| И вот как-то раз, дело к ночи уже, Катерина фильм по телевизору смотрела — в дверь ломятся, кулаками колотят. Она испугалась, деда с дивана подняла. Открыли — Семён бледный стоит: «Я Нину убил». Как так — убил?! Побежали на площадку, зашли в квартиру — лежит Ниночка на кухне на полу мёртвая. Он, вишь, толкнул её, да в недобрый час — она о табурет споткнулась, упала и об угол стола виском и ударилась. Как же он горевал-то! На суде просил-требовал, дайте мне, дескать, высшую меру наказания! Посадили надолго, после этого о нём и слышно не было. Да что она сейчас думать-гадать будет — пойдёт и узнает. Баба Катя набралась храбрости, тихонько подошла к мужчине, несмело поздоровалась: — Бог в помощь! Седой оглянулся, после паузы негромко сказал: — Здравствуйте, тётя Катя. — Семё-ён! Ты ли это?! Живой-здоровый… Он не ответил. Посмотрел внимательно: — Не вы ли за могилкой ухаживали? — Я… — Спаси вас Господь! Тяжело опустился на скамейку, сник головой: — Я-то живой… А Ниночка моя… В голосе слышалась застарелая мука. На тропинке и под скамьёй пробивалась молодая крапива. Пели птицы. На ель рядом с могилкой опустилась здоровенная пёстрая сорока, застрекотала весело — Семён не поднял низко склонённой седой головы. Баба Катя почувствовала, как острым кольнуло сердце, подошла ближе, присела рядом: — Бедный ты мой, Сёмушка… Что же ты? Как? Где живёшь? Отсидел? — Отсидел, тётя Катя. — Как там, в тюрьме-то, тяжело тебе, чай, было? — Всякое было. Да я радовался, когда тяжело. Ждал, что облегчение душе будет, если тело-то помучится. Не было облегчения. Стало легче, когда в Бога поверил. Теперь знаю, что в раю Нина. А я уже на земле свои мытарства начал проходить. Знаю, что молится она там за меня, — по молитвам её милосердной души Господь мне Себя открыл. Я вот сейчас всё вспоминаю — так это ведь не я был совсем. Будто не со мной это происходило… А отвечать — всё равно мне. Баба Катя задумалась: — Так ты теперь верующий?! Что — и в церкву ходишь? — Хожу. Я после зоны в монастырь поехал. Только там меня не взяли — и правильно сделали, куда мне, с моими грехами, в братию… Старец сказал: «В монастырь тебя пока не возьмём. Иди-ка ты в приют при обители — ухаживай за больными, за калеками». Я и пошёл. Живу там, что скажут — делаю. |
| Взаимоотношения обитателей Шахматово со священником и церковным причтом были, можно сказать, никакими. И это во многой мере было продиктовано самим статусом этой церкви. Церковью любовались, ведь ещё мать А. Блока в юности посвящала ей стихи; к священнику обращались по необходимости. Тётка поэта и его первый биограф Мария Андреевна Бекетова описала эти взаимоотношения, как видно по всему, точно. Безусловно, сказалось на этом и отношение к вере и Православной Церкви, преобладавшее в образованной части общества: «Мы с сёстрами только раз были в таракановской церкви во время обедни. Родители, кажется, и совсем туда не заглядывали, да и все мы были не настолько богомольны, чтобы перетерпеть ужасное служение нашего приходского попа и всего его причта. Раз в год в Ильин день (20-го июля ст. ст.) в наш приходской праздник мы приглашали священника с причтом, который, обходя соседние деревни, заходил и к нам, причём служил молебен перед иконой Ильи-пророка и оставался для угощения вместе с дьяконом. После закуски с вином и водкой, пирога и чая с вареньем, поп получал обычную мзду и отправлялся дальше в своей тележке на одной лошади, а за ним виднелась на гудинской дороге пёстрая толпа таракановских девок и баб в праздничных платьях. Тут же шли, конечно, и мужики. За трапезой мои родители изо всех сил старались занимать священника разговором и усиленно угощали его и дьякона. Дьячка, псаломщика и просвирню угощали особо в девичьей комнате. Дьякон был скромный рыжий человек совершенно безобидного нрава, но священник был очень заметен в отрицательном смысле. Необыкновенно грубое лицо его было, что называется, помелом писано. Чёрные и непокорные волосы, тоже чёрные необычайно толстые изогнутые брови, приплюснутый нос и вывороченные губы. Он был горький пьяница и, вероятно, неистово скучал в своём захолустье, так как к удивлению не имел детей. Драл буквально с живого и мёртвого. Про него рассказывали, что он не соглашался хоронить покойника, если ему не приносили каких-нибудь припасов, и, помахивая куском пирога, говорил: «А что же покойник голый, что ли, пойдёт?» Это означало, что надо принести или платок, или холста. За наше нерадение по части хождения в церковь он впоследствии нас-таки наказал. Когда скончался в Шахматове отец, священника насилу уломали служить панихиду, он говорил, что не знает, какого вероисповедания был господин Бекетов, так как никогда не видел его в церкви. Но мы послали за ним лошадей и так хорошо угостили и заплатили, что он остался доволен и перестал сопротивляться, но впоследствии опять вышла история со свадьбой Блока. Священник долго не соглашался венчать его, уверяя, что наверное тут есть какая-нибудь неправильность. А, может быть, они родственники?» – говорил он. Насилу уладили это дело». |
| Известность пришла к Вознесенскому монастырю в середине XIX века. К этому времени здесь поселилась монахиня Миропия - потомственная дворянка, в миру Мария Аденкова. Когда муж Марии умер, вдова удалилась от мира, став послушницей московского Зачатьевского монастыря. В 1812 года, во время нашествия французов, сёстры эвакуировались из Москвы, и послушница Мария выбрала для поселения Тамбов. С ней в дорогу отправился и фамильный образ Казанской иконы Божией Матери с частицами мощей евангелиста Матфея, Василия Великого и святого Спиридона, а также частицей крови Иоанна Крестителя. То, что икона - чудотворная, выяснилось ещё в пути. Ямщик, задумавший было ограбить беззащитную пассажирку, внезапно ослеп и прозрел только после покаяния и совместной молитвы перед Казанской иконой Божией Матери. Уже в Тамбове в Вознесенском монастыре послушница, ставшая к тому времени монахиней Миропией, ежедневно читала акафисты перед святой иконой, стоящей в её келье. Перед смертью ей было видение - Богоматерь повелела Миропии передать образ в Шацкий Вышенский монастырь, где от неё стали происходить многочисленные чудеса. Её возили из Выши в разные города губернии. Монахиня Миропия была погребена у южной стены Вознесенской церкви. Над её могилой воздвигли железную часовню. А когда в 1906 году главный храм монастыря решили перестраивать, захоронение оказалось внутри его стен, и для него устроили нишу в стене, оформленную в виде пещеры с каменным спуском. В 1918 году началось разграбление обители. Были запрещены колокольные звоны и крестные ходы. В 1929 году закрыли тёплый Скорбященский храм, позже разрушили большой Вознесенский. Впрочем, и возрождение монастыря началось ещё при Советах. Скорбященскую церковь передали РПЦ в 1988 году в связи с празднованием Тысячелетия Крещения Руси. В 1992 году было принято решение о возобновлении монашеской жизни. А в 2007 году заложили Свято-Вознесенскую церковь, которую строили семь лет. Судя по виду, на декор группу архитекторов Лунькина А. С., Лунькину Г.М. и Третьякова Д.И. явно вдохновил " Василий Блаженный " , хотя формы - типично Тоновские, да и стиль русско-византийский. Пёстрая эклектика возносится над городом на высоту более чем 60-ти метров. Издали очень впечатляет, вблизи, увы, слишком заметна " ростовая " и стилевая дисгармония с другими монастырскими постройками. |
| Несмотря на то, что ранее ему не приходилось вплотную сталкиваться с инородческой спецификой, достаточно пёстрая по этническому и религиозному составу населения Казань не стала для иеромонаха Андрея чужим городом. Именно здесь – в Казани и одноимённой губернии, судя по всему, и началось его становление как убеждённого православного миссионера, которое успешно продолжилось в Терской области, а затем – после второго казанского периода жизни епископа Андрея – в Сухумской и Уфимской епархиях. В связи с этим уместно упомянуть и о том, что с Казанью у князей Ухтомских существовали весьма древние связи: известно, что, по крайней мере, трое из них участвовали в различных походах против Казанского ханства. Так что Андрей, наверняка, хорошо понимал, с кем ему предстояло иметь дело во время осуществления своей православной миссии. 5 сентября 1897 г. он был перемещён на должность инспектора Александровской миссионерской духовной семинарии, действовавшей в кавказском селе Ардон (ныне – город, районный центр, расположенный в 39 километрах от Владикавказа). Там же о. Андрей состоял членом Ардонского отделения Владикавказского епархиального училищного совета, заведовавшего школами Северной Осетии. «Первое серьёзное дело, на которое я был командирован жизнью, – вспоминал он, – это просвещение осетин в качестве инспектора осетинской Ардонской (на Кавказе) миссионерской семинарии. С большим страхом ехал я туда! Не имея специальных знаний, не имея никакого опыта жизни, я вдруг сделался руководителем других... Приехав в Ардон, я застал превосходное поле для деятельности: я видел юношей, не испорченных глупым семинарским богословием, и затем прекрасную низшую народную школу, которая подготовляла ребят к семинарии. В существе дела наша миссионерская семинария была просто учительской семинарией с повышенной программой по богословию и философии... Мы, Ардонцы, заставляли осетинских детей любить их родину, язык, свою деревню – одним словом, искренно их воспитывали патриотами... Так происходило обрусение инородцев, когда сами инородцы с удовольствием русели, с любовью к своей родине и к своей семье и с уважением к русским...». За своё усердное служение епископ Андрей был награждён Святейшим Правительствующим Синодом наперсным крестом, а также возведён в звание соборного иеромонаха Московского Донского ставропигиального монастыря. |
| П. Козицкий Э. Я. Старообрядческий Вестник. Ежемесячный журнал. 1, январь 1905 г//Миссионерское обозрение. 1905 г. 1–6. С. 644–647 В „Мисс. Обозр.“ сообщалось, что старообрядцы-раскольники с Нового года решили обзавестись своим печатным периодическим изданием. В настоящее время перед нами лежит 1 „Старообрядческого Вестника“, изданного заграницей, – в Австрии, в Буковине. Однако новорождённое литературное детище старообрядчества производит впечатление слабосильного, худосочного, почти что мертворождённого. Первый „Старообрядч. Вестника“ – серенькая по обложке, пёстрая по содержанию, тощая по объёму книжка в 60 страниц журнала + 23 стр. приложения. Книжка предварена сухой, но самохвальной передовицей буквально в 20 строк, в которых проведена, но не закончена, одна мысль – что печатное слово – сила, старообрядцы доселе не пользовались „орудием периодической печати“, что печально отразилось на живущих в России старообрядцах, которые „представляют собой коренное русское население, исповедуют русскую православную (?) веру, являясь охранителями русских национальных особенностей“. Позволительно спросить, а что же собой представляет господствующая в России православная вера и Церковь ? Очевидно ересь! Впрочем, „Старообрядч. Вестн.“ благоразумно замалчивает „господствующую Церковь “, как бы несуществующую, и в своей программе совсем не ставит и задачей ни борьбу, ни защиту от неё с православием, ни стремление к скорейшему миру и единению с господствующей Церковью. Эта христианская, родная и, казалось бы, близкая цель не входит в планы духовных руководителей раскола. Но симпатично и то, что „Стар. Вестн.“ не обещает и не выражает той ненависти и дерзости в отношении господствующей Церкви, какими отличалось мельниковское „Слово правды“. Программа старообрядческого журнала изложена на 4 стр. обложки в таком виде: В настоящее время в России старообрядческий вопрос, в числе других неотложных вопросов, самой жизнью поставлен на очередь и настойчиво ждёт своего решения: им занимаются различные государственные лица и учреждения, его усердно исследуют многие учёные, им горячо интересуется общество. |
| « Я вошла в комнату, которая сразу показалась мне похожей на Лескова – пёстрая, яркая, своеобразная,–вспоминала современница писателя Л.И. Веселитская (В. Микулич). Л. Гуревич в очерке « Из воспоминаний о Н.С. Лескове » воспроизводит подробности интерьера этой «пёстрой» комнаты: « Многочисленные старинные часы, которыми была установлена и увешана его комната, перекликались каждые четверть часа... Бесчисленные портреты, картины в снимках и оригиналах, огромный, длинный и узкий образ Божьей Матери, висящий посреди стены, с качающейся перед ним на цепях цветной лампадою– всё это пестрело перед глазами со всех сторон, раздражая и настраивая фантазию. Красивые женские лица, нежные и томные, а рядом с ними– старинного письма образ или картина на дереве– голова Христа на кресте, в несколько сухой манере ранних немецких мастеров. Гравюры с картин французских романтиков и между ними фотография с суровой и резкой картины Ге “Что есть истина?”. На столах множество разноцветных ламп, масса безделушек, оригинальные или старинные резаки, вложенные в наиболее читаемые книги: последние сочинения гр. Л. Толстого, “Жизнь Христа” Ренана. Отдельно в маленьком футляре простое, всё испещрённое отметками и заметками Евангелие... » « И казалось мне,–передавала своё впечатление Л.И. Веселитская, впервые оказавшаяся в комнате Лескова в 1893 году, – что стены её говорят: “... поработано, почитано, пописано. Пора и отдохнуть”. И часы всякого вида и размера мирно поддакивали: “Да, пора, пора, пора...” А птица в клетке задорно и резко кричала: “Повоюем ещё, чёрт возьми...” » За год до смерти писателя художник Валентин Серов написал портрет Лескова. Это изображение мы встретим в лесковском музее, а оригинал картины находится в Третьяковской галерее в Москве. « Был у меня Третьяков и просил меня, чтобы я дал списать с себя портрет, для чего из Москвы прибыл и художник Валентин Алек. Серов,–делился Лесков с критиком М.О. Меньшиковым 10 марта 1894 года. – Сделаны два сеанса, и портрет, кажется, будет превосходным» . |
| Эта неделя называется Неделя о мытаре и фарисее, всеедная неделя. В понедельник, в среду и в пятницу постных дней нет, кушать можно скоромную пищу, во славу Божию. Наедайтесь белковой своей зловонной пищи, чтоб потом не говорили, что мы как тощие египетские коровы ходим. Чтоб тучные в пост вступали, а к Пасхе уже, как попостимся, — будем как египетские тощие коровы тарахтеть костями своими и рёбрами светить, мослаками. Вот, по-настоящему попостимся. Та неделя будет уже Неделя о блудном сыне. Будет особое читаться Евангелие о блудном сыне, будет прекрасная песнь петься «Объятия Отча отверсти мне потщися.» — при постриге в монашество всегда поют эти святые слова. Когда человек уходит от мира, даёт обеты служения Богу до последнего своего издыхания, — особый момент таинственный, от блудного этого мира душа уходит во объятия Отча. Именно эта притча и будет воспоминаться в будущее воскресенье. И та неделя уже будет последняя мясоеда неделя — пёстрая седмица. Там Масленица уже и святой Великий пост, по милости Божией, во славу Божию. На этой неделе, значит, у нас завтрашний день молебен будет утром дорогому батюшке о. Иоанну Кронштадтскому . Акафист будем читать, служить заказные молебны; кто записочки подал в алтарь святой, уже вынимаем частички, отцы иеромонахи вынимают частички, и воду освящать будем в завтрашний день, по милости Божией, в нашей обители святой. Во вторник у нас память преподобной и блаженной матери нашей Ксении Петербургской. Нищей и убогой старухи, гонимой всеми и ненавидимой, но выше всех стоящей, и все патриархи, все президенты, все архиереи кланяются перед гробом ея и перед образом ея святым, почитая ея святую память. Преподобной матери Ксении Римлянки будем совершать службу Божию в нашем святом храме Божием, вот, по милости Божией. Завтра вечерняя полиелейная утреня блаженной матери Ксении и во вторник совершаем литургию, читаем акафист преподобной и блаженной матери Ксении Петербургской, во всех бедах, во всех скорбях, во всех невзгодах молимся, во вторник, блаженной матери Ксении. |
| Кабинет Лескова сам по себе был похож на музей, «убран всевозможными редкостями», потому как Лескову «было решительно невозможно работать в комнате с голыми стенами». Сын писателя вспоминал: «Обстановка лесковского кабинета поражала гостей. Сошлюсь хотя бы на запись библиофила И.А. Шляпкина, сделанную в январе 1875 года: “Познакомился с Лесковым Смотрел библиотеку: около тысячи томов. Много запрещённых, полученных с разрешения M.H. Лонгинова (главноуправляющий по делам печати). Есть и старопечатные: " Небо новое " , " Ключ разумения " , " Требник Петра Могилы " (120 рублей заплатил). Большое собрание справочных книг и словарей. Уютный кабинет с тёмно-красными обоями увешан картинами, бюст Сенеки, множество безделок, высокие гнутые стулья. Просил достать Гоголя: " Размышления о Божественной литургии " » . Многие находили, что кабинет передаёт характер своего хозяина. Так, например, издательница журнала «Северный вестник» Л.Я. Гуревич писала о Лескове: «Вся его обстановка, его язык, всё, что составляло его жизнь, было пестро, фантастично, неожиданно и цельно в самом себе, как единственный в своём роде храм Василия Блаженного…» . А вот первые впечатления молодой в те годы писательницы Л.И. Веселитской: «Я вошла в комнату, которая сразу показалась мне похожей на Лескова – пёстрая, яркая, своеобразная… И казалось мне, что стены её говорят: “Пожито, попито, поработано, почитано, пописано. Пора и отдохнуть”. И часы всякого вида и размера мирно поддакивали: “Да, пора, пора, пора…”. А птица в клетке задорно и резко кричала: “Повоюем ещё, чёрт возьми…”. Я оглядывала комнату На стене, за спиной сидящего за большим столом, среди картин и портретов висело узкое и длинное, совершенно необыкновенное, видимо старинное, изображение Божьей Матери Над столом висело изображение Христа, тоже старинного письма Справа лежали два Евангелия, слева Платон, Марк Аврелий и Спиноза”» . Л.Я. Гуревич вспоминала: «Многочисленные старинные часы, которыми была установлена и увешана его комната, перекликались каждые четверть часа… Бесчисленные портреты, картины в снимках и оригиналах, огромный, длинный и узкий образ Божьей Матери, висящий посреди стены, с качающейся перед ним на цепях цветною лампадою – всё это пестрело перед глазами со всех сторон, раздражая и настраивая фантазию. Красивые женские лица, нежные и томные, а рядом с ними – старинного письма образ или картина на дереве – голова Христа на кресте, в несколько сухой манере ранних немецких мастеров. Гравюры с картин французских романтиков и между ними фотография с суровой резкой картины Ге “Что есть истина?”. На столах множество разноцветных ламп, масса безделушек, оригинальные или старинные резаки, вложенные в наиболее читаемые книги: последние сочинения гр. Л. Толстого, “Жизнь Христа” Ренана. Отдельно в маленьком футляре простое, всё испещрённое пометками и заметками Евангелие…» . |
| Разделы портала «Азбука веры» Статьи о православном воспитании детей Пожертвовать «Если с детьми не говорить о Боге, то всю оставшуюся жизнь придётся говорить с Богом о детях...» ( 3 голоса: 5.0 из 5) Оглавление Отчего на душе светло и радостно? От весны, конечно! Лирические миниатюры Николая Сладкова, Эдуарда Шима, Александра Крестинского раскрывают изумительные по своей прелести мелочи весеннего преображения природы. Давайте понаблюдаем, как герои рассказов для детей ждут запропастившуюся весну и наслаждаются тёплым солнышком. Н. Сладков «Ручей» Всю зиму спал ручей под двумя тёплыми одеялами – снеговым и ледяным. А пришла весна – одеяла долой и бегом лесную речку будить. Лечь бы сейчас на воду, опустить лицо с маской вниз и вдогон за ним. Понесёт тебя ручей прямо в речку. И по пути всю его водяную дорожку увидишь. Сперва покажется, что не вода тебя несёт, а дно под тобой, словно пёстрая лента, назад несётся! То оно опускается в глубину, в темноту, то стремительно всплывает и приближается, и вот уже разноцветные камешки у самого носа блестят и мельтешат. За камешками светлый песок, тёмный пухлый ил, набухшие лохмотья утонувшей коры, коряги, сучья, листья. Пятнистые толстые корни кувшинок, похожие на удавов. Камень из воды высунулся, как лысина водяного, вокруг шеи кружевной воротник из пены. А ручей уже не журчит, а вовсю шумит, булькает, гремит и плетёт. Сонную речку будит. Брызжет, щекочет тёплыми струями. Просыпайся, речка, весна пришла! Сбрасывай зимние одеяла – снеговое и ледяное. И дальше беги, буди озеро! Э. Шим «Солнечная капля» «Дон!..» «Динь!..» «День!..» С крыши, с прозрачных сосулек падают вниз капли. Они вспыхивают под солнцем, переливаются красными, синими, жёлтыми огоньками. Кажется, что не холодная вода капает, а летят горячие солнечные брызги. Воробьи искупались в этих брызгах и затрещали, заголосили по-весеннему радостно. Белый петух напился из солнечной лужицы – тряхнул гребнем, крыльями зачертил, как лесной забияка тетерев. Я выбежал из дому, и капля упала мне на лицо. Хотел я вытереть глаз – и вдруг замер. На какой-то миг, пока я смотрел сквозь каплю, всё кругом изменилось: засияло, засверкало, затрепетало радужными огнями… |
| Характерно, что Лактанций называет злодея Антихристом всего один раз, да и то в завершение рассказа. Обычные обозначения его: «могущественный царь», «нечестивый», «тиран». Такое словоупотребление не случайно. Лактанций обращался к широкой публике, к современным ему римским гражданам, для которых сам по себе термин «Антихрист» не был вероучительным и не мог вызвать соответствующих эмоций. По этой же причине Лактанций не называет и своих библейских источников, хотя определенно использует Откровение Иоанна Богослова. Зато он охотно цитирует нехристианские пророчества, где встречаются сходные сюжеты и мотивы. Во-первых, это необычайно популярные тогда Сивиллины книги, перед которыми и сам Лактанций испытывает немалый пиетет; во-вторых, различные оракулы, вроде «книг» Гермеса Трисмегиста и Гидаспа Мидянина. Это-то и придает рассказу Лактанция своеобразный колорит и одновременно отличает его от традиционных церковных произведений на ту же тему. Библейские мотивы у Лактанция вторичны и как бы вплетаются в «сивиллианскую» канву событий. «Царь этот, исполненный величайшей злобы, – замечает Лактанций по ходу дела, – будет притом ложным пророком, провозгласит себя Богом и повелит обожать себя как Сына Божия». Не совсем ясно, подразумевается ли здесь пророчество апостола Павла из Второго послания к Фессалоникийцам. Лактанций не делает никаких ссылок на Новый Завет . И даже там, где он пользуется новозаветными данными, он подвергает их обработке. Так, вместо двух обличителей Антихриста, Еноха и Илии, у Лактанция действует один безымянный пророк; вдобавок возникает целая серия сражений Христа с Антихристом. Отступление от церковной традиции, возможно, объясняется тем же стремлением Лактанция приспособить образ Антихриста к языческой картине мира. В «Толковании на Откровение Иоанна Богослова», принадлежащем епископу Патавии Гаю Марию Викторину (ок. 300–363), излагаются те же взгляды, которым следовал Лактанций , только с большей конкретикой. По Викторину, Антихристом будет не кто иной, как император Нерон, когда-то изгнанный из Рима и скрывавшийся всё это время где-то на Востоке (вероятно, в Парфии). При кончине века он двинется на Рим, поддержанный иудеями и признанный ими Мессией. В это самое время в пределах империи воцарятся десять царей-узурпаторов, троих из которых Антихрист-Нерон уничтожит, а остальных подчинит своей власти. Рассказ этот напоминает, с одной стороны, соответствующие Сивиллины пророчества, а с другой – раннехристианские апокрифы вроде «Вознесения Исайи». Впрочем, Викторин подчеркивает, что Нерон объявится под иным именем и иной внешностью. Далее следуют варианты «имени зверя», предложенные ещё Иринеем и Ипполитом, к которым Викторин добавляет лишь готское имя «Гензерик». В целом же мы видим все основные моменты традиции, бытовавшей у западных христиан вплоть до V в. Это пёстрая смесь из популярных пророчеств и оракулов, довольно противоречивых, а нередко и взаимоисключающих. |
|
|
