| По просьбе И. кипрский наместник Георгий подарил монастырю селения Мил, Миликурий и Перистерона. Он построил в сел. Пентагия (ныне Пендайя) ц. вмч. Георгия Победоносца, купил водяную мельницу, поля и виноградник и передал эти владения в качестве подворья Киккскому монастырю. В ц. вмч. Георгия были помещены 2 иконы, подаренные И. Мануилом Вутомитом. «Хроника» Леонтия Махераса согласуется со «Сказанием...», но более кратко излагает события. Отличие состоит в том, что Мануил едет в К-поль один, а И. прибывает в столицу позднее на присланном императором корабле и исцеляет его дочь прикосновением руки. Здесь также опущена сюжетная линия о попытке императора нарушить обет, и не отправить чудотворную икону на Кипр. В «Хронике» Мануил также называется дукой ( Leont. Makhair. § 37). В. Г. Григорович-Барский был знаком как со «Сказанием...», так и с местными преданиями («сия же повесть не обретается в кадиках монастирских, но по преданию от инок повествуется» - Григорович-Барский. 1886. Ч. 2. С. 267), в т. ч. он упоминает о пещере, в к-рой подвизался И., «в горе високо, недалече монастира» ( Он же. 1885. Ч. 1. С. 403). Если в «Сказании...» Мануил Вутомит играет важную роль, как и И., то у Григоровича-Барского он становится второстепенным действующим лицом. В описании Киккского мон-ря 1727 г. дука Мануил и имп. Исаак Комнин были объединены в один персонаж - дуку Исаака (Там же). В описании 1735 г. кипрский дука не едет вместе с И. в К-поль, а посылает в столицу преподобного ( Он же. 1886. Ч. 2. С. 267). В сочинении Ефрема Афинянина также упоминается явление императору Пресв. Богородицы, обличившей его за намерение заказать точную копию чудотворной иконы, чтобы отослать ее на Кипр вместо оригинала ( Εφραμ Αθηναος. 1751. Σ. 33). Если в «Сказании...» и в «Описании...» Ефрема Афинянина императорская дочь выздоравливает без непосредственного участия И., то в более поздних текстах отразилась версия ее исцеления от прикосновения преподобного, впервые встречающаяся в «Хронике» Леонтия Махераса ( Βλσιος Σταυροβουνιτης. 1999. Σ. 68). К числу позднейших преданий относится легенда о пчеле, которая, сев на чудотворный образ, помогла И. отличить подлинную икону от копии. |
| На острове Кемском Еп. МАНУИЛ внезапно заболел. Его намечали отправить на вольное поселение в Архангельск. Но произошло чудо. Вместо Архангельска он был направлен в Москву. Три с половиной года пробыл Епископ МАНУИЛ в Соловках. За эти годы он нравственно окреп и возмужал. Его духовные силы увеличились. Теперь он нужен был для новой борьбы с иосифлянским расколом. 10/23 февраля 1928 года Епископ МАНУИЛ прибыл в Москву и поселился в Даниловом монастыре. Жизнь в Даниловой монастыре и борьба с иосифлянским расколом в Ленинграде(23 февраля – 5 мая 1928 г) Обитель князя ДАНИИЛА расположена в 4 верстах от Кремля на южной окраине Москвы. Она славилась своим благочестием не только в древние времена, но и в годы послереволюционные. Святитель был рад, что Промыслом Божиим оказался под покровом сей обители. Теперь он мог немного отдохнуть 125 после понесенных тяжелых трудов в Соловецком монастыре и напитать свою душу молитвой и свободным общением с людьми. Жил он здесь недолго, но и этот короткий срок он посвятил на служение Богу и Церкви. Москвичам, посещавшим Данилов монастырь, он сделался духовным отцом, а для Русской Церкви – новым борцом за чистоту Православия. Рассказывают, что пришел он в московскую обитель князя ДАНИИЛА как добрый делатель, с учением о Боге, о правде, о любви. Страшно было подходить к нему, потому что казался он неземным человеком... И в то же время душа невыразимо тянулась к нему, хотела открыть все, все тайнички свои, все грехопадения, все скорби свои, плакать у ног его... И люди как-то подтягивали себя, обращались сначала за помощью к Богу, а потом шли к нему. Шли... и не отходили. Под суровой, чисто монашеской внешностью, скрывалась горячая, любящая душа... Бездна любви... И тот, кто приходил, окунался в эту любовь. Измученный сам, истомленный, он имел внутреннее обаяние, он буквально обдавал теплом всех и согревал каждого. Немного времени прошло, а те, кто узнали его, шли к нему как к самой дорогой, любимой матери, которая прижмет к груди своей самое негодное дитя, пожалеет его, утешит.... |
| Мануил, которого разбил паралич, лежал тогда при смерти во Влахерн-ском дворце. Затем император оправился, но теперь уже не он, полупарализованный старик, определял политику двора ромеев, а Иоанн VIII. В следующем году султан напал на Морею, разрушив возведенную греками на Истме стену. Наемники деспотов явили удивительную трусость, мусульманские завоеватели огненной лавиной прошли по Пелопоннесу. 23 февраля 1424 г. под угрозой нового нашествия Мануил II u Uoahh VIII подписали мирный договор с султаном на крайне тяжелых условиях – дань в 30 000 иперпиров ежегодно и значительные территориальные уступки. После этого старший Палеолог полностью отошел от дел. Умер Мануил II 21 июля 1425 г., не дожив до своего семидесятилетия шести дней. Иоанн VIII Палеолог (1392 –1448, сопр. с 1421, имп. с 1425) Мануил II Палеолог имел шестерых сыновей: Иоанна, Феодора, Андроника, Константина, Фому и Дмитрия. Феодор умер в 1438 г. деспотом Мореи, Андроник – еще ранее в монастыре, двое, Иоанн и Константин, стали последними василевсами тысячелетней империи, а Фоме и Дмитрию престол уже не достался. Фактически Иоанн VIII управлял тем, что осталось от Византии с 1421 г., когда отец сделал его соправителем. Царствование этого императора прошло в атмосфере постоянной борьбы греков с потомками западных феодалов, владевшими Ахайей и Мореей (в 1428 –1432 гг. воинственный деспот Константин изгнал последних из Мореи, где лишь четыре города – Аргос, Навплий, Кротон и Модона остались под протекторатом Венеции). Однако не менее существенными для истории Византии оказались конфликты внутри страны – между так называемыми «православным» и «латинофильским» движениями. Во главе первого, наиболее влиятельного, стоял Марк Евгеник, митрополит Эфесский. Ортодоксы утверждали, что поклониться папе, нарушив тем самым исключительность православия, пусть даже во имя спасения державы от мусульманской угрозы, – тяжкий грех и предательство веры. Точку зрения «латинофилов» (сторонников контакта с Западом и даже подчинения ему), позиции которых разделяли и последние Палеологи, отстаивали политики и ученые-гуманисты (после 1440 г. их главой был ученик Плифона, Виссарион, митрополит Никейский). |
| Виктором (Островидовым), оппозиции митрополита Кирилла (Смирнова)... Но не соглашаясь в принципе с отделявшимися от митрополита Сергия иерархами, владыка Мануил не испытывал к ним никакой вражды, многих искренно любил и лишь скорбел об опрометчивых и неправых поступках лидеров оппозиции. Конечно, враг рода человеческого не мог оставить безнаказанным столь высокий подвиг исповедничества. Его «попечениями» четвертую часть своей жизни Архипастырь провел в тюрьмах, ссылках и лагерях. Первый арест, как мы уже говорили, произошел в 1922 году, когда Мануил был иеромонахом и только начинал исповеднический путь. Затем последовали: 1924–1928 годы – Соловки; 1933–1936 – Мариинские лагеря; далее три года скитаний в Подмосковье; 1939 год – Лубянка, Бутырка и оттуда, с 1940 по 1944, – Канские лагеря; 1949–1955 – Потемские лагеря... И на протяжении всей жизни – непонимание, гонения, поношения и клевета... Первыми ополчились на епископа Мануила обновленцы. Но поношения врагов Церкви духа Святителя не смущали и служили лишь к вящей славе Божией. Другое дело – уничижения от своих: от иосифлян, от отколовшейся зарубежной части Русской Православной Церкви, от собратьев-архипастырей и, наконец, от самого Патриарха... Святейший Алексий (Симанский) то называл Владыку чудаком, то обвинял в оппозиционности и жестоковыйности и, обещая ему, одному из старейших епископов, достойную кафедру, отсылал его все дальше и дальше от Москвы... Их отношения складывались непросто. Дело в том, что владыка Мануил знал Святейшего Алексия еще в сане архиепископа Хутынского, считал его слишком официальным и, будучи «на покое» в Кадошах в начале 30-х годов, опасался его назначения в Ленинградскую епархию. Но именно так и случилось. В октябре 1933 года, когда епископу Мануилу предложили назначение в Ленинград и он, предвидя скорый арест, обдумывал это предложение, архиепископ Алексий сумел добиться вожделенной кафедры. Владыка Мануил был глубоко опечален и в разговоре с близкими посетовал, что такое назначение может «опустошить душу народа», что митрополит Алексий «будет далее от народа и более недоступен, чем митрополит Серафим (Чичагов) »... |
| Меня арестовали однажды за день до того дня, когда я приглашен был служить в Троицкую церковь. Там ждут ко всенощной, а я уже сижу в ГПУ. Таким путем за все десять лет революции я ухитрился не заплатить ни копейки налогу. Советские законы я знал отлично и умел отлично лавировать. Мне часто приходилось писать верующим заявления в советский суд по уголовным и гражданским делам — у меня были все советские «кодексы» последних изданий. Не было случая, чтобы я проиграл какое-либо дело, начиная с собственных столкновений, хотя, впрочем, я и брался только за надежные дела. Обновленцы-живцы к августу 1923 года добились своего: все тихоновские епископы были в ссылке, и в Петрограде не было ни одного епископа. Для Петрограда нужно было Святейшему Тихону поставить епископа, притом стойкого, умелого и тактичного. В Москву к нему ездила из Петрограда особая делегация, которая представила Святейшему Тихону кандидатом иеромонаха Мануила. Он не окончил академического курса и до архиерейства мне не был известен. Теперь ему около 47 лет. Епископ Мануил повел широкую и умелую организационную работу, энергично борясь с обновленцами. Выдвинувшее его духовенство его поддерживало. Проповеди его не отличались осторожностью, но «Патриархистов» он объединил. Его, конечно, засадили в тюрьму, из которой, просидев в ней пять месяцев, он в 1924 году поехал в Соловки, где я и застал его оканчивающим в 1927 году трехлетний срок каторжных работ. В декабре 1927 г. епископ Мануил с последним пароходом из Соловков уехал. Он мне жаловался, что петроградские христиане, усердно молившиеся с ним в храмах Петрограда, в Соловки не прислали ему ни денег, ни посылок. Ему помогали только мать и брат. Испытал и я со стороны петроградцев полное равнодушие к своей судьбе, когда страдал в Соловках. А ведь епископ Мануил сидел в лагере в самое жестокое время, которое я почти не захватил уже. В Соловках он вел свой дневник, который он при отъезде поручил какому-то столяру из заключенных заделать между стенками чемодана. Кто-то из «шпаны» видел эту работу и потребовал денег за молчание, в чём, конечно, было отказано. По доносу чемодан арестовали, направили в Соловецкую цензуру, вскрыли, нашли дневник, прочитали и от партии, которая должна была грузиться в октябре, отставили до последнего парохода. Нужно было, очевидно, снестись с Москвой. Что было в дневнике мы не узнали и еп. Мануил никому не сказал. Отвезенный с последним пароходом из Соловков он был направлен прямо в Москву и был выпущен, свободно служил в Москве и Можайске, потом снова был арестован и мы потеряли его из виду. Видимо, отойдя от Патриаршей церкви, он исчез с горизонта. |
| 5. Мануил II (1391–1425) и турки В одном из своих посланий Мануил II писал: “Когда я вышел из ребяческих лет и не достиг еще возраста мужа, меня в то время окружала жизнь, исполненная треволнения и смуты; но по многим признакам она позволяла предвидеть, что наше будущее заставит смотреть на прошедшее, как на время ясного спокойствия.” 891 Эти предчувствия не обманули Мануила. Мы уже знаем, в каком безотрадно унизительном положении находилась Византия или, лучше сказать, Константинополь в последние годы правления Иоанна V. В момент смерти последнего Мануил находился при дворе султана Баязида. Когда весть о смерти отца дошла до него, ему удалось убежать от султана и достичь Константинополя, где он и был коронован императором. По сведениям византийского источника, Баязид, боясь популярности Мануила, раскаивался в том, что не умертвил последнего во время его пребывания при своем дворе. Отправленный в Константинополь к Мануилу посол Баязида, как рассказывает тот же византийский историк (Дука), передал новому императору от лица султана такие слова: “Если ты хочешь исполнять мои приказания, затвори ворота города и царствуй внутри него; все же, что лежит вне города, принадлежит мне.” 892 Действительно, с этих пор Константинополь находился как бы в состоянии осады. Единственным облегчением для столицы было неудовлетворительное состояние морского дела у турок, которые из-за этого, несмотря на то, что владели обоими берегами Дарданелл, пока не были в состоянии совершенно отрезать Византию от сообщения через этот пролив с внешним миром. Особенно страшным был для Христианского Востока момент, когда Баязид, созвав хитростью в одно место представителей фамилии Палеологов во главе с Мануилом и славянских князей, имел, по-видимому, намерение сразу покончить с ними, чтобы, по собственным словам султана, “после очищения страны от терниев, под которыми он подразумевал нас (т.е. христиан; об этом пишет Мануил), его сыновья могли плясать в земле христиан, не боясь окровянить своих ног.” 893 Однако, представители правящих фамилий были пощажены, и суровый гнев султана поразил лишь многих знатных лиц из их свиты. |
| Святой Фома неверием веру утвердил. Христос по воскресении ему Себя явил. И с радостью Фома Его узрел неизреченной – Господь в его душе запечатлелся незабвенно. Фома в далекой Индии обрел себе удел, В апостольском служении изрядно преуспел: И сильным и убогим возвестил Спасителя, Открыл пути премудрости и Бога Вседержителя. «О чада неразумные, в чем ваше достояние? Вы гадам бессловесным посвящаете внимание И мудрыми себя пред человеками считаете, А Божией премудрости отнюдь не замечаете: Премудрость с неба истинная на земле явилась, Плоть с духом восприяла и в среду людей вселилась!» – Так говорил апостол, совершая чудеса, И множество людей ум обратило в небеса, Презрело бренный спасенье во Христе взыскало – И истина во тьме безбожной воссияла. Мучения великие апостол сей подъял, Пять лютых ран, по образу Христа, себе стяжал. Пять язв кровоточивых – по числу чувств человеческих; Се – тайна Божия, наук превыше греческих. Всем показал Фома, что чувства должно обуздать – Без этого не можем благодати мы принять. 2. Преп. новомученик Макарий . Родился в местечке Кон в Вифинии, в христианской семье. Его отца звали Петр, а мать Анфуса. В крещении младенцу нарекли имя Мануил. [Когда он подрос,] родители отдали его учиться швейному ремеслу. При этом его отец принял магометанство и переселился в Бруссу. Когда Мануил однажды по делам прибыл в этот город, отец разыскал его и всеми силами принуждал стать мусульманином. Мануил сопротивлялся, но напрасно: турки насильно его обрезали. Тогда Мануил убежал на Святую Гору и в скиту Святой Анны принял монашество с именем Макарий. В течение 12 лет он весьма усердно подвизался, однако не имел в себе душевного мира. Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным ( Мф. 10:33 ) – эти Христовы слова непрестанно звучали в ушах Макария. Посему решился он, с благословения своего старца, пойти в Бруссу и всенародно исповедать перед турками свою веру во Христа, а Магомета назвать лжепророком. После бичеваний, продолжавшихся 130 дней, и других еще более тяжких мук был он усечен мечом в Бруссе 6 октября 1590 года. Часть его чудотворных мощей хранится в скиту Святой Анны на Афоне. |
| 112 . Остается жалеть, что такие глубокорелигиозные и высоконравственные личности, как император Иоанн и его супруга Ирина, были явлениями, весьма не частыми на византийском троне. Уже наследник Иоанна, сын его Мануил Комнин (1143–1180), был человеком другого характера и направления. Народ византийский, восхищаясь статностью и красотой нового императора, в простоте души воображал, что с силами юности будет соединяться у нового властителя и мудрость старости. 113 Но это была жестокая ошибка. Он наследовал от отца военные таланты, но общественные добродетели Иоанн как будто унес с собой в гроб. Большую часть своего 37–летнего царствования Мануил проводит в бесконечных войнах, а в Византию является, казалось, только для того, чтобы сорить Деньгами, предаваться роскоши и разврату. Он окружил себя иностранцами, которые обирали его – сколько хотели; назначив управлять финансовой частью государства людей строгих и бережливых, Мануил, однако же, в тщетном стремлении прославиться щедростью, по словам историка (Никиты), «без всякой меры раздавал и расточал скопленное. Его пышность и роскошь, как бездна, поглощали государственные доходы». Он находился в позорной и открытой связи со своей родной племянницей, с которой пировал и веселился на прекрасных островах Пропонтиды. Эта страсть императора ложилась тяжким бременем на государство. По словам историка, «сын, родившийся царю от Феодоры (так звали его племянницу), а потом и другие дети переводили на себя целые моря денег». 114 Мануил представляет собой первый ясный образец из описываемого нами времени – образец той смеси хороших и дурных качеств, о которой мы замечали, как о характеристической черте византийских императоров от XII до середины XV вв. В самом деле, он является чистым аскетом во время военных походов, спит на палящем солнце, на снегу, терпеливо и спокойно переносит все неудобства походной жизни – и даже умышленно лишает себя всех удобств. Напротив, среди мира, в Византии он может жить лишь в роскоши, утопает в сладострастных оргиях. |
| Мануил II (1244–1255) до патриаршества состоял в клире Большого царского дворца и был протопресвитером императора Uoahha III Дуки Ватаци (1222–1254). Георгий Акрополит говорит о нём следующее: «Кормилом патриаршества правил Мануил, муж благочестивой жизни и почтенной деятельности, хотя и имел жену (т. е. до патриаршества принадлежал к “белому духовенству”), вообще неопытный в науках, так что не мог разъяснить смысл того, что он читал ( οδ ν νεγνωσκεν νελττων τν ννοιαν)». 136 Свидетельство Акрополита о недостаточном образовании Мануила II, однако, не подтверждается другими историческими данными. Так, Никифор Каллист говорит, что Мануил постоянно занимался внешними науками и отличался большими в них познаниями. 137 Затем, в патриаршество Мануила возникла новая попытка к соединению Церквей, причём патриарх Мануил обнаружил горячую ревность в защиту Православия и соглашался на унию с Римом лишь при том обязательном условии, если папа Иннокентий IV откажется от догматического и иных заблуждений Римской церкви. В таком именно смысле была патриархом дана инструкция епископам Андронику Сардскому и Георгию Кизическому, отправленным из Никеи в Рим для переговоров с папой Иннокентием IV. Разумеется, патриарх должен был хорошо ориентироваться в круге пререкаемых вопросов и понимать все тонкости богословствующей мысли по вопросам о Filioque, опресноках, безбрачии духовенства и др., так что суждение Акрополита, с этой точки зрения, представляется трудноприемлемым. 138 Далее, на одном из соборов, состоявшихся при Мануиле II, было рассмотрено и решено, под руководством патриарха, несколько канонических и литургических вопросов. Патриарх внёс на обсуждение синода вопросы, предложенные Диррахийским митрополитом Романом, которому их представил епископ Веллы. Один вопрос касается брачного развода и состоит в следующем. Некоторые мужья по ненависти к своим жёнам или по какой-либо иной причине оставляют их и живут в другом месте, а жёны остаются без них в продолжение пяти или даже более лет. |
| Император Мануил, разумеется, не остался в стороне от этих споров. Он деятельно участвовал в них 302 . Он был вождем той партии, которую мы назвали второй и которая утверждала, что Сын меньше Отца, так как Отец виновник вечного рождения Сына и так как Сын сделался человеком. Это мнение Мануил считал своим собственным мнением, и возможно, что оно обязано ему своим происхождением. Он крепко держался за него, не хотел ни на шаг от него отступить. Император решительно объявлял: «Мне надобно крепко держаться высказываемого мною учения, да я думаю, и нелегко кому-либо отклонить меня от него». Тот же Мануил при другом случае объявлял, обращаясь к остальным партиям по вопросу: «Вооружайтесь, постарайтесь сразиться со мною – со мною, выступающим против вас всех, – сразитесь не силой рук, а действенностью слова» 303 . Очевидно, партия царя сначала была очень малочисленна. Император пожелал, однако, доставить торжество принятому им учению над остальными толками. С этой целью он тщательно собирает изречения отеческие, которые так или иначе подтверждали его учение, именно свидетельства Афанасия Великого , Василия Великого , Григория Богослова , Златоуста, Амвросия, Августина и т. д. 304 , и разсылает этот сборник изречений патриархам и епископам. С тою же целью он вступает со многими богословами в личныя словопрения и старается, пользуясь своею ученостью и диалектическою тонкостью, склонить их в пользу своего мнения. Император приглашал к себе по два, по три, а иногда и более своих противников, входил с ними в собеседования, и имея «язык изворотливый и суждение гибкое» привлекал их на свою сторону. Пред иными из своих противников он притворялся человеком в высшей степени ревнующим об истине и говорил: „я одно только имею в виду, как бы не оскорбить Бога; за Него я готов тысячекратно терпеть оскорбления». И такие слова конечно не оставались без должнаго влияния. Когда все подобныя средства не приводили к цели, когда известное духовное лицо оставалось непреклонным в своих воззрениях, царь начинал грозить ему извержением из сана и т. д. Таким образом большинство духовенства оказалось на стороне Мануила. Но нужно сказать, многие присоединялись к нему не искренно. Так, некоторые хотя и не спорили много с Мануилом, однако в душе были уверены, что «если не теперь, то после смерти-там Мануил будет непременно предан анафеме» 305 . |
|
|
