| Считая нужным проводить подобные замечания в печати, иосифовские справщики имели целью не только оправдать себя от нареканий в ошибках, которые могли открыться в изданных ими книгах, но я показать всю трудность и необходимость предварительного разрешения основного в деле их вопроса, как вести им исправление книг, – исправлять ли их по одним древним славянским и русским переводам, которые являются несогласными между собою, или нужно обращаться к первоисточникам – греческим образцам, чинам и книгам, которые тоже разнятся между собою, – или между теми и другими нужно отыскивать лучшие, более исправные списки в переводы. Для них опять возникал тот же вопрос, который решался преподобным Максимом греком , вновь возбужден был троицкими справщиками, и который требовал установления известной определенной и строгой системы в деле книжной справы. Система эта вырабатывалась и приводилась в дело постепенно среди больших затруднений и среди борьбы противоположных на нее взглядов в правительственных в общественных сферах. В первые годы патриаршества Иосифа, особенно до смерти царя Михаила Феодоровича ( † на 13 июля 1645 г.), печатный двор был занят главным образом переизданием иоасафовских богослужебных книг; правительство было занято сватовством далекого королевича Вольдемара и полемикой с ним по вопросу о перекрещивании; к участию в этой полемике привлечены были и два главных справщика, Михаил Рогов и Иван Наседка, чем они отвлекались от своего прямого дела. Но и в это время факты намечали уже выработку определенных взглядов на нужды книжной справы. Теперь более и более прояснялась мысль, что в деле книжной справы недостаточно ограничиваться одними древними славянорусскими переводами, что с развитием церковной жизни и ее потребностей, с заменой еще в XIV веке на православном востоке студийского устава уставом иерусалимским нельзя уже находить полного сходства между древними и новыми богослужебными чинами и книгами 139 . Приходилось, таким образом, дополнять древние славянорусские переводы и книги новыми статьями, явивщимися на православном востоке и в землях славянских, согласовать их между собою и выбирать между нами более лучшие, более распространенные списки, а для этого прибегать к посторонней помощи, или прямо к руководству греков, или к посредству ближайших к Москве проводников греческого влияния, западноруссов и киевлян. |
| Давно уже жаловались, что Сенат обременен судными делами по апелляциям и не имеет времени заниматься государственными делами. Ив. Ив. Шувалов предлагал императрице Елисавете: «В Москве учредить в Сенатской конторе несколько сенаторов, придав к ним достойных членов, дабы апелляционных челобитчиков дела вершались, а Сенату оставили время для дел государственных». Теперь эту мысль поспешили привесть в исполнение, учредили особый департамент, только не в Москве, а в Петербурге. 29 января Сенат слушал именной указ: «Его импер. величеству известно, что в Сенате, Юстиц – и Вотчинной коллегии и в Судном приказе нерешенных дел умножилось: так, для лучшего порядка и скорейшего решения указов как в Сенате для решения юстицких, вотчинных и всяких апелляционных дел учинить особый департамент, так и в Юстиц – и Вотчинной коллегиях, и в Судном приказе учредить для челобитчиковых дел в каждом месте по три департамента; в Сенате быть из сенаторов трем или четырем особам, а в коллегиях и приказе – из членов тех мест, и правление дел в этих департаментах расписать по губерниям; когда же департаментам чего-либо решить собою нельзя будет, с такими делами приходить в полное собрание». В тот же день последовал указ: конференции не быть и дела из нее принять в Сенат и в Иностранную коллегию; но мы видели, что 20 мая учреждено было что-то безымянное, чтоб намерения императора «наилучше и скорее в действо произведены быть могли». В члены этого безымянного учреждения из сенаторов вошли только двое: канцлер граф Воронцов и фельдмаршал князь Никита Юр. Трубецкой. Сенат в это время состоял из 13 членов кроме генерал-прокурора; эти члены были: граф Михаил Лар. Воронцов, граф Роман Лар. Воронцов, князь Никита Юр. Трубецкой, князь Петр Никитич Трубецкой, князь Мих. Мих. Голицын, кн. Алексей Дмитр. Голицын, граф Александр Шувалов, князь Ив. Вас. Одоевский, Ив. Ив. Неплюев, Александр Борис. Бутурлин, Александр Григ. Жеребцов, Петр Спиридон. Сумароков, Ив. Ив. Кастюрин. Сенат спешил окончить дело, тянувшееся с 1757 года, – дело о церковных имениях. |
| «Будьте уверены, в. в., – сказал он, – что я никогда ни словом, ни делом не буду вредить вашему правлению, и для доказательства искренности моих слов прикажите одному из преданнейших ваших офицеров наблюдать за моим домом, но никогда при жизни императора я не нарушу данной ему присяги». До нас дошло письмо Воронцова Екатерине от того же 28 июня: «Всемилостивейшая государыня! По неиспытанным судьбам всемогущего угодно было вас на императорский престол возвести, я за первую должность мою почел, припадая к стопам вашего императорского (величества – пропущено), всенижайше просить о милостивом увольнении от настоящего моего чина и пожаловать великодушно освободить меня от всех дел, дабы я мог достальную жизнь мою в тишине и покое препроводить и скончать. Не возмни, всемилост. государыня, чтоб я для каких-либо видов или охоты не имел жизнь мою в службе в. в-ства окончить, но единственно призываю всевышнего в свидетельство, что я отнюдь не в состоянии за весьма изнуренным моим здоровьем и, ежедневно разными болезнями одержим будучи, не могу, как бы желал, должность мою исправлять. Равномерное мое прошение было вечно достойной памяти государыне-императрице еще в прошлом году и по вступлении на престол его величества, токмо сея милости получить не удостоился, которую из щедрых рук в. и. в-ства с оказанием сродного твоего милосердия ожидаю и повергаю себя к стопам в. в-ства, с рабским благоговением пребываю в. и. в-ства всеподданнейший раб г. Михаил Воронцов». Из этого письма никак нельзя догадаться, что писавший его отказался принести присягу; притом последнее исключало надобность проситься в отставку: неприсягнувший не мог служить; но Воронцов остался на службе в прежнем канцлерском достоинстве. Приехали из Петергофа князь Никита Трубецкой и граф Александр Шувалов; их также повели к присяге, причем Екатерина прибавляет, что они приехали в Петербург, чтоб убить ее. Но Екатерина так хорошо знала этих людей, их неспособность убивать, что могла сказать подобное только в сильном раздражении. |
| В третьих, за нее же говорят (скажем в дополнение показанной статьи) сказания о походе польского короля Сигизмунда под Москву. Узнав о бедственном положении в Москве польских войск, осажденных русскими, он пошел к ним на помощь с сыном своим Владиславом, чтобы венчать его в Москве на царство. Из Орши 25-го сентября, он послал в Москву боярам грамоту о скором приходе своем в Москву. Вышедши из Смоленска в октябре и прошедши Вязьму, он в селе Федоровском (в 13-ти верстах от Вязьмы) получил (конечно, около 1-го ноября и не ранее 29-го октября) весть, что поляки в Москве сдались. В Москве довольно поздно узнали, что король с войском идет на Москву. Тогда начальники и все ратные люди пришли в великий ужас, потому что большая часть русского войска была распущена, а Москва запасами на случай осады не снабжена. Король обошел укрепление Погорелое Городище (в 25-ти верстах к востоку от Зубцова в Тверской губернии и в 100 верстах, или немного более от Вязьмы), потому что воевода князь Шаховской, отбивая приступы его, сказал ему: «иди под Москву, Москва будет за тобой и мы будем твои». Король подошел к Волоколамску, находящемуся около 60 верст от Погорелого Городища и в 100 верстах от Москвы. Он осадил этот город, вероятно, около 10-го ноября (прошедши 160 верст от Вязьмы с небольшой остановкой пред Погорелым Городищем не более 8–9 дней) и отправил к Москве отряд войска в 1000 человек, под начальством молодого Адама Жолкевского, для переговоров о принятии королевича Владислава на престол. Но в Москве решились лучше помереть всем вместе, чем принять на престол Владислава; с мужеством встретили Жолкевского и прогнали его. Взятый в плен во время этого боя Иван Философов и отведенный к королю сказал, что в Москве много войска и запасов, и королевича она принять не хочет. Узнав о совершенном отречении Москвы от Владислава, король приказал делать жестокие приступы к Волоколамску. Но и здесь был отбит, потерял многих воинов и пошел поспешно назад в Польшу; на этом обратном пути многие из его войска погибли от мороза и голода. |
| Этому вопросу посвящена особая статья в чтениях в Императ. Обществе истории и древностей Российских (1869 год, книга 3, страница 7 и проч.). На основании, главным образом, официальной и не подлежащей сомнению отписки воевод Трубецкого и Пожарского к митрополиту Новгородскому Исидору (дополнение к актам истории т. 1, 166), в которой говорится, что они вошли в Кремль 26-го октября, профессор Казанский полагает, что 26-го октября есть действительно день вступления русских в Кремль. Это было в понедельник; а в следующее воскресенье 1-го ноября был совершен торжественный крестный вход в Кремль духовенства, войска и народа. С этим мнением нельзя не согласиться, но есть другой также весьма важный документ, – это Дворцовые Разряды, в которых говорится, что Москва избавлена от врагов «радением князя Димитрия Тимофеевича Трубецкого и стольника Димитрия Михайловича Пожарского, и всех ратных людей, которые стояли под Москвой крепко и неподвижно, и своим мужеством и храбростью царствующий град Москву от польского и литовского короля, и от польских и от литовских людей из плена, и из работы очистили, и учинили свободно ноября 27-й день» (Дворц. Разряды, т. 1, стр. 9). Историк Соловьев (книга 8-я Истор. России 1858 года, стран. 456) написал, что русские взяли Кремль у поляков и взошли в него с крестным ходом в 27-й день ноября. Таким образом, он показание Дворцовых Разрядов предпочел официальной отписке Трубецкого и Пожарского к митрополиту Исидору. Нельзя согласиться с историком Соловьевым, во-первых, касательно совершения крестного входа в Кремль 27-го ноября. По свидетельству пролога и Аврамия Палицына, крестный вход совершен был в воскресенье, а 27-е ноября в этот год было в пятницу; следовательно, воскресенье было в 29-й день ноября. Во-вторых, за верность показания отписки означенных воевод митрополиту Исидору говорят летописи и сказания лиц, современных этому событию или близких по времени, о чем считаем излишним распространяться (см. означенную статью). Правда, в сказании Аврамия Палицина можно видеть основание в пользу мнения Соловьева, но недостаточно твердое. |
| – Отправьте огурцов на Толгу, – отдал он потом распоряжение». Рассказывал отец Павел, как солили огурцы в бочках прямо в реке, как ездили по грибы. Для каждого дела существовал свой обычай, свой особый ритуал. Едут по грибы – садятся на подводу, берут с собой самовар, провизию. Старые монашки и они, молодежь, приезжают в лес, лагерь разбивают, в центре привязывают колокол, а точнее, колокольцо такое. Молодежь уходит в лес по грибы, тут костер горит, пищу готовят, и кто-то в колокольцо блямкает, чтобы не заблудились, не ушли далеко. Собирают грибы, приносят и опять в лес. Старухи грибы разбирают, тут же варят. И с детства такой отец Павел, что любил людей кормить, любил и хозяйство вести – по-монастырски, планомерно. Была у него поговорка: «Ну вот, скопишь домок, не надо и замок». И еще повторял слова из песни: «Раз ступенька, два ступенька, будет лесенка, раз копейка, два копейка, и крышу покрыли». «Бывало, в Верхне-Никульском ходим с ним по кладбищу, хворост собираем, – вспоминает его духовный сын, – всё, что гниленькое, подберем, принесем в ограду, распилим аккуратно, расколем, сложим, т. е. полная экономия. Дед не для себя, а просто образ жизни такой монашеский был». Любил отец Павел в детстве ходить на коляды в Рождество и Святки. По монастырю ходили так – сначала к игумений, потом к казначее, потом к благочинной и ко всем по порядку. И он тоже заходит к игумений: «Можно поколядовать?» – Матушка игумения! – кричит келейница. – Тут Павёлко пришел, славить будет. «Это я-то Павёлко, на ту пору годов шести, – рассказывал батюшка. – В келью к ней не пускают, потому в прихожке стою. Слышу голос игумений из кельи: «Ладно, пусть славит!» Тут я начинаю: Славите, славите, сами про то знаете. Я Павёлко маленькой, славить не умею, а просить не смею. Матушка игуменья, дай пятак! Не дашь пятак, уйду и так. Чуть погодя слышу голос игумений: «Онисья! – келейница у ней была. – Дай ему цолковый!» Ух-х! А цолковый, знаешь, какой? Не знаешь! Серебряный и две головы на нем – государь Император Николай Александрович и царь Михаил Феодорович, были тогда такие юбилейные серебряные рубли. Слава Богу! А дальше я к казначее иду – процедура целая такая... Казначеей была мать Поплия. Даст мне полтинничек, еще и конфет впридачу». |
| Но Чистой заперся, что никакой запоны не брал, и послы уехали, не получивши удовлетворения. После отъезда их голштинский агент Демушерон явился к боярам и объявил, что герцог его просит царское величество пропустить в Персию голштинского посла с товарами на 80 возах, за что компания заплатит в царскую казну 25000 цесарских ефимков, а когда назад привезут в Москву купленные в Персии товары, то еще заплатят 25000 ефимков. Бояре отвечали, что это дело несхожее, не заплатя уговорных ефимков, договариваться вновь мимо дела; он бы, агент, объявил, какие товары из Голштинской земли теперь с послами на 80 возах повезут и что за пропуск их дадут, и прежние уговорные ефимки, 300000, теперь заплатят ли, потому что срок уже прошел, а денег не заплачено, а без этого прежнего платежа пропустить непристойно и вперед верить нечему. Агент отвечал, что повезут сукна, ефимки и другие товары, а какие именно, не знает, уговорным же ефимкам платеж будет, когда с шахом нынешние послы утвердятся. Бояре запросили 100000 ефимков за пропуск, обещая дать за это подводы до Москвы, а от Москвы до Астрахани – суда и гребцов; агент давал только 60000, бояре согласились, и царь уведомил об этом герцога своею грамотою в марте 1640 года, объявляя, однако, что уговорные ефимки должно заплатить по посольскому утверждению; в этой же грамоте Михаил жаловался на голштинских послов: «Послов твоих какая правда, будто они в посуленых ефимках дали Назару Чистову запону в 3000 ефимков, но они пришли к нам, великому государю, посольским обычаем, так им, мимо бояр наших и думных людей, промышлять тайно и подкупать таких наших обычных людей не следовало, и тебе, Фридерику князю, довелось вины класть за такие неправды на своих послов, а бояр наших и думных людей не бесчестить». В сентябре гамбурец Петр Марселис подал в Посольский приказ грамоту от герцога голштинского к царю; герцог писал, что посол его Отон Брюгеман заключил договор мимо его, герцогского, наказа и писем, которые он утаил от своего товарища, за что и казнен смертию, а заключенного им договора он, герцог, никак подтвердить не может; точно так же ложно и последнее предложение о 80 возах товаров, сделанное агентом Демушероном по тайному письму Брюгемана, и так как Демушерон умер, то на его место назначается датский прикащик, Петр Марселис, которому и дан подлинный наказ, как уговариваться насчет персидской торговли. |
| Государи Михаил и Филарет, выслушав челобитье обоих бояр, Трубецкого и Морозова, приказали боярам поговорить об этом деле, и состоялся приговор: сказать Морозову, что он бил челом не делом, и посадить его в тюрьму; но государь для радостной встречи отца своего освободил Морозова от тюрьмы. В 1623 году на свадьбе татарского царевича Михайлы Кайбуловича поссорились однородцы Бутурлины: Василий Клепик-Бутурлин бил челом, что ему велено быть на свадьбе в сидячих, а брату его, окольничему Федору Левонтьевичу Ворону-Бутурлину, – в посаженых отцах, и ему в сидячих быть нельзя, потому что он по роду своему больше Федора многими местами; а Федор бил челом, что Василию можно быть меньше его. «В родстве они с нами, – говорил он, – разошлись далеко, служили по Новгороду и отечество свое истеряли; а деды его, Федоровы, родные, и дядя, и отец отечества своего нигде не истеряли, и на свою братью новгородцев этих бивали челом, чтоб ими не считаться; эти новгородцы бывали с их дедами и отцами в товарищах, бывали и в головах, а их отцы и деды знатны были, и во всех государевых чинах бывали, и в родословце описаны все по именам, а новгородцев этих по чему знать: сколько их плодилось и кто у них большой и меньшой брат? И они их не знают, и как им считаться с ними по роду?» Государи, слушав выписки из разрядов и родословца, указали: по разрядам окольничего Федора Бутурлина оправить, а Василия Клепика да Ивана Матвеева Бутурлиных обвинить; а что по родословцу Василий да Иван пошли от большого брата и Федор от меньшого, то после родители Василья и Ивана потеряли многими потерками. На государевой свадьбе в 1624 году произошел спор между лицами познатнее. Чтоб избежать местничества, государь указал быть на своей радости без мест и для укрепленья велел подписать указ думным дьякам и приложить государеву печать. Несмотря на то, боярин князь Иван Васильевич Голицын объявил, что ему меньше бояр князей Ивана Ивановича Шуйского и Дмитрия Тимофеевича Трубецкого быть нельзя, и на свадьбу не поехал; на увещание царя и патриарха отвечал обычными словами: «Хотя вели государь казнить, а мне меньше Шуйского и Трубецкого быть никак нельзя». |
| Олеарий был в Москве во время Пасхи, ему рассказывали, что в светлый день царь, прежде чем идти к заутрени, идет в тюрьму и раздает заключенным по яйцу и по овчинному тулупу, говоря: «Радуйтесь, Христос, умерший за грехи ваши, теперь воскрес». В первый день праздника после обедни кабаки наполнялись народом, духовными и светскими мужчинами и женщинами, на улицах валялись пьяные, утром на другой день подняли много мертвых. Во время пребывания Олеария в Москве по ночам вдруг в разных местах вспыхивали пожары, для тушения которых употреблялись стрельцы и сторожа; водою не заливали, но ломали окружные дома; как легко сгорали целые улицы, так же легко и отстраивались, потому что в Москве был особый рынок, где продавались деревянные дома, совсем готовые: их разбирали, перевозили в назначенное место и складывали опять. Улицы широки и посередине настланы круглыми бревнами, положенными друг подле друга: без этих мостовых в мокрую погоду нельзя было бы двигаться от грязи. Земля в Московском государстве вообще чрезвычайно плодородна; некоторые места производят превосходные садовые плоды: яблоки, вишни, сливы, смородину; также овощи, особенно огурцы и дыни; но красивых садовых цветов в Москве мало; царь Михаил истратил много денег на выписывание дорогих растений для своего сада; настоящих, махровых роз в Москве не знали до тех пор, пока Петр Марселис не привез их из Готторпского герцогского сада. Немецкие и голландские купцы развели спаржу и салат; русские сначала смеялись над немцами, что едят сырую траву, но потом некоторые сами стали находить в ней вкус. К табаку сильно пристрастились с самого начала, как и другие народы, и точно так же, как и у других народов, чудодейственная трава, одаренная такою притягательною силою, подверглась жестокому гонению; Олеарий был свидетелем, как в Москве резали носы за табак мужчинам и женщинам. Олеарий жалуется на грубость русских, на их чрезмерную склонность к чувственным удовольствиям, даже к противуестественным порокам, жалуется, что разговоры их имеют содержанием грязные истории; отдает справедливость умственным способностям и ловкости русских в делах, но жалуется на их лживость. |
| Царь захотел сочетаться законным браком, и обручена была царица Анастасия Ивановна Хлопова; но враг дьявол научил некоторых сродников, царской матери племянников, остудить царицу царской матери, некоторым чародейством ненависть произвели, разлучили ее с царем и послали в заточение. Когда пришел митрополит Филарет и посвящен был в патриархи, то начал земскими делами управлять и стал говорить сыну о браке: «Хочешь взять за себя дочь литовского короля, этим примиришь его себе, и города, взятые у тебя, отдаст назад». Но Михаил не согласился. Тогда мать и отец посылают к датскому королю сватать дочь его за царя, король отказал: «Прежде брата моего взяли к вам на Русь при царе Борисе, который хотел отдать за него дочь свою Ксению; но как приехал в Москву, то и часу тут не жил, отравою уморили его; то же и дочери моей сделаете теперь». Опять отец и мать стали уговаривать царя жениться, но он отвечал: «Сочетался я браком по закону божию, обручена мне царица; кроме ее другой не хочу взять». Отец хотел послать за нею, но сказали ему, что она испорчена, неплодна и больна; долго разведывали, кто так сделал над нею? Нашлись окаянные дети Михайлы Салтыкова, два брата, царевой матери племянники, Борис да Михайла, повинились, что сделали это из боязни, что их удалят от царева лица, и сана своего лишатся; осудили их на заточение, а на смерть не осудили по причине родства с царем, отец же их умер в Литве. Потом послали докторов к царице; доктора ее вылечили, и патриарх хотел царя венчать с нею, но царева мать клятвами закляла себя, что не быть ей в царстве у сына, если он женится на этой царице. Царь не захотел разлучиться с матерью и оскорбить ее, человеческое существо матери не раздражил. Хлопову за себя не взял, хотя от отца своего много укоризны принял». Приведенное сказание носит ясные признаки, что оно составлялось по стоустой молве народной. Дошли до нас и песни народные, которые имеют содержанием события Смутного времени. Такова песня о Гришке Расстриге, в которой высказывается народное воззрение на причину гибели самозванца: он женился в проклятой Литве, на еретнице, безбожнице, свадьба была на Николин день и на пятницу; когда князья и бояре пошли к заутрени, Гришка пошел в баню с женою. |
|
|
