| Я не знаю, почему обратившийся ко мне с просьбой человек оказался в бедственном положении. Не знаю, что им движет. Ничего о нем не знаю, кроме того, что сам он о себе рассказал. И не дай мне Бог в таких случаях принять настоящую людскую беду за ловкое мошенничество. Уж лучше я еще сто раз ошибусь в другую сторону, чем хотя бы однажды окажусь мерилом жестокости для подлинно бедствующего. Никакие святоотеческие цитаты не смогут меня в этом разубедить. Конечно, фраза из Дидахе о запотевшей в руке милостыне — очень сильный аргумент. Но только в том случае, если она цитируется вне контекста. Потому что строкой выше там же, в первой главе Дидахе, написано: Всякому просящему у тебя давай и не требуй назад, ибо Отец хочет, чтобы всем было раздаваемо от даров каждого. Блажен дающий по заповеди, ибо он неповинен. Горе тому, кто берет! Ибо если он берет, имея в том нужду, то он неповинен; а не имеющий нужды даст отчет, зачем и на что он взял… И цитата из Василия Великого, несмотря на всю свою убедительность, в данном случае не работает, поскольку речь в ней идет о совершенно иной ситуации. Приведенные мною в начале статьи слова святителя взяты из наставления человеку, который решил раздать все свое имущество без остатка. К нему-то обращаясь, и пишет Василий Великий: …не на себя должно брать раздаяние имения, но поручить тому, на кого возложено распоряжаться делами бедных. …Ибо нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. Остается лишь удивляться, с какой легкостью и постоянством искажается смысл этих слов в многочисленных публикациях, где они приводятся в качестве доказательства прямо противоположной мысли. Василий Великий призывает собеседника не заниматься благотворительностью лично, по причине отсутствия опыта. У нас же сегодня эта фраза часто воспринимается едва ли не как требование ко всем и каждому руководствоваться такой опытностью. Но ведь нет ее почти ни у кого, за редчайшим исключением. И у меня тоже нет. А вот нищие вокруг — есть. И время от времени обращаются ко мне с просьбой о милостыне. Плохие, обманщики, воры, пьяницы — Бог весть, кто они там такие. И что мне с ними делать? Да, Иоанн Кронштадтский любил повторять слова о запотевшей в руке милостыне. Но ведь как же он и благотворил при этом! Сколько раз жена корила кронштадтского пастыря за то, что он возвращался вечером домой без сапог, подарив их на улице очередному босяку! Вот бы в чем равняться на Праведника. Иначе получается, что милостыня у меня в руке потеет, а сапоги-то на месте… |
| Ярослава, «Правило о церковных людях» и «Правило 165 св. отец». Тексты были выписаны «из великого старого Номоканона на Москве». Как показал Я. Н. Щапов , таким Номоканоном послужил список Чудовской редакции Кормчей книги в соединении с «Мерилом праведным» . Речь шла о кодификации в Московской Руси сборника текстов, сложившегося в Великом княжестве Литовском и отразившего характерные для того времени традиции отношений великокняжеской власти и Церкви. Так, в состав сборника вошел Устав Ярослава т. н. краткой редакции, где в отличие от пространной редакции был сужен круг дел, подлежавших церковному суду: по делам о краже конопли, льна, одежды, о побоях и об убийствах во время свадеб судебный штраф следовало делить пополам между князем и митрополитом, в преамбуле отсутствовало установление о передаче Церкви осмничего, 10-й недели мыта и об освобождении от уплаты мыта церковных людей, читавшееся в пространной редакции. Рака святителей Киприана и Фотия, митрополитов Московских и всея Руси (Успенский собор Московского Кремля) Рака святителей Киприана и Фотия, митрополитов Московских и всея Руси (Успенский собор Московского Кремля) 20 июля 1404 г. К. «поеха в Литву, и к Витовту, и в Киев» ( Присёлков. 2002. С. 458). Одной из причин поездки была необходимость наладить пришедшее в расстройство управление митрополичьими владениями на Киевской земле. Здесь, очевидно после разбирательства, были арестованы наместник митрополита архим. Тимофей и слуги и отосланы в Москву. Новым наместником стал архим. Спасского мон-ря Феодосий, К. подобрал для него слуг. О пребывании К. в Великом княжестве Литовском сообщается в неск. летописных известиях. В Луцке К. поставил свящ. Иоанна (Гоголя) епископом во Владимир-Волынский. На поставлении вместе с митрополитом служили епископы Холмский и Луцкий. Участие первого показывает, что власть К. распространялась в эти годы на земли Галицкой митрополии. «По повеленью Витовтову» К. низложил Туровского еп. Антония, он был отвезен в Москву в Симонов мон-рь. |
| Наши новые моралисты, отвергая Бога, хотят удержать начало нравственности, но это начало, по собственному их сознанию, лишено обоих вышеозначенных качеств, которых они не в силах придать ему. Допуская этот недостаток, они, однако, вовсе упускают его из вида в своем учении. Так, добродетель положительно низводится у них на степень вкуса или личного предрасположения, однако же они, когда говорят о добродетели, разумеют в ней нечто более личного вкуса; очевидно, у них остается в душе представление или ощущение, для которого они не находят лишь места в изобретенной ими системе. Они чувствуют, что не самое великое только счастье, но самое праведное счастье должно служить истинным мерилом деятельности; и предлагают людям это верховное благо так, как будто всякий человек в состоянии сам по себе различить и постигнуть такое благо. Сошлемся хоть на проф. Гексли: выше приведены подлинные его слова, в которых осуждаются «низкие и туманные долины чувственностей». Он выражается так, как будто имеет в виду какую норму счастья, независящую от разнообразного и изменчивого вкуса людей, к коим обращено его слово. В том же роде выражаются и все атеистические проповедники нравственности. Ясно, что они имеют в виду, и рассуждение их ясно; но то, что они имеют в виду, не имеет прямой связи с их рассуждением. Сами они чувствуют, что это рассуждение нетвердо, и готовы в случае нужды оставить прежнюю свою опору и искать новую. В самом начале выставляют они как аксиому, что счастье должно служить мерилом деятельности, но когда это мерило оказывается явно несостоятельным, они хватаются за другое и допускают, что мерилом деятельности служит и объективная истина. Но вот вопрос. В том ли состоит достоинство истины, что она ведет к счастью,– или вся цена счастья состоит в том, что оно основано на истине? Если последнее верно, то стало быть истина, а не счастье, служит мерилом деятельности. В таком случае это мерило надобно принять, а другое отбросить: оба не могут быть вместе. Истина не сливается в одно со счастьем. |
| Эта нижняя перекладина напоминает собой весы, одна чаша которых устремлена вверх, а другая — вниз; таким образом, Крест Господень представляет собой некое мерило истины, мерило праведности. Но ведь крест — это страдания. Каким же образом скорби человека могут стать мерилом истины? Как из пропасти страданий может открываться человеку глубина правды или бездна беззакония? Совершенно очевидно, что в страдании обнаруживает себя правда, поскольку Сам Господь явил людям спасение через Свои страдания. Будучи Всемогущим, Он мог бы принести спасение, например, через политическую силу или организацию жизни — именно этого и ждали иудеи от Мессии. Они ожидали, что Он придет, явит силу, освободит еврейский народ от римской оккупации, от хлопот жизни, несправедливости, бедности, болезней и организует жизнь, которая будет благополучной, процветающей, безопасной и радостной. А пришел другой Мессия, Который не использовал никакой человеческой силы для спасения, но Который принял на Себя страдания. Если Всемогущий Бог избирает для спасения рода человеческого страдания, то это означает, что в них заключен какой-то особый смысл, понимание которого содержит в себе некий ключ от человеческого счастья, к которому мы стремимся, ибо ничто так не разрушает, как горе. Болезни, неудачи, скорби, конфликты — мы бежим от этих страданий. Но бывает так, что убежать от них нельзя. Такое страдание, которого нельзя избежать, которое нельзя преодолеть силой своего разума или воли, называется крестом. Крест — это то, что нельзя сбросить со своих плеч. Не в каждом страдании открывается нам смысл бытия, но только в том, которое онтологически, существенно присуще нам в данный момент и от которого мы не можем освободиться. Не каждый крест является мерилом праведности, но только тот, который Бог нам попускает взять на себя. Какая же сила заключена в страданиях человека? — Дело в том, что в страданиях, скорбях сбрасываются всякие маски и стираются всякие условности, человек становится самим собой, он ясно видит свои возможности, точно знает, что он может, а что нет. Имея возможность опираться только на собственные силы, человек становится абсолютно «обнаженным» пред лицом Божественной правды. Вот здесь и определяется, выявляется сущность человека: и добро, и зло, и правда, и ложь — все проявляется в моменты страданий. |
| 2,1 И как в этой жизни не всецело отдых и урожаи, и плодородия, и мир бывают у людей, но, взвешивая мерилом правды, Бог наказывает, и милует, и промышляет о – так и душа, вожделеющая родиться для горнего не всецело бывает в отдохновении и радости и веселии духа, но мерилом правды и благодати наказует, и милует, и устраивает ее Бог. 2,2 Ибо если все было бы отдохновением в жизни у людей, и услаждение, и сытость, и богатство – без скорбей и болей, не могли бы вынести и перенести люди, пренебрегающие Богом и всецело предающие себя в наслаждение плоти. «Ел Иаков, – говорит [Писание], – и насытился, ожирел, отолстел, расширился и отвергся возлюбленный» 3775 . 2,3 Так и в духовном воспринимай: если бы всецело и непрерывно в радости, и отдохновении, и веселии духа только пребывала душа, не знала бы она себя саму и не ведала бы упражнения и пути праведности, и превозносилась бы, и самомнением одним преуспевала, над всеми превозносясь, и даже человеком себя не считала бы, 2,4 как говорит апостол: «За чрезвычайность откровений был мне дан ангел сатаны удручать меня, чтобы я не превозносился» 3776 . Видишь, что такому святому мужу скорби были на пользу? Еще, как говорит тот же: «От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает» 3777 . Так что скорби действуют на пользу и на большую опытность души 3778 . 3,1 ср. I, 55, 2, 3 Лишь бы только сам человек все встречаемое, и особенно скорби, охотно и доблестно переносил, не позволяя себе никакого добровольного погрешения лености, или нерадения, или расслабления, или какой-нибудь рассеянности 3779 , или других каких вольных грехов, но весь целостно благоугодно работая и, поручив себя Господу, доблестно и охотно терпя да переносит все встречающиеся скорбные события, ожидая всегда оттуда помощь, взирая на благодать и человеколюбие Бога, чтобы таким образом став по всему достойным Бога, был бы таковым. Ибо Бог знает, насколько должен всякий прийти в испытание, и наказание, и искушения, чтобы он стал более опытным, только если человек овладеет терпением. |
| 2. И как в этой жизни не всецело отдых и урожаи, и рождения плодов, и мир бывают у людей, но мерилом правды Бог наказывает и милует и промышляет о мире, так и душа, вожделеющая родиться для горнего мира, не всецело бывает в отдохновении и радости и веселии духа, но мерилом правды и благодати наказывает и милует и устраивает ее Бог. Ибо если все было бы отдохновением в жизни у людей, и услаждение, и сытость и богатство без скорбей и болей не могли бы вынести и перенести люди, пренебрегающие Богом и всецело предающие себя в наслаждение плоти. «Ел Иаков», говорит (Писание), «и насытился, ожирел, отолстел, расширился и отлягнул возлюбленного» (Втор. 32, 15). Так и в духовных (вещах) воспринимай: если бы всецело и непрерывно в радости и отдохновении и веселии духа только пребывала душа, не знала бы она себя саму и не ведала бы упражнения и пути праведности, и превозносилась бы, и самомнением одним преуспевала, над всеми превозносясь, и даже человеком себя не считала бы, как говорит Апостол: «За чрезвычайность откровений был мне дан ангел сатаны удручать меня, чтобы я не превозносился» (2 Кор. 12, 7). Видишь, что такому святому мужу скорби были на пользу? Еще, как говорит тот же: «Скорбь терпение соделывает, терпение — опытность, опытность надежду, а надежда не посрамляет» (Рим. 5, 3–5). Так что скорби действуют на пользу и на большую опытность души. 3. Только чтобы сам человек все встречаемое, и особенно скорби, охотно и доблественно переносил, не позволяя себе никакого добровольного погрешения лености или нерадения, или расслабления, или какой–нибудь рассеянности, или других каких вольных грехов, но, весь всецелостно благоугодно работая и возложив себя Господу, все встречающиеся скорбные события, доблестно и охотно терпя, да переносит, ожидая оттуда всегда помощь, взирая на благодать и человеколюбие Бога, чтобы таким образом, став по всему достойным Бога, был бы таковым. Ибо Бог знает, насколько должен всякий прийти в испытание, и наказание, и искушение, чтобы он стал более опытным, только если человек овладеет терпением. |
| Все, что происходит с нами в жизни, все ее явления представляются нашему натуральному ощущению, нашему воображению, нашей памяти, в двух видах. Одни мы считаем для себя приятными, другие неприятными, тяжкими. И то, что человек по естеству называет счастьем, он привык измерять этими натуральными ощущениями, т. е. суммою приятного и отрицанием неприятного. Но глубже всматриваясь в жизнь, как она около нас течет и движется, мы замечаем, что с этой натуральной классификацией переплетается еще другая, сверхъестественная. Многое, от чего мы по естеству отвращаемся, оказывается в нашей жизни благом и благословением; многое, чем мы по естеству услаждаемся, оказывается злом и вносит нам в жизнь проклятие; что слывет по естеству величайшим счастьем, в том скрываются элементы зла и лишения; что слывет величайшим бедствием, в том таятся элементы наслаждения и блага. Итак, если по естеству счастье может служить пробным мерилом счастья, то сверх естества правда служит пробным мерилом счастья. Это понятие укоренилось в нынешнем сознании человечества так глубоко, что когда нам приходится серьезно рассудить о жизни, у всякого из нас, у грешного наряду с праведным, ставится прежде всего вопрос о правде и неправде, а не о счастьи или бедствии жизни, И действительно, нравственное обсуждение жизни и окружающих нас явлений,– не по естеству, а сверх естества,– стало принадлежностью всего существа нашего и высказывается в нас сразу бессознательно. Вот религиозное чувство в самой простой конкретной форме. Повсюду и во всем, на что бы мы ни обратили внимание, нам сопутствует это ощущение сверхъестественного: оно придает глубокий интерес всякому делу в нашей жизни, и в нем источник самых живых и самых сладостных ее впечатлений. Интересы, наполняющие жизнь, так многообразны, что трудно проследить их. Достаточно будет здесь сослаться на один из них, в котором все остальные, можно сказать, собираются и отражаются. Разумею искусство. Что такое искусство и чем оно так привлекает нас? Наслаждения, доставляемые им, соответствуют наслаждениям жизни. Что мы в жизни любим, того ищет и то привлекает нас в искусстве. Отражая в себе явления жизни, искусство обращает нас к ним, возбуждая и освежая в нас восприимчивость к этим самым явлениям; но и мы вносим в искусство из действительной жизни те ощущения, которые ищем обновить в нем, углубить и усилить. Искусство – великий строитель счастья человеческого, потому что посредством искусства простые обыкновенные люди становятся участниками откровения, составляющего достояние особенных, чрезвычайных избранников. Искусство – это зеркало, отражающее жизнь в том виде, как ее может презирать одно лишь тонкое зрение. В этом значение и достоинство всех его образов. Итак, изучая творения искусства, мы в нем изучаем самую жизнь, или лучше сказать, самое существо жизни, сосредоточенное в живом, взятом из жизни образе. |
| простосердечно, доброжелательно, сочувственно, терпеливо. Он мерилом наших отношений к людям поставил нас самих, – а эта мера, этот масштаб есть любовь: «ибо никто никогда не имел ненависти к к своей плоти, но питает и греет ее» ( Еф.5:29 ). Но в общежитии часто бывает напротив; отношения людей друг к другу бывают весьма часто неправильные, превратные, не отличающиеся духом простоты и искренности, любви и благорасположения, миролюбия, кротости и снисхождения, чистоты и святости, сочувствия и милосердия и христианского терпения. Они нередко отличаются духом неискренности и двуличности, холодности и высокомерия, лукавства и недоброжелательства, или нечистоты и сладострастия, низкого эгоизма и корыстности. Корень или причина, источник такого или другого обращения людей одних с другими находится в сердце человека, ибо «благий человек от благого сокровища сердца своего износит благое, а злый человек от злого сокровища сердца своего износит злое» ( Мф.12:35 ), – и происходит или от природных его качеств, или от воспитания счастливого или превратного, от различных страстей, наклонностей, привычек, например, к некоторым удовольствиям; от добрых или худых примеров, от жизненной обстановки, от большей или меньшей обеспеченности материальной, или от среды, в которой кто живет, от положения в обществе, от разных житейских уроков или искушений, от того, наконец, на сколько кто проникнулся или не проникнулся духом Христовым, Евангельским, церковным. Так, мерилом отношений к другим у иных людей бывает простота и искренность, доброжелательство, любовь ко всем; это наилучшая сторона отношений одних к другим; но нередко характером отношений одних к другим бывает хитрость, подозрительность, неприязнь, грубость, зависть, крайнее самолюбие, корысть, лицеприятие, суетность, тщеславие, честолюбие, сладострастие или крайнее высокоумие, т.е. высокое о себе мнение, ищущее унизить других. Это другой, противоположный первому вид отношений людских. Вообще говоря, между людьми больше можно приметить отношений друг к другу неискренних, чем чистосердечных, потому что все сердца заражены больше или меньше нечистотою греха, покрыты тлёю страстей. |
| Согласно официальной позиции АСД, их единственным источником вероучения является Священное Писание Ветхого и Нового Завета: «Адвентисты седьмого дня принимают Библию, как единственный источник вероучения и признают за основание веры учение Писания» 89 . Эти основания веры сформулированы и составляют церковное понимание и применение Писания. «Священное Писание Ветхого и Нового Заветов есть Слово Божие, письменно переданное по Божественному вдохновению через святых мужей Божьих, которые произносили и писали Его по побуждению Святого Духа. Посредством этого Слова Бог передал человеку необходимые для спасения знания. Библия – это безошибочное откровение Его воли. Она является мерилом характера, испытанием опыта, авторитетным изложением доктрин и достоверным сообщением о действиях Бога в истории нашего мира. – Основание веры,1» 90 . В отношении АСД к Священному Писанию и применяемых методах его толкования можно выделить ряд моментов. Особое внимание уделяется тем местам Священного Писания, на основании которых строятся вероучительные доктрины АСД. Учитывая значительное место, отводимое в вероучении АСД доктринам о субботе, небесном святилище, состоянию умерших, хилиазме, втором пришествии, соответственно выделяются и места из Священного Писания, служащие их обоснованию, особенно из Ветхого Завета. Взаимоотношение текстов Священного Писания Нового и Ветхого Завета разъясняется следующим образом: «Хотя Ветхий и Новый Заветы писались в разные периоды времени, представленные в них истины нераздельны и не противоречат друг другу. Оба свидетельства едины, подобно тому, как един Бог. Ветхий завет через пророчества и символы возвещает Евангельскую весть о грядущем Спасителе, а Новый завет через повествование жизни Иисуса возвещает о Спасителе который, – это Евангелие в реальности. Оба открывают одного и того же Бога. Ветхий завет служит основанием Нового. Он дает ключ к его пониманию, а Новый завет объясняет тайны Ветхого» 91 . При этом часть Ветхого завета – Синайский декалог считается «высшим мерилом праведности на суде Божьем» (Основание веры, 18) 92 . |
| История сохранила нам не мало фактов и таких, которые указывают на следы употребления византийских законов в нашей государственно судебной и административной практике, а также влияния их на наше местное законодательство. Исследователи по истории русского права находят, что Русская правда, один из древнейших памятников русского законодательства, носит на себе заметные следы влияния византийских источников. Калачов в своем исследовании о Русской Правде указал не мало статей, составленных под прямым влиянием византийских источников: Закона Моисеева, Земледельческих Законов Юстиниана, Закона Градского, судебника Царя Константина, главы Эклоги о послусех и пр. Этого мало. Некоторые из византийских памятников в целом виде непосредственно употреблялись на Руси в качестве практических источников права. Доказательством этого служит Юридический Сборник, называющийся Мерилом Праведным, старший список которого относится к концу XIII в. В этом сборнике вслед за Русской Правдой помещен Судебник царя Константина в особой редакции, затем договорная грамота Мстислава Смоленского 1229 г. с Ригой, потом Устав Ярослава о мостех и наконец Устав Владимира о церковных судах, приписанный впрочем новейшей рукой, а в начале сборника помещено увещание к судьям о праведном суде, взятое из слова Василия в. о судиях и властелех. По всему видно, что здесь мы имеем дело с цельным сборником действующих законов, употреблявшимся на практике. И употреблялся этот сборник именно в судебно-административной практике государственной, а не церковной. Доказательством этого служит особенность редакции закона судного, в какой он помещен в Мериле Праведном. В отличие от редакции Закона судного, помещавшейся в Кормчих, в которой за преступления назначаются церковные епитимии, здесь назначаются одни уголовные наказания, согласно с греческим подлинником: знак, что сборник был назначен для употребления светских судей. Нельзя не упомянуть еще о другой важной особенности редакции Закона судного, помещенной в Мериле Праведном. Здесь Закон Судный гораздо полнее редакции, какая встречается в рукописных Кормчих, и какая помещена в печатной Кормчей. Именно, в содержании краткой редакции здесь прибавлено еще до 45 статей, заимствованных по б. ч. из Закона Моисеева. А этот факт служит доказательством практического значения у нас в практике светских судей другого византийского памятника – Извлечения из Закона Моисеева. К этому нужно прибавить, что в Кормчих позднейшего времени (XV в.) Русская Правда встречается в соединении с Законом Судным, так что составляет с ним одно целое, подведенное под одну нумерации статей. |
|
|
