| В годы правления М. Ф. происходит постепенный уход со сцены старых княжеско-боярских родов, Боярская дума превращается к сер. XVII в совет придворных-родственников и приближенных Романовых. Представители старой знати входили в него благодаря родственным связям с романовским кланом. Возрастает роль этой придворной знати в управлении страной, ее члены становятся во главе большинства приказов. Произошло значительное увеличение размеров «Государева двора» - особой организации верхушки формирующегося дворянского сословия за счет притока в его состав представителей верхушки уездного дворянства. Этот процесс сопровождался, однако, обособлением этого нового расширенного двора от уездных дворянских организаций. С начала 30-х гг. XVII в. из боярских списков исчезают списки выборных дворян. Сам чин сохраняется, но его представителей перестают вызывать на службу в Москву. Тем самым утрачивался важный канал связей между центром и дворянской массой. Уездное дворянство начинает проявлять склонность к контактам с недовольными (по иным причинам) положением дел посадскими людьми (см. ряд претензий к привилегированным верхам в выступлениях дворянских представителей на Соборе 1642 г.). В кон. 20-х гг. XVII в. Русское государство, вступив в союзнические отношения со Швецией, начало подготовку к войне с Речью Посполитой с целью возвращения рус. земель, потерянных в годы Смуты. Русское гос-во искало союзников в Европе среди протестант. государств - противников Габсбургов, а также вело переговоры о союзе с Крымским ханством. Особое место в рус. внешней политике 2-й пол. 20-х - нач. 30-х гг. XVII в. заняли переговоры о союзе с такими гос-вами, как Османская империя и Швеция. При личном участии патриарха Филарета и османского посла Фомы Кантакузина в дек. 1627 г. был составлен проект договора о союзе, осуществить к-рый не удалось. После этого был заключен договор о союзе со Швецией, который предусматривал, что одновременно с рус. войсками Речь Посполитую будет атаковать швед. армия с запада. Однако кор. Густав Адольф II погиб в войне на территории Германии в кон. 1632 г. и договор не был осуществлен, что и стало одной из причин неудачи Смоленской войны (капитуляция армии М. Б. Шеина под Смоленском и проч.). |
| Что скажешь об этом человеке или, вернее, ангеле? Царь целый год находится в разлуке с женой и не стремится к ней, но весь ум и помыслы направляет на посещение монастырей, церквей и монахов. Я удивлялся, как он мог спать вдали от своего дома. Несомненно поэтому, что Творец исполнит все его желания сердца и вознесет его на высочайшую степень. Павел Алеппский — сирийский священнослужитель, XVII в. Царь со свойственною ему щедростью отдарил всех нас, от первого до последнего, смотря по достоинству каждого, мехами; также снабдил французским вином, сушеною рыбою и прочими жизненными припасами. Боттоний (глава посольства) получил кафтан и плащ из темного штофа на прекрасной подкладке, вышитые разными цветами и обложенные дорогим позументом, искусно вытканным из золота и серебра. Лизек Адольф — австрийский дипломат, секретарь посольства XVII в. Царь, войдя, поклонился Патриарху и поднес сначала от себя хлеб-соль и сорок соболей высшего сорта и то же поднес от имени Царицы и своего сына, от своих сестер и дочерей — всего двенадцать хлебов и двенадцать сороков соболей. В это время Патриарх стоял в переднем месте палаты, Царь же сам ходил к дверям и подносил упомянутые подарки собственноручно, принимая на себя немалый труд. Он казался слугой, и — о удивление! — когда подносил подарки, то поклонился Патриарху, говоря: «Твой сын, царь Алексий, кланяется твоей святости и подносит тебе». Что это за смирение, которое мы видели в этот день! Разве нельзя было тебе, Царь, слава своего века, стоять на месте и приказывать слугам, чтобы они приносили тебе подарки, но ты сам ходишь за ними. Да вековечит Бог твое царство за великое твое смирение и за приверженность к твоему Патриарху. Павел Алеппский — сирийский священнослужитель, XVII в. Его Царское Величество осыпал нас своими милостями: девять недель мы прожили в Москве на его иждивении со всеми возможными выгодами, нам оказывали все почести, и 24 стрельца постоянно находились у нас на карауле. Отлучаться из дома мы могли во всякое время, брать с собою стражу или выезжать без нее зависело от нашей воли; весь город был для нас открыт, ездили, куда заблагорассудилось, безпрепятственно всматривались в народные нравы и занятия. Словом, делали все, что нам было угодно. |
| Вновь послан был воевода князь Одоевский для очищения Астрахани и Поволжья от злодеев, разорявших города и проливавших кровь. Заруцкий, между прочим, особенно неистовствовал над духовенством – топил в реке священников и монахов, грабил их жилища и в поругание святыни приказал сделать себе стремена из серебряного кадила Троице-Сергиева монастыря. Царь Михаил Феодорович, посылая Одоевского против атамана Заруцкого, не хотел проливать крови христианской, а потому Заруцкому была отправлена увещательная грамота от царя и освященного собора и великой земской думы, чтобы он «от таких непригожих дел отстал»; государь же обещал «по своему царскому милостивому праву – отдать вины Заруцкому и поправить их царским милосердием». Вместе с грамотами к Заруцкому отправлены были грамоты к донским и волжским казакам с увещанием их – не верить «злодейской прелести Ивашки Заруцкого и Сендомирской дочери , быть в состоянии неотступном со всем великим Российским государством, и идти на государеву службу на спех за православную веру и за разорение великих российских государств и за свою христианскую природу и за отечество». Увещания эти подкреплялись посылкой на Дон и Волгу царских подарков деньгами, сукнами, хлебными и военными припасами. Воевода И.Н. Одоевский и окольничий С.В. Головин прибыли в Казань и стали ожидать ратных людей из соседних городов. Между тем с севера шла голытьба на помощь Заруцкому, но была переловлена на полпути. В Астрахани произошло возмущение против Заруцкого вследствие его жестоких казней недовольных граждан и грабежа их имуществ, и небольшой в 700 человек отряд стрелецкий под начальством В. Хохлова выгнал его из Астраханского кремля, где атаман заперся с восемью сотнями волжских казаков и несколькими сотнями других мятежников. Разбитый затем Заруцкий бежал в мае 1614 года и был взят на Яике (Урале) на Медвежьем острове – в острожке вместе «с Маринкою и Ивашкою». 6 июля эти пленники привезены в Астрахань, откуда 13 июля «с великим береженьем скованных» их отправили в Казань, а оттуда по государеву указу в Москву. Вскоре по приезде сюда последовала казнь Заруцкого: его посадили на кол. Марина же, по свидетельству русских, окончила свое бурное, полное великих превратностей существование в тюрьме – от болезни и с тоски по своей воле, а по свидетельству поляков, она была умерщвлена. Четырехлетний сын ее Ивашка был повешен. |
| В грамоте о приписке двинских областей к Новгороду указаны основания вторичного присоединения их к Вологодской епархии. В ней сказано, что области отданы были архиепископу Нектарию на время для скудости и вологодского запустения, к тому-же Великий Новгород тогда был за немецкими людьми; теперь, по милости Божией, он очистился от них, поэтому спорные области возвращаются ему. Тут, кажется, немного не договорено о мотивах присоединения к новгородской кафедре отдаленных местностей, заведывание которыми проявлялось только в собирании новгородскими приказчиками и десятильниками митрополичьих даней и ставленнических пошлин. Мотивы слишком ясны. Нужно только припомнить, что это было время Столбовского договора, которому предшествовали опасные волнения в Новгороде. Новгородцы во главе с м. Исидором, кн. Одоевским и земскими чинами в 1614 г. вошли в самые тесные сношения с шведским королем Густавом Адольфом. Они жаловались на разорение новгородского государства и софийской казны казаками и московскими людьми. При этом новгородцы упомянули о том, что, помогая деньгами и всякими запасами шведским войскам, воевавшим под предводительством Делагарди, они обеднели и задолжали. За свою верность королю челобитчики просили у него милости и пощады от больших податей и повинностей. Король великодушно согласился «сколько мочно» исполнить просьбу, как время покажет. Перемирие еще не было заключено, так что король сам не знал, в какие отношения он станет к новгородцам. Тем не менее сношения Новгорода с шведами не могли не беспокоить русское правительство. Оно принимало все меры, чтобы удержать за собой беспокойных новгородцев, начиная с их владыки Исидора, особенно когда в 1615 г. был серьезно возбужден вопрос о подданстве новгородцев шведскому королю Адольфу 147 . Однако гроза миновала и Новгород по Столбовскому миру остался за Россией, чему нельзя было не порадоваться. Оставалось надежнее и прочнее укрепить его за Москвой. По этому случаю царь писал послание м. Исидору, духовенству и всем тамошним людям. Изображая печальную картину разорения Московского государства, Михаил Феодорович убеждал м. Исидора держаться за Москвой и уговорить на свою сторону тех, которые «прямили» немецким людям, обнадеживая их царским жалованьем. В грамоте такого содержания митрополит приглашался прибыть в Москву «видеть царския очи» 148 . Настоящее положение вещей и желание расположить новгородского владыку на московскую сторону громко подсказывали, как решить спорный вопрос о двинских областях. |
| Полный гнева и стараясь всеми силами отомстить Лукарису за эту якобы несправедливость и позор, он, предложив туркам 50 тысяч талеров, восходит на патриаршую кафедру» 441 . Но Кирилл Контарис «пробыл на кафедре только 6 дней (от 5 до 11-го октября) и вслед затем был насильственно низвержен правительством и сослан на о. Тенедос, так как он не мог заплатить обещанной суммы» 442 . В третий раз возвратился на патриарший престол Кирилл Лукарис благодаря стараниям своей любимой, благоговевшей пред ним, паствы. Несмотря на непрерывную борьбу с иезуитами, постоянно беспокоившими его своими кознями, неутомимый Кирилл Лукарис в этот второй период своего патриаршества имел частые сношения с единоверною востоку Россией, помогал ей в её духовных нуждах и испрашивал у неё материальной помощи для бедствующего под турецким игом востока. «Поступив вторично в 1624 году на кафедру константинопольскую, – говорит Муравьев, – Кирилл в течение осьми лет своего правления находился в частых сношениях с Россиею... Никто из патриархов вселенских более Кирилла не написал грамот в Россию с различными духовными особами, ее посещавшими, или просительных, или поручавших благосклонности царской самих просителей, ибо он пользовался каждым случаем трудного тогда сообщения с Россией» 443 . В этих грамотах заботливый и любвеобильный Кирилл Лукарис большею частью просит у царя и патриарха милостыни или вообще для всей восточной церкви 444 , или особенно для какого-нибудь монастыри или церкви 445 , или же, наконец, для какого-нибудь частного лица, подпавшего несчастным обстоятельствам 446 . Царь Михаил Феодорович и патриарх Филарет дарили послов Лукариса золотыми и серебряными вещами: кубками, камками и объярями, соболями, куницами, бархатом и деньгами 447 . Православный восток старался отплатить русскому царю и патриарху за их щедрую благотворительность посылкою им своих драгоценных святынь в различных видах. Восточные послы или от имени Кирилла Лукариса, или по его распоряжению от имени своих церквей и монастырей приносили в Россию св. |
| 6. Никон Шесть лет действительного патриаршества Никона (1653 г.) были самою блестящею эпохою царствования Алексея Михайловича; – гениальный ум и предприимчивый характер Святителя одушевили совет царский и отозвались славою побед соседним державам; но годы, проведенные им в пустынных подвигах, и на кафедре Новгородской, были лучшим временем его жизни; посреди забот государственных утратил он мир внутренний. Одно могло утешать Никона, – искренняя, взаимная любовь к нему Государя, которая наполняла обоих до такой степени, что они казались одним человеком в делах правления, проводя все дни вместе, на молитве, в совете, или за дружественною трапезою; чтобы еще более соединиться, узами родства духовного, Патриарх был восприемником всех детей Государевых от купели, и оба они дали взаимную клятву не оставлять друг друга до пределов гроба. И что всего трогательнее в судьбе обоих, – даже во время долголетних смут, возбужденных между ними, завистью недоброжелателей, они сохранили в сердце до последней минуты сию нежную приязнь и ничего так не страшились царедворцы, как личного меж ними свидания. Исправление книг церковных было первым и постоянным предметом забот Патриарха. Дело сие, предполагаемое еще при Иоанне Грозном, на соборе стоглавном, но оставленное, со многими полезными предприятиями, в мрачные годы его душевной болезни, потом возобновляемо было при Феодоре, печатанием книг церковных, хотя и весьма несовершенным, и опять прервалось смутами самозванцев. Царь Михаил Феодорович и Патриарх отец его чувствовали равномерно сию необходимость, когда постепенно исправляли уставы и требники, обличая вкравшиеся в них ошибки от переписчиков и печатников. Но окончательный труд требовал людей более образованных и благомыслящих, нежели каковы были священники и диаконы, занимавшиеся печатанием книг при Иосифе. Когда же Патриарх Никон , при котором вышла в свет напечатанная ими кормчая, заметил, хотя и поздно, все грубые подлоги недобросовестных ее издателей, наипаче о перстном сложении, то он подверг их строгому наказанию, умножив тем число врагов своих. |
| Челяднина вздохнула и, отрицательно качая головой, печально промолвила: – Нет, государыня великая княгиня все глаз не осушает, ни до чего ей и дела нет. – Больно крепко, видно, старого мужа любила! – с язвительной усмешкой сказал он, присев на лавку и досадливо барабаня пальцами по столу. – А ты бы сказала ей, что слезы слезами, а дело делом. Оно ждать не будет, пока она все слезы выплачет. От ее слез и государю великому князю в каменном гробу теплее не станет, а ей они так глаза застелят, что она, пожалуй, и проглядит, что кругом делается… – Про князя Юрия Ивановича намекаешь? – оживленно спросила Челяднина и пытливо взглянула на брата, словно желая проникнуть в его душу, знает ли он что-нибудь. – Вот и я слышала и тебя ради этого ждала. Замыслил он что-то неладное, болтают людишки. Передать-то мне передали, что тут деется что-то неладное, – а что – этого дураки не разведали. Тоже народ! Подслушать подслушают, а толком ничего не поймут, не разузнают, только ходят кругом да около. – И князь Юрий Иванович, и князь Михаил Львович Глинский, и все, у кого зубы есть, покажут еще себя, – проговорил угрюмо Иван Феодорович Овчина-Телепнев-Оболенский, перебивая ее речь, – Один сегодня, другой завтра, а уж добра ни от кого не жди. Нет, что ни человек, то ворог. – Так ты поговорил бы ей! – несмело посоветовала боярыня брату, пристально вглядываясь в него. – Поговорил бы! Поговорил бы! – строптиво передразнил он сестру, сделав нетерпеливое движение. – Я говорить буду, а она рекой разливаться слезами станет о своем ненаглядном государе-батюшке… – Ваня, нельзя же, – осторожно плаксивым тоном начала Челяднина. – Дело женское… Он перебил ее сердито: – Нет, довольно! Либо он, либо я! Мертвый ее не услышит, а у меня душу она всю вымотала… Который день не вижу ее, а и вижу, так только для того, чтобы услышать, что жизнь ей опостылела, что на свет бы она не глядела. Челяднина упрекнула его: – Ах, не знаешь ты нас, баб! Легко нам с пути-то сбиться, а потом совесть-то и заговорит, и каешься, и каешься… |
| Нащокин в Константинополе действительно советовался с патриархом Иеремиею и действовал в некоторых случаях по его указаниям. Так, прибыв в Константинополь, он по обычаю одарил визиря назначенными ему подарками, но оказалось, что этот визирь подвергся опале и был заменен другим, так что подарки пропали даром. В таком затруднительном положении посол обратился за советом через тырновского митрополита к патриарху, как ему поступить в этом случае: следует ли давать подарки и новому визирю? Патриарх велел сказать послу, что здешние люди корыстолюбивы и старый паша (новый визирь) может сделать все, что ни захочет, так как султан его слушает, «и вам бы его однолично почтить гораздо, чтобы он в чем государеву делу порухи не учинил». Нащокин поступил по совету патриарха 294 . В лице Иеремии и другие патриархи, преемники Иеремии, поступили на службу к русскому правительству в качестве его тайных политических агентов, получая за свои услуги определенное вознаграждение от нашего правительства под видом милостыни. Такие отношения настолько были выгодны и естественны для обеих заинтересованных сторон, что после короткого перерыва их в течение Смутного времени у нас они немедленно восстановляются. Михаил Феодорович, вступив на престол, сейчас же посылает к Константинопольскому патриарху грамоту, в которой, извещая его о событиях Смутного времени и своем воцарении, пишет: «О наших государских делах прошу радеть и брата нашего Ахмет Салтанова величества пашам и ближним людям говорить и напоминать и о наших делех с радением промышлять, и мы, великий государь, ваше архиерейство нашим жалованьем не будем забывать». Определение взаимных отношений было очень ясное: патриарх обязывался всеми зависящими от него средствами служить перед турецким правительством интересам России, с радением промышлять о государевых делах, а царь обещает ему за это свое жалованье – милостыню, которая таким образом в известной степени была только платою за политические услуги. Так эти отношения понимались нашим правительством и в последующее время. |
| Насколько велик был страх в Москве при известии о походе к ней короля, на столько же велика была радость от вести об удалении его от Волоколамска. Можно за верное полагать, что отступление короля от Волоколамска было в 27-й день ноября; потому этот день составителем Дворцовых Разрядов поставлен, как день совершенного избавления Москвы от польского и литовского короля. Напротив, если бы Кремль взят был у осажденных в нем поляков в 27-й день ноября, то Сигизмунд получил бы весть о том, вышедши из Вязьмы, в Феодоровском, уже в первых числах декабря. Поход в декабре с небольшим войском к Москве многолюдной и обнесенной крепкими стенами за 260 верст по пути, на котором были две крепости, Погорелое Городище и Волоколамск, был более, чем рискован; король пошел на Москву не ближайшим южным путем чрез укрепленный Можайск, а северным кривым путем. В этом случае, из-под Волоколамска, он отшел бы обратно не ранее конца декабря 1612 года, чего допустить невозможно. Летописец современник говорит, что войско Сигизмунда пострадало от мороза уже на обратном пути от Волоколамска, а не под стенами его, это указывает на то, что король отступил от Волоколамска не зимой, а в глубокую осень, в конце ноября. Известно, что князь Данила Мезецкий убежал из войска короля, когда оно было уже на обратном пути от Волоколамска и, приехавши в Москву, объявил, что Сигизмунд пошел прямо в Польшу. Современный летописец, сказав об отступлении короля от Волоколамска, говорит почти словами писателя Дворцовых Разрядов: «и очисти Бог Московское государство начальников радением и ратным людям службой и радением, и послании во все города (весть), во всех же городах радость бысть велия» (Новый Летописец, издан. 1791 г., стран. 200). Московские власти разослали известия по некоторым областям о праздновании и взятии Москвы у поляков в половине декабря, а по другим городам, может быть и вероятно, ранее; так в Пермь, а чрез Пермь в Сибирские города писали от 16-го декабря (Собр. Госуд. грам. т. II, стран. 610. Русск, истор. |
| Просвещённая критика должна бы узнать в посредниках и успехе их действия – те же самые чувства и те же начала, которые в старину создали суд третями, т. е. лицами, представляющими истца и ответчика, но истца и ответчика, отрешённых от слепоты своекорыстных страстей, – и суд поротниками или целовальниками или присяжными, перешедший в Англию и сохранившийся в Английском суде присяжных. Везде проявляется та же высоконравственная покорность перед бесстрастным разумом, та же прекрасная вера в совесть и в достоинство человеческое. Трудно, и едва ли возможно найти, начало более благородное и плодотворное. В нём наука могла бы и должна узнать завет глубокой древности и общества, связанного ещё узами истинного братства, а не условного договора; в нём же могла бы она узнать и различие двух понятий о законности формальной и о законности духовной или истинной. Такие познания необходимы не только для современной нашей жизни, но и для уразумения нашей жизни прошедшей или великих фактов нашей истории. Им только могла бы уясниться вся бурная эпоха, разделяющая кончину последнего из преемников Рюрика и первого из царственного рода Романовых. Годунов и Михаил Фёдорович Недавно в одном из наших журналов была напечатана критика на Пушкинского Годунова и на ложные понятия об истории Годунова, переданные Карамзиным Пушкину. Можно согласиться со многими положениями и догадками критика, оставляя в стороне его промахи по части художественной (например, смешное название мелодраматического героя, данное Пушкинскому Годунову, в котором очевидно преобладает эпическое начало); можно согласиться, что в Годунове не было собственно так называемой гениальности, и что если бы он был одарён большею силою духа и сумел увлечь Россию в новые пути деятельности и жизни, не та бы была судьба его самого и его несчастных детей. Это замечание не без достоинства, но оно далеко не исчерпывает предмета. Нет народа, который бы требовал постоянной гениальности в своих правителях; и в сыне Феодора Никитича Романова, умирителе треволненной России, незабвенном Михаиле Феодоровиче, возведённом на престол путём избрания, так же как Годунов, трудно найти: признаки гениальности, в которой отказывают царю Борису. |
|
|
