы рукавом, она сладко улыбалась, спрашивая: — Ну и вот, сударь ты мой, про что бишь я вчера сказывала? — Про отца. — А которое место? Я напоминал ей, и долго текла ручьём её складная речь. Она сама начала рассказывать мне про отца, пришла однажды трезвая, печальная и усталая и говорит: — Видела я во сне отца твоего, идёт будто полем с палочкой ореховой в руке, посвистывает, а следом за ним пёстрая собака бежит, трясёт языком. Что-то частенько Максим Савватеич сниться мне стал,— видно, беспокойна душенька его неприютная… Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную, как все её истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчинёнными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребёнка и спрятали его. — Маленьких всегда бьют? — спрашивал я; бабушка спокойно отвечала: — Всегда. Мать отца померла рано, а когда ему минуло девять лет, помер и дедушка, отца взял к себе крёстный — столяр, приписал его в цеховые города Перми и стал учить своему мастерству, но отец убежал от него, водил слепых по ярмаркам, шестнадцати лет пришёл в Нижний и стал работать у подрядчика столяра на пароходах Колчина. В двадцать лет он был уже хорошим краснодеревцем, обойщиком и драпировщиком. Мастерская, где он работал, была рядом с домами деда, на Ковалихе. Заборы-то невысокие, а люди-то бойкие,— говорила бабушка, посмеиваясь. — Вот, собираем мы с Варей малину в саду, вдруг он, отец твой, шасть через забор, я индо испугалась: идёт меж яблонь эдакой могутной, в белой рубахе, в плисовых штанах, а — босый, без шапки, на длинных волосьях — ремешок. |
| Даже если пересказать её точь–в–точь, она останется никчёмной, как самая лучшая копия плохого узора на дешёвых обоях. В ней содержалось такое помпезное описание Града Божьего, которое немедленно привлекло бы туда всех амстердамских купцов и ювелиров (только что там делать христианину, я не знаю; пусть это вам объяснит кто–нибудь поумнее). Слушатели проявили не менее жгучий интерес и к зловещему описанию страшного места отчаяния и скорби. Правда, священник даже не попытался рассказать своей пастве о главном ужасе вселенной: о страшной гибели того, кто из объятий самой Любви и Жизни попадает в лоно живой Смерти. Да он и не мог рассказать им ничего подобного. Этот учитель человеков знал о таких вещах лишь понаслышке и ни разу не испытывал ни тех радостей, ни тех скорбей, о которых пытался сейчас поведать миру. Всё это время Гибби чувствовал себя не в своей тарелке; проповедь огорчила его, и позднее он признался Доналу, что лучше будет до конца жизни выслушивать потоки «склейтеризмов», чем снова подвергнет себя такому изобилию «фергюсации». Кроме того, ему было больно видеть насмешливое и даже презрительное выражение на лице Донала. Сам же Донал ещё больше злился и беспокоился, видя, как внимательно слушает проповедника мистер Гэлбрайт. Правда, шляпка Джиневры оставалась неподвижной, но по её наклону Донал определил, что глаза её владелицы либо устремлены на говорящего, либо опущены, чтобы скрыть сильное чувство. Донал был готов пожертвовать всеми своими стихами — своим единственными богатством! — чтобы хоть раз заглянуть за поля этой шляпки. С тоской в душе он понимал, что, несмотря на частые встречи с Джиневрой, он совсем не знает её мыслей. Он всегда говорил с нею больше, чем она с ним. И теперь, когда ему страшно хотелось узнать, о чём она думает, он не мог даже предположить, какой эффект эта пёстрая мешанина производит на её воображение и суждение. Он был уверен, что она не станет соглашаться с тем, что не соответствует истине. Но ведь она так доверчива и легко может увидеть правду там, где её нет! |
| Вернулся он к Подковкиным только вечером. Перепела во ржи кричали уже: «Спать пора! Спать пора!», и Оранжевое Горлышко укладывала детей. — Вы уже большие, — говорила она поршкам, — и теперь не будете спать у меня под крылышком. С сегодняшнего дня учитесь ночевать так, как спят взрослые куропатки. Оранжевое Горлышко легла на землю, а порш-кам велела собраться в кружок вокруг неё. Поршки улеглись, все сорок четыре носика внутрь, к Оранжевому Горлышку, хвостиками наружу. — Не так, не так! — сказал Подковкин. — Разве можно засыпать хвостом к врагу? К врагу надо быть всегда носом. Враги — кругом нас. Ложитесь все наоборот: хвостами внутрь круга, носами наружу. Вот так. Теперь, с какой стороны к нам ни подойдёт враг, кто-нибудь из вас его непременно заметит. Жаворонок пожелал всем покойной ночи и поднялся. Сверху он ещё раз взглянул на Под-ковкиных. И ему показалось, что на земле среди зелёного льна лежит большая пёстрая много-много-многоконечная звезда. Как в поля пришёл охотник с большим рыжим псом и чем это кончилось Перед прощаньем Оранжевое Горлышко сказала Жаворонку: — Когда люди сожнут рожь и повыдёргивают весь лён, ищите нас в ячмене. Когда начнут жать ячмень, мы перейдём в пшеницу. Когда примутся за пшеницу — мы в овёс, а из овса — в гречиху. Запомните это, и вы всегда найдёте нас. Но ржи в полях было много, и не так-то скоро её убрали. Колхозницы вязали колосья в снопы, из снопов ставили бабки-суслоны. Скоро ржаные поля стали похожи на шахматные доски, на которых правильными рядами расставлены пешки. Пока одни колхозники жали рожь, другие за льнотеребилкой вязали лён. Прилетали в поля хищные птицы: луни, канюки, небольшие соколы — пустельги и кобчики. Они рассаживались отдыхать на бабки, высматривали птенцов, мышей, ящериц и кузнечиков. Жаворонок всё реже теперь поднимался в облака, всё меньше пел. У всех жаворонков — его родных — подрастали птенцы. Надо было помогать родным учить птенцов летать, разыскивать червячков, прятаться от хищников. Было уже не до песен. |
| Там девы юные цветут Для прихоти развратного злодея. (Ст. «Деревня»). А современников своих Лермонтов заклеймил так: И предков скучны вам роскошные забавы, Их добросовестный, ребяческий разврат. (Ст. «Дума»). Жуткую картину крепостного разврата дал Пушкин в «Дубровском». Отечественная война, как одна из самых блестящих страниц всемирной истории, сменилась Крымским поражением, самой позорной страницей русской истории. Историческая Немезида расправилась с палачами русских гениев и русского народа. Картина среды у Лермонтова более мрачная, это — картина вырождения целого класса. Это — отягощённые познанием и сомнением, жертвы современного им философского скептицизма и пессимизма, стареющие в бездействии. Они богаты опытом и ошибками отцов и поздним их умом. Бесцельная жизнь томит их, как пир на празднике чужом. К добру и злу равнодушны, вянут без борьбы, перед опасностью позорно малодушны, а пред властью — презренные рабы. Они — как плод до времени созрелый. Иссушили ум наукою бесплодной. Мечты поэзии и создания искусства не шевелят восторгом ум. В душе царит какой-то холод тайный. Они пройдут над миром, не оставив следа, а потомок оскорбит их память презрительным стихом обманутого сына (ст. «Дума»). Таков насмешливый приговор сына обманутого над промотавшимся отцом. Рядом с этой безотрадной картиной — другая на светском балу, 1-го января, при шуме музыки и пляски. Пёстрая толпа, шум музыки и пляски, мелькают бездушные образы людей, как стянутые приличием маски. Касание холодных и бестрепетных рук городских красавиц. Наружно погружаясь в эту суету, поэт переходит к святым звукам погибших своих лет и хочет забыться. Он переносится в родные места. Образы и мечты перемешиваются, вытесняют друг друга. И, наконец — мечты его создание. Проходят мгновения и поэт, опомнившись, узнаёт обман. Шум толпы спугнёт его мечту и ему хочется смутить толпу «железным стихом, облитым горечью и злостью» (ст. «1-е января»). Призвание и служение. Пушкин дал непревзойдённую картину становления пророка, открыл тайну пророческого посвящения, полную художественную интерпретацию великого библейского пророка Исаии. |
|
|
