| После Бердибека в Орде начались весьма на долгие времена, чуть не по самый конец господства Татар над нами, такие замешательства и такая быстрая смена ханов, что, с одной стороны, митрополиты не могли успевать, чтобы получать от ханов ярлыки, а с другой стороны они должны были воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы избавить себя от наложенной было на них и весьма неприятной для них обязанности 1105 . Что же касается до ярлыка Атюлякова Михаилу или Митяю, то он дан был ханом наречённому митрополиту, когда тот ехал через Орду, путешествуя в Константинополь на поставление, и дан был, как должно думать, вовсе не по просьбе Михаила, а по собственной предупредительности хана, желавшего выразить ему своё особое благоволение 1106 . Таким образом, фактически-формальная сторона отношений ханов золотоордынских к русской церкви и русскому духовенству состоят в том, что после покорения Руси Монголами на неё фактически распространено было действие закона Чингисханова о веротерпимости, – —41— что ханы изъявляли готовность, по просьбам митрополитов, ограждать строгую ненарушимость закона от посягательств на него монгольских чиновников посредством своих нарочитых охранных грамот или ярлыков, – что хан Узбек придал было ярлыкам значение инвеституры, имевшей получаться митрополитами от каждого нового хана, но что это, по обстоятельствам Орды, продолжалось весьма недолго 1107 . Имея собственное значение грамот, охраняющих неприкосновенность веры и прав духовенства, а не прямо их утверждающих, ханские ярлыки митрополитам в то же время показывают, до какой степени ханы признавали неприкосновенность нашей веры и в какой мере или каком объёме признавали права нашего духовенства, ибо в ярлыках указывается – что и сколько охраняют они от посягательства своих чиновников. В первом по времени ярлыке, который дан был ханом Менгу-Темиром митрополиту Кириллу в 1267 или, что вероятнее, в 1279 году, находим: во-первых, что вера Русских ограждается от всяких её хулений и оскорблений и что принадлежности внешнего богослужения ограждаются от посягательств на них в смысле хищения или повреждения; во-вторых, что духовенство осво- —42— бождается от даней, от всяких пошлин и всяких повинностей; в-третьих, что все церковные недвижимые имения признаются неприкосновенными и что церковные слуги, т. |
| Поэтому по кончине святителя Алексия Преподобный Сергий указал на Киприана как законного Архипастыря; а когда великий князь не согласился на это, то он указал на Суздальского епископа Дионисия как человека наиболее достойного. Но великий князь решил поступить по-своему, избрав в Митрополиты своего давнего любимца – Новоспасского архимандрита. Этот гордый человек не хотел даже соблюсти должного приличия в своем положении. Еще не посвященный в сан святителя, он облачался в митрополичью мантию, носил белый клобук и золотой крест с украшенным бисером парамандом, садился на святительскую кафедру и позволял себе подвергать наказаниям не только архимандритов, но и епископов. Дабы не случилось какой заминки в Константинополе, было решено посвятить архимандрита Михаила в Митрополиты всея Руси в Москве, собором русских епископов. Подобное самоуправство возмутило Суздальского епископа Дионисия. Обратившись к великому князю, он заявил: «Кто это учит тебя, государь, переменять церковный закон по своему усмотрению? Не следует быть тому, чего желают от тебя и от нас». Великому князю пришлось отказаться от своего желания и вести дело законным порядком. Поняв, что ему все же придется ехать в Константинополь, архимандрит Михаил страшно разгневался. Он придрался к Суздальскому епископу, почему тот не являлся к нему на поклон. «Потому, – отвечал Дионисий, – что я епископ, а ты только священник – не тебе судить меня». «Да я тебя и попом не оставлю! Я своими руками спорю твои скрижали!», – заявил ему разгневанный Михаил-Митяй и пожаловался великому князю. Великий князь Дмитрий посадил святителя Дионисия в темницу. Тут Преподобный Сергий был, почти насильственно, втянут в склоку за митрополичий престол. Находясь в темнице, святитель Дионисий уверял великого князя, что не поедет в Константинополь вредить Михаилу-Митяю, а поручителем себе давал находившегося с ним в приязненных отношениях Преподобного Сергия. Преподобный Сергий действительно взял своего друга на поруки, и Дионисий был освобожден. Но Дионисий не успел добраться до своего Суздаля, как переправился из него в свой Нижний Новгород, а из этого последнего, выдавая своего поручителя, спешно побежал Волгой в Константинополь. Сам он впоследствии утверждал, что его вызвал Вселенский Патриарх по церковным делам. |
| Совершенно ни откуда не видно, чтобы прозвание или прозвище Митяй, которое имел архимандрит Михаил, Дано было ему в насмешку. Но если бы это было и так, то и из сего ничего бы не следовало, ибо мы знаем примеры совершению несправедливых насмешливых прозваний. Современника Митяева, св. Стефана Пермского аноним, конечно, не считает за худого человека; а между тем жизнеописатель его, – тот же Епифаний, который написал житие преп. Сергия, укоряя его недоброжелателей, говорит: «знаем бо мы и тех, иже и прозвища ти кидаху, отнюдуже нецыи яко и храпом тя зваху " … (Памятники старинной русской литературы, изд. Кушел.– Безбородко. I, Когда я говорю, что св. Алексий почему-то предпочитал Михаилу-Митяю преп. Сергия, то я решительно не имею намерения сказать что-нибудь оскорбительное для преподобного и аноним совершенно напрасно приходит в страшное (нужно, впрочем, думать, что деланное) негодование. Слова мои относятся не к Сергию, а к Алексию (как ото ясно видно в их полном виде: «но он (Митяй) почему-то не совсем нравился святому Алексею и этот предпочитал ему Сергия», – стр. Я хочу сказать: св. Алексий знал, что у вел. кн. Дмитрия Ивановича Донского предызбран был в преемники ему архимандрит Михаил-Митяй, и однако он пытался было назначить в свои преемники преп. Сергия: очевидно, поясняю я это, что Митяй не совсем правился св. Алексию и что святитель предпочитал ему, т. е. предпочитал видеть своим преемником, преп. Сергия. Что тут обидного для последнего и есть ли основание приходить от моих слов в страшное негодование? Притом же я, конечно, говорю с моей точки зрения па Митяя, а не с точки зрения на него других, т. е. считая его за человека выдающеся хорошего, а не за человека очень дурного, что в книге я объясняю. Равным образом я объясняю в книге и то, что Михаил-Митяй имел гнев на преп. Сергия по извинительному недоразумению, причем высказываю уверенность, что в случае, если бы Михаила не постигла скорая смерть, недоразумение разъяснилось бы и он примирился бы с преподобным (стр. |
| Из пяти ярлыков, данных ханами митрополитам, как мы говорили, сохранились до настоящего времени четыре: Менгу-Темиров Кириллу, Узбеков св. Петру, Бердибеков св. Алексию и Атюляков Михаилу (Митяю). Вместе с этими четырьмя ханскими ярлыками сохранились ещё три ярлыка одной ханши, именно – знаменитой жены хана Чанибека Тайдулы, данный ею митрополитам Феогносту и св. Алексию и епископу Сарайскому Иоанну, так что всего сохранилось семь ярлыков. В собрании ярлыков, сделанном (весьма невежественно) при кафедре митрополичьей в XV-XVI веке, ярлык Менгу-Темиров Кириллу стоит не на первом месте, а на пятом, потому что собиратель усвоил его Менгу-Темир-Оксану, т. е. Тамерлану. Что касается до ярлыков Тайдулы, то ярлыки митрополиту Феогносту и епископу Иоанну (по надписанию – Ионе, митрополиту киевскому и всея Руси, т. е. будто св. Ионе, жившему спустя столетие после Тайдулы), имеют целью оградить духовенство,– в первом случае всей митрополии, а во втором – епископии, от притеснений и обид частных ханшиных чиновников (ярлык Иоанну не есть грамота ему, а есть грамота о нём кому-то из начальных чиновников ханши; ярлык митрополиту Алексию есть проезжий ему лист по Орде на тот случай, „коли ему случится итти в Царюграду”). Когда помянутый собиратель ярлыков в своём послесловии к ним уверяет, будто кроме наших семи ярлыков „мнози суть иные велицы ярлыци”, то или разумеет ярлыки ханов не митрополитам, а князьям (сам же и тут же он говорит, что в митрополии нашёл только наши семь ярлыков), или утверждает тенденциозную неправду (имея в виду укорить наших государей XV-XVI в., решавшихся посягать на права церкви). Что во время митрополита Макария хранилось при кафедре митрополичьей (и ему – митрополиту известно было) только семь ярлыков, об этом он ясно свидетельствует в своём известном ответе Грозному „о недвижимых вещех, вданных Богови”: „и доныне в русской митрополии, – говорит он, – седмь ярлыков написаны пребывают”. Перевод ярлыков, к сожалению, очень неудовлетворителен, а сохранившиеся их списки, как нужно думать, очень неисправны. Ярлыки напечатаны были несколько раз; последнее их издание, по которому их должно читать, – в приложении к диссертации В. В. Григорьева: „О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой орды русскому духовенству”, Москва, 1842. |
| После Менгу-Темира, давшего ярлык митрополиту Кириллу, как мы сказали, даны были ханами митрополитам ещё четыре ярлыка: Узбеком св. Петру, Чанибеком Феогносту, Бердибеком св. Алексию и Атюляком или Тулунбеком наречённому митрополиту Михаилу (Митяю). Из четырёх ярлыков сохранилось до настоящего времени три, а именно – не дошло до нас ярлыка, данного Чанибеком Феогносту 1110 . Все три сохранившиеся ярлыка, подтверждая первый ярлык, данный ханами митрополитам, или, как говорится в ярлыке Узбековом,– «первую их грамоту», содержат при различии внешней, канцелярской, редакции 1111 , относительно неприкосновенности веры и прав духовенства то же самое, что и этот, но с одним новым против него добавлением. Добавление состоит в том, что митрополитам, а с ними, как должно быть подразумеваемо, и всему духовенству, предоставляется суд над принадлежащими им людьми или их холопами, рабами, во всех решительно уголовных делах, не исключая разбоя, поличного и татьбы: «а знает митрополит в правду,– постановляется в первом из трёх ярлыков Узбековом, – и право судит и управляет люди своя в правду, —44— в чём-нибудь (в чём бы то ни было): и в разбои и в поличном и в татьбе и во всяких делах ведает сам митрополит един или кому прикажет» (В ярлыках Бердибековом и Атюляковом не читается даваемого митрополиту Кириллу ярлыком Менгу-Темировым дозволения принимать к себе иных людей, хотящих Богу молитися; но необходимо думать, что это пропуск не намеренный, а случайный, произошедшей в первом из ярлыков, из которого перешёл и во второй, по вине ханской канцелярии, ибо Бердибек и Атюляк прямо говорят в своих ярлыках, что дают их по прежним ярлыкам, не изъиначивая этих последних 1112 . Из сейчас сделанного нами обозрения ханских ярлыков, по-видимому, следует, что ханы не вполне признавали гражданские права и преимущества нашего духовенства: в ярлыках не подтверждается права архиереев взимать дань с мирских населений епархий, или так называемую десятину; в них не подтверждается права архиереев судить мирян в некоторых делах и преступлениях гражданских. |
| Предполагая признание неприкосновенности веры и прав духовенства, как существующей факт, хан обращается в ярлыке к своим всяким чиновникам (которые перечисляются в нём по должностям) и строго запрещает им посягать на неприкосновенность веры и прав духовенства, угрожая им в противном случае определёнными в законе карами. Необходимо думать, что этот первый ярлык дан был ханом Менгу-Темиром по нарочитой просьбе митрополита Кирилла, вызванной тем, что —39— чиновники монгольские, постоянно жившие в России и временно приезжавшие в неё, в своих отношениях к духовенству мало стеснялись существовавшими законами относительно прав последнего 1102 . После Менгу-Темира три ярлыка даны были митрополитам тремя преемствовавшими один другому ханами: Узбеком, Чанибеком 1103 и Бердибеком. По поводу ярлыка Узбекова Никоновская летопись говорит, что у новых ханов митрополиты брали ярлыки, и необходимо думать, что именно Узбеком сделано было распоряжение, чтобы митрополиты взимали ярлыки у каждого нового хана, и что распоряжение это оставалось в силе при двух его преемниках. Ярлыки Узбеков, Чанибеков и Бердибеков по своей форме и своему содержанию – совершенно то же, что ярлык Менгу-Темиров, т. е. охранные грамоты церкви и духовенству от посягательств на неприкосновенность веры и права духовенства со стороны ханских чиновников. Но очевидно, что Узбек, сделавший распоряжение, чтобы от каждого нового хана были получаемы митрополитами ярлыки, хотел придать им и другое значение, а именно – значение как бы ханских инвеститур митрополитам, или видимых знаков, посредством которых выражалась бы зависимость от ханов, как их, митрополитов, так и всей с ними церкви 1104 . После Бердибека, убитого в —40— 1359 году, до конца господства Татар над Россией или до 1480 года известен всего один ханский ярлык митрополитам, именно – Атюляков (Тулунбеков), данный наречённому митрополиту Михаилу или, как его звали, Митяю, в 1379 году. Должно думать, что этот единственно известный после Бердибека ярлык и на самом деле был единственным и что он представляет собой не более как простую случайность. |
| Одно враждебное Митяю летописное сказание передает о нем следующее: «нача вооружатись на священники и на иноки и на игумены и на архимандриты и на епископы, и осуждаше и предаяше многих и возстаяше со властию, не обинуяся никакоже»; «епискупи и архимандриты и игумены и иноцы и священницы воздыхаху от него, многих бо и в вериги железные сажаше и наказываше и смиряше и наказываше их со властию». Допустим, что известная доля всех этих строгостей падает на крутой нрав и властолюбие Михаила, но, с другой стороны, нельзя не видеть здесь и знаменательного проявления митрополичьей программы этого энергичного и просвещенного правителя церкви. Недостатков было, конечно, немалое количество во многих сторонах тогдашней церковной жизни, но гонения Михаила, воздвигнутые против духовенства высшего и низшего, черного и белого, говорят о том, что он горел нетерпением произвести радикальные улучшения именно в этой важной сфере церковного управления. Его строгость, таким образом, вытекала из идеальных воззрений на дело. Митяю не было нужды изобретать какую-то совсем новую идеологию. В Византийской церкви (в XIII и XIV вв.), а затем и в русской (XV-XVI в.), как известно, длился спор двух монашеских направлений: – защитников земельных владений монастырей и их отрицателей. У нас они слыли «стяжателями и нестяжателями». Митяю легко было опереться на «нестяжателей». Но примечательно то, что митр. Киприан сам был идеологом и другом нестяжателей, а в данном случае противопоставлял себя Митяю в едином фронте со всем объединенным русским монашеством без различия направлений. Очевидно, нестяжательство Митяя было sui generis. От него веяло духом антимонашества вообще. Есть один намек, по которому можно судить о принципиальных воззрениях Михаила на монашество. В одной поздней рукописи сохранились выписки Михаила из сборника «Пчелы», «оторые он делал, по замечанию переписчика, «укоризны наводяче на Дионисия (Суздальского) еже о иноцех властолюбцех». По-видимому, сам человек не монашеского настроения, Михаил, как это обычно бывает в таких случаях, терпел монашество только в его истинном виде, а не с теми недостатками честолюбия, властолюбия, с какими оно было в его время. |
| «По повелению же княжю собрашася епископи». По предположению исследователей, это произошло, вероятнее всего, весной 1379 г. Казалось бы, план Митяя по разделу митрополии шел весьма успешно – ни один из собравшихся епископов не «дерзну рещи супротивъ Митяю». Однако один оппонент все же нашелся – знакомый нам суздальский епископ Дионисий. Он проявил свою твердую позицию, едва прибыв в Москву, – не явившись, в отличие от других епископов, поклониться Митяю и попросить у него благословения. На собрании епископов он «по многу възбрани князю великому, рек: «Не подобает томоу тако быти»». К сожалению, автор «Повести» не привел доводов Дионисия, однако, с большой долей уверенности, можно предположить, что речь шла о каноничности разделения Русской митрополии. Собравшимся, без сомнения, были известны угрозы Киприана отлучения от церкви и Дмитрию, чтобы не выглядеть в глазах русской паствы раскольником и вероотступником, необходимо было согласиться на решение вопроса о разделе митрополии в Константинополе. Автор «Повести» красочно изобразил столкновение Дионисия с Митяем. Последний стал упрекать Дионисия: ««Не подобаше ти, о епископе, понеже пришедшу ти въ градъ преже всехъ, ко мне не пришелъ еси, ниже поклони ми ся, ниже благословениа отъ мене потребова, но яко небрегома не почте мя, не веси ли, кто есмь азъ, власть имамъ во всей митрополии?» Деонисии же рече: «Не имаше на мне власти никоея же, тобе бо подобает паче приити ко мне и благословитися и предо мною поклонитися, азъ бо есмь епископъ, ты же попъ. Кто убо боле есть, епископъ ли или попъ?» Митяи же рече: «Ты мя попомъ нарече, а азъ въ тобе ни попа не доспею, а скрижали твои своима рукама спорю! Но не ныне мъщу себе, но пожди, егда приидоу оть Царяграда!»». И хотя Митяй был уверен в успехе своей поездки в Константинополь, узнав о том, что туда же собрался и Дионисий, он постарался обезопасить себя, попросив великого князя задержать суздальского епископа в Москве. «Князь же велики отъинудь възбрани Дионисию не ити кь Царюграду, да не сотвориши пакости никакоя споны Митяю, дóндеже придет въ митрополитехъ. И повеле Дионисия нужею оудержати» 775 . |
| Далее события развивались следующим образом. В «Повести о Митяе» сказано: «...беседуеть Митяй к князю великому, глаголя: „почтох книги глаголемыя монаканон, яже суть правила апостольская и отечьская и обретох главизну сицу, яко дастойть епископов 5 или 6, сшедшеся да поставять епископа; и ныне да повелить држава твоя скоростью, елико в всей Рустеи и епархиа да ся снидуть епископи, да мя поставять епископа " " 499 . Митяй хотел возвратиться к Апостольским правилам, где, как уже говорилось, значится: «...епископа да поставят два или три епископа»; а также к прецеденту 1147 года, когда епископа Клима в русские митрополиты избрал собор епископов. У великого князя Дмитрия Ивановича возникла проблема с тем, как легализовать выдвижение в митрополиты своего кандидата, и Митяй предложил ему весьма удачный ход. Князь согласился с Митяем, и примерно весной 1379 года был созван собор епископов. Но на соборе произошел непредвиденный скандал: «Ни един же от них дрзну рещи супротив Митяю, но токмо Дионисий, епископ Суж-далский». «Повесть» имеет в виду Дионисия Суздальского и Нижегородского, поставленного митрополитом Алексием на епископство в 1374 году 500 . Аргументируя свой отказ, епископ заявил Митяю следующее: «Не имаши на мне власти никоеяже! Тобе подобаеть паче прийти к мне и благословитися и пред мною по-клонитися: а збо есм епископ, ты же поп. Кто у тебе более есть, епископ ли, или поп ли?» 501 Епископ Дионисий выступал против того, что белый священник был выдвинут на должность, предназначенную лишь для черного священства. Но обвинения суздальского епископа носили скорее этический характер, нежели юридический. В той же «Повести о Митяе» сказано, что до собора русских иерархов Митяй был пострижен, а в Апостольских правилах и в канонах Вселенских соборов нет упоминания, какой " именно срок должен пройти между пострижением и избранием епископа в митрополиты. Следовательно, каноны были соблюдены. Менее же ясно, какую программу предлагал взбунтовавшийся епископ. Разделял ли он чью-либо позицию в выборе будущего кандидата в митрополиты или же придерживался особого мнения? Г. М. Прохоров видит епископа сторонником патриарха Фило-фея, аргументируя это тем, что в дальнейшем Дионисий часто посещал Константинополь 502 . Однако, если обратиться к более поздним событиям, выясняется, что главной альтернативной кандидатурой в высшие русские иерархии суздальский епископ считал самого себя. Около 1383 года он добивается рукоположения на русскую митрополию 503 . Может быть, хлопоты в связи с получением этого сана и являлись одной из главных причин столь частых его поездок в столицу Византии. |
| Эти слова преподобного, произнесенные перед многочисленными свидетелями, без сомнения, были вскоре услужливо доложены Митяю, и тот решился действовать. Однако Сергий, обитель которого находилась во владениях удельного князя Владимира Андреевича Серпуховского, был до поры до времени для Митяя неуязвимым и он обратил свой гнев на ближайших единомышленников святого – в первую очередь на Стефана Махрищского. Основанный последним Троицкий Махрищский монастырь располагался на великокняжеских землях и Митяю, ставшему архимандритом, одной из обязанностей которого являлся именно надзор за образом жизни монашествующих, не составляло особого труда вредить Стефану. При этом Митяй постарался действовать не лично, а чужими руками. «Житие» Стефана Махрищского после известия о пребывании у него Сергия Радонежского сообщает, что по соседству с обителью Стефана жили местные землевладельцы – братья Алексей, Федор, Иван и Петр Юрцевские. Вскоре между ними и Стефаном возникла вражда. Агиограф рассказывает, что братья «часто прихожаху в монастырь и поносящее святому и которующе и смертию претящее, аще не отидет от монастыря. Видяху бо святаго почитаема от человек, пак же от самого самодержца и великаго князя Димитрия и мняху себе, яко имать владети селом их и нивами». Исследователи, опираясь на последние слова, полагали, что основой недовольства братьев Стефаном стало опасение, что обитель захватит их владения. Но из дальнейшего рассказа «Жития» выясняется, что это было не так. Стефан пробовал было, продолжает агиограф, «кротостию и тихостию» их унять, «они же паче излика устремляются на святаго, дышуще убийством». В конце концов Стефан должен был покинуть обитель. Решив уйти из Махрища, он призвал «старейшаго во обители священника Илию», поручив ему пасти «словесное стадо христово, дóндеже возвращуся». При этом он ушел лишь на время, оставив Илию в качестве приказчика, с твердым намерением вернуться обратно при более благоприятных условиях. Уже из этого видно, что причиной ухода Стефана стало отнюдь не его стяжательство, а как справедливо предположил один из историков, «Стефан восстановил против себя соседей какими-то личными качествами». При этом из «Жития» Стефана выясняется, что братья Юрцевские действовали против него отнюдь не по собственной инициативе. Агиограф приписывает это козням дьявола: «Искони же ненавидя добра роду человечю диявол, видя себе от святаго побеждаема смирением и терпением, пострекает лукавыя человеки на святаго близ живущих монастыря Алексея, глаголю, и Феодора, Ивана же и Петра, иже глаголются Юрцевские». В этой фразе легко угадывается намек автора «Жития», что за спиной братьев стоял влиятельный противник Стефана (по нашему предположению, Митяй). |
|
|
