| Наполеон искусно руководил сражением, но проиграл его. Раньше времени был взорван французами мост через Эльстер. Часть войска попыталась достигнуть противоположного берега вплавь. Потонул начальник польских частей князь Иосиф Понятовский. Монархи-победители торжественно въехали в Лейпциг, приветствуемые населением. Среди пленных был Саксонский король Фридрих Август, отправленный под конвоем в Берлин. Сражение под Лейпцигом названо «Битвой народов». Барклай-де-Толли награжден титулом графа Российской Империи. Государь писал князю Н.И. Салтыкову: «Благодарение Всевышнему. С душевным удовольствием извещаю Ваше Сиятельство, что победа совершенная. Битва продолжалась 4, 6 и 7-го числа. До 300 пушек, 22 генерала и до 37 000 пленных достались победителям. Всемогущий един всем руководствовал. Пребываю навек искренно Вас любящим. Александр. Лейпциг. Октября 9-го, 1813 г.». Победа эта освободила Германию до Рейна. В начале ноября, в составе 75 000, французы, отступая, перешли Рейн при Майнце. Главная квартира союзников обосновалась во Франкфурте-на-Майне. Австрийскому императору хотелось, чтобы его войска первыми заняли этот древний имперский город. Но Александр разрушил его план. Русско-прусской кавалерии приказано было быстро продвигаться к городу, который и был занят ими. 24 октября (5 ноября) Государь прибыл туда и на следующий день встретил Франца у заставы города. Большинство войск там составляли русские кирасиры. Франкфурт в это время сделался средоточием политических дел. Все более выявлялось значение Императора Александра. «Я видел, – пишет очевидец, – в приемных комнатах Государя и королей, и владетелей, лишенных французами престолов своих, и членов Рейнского союза, которые незадолго еще отправляли войска свои против России. Австрийцы и пруссаки могли к ним иметь более или менее притязаний, но за беспристрастие Александра ручалось могущество его, они видели в России державу, которой не нужно было расширять свои пределы на их счет, а потому все обращались к Государю, как к новому солнцу, воссиявшему на горизонте их» (Шильдер). |
| Некоторые из них становились союзниками (foederati) византийцев, включая Аспара, который имел огромное влияние при византийском императорском дворе в конце IV в. Однако во II тысячелетии аланы ассоциировались, скорее, с грузинами и абхазами — во всяком случае византийцы не могли провести между ними чёткую разницу. Уже Феофан Исповедник назвал Аланией горную область, находящуюся на Северном Кавказе между Тереком, Большим Зеленчаком и рекой Аргун. Именно туда император Юстиниан II отправлял посольство. А свт. Николай I Мистик, патриарх Константинопольский, посылал в Аланию церковные миссии между 914 и 916 гг., при архиепископе Алании Петре. Очевидно, что среди варваров, упоминавшихся в 28-м правиле Халкидона, имелись в виду аланы, помогавшие готам, а византийские канонисты XII в. понимали под аланами жителей Северного Кавказа (ср. уточнение Зонары об аланах: «…ибо первые принадлежали к Понтийской области»). Вандалы — германское племя, пересёкшее Рейн в 406 г., — были врагами западной части Римской/Ромейской империи . Однако когда они были разбиты во времена Юстиниана при взятии Карфагена в 533 г., из вандальских пленников были созданы конные полки (Justiniani Vandali) и размещены на востоке, скорее всего, в одном из двух восточных диоцезов — Асийском или Понтийском. Тем самым в формулировке самого 28-го правила Халкидона они ещё не подразумевались, но при расширительном понимании правила, которое практиковалось поздневизантийскими канонистами, могли бы тоже иметься в виду вместе с аланами. Помимо вышеуказанных варварских племён в основном германского происхождения, в Византии, на юге Малой Азии, жили ещё исавры , которые тоже могли считаться варварами, и другие малые племена, не полностью ассимилированные византийской культурой. Действительно, «константинопольская власть считала эти племена варварскими и разбойничьими», что не мешало им составлять сердцевину византийской армии в V в. — веке IV Вселенского Собора и его 28-го правила. Столицей Исаврии была Селевкия, позднее её западная часть была присоединена к другой провинции — Ликаонии. |
| Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания. Священномученик Димитрий (Добросердов), архиепископ Можайский, викарий Московской епархии, преподобномученики Амвросий (Астахов) и Пахомий (Туркевич), священномученик Иоанн (Хренов), преподобномученица Татиана (Бесфамильная), мученики Николай (Рейн) и Василий (Ефимов), мученицы Мария (Волнухина) и Надежда (Ажгеревич) (память 8 октября по старому стилю) С вященномученик Димитрий (в миру Иван Иванович Добросердов) родился 22 января 1864 года в селе Пахотный Угол Тамбовской губернии в семье священника. По окончании в 1885 году Тамбовской Духовной семинарии он был назначен учителем земской школы в Моршанском уезде, где трудился до 1889 года. За это время он неоднократно получал благодарность от Моршанского земского собрания и Тамбовского губернского училищного совета за усердные и успешные труды на поприще народного просвещения. Женился. 6 мая 1889 года Иван Иванович был рукоположен в сан священника к Николаевской церкви села Мамонтове Тамбовской губернии, в котором проживало тогда около двух тысяч человек, и был назначен заведующим и законоучителем Мамонтовской церковноприходской школы. Вскоре у отца Иоанна умерли жена и дети. Оставшись один, он уехал из Тамбовской губернии и в 1894 году поступил в Московскую Духовную академию. По окончании ее в 1898 году со степенью кандидата богословия он был назначен законоучителем 4–й Московской гимназии и священником гимназической церкви. 10 апреля 1899 года митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский) поставил иерея Иоанна настоятелем Благовещенской церкви при гимназии. В том же году Педагогическое общество при Императорском Московском университете избрало его своим действительным членом, а отделение Педагогического общества по вопросам религиозно–нравственного образования и воспитания избрало его своим секретарем. 6 мая 1908 года за заслуги по духовному ведомству он был награжден наперсным крестом. В это время митрополит Московский Владимир пригласил отца Иоанна к себе и сказал:«Отец Иоанн, у нас, в основном, два пути: семейный путь и монашеский. Семейный путь для вас закрыт. Я вам советую принять монашество». Отец Иоанн согласился и в декабре 1908 года в Смоленской Зосимовой пустыни Московской епархии был пострижен в монашество с наречением ему имени Димитрий, возведен в сан архимандрита и назначен синодальным ризничим и настоятелем церкви Двенадцати апостолов в Кремле. |
| Псиол Глафира Ивановна, в замуж. Дунина-Барковская 240, 415 Пушкин Александр Сергеевич 11, 12, 14–16, 35, 36, 50, 75, 76, 88 («новая утрата»), 89 («Ничего не предпринимал я без его совета»), 91, 93 («Великого не стало»), 97, 98, 105, 108, 110, 112, 123, 192, 195, 233, 247, 255, 262, 330, 364, 366, 367, 373–375, 378–380, 382–384, 388, 393, 394, 399, 406, 414, 426, 436, 445, 451 — «Вновь я посетил» («Отрывок») 16, 108, 388 — «Галуб» 132, 394 — «Евгений Онегин» 122 («которым и больно и смешно»), 132 («которых мы обязаны любить и почитать, и с рождеством их поздравлять, чтоб в остальное время года о нас не думали они»), 148 («Привычка свыше нас дана, замена счастия она») 287, 392, 394, 397, 434 — «Египетские ночи» 132, 394 — «Капитанская дочка» 85, 382 — «Моцарт и Сальери» 81 («таким счастливцем праздным»), 380 — «На выздоровление Лукулла» 414 Пушкин Александр Сергеевич, «На статую, играющую в свайку» 123 («по стихам Пушкина, написанным на его Сваечника»), 392 — «Полководец» 85, 382 Пушкина М. А. 375 Пушкина Н. Н. 12 ( «Пушкин в письме к жене») Р адзивилов 34 Раевская Прасковья Ивановна 24, 279–281, 284, 289, 297, 302, 304, 327, 337, 375, 428, 431, 433, 435, 436, 438, 445, 447, 449 Раевские 313 Рафаэль 95, 100, 138, 177, 224, 260, 353, 435, 450, 451, 453 — «Изгнание Илиодора из храма» 349 и 353 («за копию женщин из Илиодора»), 451 — «Положение во гроб» 353, 453 — «Преображение» 353, 435, 453 Раштадт 58, 111 («Растан»), 375, 388 Редкин Петр Григорьевич 23 Рейн 13, 41, 50, 56, 57, 133, 343 Рейтерн Елизавета, в замуж. Жуковская 441, 450 Рейтерн, художник 441 Репнин Василий Николаевич 375, 401 Репнин-Волконский Николай Григорьевич 32, 195, 240 («княгине и князю»), 364, 375, 401, 406 Репнина Варвара Алексеевна (княгиня) 120, 170, 195, 240 Репнина Варвара Николаевна 18, 68, 146, 155, 168, 171, 172, 193, 195, 239, 375, 391, 396, 398, 401, 402, 406, 411, 414, 415 Репнина Елизавета Николаевна 141 («Ваша сестрица») 396 Репнина Елизавета Петровна, рожд. Балабина 274, 375, 395, 401, 428 |
| Возвратись в трактир, ужинал я за общим столом с путешественниками разных земель. Все пили рейнвейн, как воду. Я потребовал у трактирщика бутылку гохгеймского вина, и притом самого старого, какое только есть у него в погребе. Надобно знать, что гохгеймское считается самым лучшим из всех рейнских вин. «Вы, конечно, поблагодарите меня за этот нектар, – сказал мне услужливый трактирщик, ставя передо мною бутылку, – я получил его в наследство от моего отца, которого уже тридцать лет нет на свете». В самом деле, вино было очень хорошо и равно приятно для вкуса и обоняния. Мысль, что пью рейнвейн на берегу Рейна, веселила меня, как ребенка. Я наливал, пенил, любовался светлостью вина, потчевал сидевших подле меня и был доволен, как царь. Скоро бутылка опорожнилась. Трактирщик уверял меня, что у него есть еще прекрасное костгеймское вино, полученное им также в наследство от отца его, которого уже тридцать лет нет на свете. «Верю, что оно делает честь памяти покойника», – сказал я, встал и пошел в свою комнату. Мангейм, 3 августа Ныне рано поутру выехал я из Маинца в большой почтовой карете с пятью товарищами и по западному берегу Рейна, через Оппенгейм и Вормс, приехал в Мангейм в семь часов вечера. Сию верхнюю часть Германии можно назвать земным раем. Дорога гладка, как стол, – везде прекрасные деревни – везде богатые виноградные сады – везде плодами обремененные дерева – груши, яблоки и грецкие орехи растут на дорого (зрелище, в восторг приводящее северного жителя, привыкшего видеть печальные сосны и потом орошаемые сады, где аргусы с дубинами стоят на карауле!). И между сими-то щедрыми долинами мчится почтенный, винородный Рейн, неся на волнистом хребте благословенные плоды своих берегов, плоды, веселящие сердце людей в странах отдаленных и не столь облагодетельствованных природою! Но где бедствие не посещает от жен рожденных? Где небо грозными тучами не покрывается? Где слезы горести не лиются? Здесь лиются они, и я видел их – видел тоску поселян несчастных. Рейн и Неккер, наполнившись от дождей, яростно разлили воды свои и затопили сады, поля и самые деревни. Здесь неслась часть домика, где обитали перед тем покой и довольствие, тут бурная волна мчала запас осторожного, но тщетно осторожного поселянина, там плыла бедная блеющая овца. Мы должны были ехать по воде, которая в иных местах вливалась к нам в карету. Но самое сие наводнение возвышало великолепие вида, открывшегося нам при въезде в длинную аллею версты за три до Мангейма – аллею, которая, будучи облита водою, казалась мостом. |
| Аксаков Иван Сергеевич (1823–1886) – русский публицист и общественный деятель; один из идеологов славянофильства; редактор газет «День», «Москва», «Русь», журнала «Русская беседа» и др. В 1840–1850х гг. выступал за отмену крепостного права. В годы русско-турецкой войны 1877–1878 гг. организатор кампании за освобождение славян от турецкого ига. 155 Ламенне (Lamennais) Фелисите Робер де (1782–1854) – французский публицист и религиозный философ, аббат, один из родоначальников христианского социализма; в 1830–1832 гг. в сотрудничестве с М. Монталамбером, А. Лакордером и др. издавал журнал «Будущее». Основные сочинения: «Слова верующего» (1834; сразу после выхода осуждено энцикликой папы Римского), «Эскиз философии» (т. 1–4, 1840–1846). 156 Тевтобургский лес – гряда низкогорий в составе Везерских гор (Германия). Осенью 9 г. н. э. в Тевтобургском лесу германские племена во главе с Арминием уничтожили три римских легиона Квинтилия Вара, что остановило продвижение римлян за Рейн. 157 Лютер (Luther) Мартин (1483–1546) – деятель Реформации в Германии, начало которой положило его выступление (1517) в Виттенберге с 95 тезисами против индульгенций, отвергавшими основные догматы католицизма. Меланхтон (Melanchton) Филипп (1497–1560) – немецкий протестантский богослов и педагог, сподвижник М. Лютера; составитель Аугсбургского исповедания. 158 Кошелев Александр Иванович (1806–1883) – русский общественный деятель, славянофил; автор умеренно-либеральных проектов отмены крепостного права, участник подготовки Крестьянской реформы 1861 г.; издатель-редактор журналов «Русская беседа» и «Сельское благоустройство». 159 Данилевский Николай Яковлевич (1822–1885) – русский публицист и социолог, идеолог панславизма; в книге «Россия и Европа» (1869) выдвинул теорию обособленных « культурно-исторических типов» (цивилизаций), развивающихся подобно биологическим организмам; «славянский» тип считал наиболее перспективным. 160 Леонтьев Константин Николаевич (1831–1891) – русский писатель, публицист и литературный критик; поздний славянофил. Считая главной опасностью либерализм с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия, проповедовал «византизм» (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока, как охранительное средство от революционных потрясений. |
| В Оппенгейме, курфальцском городе, мы завтракали и пили славное ниренштейнское вино, которое, однако ж, показалось мне не так хорошо, как гохгеймское. – Против Оппенгейма, на другой стороне Рейна, стоит высокая пирамида, а на ней лев, держащий в правой лапе большой меч. Шведский король Густав Адольф поставил сей памятник в 1631 году, перешедши с своею армиею через Рейн, разбив гишпанцев и взяв Оппенгейм. В Вормсе достойна примечания старинная ратуша, в которой император Карл V со всеми имперскими князьями судил Лютера в 1521 году. И ныне еще показывают там лавку, на которой лопнул стакан с ядом, Для него приготовленным. Путешественники отрезывают по кусочку от того места, где будто бы стояла сия отрава, и почти насквозь продолбили доску. Мангейм есть прекрасный город. Улицы совершенно регулярны и перерезывают одна другую прямыми углами, что для глаз – по крайней мере при первом взоре – очень приятно. Ворота Рейнские, Неккерские и Гейдельбергские украшены барельефами, хорошо выработанными. В разных местах города есть площади, окруженные большими домами. Дворец курфирста построен на том месте, где Неккер сливается с Рейном. Если бы я не торопился в Швейцарию, то остался бы здесь на несколько недель: так полюбился мне Мангейм! Мангейм, августа 4 В Академии скульптуры видел я собрание статуй в между ними самые вернейшие копии славных бельведерских антиков. Надобно удивляться древнему искусству, которое умело влагать душу в мрамор, и прекрасную душу. с восхищением говорил нам о «Лаокооне»; я видел эту группу, один из прекраснейших памятников греческого художества и, по мнению некоторых, произведение Фидиасова резца. Утверждают, что она подала Виргилию мысль к описанию несчастного Лаокоонова конца 57 . Смотря на нее, прочитал я несколько раз сие место в бессмертной «Энеиде», которая была у меня в руках: «Другое, ужаснейшее происшествие вселяет трепет в сердца наши. Лаокоон, избранный по жребию в жрецы Нептуновы, торжественно приносил в жертву тучного быка – и вдруг на поверхности тихих вод, от страны Тенедоса, являются (страшное воспоминание!)... являются два ужасные змия и рядом плывут к берегу; кровавая глава и грудь их гордо возвышается над волнами; неизмеримый хребет их извивается в кругах бесчисленных; плывут, с шумом рассекают пенистую влагу и достигают брега. Пламя и кровь в очах их. Страшно шипят они, страшно зияют – и народ в ужасе спасается бегством. – Сии чудовища спешат к Лаокоону; бросаются сперва на двух юных сынов его и терзают несчастных. Лаокоон стремится с копьем на помощь к ним, отец злополучный! Змии обвиваются вокруг его тела, вокруг шеи и шипят над его головою. Тщетно хочет он освободиться от чудовищ ужасных; руки старца бессильны. Покрытый их нечистым гноем, их ядом смертоносным, Лаокоон стенает – и вопль его до звезд возносится». |
| Город не представлял мне ничего любопытного, и я не знал, что делать. Читать не мог – писать тоже, хотя почтмейстерша, по моему требованию, и принесла мне целую тетрадь бумаги. Сидя подгорюнившись, думал я о друзьях отдаленных, чувствовал сиротство свое и грустил. Сюда приехал я ночью в дождь и остановился в трактире «Звезды», где отвели мне хорошую комнату. Франкфурт, 29 июля Ненастье продолжается. Сижу в своей горнице под растворенным окном, и хотя косой дождь мочит меня и разливает дрожь по моей внутренности, однако ж каменная русская грудь не боится простуды, и питомец железного севера смеется над слабым усилием маинских бурь. Но такой ли погоды ожидал я в здешнем кротком климате? Более и более удаляясь от севера, радовался я мыслию, что оставляю за собою холод и сырость, все сердитое, жестокое и угрюмое в натуре. «Там, где течет Майн и Рейн, – думал я, – там небо чисто, дни красны, и одни зефиры струят воздух; там цветущая природа ликует в ярком свете лучей солнечных». Но – приезжаю и нахожу пасмурную осень середи лета. Только я намерен переупрямить погоду; и клянусь титанами и страшным Стиксом, что не выеду из Франкфурта, не дождавшись ясных дней. Вчера был я только у Виллемера, богатого здешнего банкира. Мы говорили с ним о новых парижских происшествиях. Что за дела, там делаются! Думал ли наш (который уехал отсюда недели за две перед сим) видеть в Париже такие сцены? Но воображайте, чтобы мне скучно было сидеть в своей горнице. Публичная библиотека в трех шагах от трактира. Вчера я брал из нее «Фиеско», Шиллерову трагедию, и читал ее с великим удовольствием от первой страницы до последней. Едва ли не всего более тронул меня монолог Фиеска, когда он, уединясь в тихий час утра, размышляет, лучше ли ему остаться простым гражданином и за услуги, оказанные им отечеству, не требовать никакой награды, кроме любви своих сограждан, или воспользоваться обстоятельствами и присвоить себе верховную власть в республике. Я готов был упасть перед ним на колени и воскликнуть: «Избери первое!» Какая сила в чувствах! Какая живопись в языке! Вообще «Фиеско» тронул меня более, нежели «Дон-Карлос», хотя сего последнего видел я на театре и хотя критика отдает ему преимущество. |
| Граф Поццо-ди-Борго, корсиканец, враг Бонапарта, ставший русским генерал-адъютантом, а во время Реставрации бывший русским послом во Франции, писал 26 июля 1814 г. из Парижа в Москву К. Я. Булгакову. Знаменательно, что он говорил о переживаниях Императора Александра I в трудные времена войны против Наполеона в 1813 и 1814 гг.: «На него не подействовали Люцен и Бауцен, равно как и странное молчание Австрии в этих тяжких и грозных обстоятельствах. Прислоненный к горам Силезии, отрезанный от главных дорог, которые ведут в Польшу, угрожаемый восстанием в ней, Государь ни разу не обнаружил и признака робости: он отверг предложение мира и с оружием в руках искусно устроил почетное перемирие, на условиях выгодных, давших ему потом возможность снова приняться за исполнение своей мысли, остановленное военными неудачами и тупым бездействием других народов. Пражские совещания были устроены посредствующей державой в видах заключения погибельного мира. Благодаря твердости Государя, его ловкости и умению примирять, Австрия препобедила собственную слабость, и возмутительные угрозы Наполеона оказались бессильны... Во Франкфурте демон мира (говорю демон, потому что действовать тут мог только злой дух) овладевал слабодушием союзников. Склонить их к вступлению во Францию было для Государя труднее, нежели побудить к освобождению Германии. После перехода через Рейн пущены были в ход всевозможные каверзы с целью задержать торжественное его шествие. Лангр, Шомон и Труа останутся навсегда памятны победами, одержанными над ослеплением одних и завистью других. В половине марта (нов. ст.) положение дел было отчаянное, как произошел один из тех случаев, которые всегда выручают владеющего способностью выжидания. В разъединении остальных деятелей Государю в первый раз находится возможность свободно действовать самому. Неприятель, положившись на то, что ему известно было о настроении, которое господствовало в командовании войсками, отважился на безумное движение. Император поразил его и пошел на Париж, не внемля трусам, которые воображали, что у ворот этой столицы миллионы войска и сам Бонапарт». |
| Думаю, и на сей раз уверен, что он не есть врожденное чувство нашего сердца. Ах! Если бы теперь, в самую сию минуту, надлежало мне умереть, то я со слезою любви упал бы во всеобъемлющее лоно природы, с полным уверением, что она зовет меня к новому счастию, что изменение существа моего есть возвышение красоты, перемена изящного на лучшее. И всегда, милые друзья мои, всегда, когда я духом своим возвращаюсь в первоначальную простоту натуры человеческой – когда сердце мое отверзается впечатлениям красот природы – чувствую я то же и не нахожу в смерти ничего страшного. Высочайшая благость не была бы высочайшею благостию, если бы она с которой-нибудь стороны не усладила для нас всех необходимостей – и с сей-то услажденной стороны должны мы прикасаться к ним устами нашими! – Прости мне, мудрое провидение, если я когда-нибудь, как буйный младенец, проливая слезы досады, роптал на жребий человека! Теперь, погружаясь в чувство твоей благости, лобызаю невидимую руку твою, меня ведущую!– Мы едем подле Рейна, с ужасным шумом и волнением стремящегося между тихих лугов и садов виноградных. Тут мальчики и маленькие девочки играют, рвут цветы и бросают ими друг в друга; там покойный селянин, насвистывая веселую песню, поправляет в саду своем сошки, увитые гибким виноградным стеблем, – смотрит на проезжих и ласковым мановением желает им доброго дня. – Высокие горы у нас перед глазами; но Альпы скрываются еще в лазури отдаления. Юра изгибает за нами хребет свой, отбрасывающий синюю тень на долины... Нет, я не могу писать; красоты, меня окружающие, отвлекают глаза мои от бумаги. Реинфельден, австрийский городок Итак, я теперь во владении нашего союзника! – Кучер наш кормит своих лошадей хлебом, а я сижу в трактире под окном и смотрю на Рейн, которого пена чуть до меня не долетает. Мы обедали в маленькой швейцарской деревеньке, куда в одно время с нами приехала француженка в печальном платье, с девятилетним сыном и с белкою. Печальное платье, бледное лицо и томность в глазах делали ее привлекательною для меня, а еще более для моего мягкосердечного «Я надеюсь, сударыня, что вы позволите нам вместе с вами обедать», – сказал он ей с таким видом и таким голосом, который для датчанина был очень нежен. |
|
|
