| Для реализации этой цели в 1907 году был организован хорошо известный впоследствии в московской церковной среде «Кружок ищущих христианского просвещения». Конечно, это было в духе времени: широкое распространение различных религиозно-философских объединений (кружков, обществ, братств) было одной из характерных форм духовной жизни предреволюционного десятилетия. На заседаниях этих объединений горячо обсуждались всевозможные проблемы христианского вероучения, а их смешанный состав (духовенство, философы, богословы, ученые, писатели) давал возможность непосредственного диалога между Церковью и интеллигенцией, позволял выдвинуть задачу воцерковления последней. Новоселов придавал большое значение такого рода деятельности и участвовал в ней, начиная с заседаний самого первого из таких объединений – Петербургских «Религиозно-философских Собраний» (1901–1903 гг.), неизменно выступая на них со строго церковных позиций в противовес Мережковскому и Розанову. Участвовал он и в работе Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева (1905–1918 гг.), возле которого сосредоточились в то время основные силы русской религиозной философии. Заседания новоселовского кружка проходили на квартире Михаила Александровича, жившего напротив Храма Христа Спасителя. Главное, что отличало «Кружок ищущих христианского просвещения», – его строго церковное направление: он принципиально ставил себя внутрь церковной ограды, пользовался покровительством ректора МДА епископа Феодора (Поздеевского) и духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни. На его заседаниях царила подлинно православная атмосфера. Здесь не ставилась задача выработки «нового религиозного сознания», агитации и распространения своих взглядов. Руководящей для деятелей кружка была мысль, что внешними мерами – реформами, новыми уставами и т. п. – ничего не достичь, если не будет внутреннего изменения человека. А достичь такого внутреннего изменения можно было лишь в ходе совместного продумывания основ православной веры, изучения Писания и Предания. Люди, собиравшиеся на новоселовских «четвергах», стремились реализовать хомяковскую идею соборного богопознания. Цель эта постоянно и сознательно «держалась в уме» – какой бы вопрос ни возникал перед членами кружка. |
| Свящ. П. Флоренский прочел доклад об идее Софии Премудрости Божией. Тихомиров сделал доклады о гностицизме, мистицизме, Логосе и Филоне Александрийском, философии Каббалы, Веданты, о магометанском мистицизме, «Борьбе за Царство Божие», «Самобытности христианского учения». Арсеньев выступил с докладом «Тяготы жизни». А. М. Туберовский - с докладом «Созерцательное богословие святых». Кн. Г. Н. Трубецкой рассказал о политических аспектах «Афонского дела» (см. ст. Имяславие ). Члены Кружка печатали свои труды в «Религиозно-философской библиотеке» Михаила Новосёлова, в книгоиздательстве «Путь», в ж. «Русская мысль» (с 1910, при редакторе П. Б. Струве), в «Богословском вестнике» (с 1912, при редакторе свящ. П. Флоренском), в газ. «Московские ведомости» (в 1909-1913, при редакторе Тихомирове), в ж. «Итоги жизни» и др. изданиях. Возник проект издания избранного из творений св. отцов. Намечалось издание краткого толкования ВЗ и НЗ. Эти проекты не были осуществлены ( Кожевников. 2005. С. 341-342). На квартире Михаила Новосёлова действовал студенческий «филиал» К. и. х. п. Зимой 1908/09 г. в «филиале» студенты под рук. Самарина занимались изучением НЗ. В годы первой мировой войны здесь же возник Иоанно-Богословский кружок, члены которого водили воинов, находившихся на излечении в госпиталях, по московским святыням ( Полищук. 1994. С. XXIII). Самарину претила мысль, что он и его единомышленники должны стать миссионерами или учителями, которые будут «давать уроки». Прежде всего он считал необходимым духовное общение, собеседование: «…надо не учить откуда-то сверху, а совместно поучаться, в простой непринужденной дружеской беседе; духовная самобытность каждого участвующего здесь сохраняется; его большие или меньшие знания в той или иной области могут, когда потребуется, проявляться; но мертвящего, надмевающего с одной стороны, принижающего - с другой разделения на учителей и поучаемых не будет» ( Кожевников. 2005. С. 299). Зимой 1911/12 г. Михаил Новосёлов, Самарин и Кожевников были избраны Советом МДА и утверждены Синодом в звании почетных членов МДА. |
| протестант. богословской лит-ры. В круг его непосредственных интересов постепенно входит исследование церковной истории, догматики, творений св. отцов и учителей Церкви: богословов александрийской и каппадокийской школ (см. ст. Богословские школы древней Церкви ), блж. Августина (название его книги - «Два града» - Б. использует для своего сборника) и с сер. 10-х гг.- свт. Григория Паламы . В эти годы происходит сближение Б. с членами «новосёловского кружка», или «Кружка ищущих христианского просвещения» ,- правосл. орг-ции, устав к-рой подчеркивал, что кружок не преследует политических целей и не обсуждает политических вопросов. Членами-учредителями кружка были М. А. Новосёлов , Ф. Д. Самарин (председатель), В. А. Кожевников , Н. Н. Мамонов , П. Б. Мансуров ; в кружок входили такие известные богословы, философы, ученые и публицисты, как кн. Е. Н. Трубецкой, кн. Г. Н. Трубецкой , свящ. Павел Флоренский , Эрн, А. С. Глинка-Волжский, С. Н. Дурылин , близок этому кружку был религ. худож. М. В. Нестеров . Особую роль в духовной эволюции Б. сыграло сближение со свящ. П. Флоренским, непосредственное влияние его личности Б. преодолел только в эмиграции, но влияние его идей сказалось на разработке основных тем учения Б. По всей видимости, именно проблематика дискуссий «новосёловского кружка» во многом предопределила обозначившийся в нач. 10-х гг. (с кон. 1912) интерес Б. к имяславческому движению (статьи «Афонское дело» (РМ. 1913. Кн. 9. С. 37-46) и «Смысл учения св. Григория Нисского об именах» (Итоги жизни. 1914. Кн. 12/13. С. 15-21) (об истории интереса Б. к феномену имяславия до создания «Философии имени» и об участии его в «новосёловском кружке» см.: Лескин Д., свящ. С. Н. Булгаков - участник афонских споров об имени Божием//С. Н. Булгаков: Религиозно-философский путь. С. 170-190). Внимание к имяславческой проблеме было результатом не только необходимости концептуального прояснения ее оснований (в частности, включение в круг интересов Б. филологических концепций В. Гумбольдта и А. |
| Не прекращавший активного участия в Союзе, он высоко ценил духовное влияние и организаторскую роль архим. Феодора 16 , выпускника Казанской академии 1900 г., ученика и постриженика епископа Антония (Храповицкого) , занимавшего пост ректора в 1895–1900 гг. Архимандрит не потерял связи со своим наставником, быстро шедшим в гору 17 и ставшим к 1917 г., несмотря на свою «крайне правую» «клерикальную» репутацию, едва ли не самым популярным иерархом Русской Церкви. Ф.Д. Самарин хорошо знал владыку Антония по совместной работе в Предсоборном присутствии. Вспоминая шесть лет спустя обстоятельства знакомства, Волынский архипастырь уверял, что для него «нет большей радости, как встретить независимого и просвещенного соотечественника, который не по положению и не по пассивной привычке детства, а свободно и сознательно признает Христову Церковь сокровищницею истинною и не выбирает из нее только то, что находит по вкусам нашей эпохи, положения и сословия, а напротив, из нашей культуры и сословных преданий признает справедливым только то, что согласно Божественному учению, содержимому Церковью …» 18 . Архиепископ не был одинок в столь высокой оценке (и это притом, что Федор Дмитриевич холодно относился к заветному желанию владыки – видеть Русскую Церковь вновь патриаршей) личности и способностей старшего Самарина. Неудивительно, что в 1906 г., за который сменилось три обер-прокурора Св. Синода, он получал предложение занять этот пост 19 (а также пост министра земледелия). Но оба раза ответил отказом, посчитав для себя возможным лишь принять участие в деятельности Государственного совета, по выборам от дворянства Московской губернии (1906–1908) 20 . Председатель «Кружка…», Ф.Д. Самарин в разосланной летом 1907 г. членам-учредителям статье «О задачах и характере устраиваемых «Кружком» бесед» главной целью назвал освобождение русской религиозной мысли от «неискренности» – «последствия внешнего гнета», «так долго» над ней тяготевшего 21 . В речи, посвященной юбилею МДА, о том же говорил еп. |
| П.). Все свободны, и все связаны; все по-своему, и все - «как другие»... Весь смысл московского движения в том, что для нас смысл жизни вовсе не в литературном запечатлении своих воззрений, а в непосредственности личных связей. Мы не пишем, а говорим, и даже не говорим, а скорее общаемся. Мы переписываемся, беседуем, пьем чай... Вас удивляет отсутствие зависти. Но ведь у нас друг к другу не может быть зависти, ибо почти все работают сообща и лишь небольшая часть работы в том или другом случае падает на того или другого... В сущности, фамилии «Новосёлов», «Флоренский», «Булгаков» и т. д., на этих трудах надписываемые, означают не собственника, а скорее стиль, сорт, вкус работы...» ( Розанов. 2010. С. 133). О том, как осуществлялась такая «соборная» деятельность, свидетельствует письмо Михаила Новосёлова Самарину от 20 июля 1911 г. Упоминая о появившемся в газетах и вызывавшем нек-рые недоумения послании архиеп. Антония (Храповицкого) баптистам, Михаил Новосёлов писал: «Вот что было бы хорошо: Вы ведь начали писать мне нечто о сем послании,- продолжите начатое и пришлите, не стесняясь формой изложения, необработанностью и недоговорками. Я прочитал бы написанное Вами и присоединил бы свои соображения, если бы они понадобились; легко мог бы привлечь к этой работе и кое-кого из здешних приятелей, как например о. Павла Флоренского. Затем сии писания препроводили бы Влад. Ал. [Кожевникову], который отозвался бы вместе с С. Ник. [Булгаковым]. Таким образом, мог бы получиться (а м[ожет] б[ыть], и «соборный») документ, которым можно было бы воспользоваться в интересах выяснения вопросов, затронутых Антонием. Если Вы знаете, где Пав. Бор. [Мансуров], то привлеките и его к этому делу» (Переписка мч. Михаила Новосёлова. 2013. С. 461). На собраниях Кружка читали доклады самого разнообразного содержания на темы, волновавшие современников. Среди других были заслушаны доклады Самарина о монтанистах, о сщмч. Игнатии Богоносце , о социализме и христианстве. Кожевников прочел неск. докладов о буддизме и христианстве, о значении изучения церковной истории для современности, о «Преобладании научного сомнения в современном неверии». |
| Феодор (Поздеевский) 22 : «…хочется теперь, на пороге нового столетия академической жизни, пожелать вступающим в него начать решительную борьбу против гнета рационализма с Запада, как прежде наша школа боролась против уз схоластики, тоже пришедшей с Запада». Что возможно лишь на «пути веры, нравственного развития и введения в свою личную жизнь духа христианской жизни для того, чтобы уразуметь тайны духовной мудрости и богословствовать» 23 . Мысли эти были характерной программой части ученой и, шире, общецерковной среды начала века 24 . Так, годом позже профессор той же академии архим. Иларион (Троицкий) 25 убеждал слушателей: «На борьбу с этим-то вредным латинско-немецким засилием и его печальными плодами в нашем богословии я и считаю своим нравственным долгом вас призвать» 26 . В ряде выпусков «Религиозно-философской библиотеки» М.А. Новоселов напомнил о границах Церкви, за которыми остаются католики и все многообразие протестантских сект. Еп. Феодору «освободительная борьба в области богословия» виделась преимущественно как «личное делание»: «В области церковной жизни может быть и должна быть только одна главная реформа – покаяние и молитва , а все остальное, тоже, конечно, полезное, пойдет из этой благодатной реформы духа» 27 . Традиционный взгляд этот, характерный для владыки и разделявшийся кружковцами, вызывал неприятие волновавшейся религиозными темами интеллигенции. «Новоселовщина и Флоренщина – спасение себя, а где же у них найдется место в душе для погубления души «за други своя«», – негодующе предостерегал М.С. Шагинян А. Белый (письмо от 18 авг. 1909 г.). Обобщенный, тот же укор прозвучал в ответе символиста Н. Валентинову (Н.В. Вольскому): «Россия, конечно, носит в себе огромную тайну, но покров с нее не сняли и никогда не снимут люди с славянофильским направлением. У них для этого нет умственной и настоящей религиозной силы. Покров с тайны России снимет только будущая революция, а кто же, хотя бы на минуту, может серьезно думать, что ее сделают новые Хомяковы и Достоевские?» 28 . |
| В общественной полемике о «школьном деле», как считал Фудель, затушевывалась разница задач двух типов школ, а выдвигались чисто практические аргументы против, с которыми согласятся и люди, не чуждые Церкви 10 . Центр вопроса для Фуделя в том, носитель какого мировоззрения будет учить детей: «Школа – это место не только обучения, но и взаимообщения детей со своим учителем, взаимообщения чисто духовного, причем активную роль играет наставник, имеющий почти неограниченное духовное влияние на доверчивые, чистые, раскрытые для всего детские души своих питомцев. О чем он беседует со своими учениками, что им говорит, читает, на что указывает, что подчеркивает в беседе – этого всего никакими программами не предусмотришь и это все фактической, формальной проверке не подлежит. Но это все составляет ту школьную атмосферу, которая воспитывает детей в ту или другую сторону» 11 . Противоречие установок раскрывается, в частности, через разницу определения термина «просвещение»: для земцев это чистое знание, залог общественного прогресса, для духовенства – знание христианское, обеспечивающее духовно-нравственное развитие личности. В представлениях того времени можно заметить тенденцию к противопоставлению «образования» и «просвещения». Для самого Фуделя характерно христианское понимание «просвещения», присущее еще древнерусской традиции – когда «святость», «просвещенность» и «образованность» стояли в одном синонимическом ряду 12 . Именно этим, исконным, «подлинным», просвещением и пренебрегают современные учителя, утратив первоначальный смысл этого слова. Он писал: «Просвещение же есть развитие 13 духовной стороны человека, развитие зерна Богоподобия, заложенного в душе каждого человека, прояснение в нем образа Божия. Знание само по себе не дает человеку ни нравственного руководства в деятельности, ни смысла жизни. Просвещение дает и то и другое. Можно достигнуть вершин человеческого знания и иметь в своем сердце ледяную пустыню» 14 . Неслучайно Фудель состоял в строго православных религиозно-философских кружках именно просветительского назначения – входил в «Кружок ищущих христианского просвещения» М.А. Новоселова и в московское «Общество любителей духовного просвещения». |
| «Случись с этим богословием какая напасть – оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия… доктор богословия, а сомневался, был ли на земле Христос, не выдумка ли это, не быль ли, подобно мифологической! Какого света ждать от этой тьмы» – писал еще о состоянии богословской науки в высших духовных школах задолго до времени ректорства владыки Федора ревнитель святоотеческого богословия святитель Игнатий (Брянчанинов) . Если говорить о студенческой среде того времени, то студенты времени вступления в управление академией епископа Федора штудировали труды Маркса, Энгельса, Бакунина, Берштейна. И все же, несмотря на царствующий в академии дух либерализма, в характеристике, данной новому ректору (строгому монаху, церковнику), профессорами МДА отмечались его «высокие качества, ясность, прямота и честность характера, что особенно сроднило его с корпорацией и сделало его всеобщим любимцем» . Проводя подвижническую, духовную жизнь, он вместе с тем был приветлив и доступен каждому, кто обращался к нему за помощью и советом. Был тайным благотворителем страждущих и нуждающихся. Был сострадателен к немощам других. Заботился о неимущих и сиротах. Духовно окормлял Алексеевский академический приют для беспризорных детей и сирот Сергиева Посада . Его жажда познания глубин человеческого духа и времени, в котором он живет, сроднила его с многими из тех, кто шел той же дорогой, – людьми, которых затем назовут умом, честью и совестью нашей нации. Людей, обладавших подлинным интеллектом, честью и совестью, ограненными светлыми идеалами христианской веры, надежды и любви. Епископ Федор был душой общества, созданного М.А. Новоселовым, – философско-религиозного «Кружка ищущих христианского просвещения», в который входили сам Новоселов, В. Кожевников, А. Самарин, П. Мансуров, С. Булгаков, Дурылин. Н. А.Бердяев называл этот кружок «сердцевиной русского православия» . Участники кружка были полны решимости «реализовать хомяковскую идею соборного богопознания» . Свои взгляды о. ректор усиленно распространял в академической среде. |
| Многие другие святители и некоторые члены Синода, представители низшего духовенства, а также некоторые монастыри и центры духовного Старчества не принимали имяборческой ереси, кто явно, а кто внутренне выражая своё несогласие с Синодом в его учении об Имени Божием. Из учёных высокопросвещенных мирян защитниками имяславия как истинного Православия выступили профессора Московской духовной академии М. Д. Муретов , М. Л. Новосёлов и о. Павел Флоренский : " Московский кружок ищущих христианского просвещения» (М. А. Новосёлов, Ф. Д. Самарин , С. Н. Булгаков, В. А. Кожевников и В. Ф. Эрн); позже, в 1920-е гг. – математик Д. Ф. Егоров (1869–1931), юрист В. Н. Муравьёв (1855–1935) и философ А. Ф. Лосев (1893–1988), считавший имяславие «наиболее совершенной формой выражения сущности Православия» 1113 . Тезис имяславия, сформулированный А. Ф. Лосевым в 1923 г., гласил: «Энергия Сущности Божией неотделима от Самого Бога и есть Сам Бог... Имя Божие (следовательно, как энергия, или свойство Сущности Бога. – Составитель) есть Сам Бог, но Бог Сам – не имя» 1114 . В 1929–1930 гг. органами ОГПУ на Северном Кавказе и в Закавказье было арестовано свыше 300 имяславцев. Они были обвинены в монархизме, в подготовке к вооружённому выступлению против советской власти, которая, как и социализм, рассматривалась ими как «проявление торжества антихриста, как дело рук сатаны». Примечательно, что один из влиятельнейших имяславцев (бывший Синодальный миссионер) – архимандрит Арсений, основатель Союза Русского Народа, пытался организовать в 1907 г. паломничество «союзников» в Св. Землю, с которым он связывал начало противо-революционного крестового похода 1115 . По этому делу в 1930 г. был осуждён и А. Ф. Лосев , которому инкриминировалось идейное руководство имяславием, которое будто бы стремилось вооружённым путём восстановить монархию 1116 . Участник московских религиозных кружков 1920-х гг. К. С. Родионов (1892–1991) вспоминал о том, как в 1930 г. в располагавшееся в восьмидесяти километрах от Нового Афона за Зеленчукским перевалом место Псху приехали «объездчики и кнутами выгнали из келий пустынников. Отшельники, их было наверное сто человек, шли с пением псалмов и благодарили Бога за испытание. Старики по дороге умирали. Пригнали в Сухумскую тюрьму, из неё погнали пешком в Тбилиси. Так кнутами ликвидировали Псху , (...). Когда старцев-отшельников выгнали из келий, их конвоировали в Сухумскую тюрьму пешком, по каменистой дороге. А на ней сотрется любая обувь, кроме постолов (из буйволиной кожи – С. Ф.), которых у них не было. По дороге в Тбилиси отшельники совсем стёрли ноги» 1117 . |
| Представление к званию написали свящ. П. Флоренский (о Михаиле Новосёлове и Кожевникове) и свящ. Ф. Андреев (о Самарине). Эти избрания были свидетельством заслуг К. и. х. п. перед Церковью (Из академической жизни. 1912). В нек-рых вопросах члены Кружка противостояли синодальной власти. Они возмущались молчанием Синода по поводу деяний Г. Е. Распутина . 24 янв. 1912 г. в газ. «Московские ведомости» появилась петиция «Св. Синод и епископ Гермоген. Голос мирян», подписанная ведущими членами К. и. х. п. В петиции выражалось недоумение по поводу неясности обвинения, выдвинутого против сщмч. Ермогена (Долганёва) . Еп. Ермоген, повлиявший на продвижение Распутина в высшие круги петербургского общества, к 1912 г. открыто выступал против него. Еп. Ермоген был низведен с кафедры и удален на покой в мон-рь формально из-за неподчинения распоряжениям Синода и «голословное опорочение перед Государем Императором» его постановлений и суждений. Авторы петиции указывали на необычайную быстроту разбирательства этого дела и намекали на связь с делом Распутина. Синод ответил «москвичам» статьей, в к-рой объяснялись вина еп. Ермогена и правомерность наказания без упоминания имени Распутина (ПрибЦВед. 1912. 8). Также был высказан упрек в адрес «москвичей», устроивших «суд над церковной властью» через газету, что «вносит соблазн в умы», вредит Церкви. «Москвичам» напоминалось 64-е прав. Трулльского Собора, запрещающее мирянину «перед народом» рассуждать о вере или «учить как учителю». В ответ «москвичи» утверждали, что соборное установление, на к-рое ссылался Синод, запрещает мирянам учить в Церкви догматам веры, но не запрещает высказывать свое суждение о действиях представителей церковной власти (Моск. вед. 1912. 65, 66). Этой газетной шумихой была недовольна царская семья (см.: Никитина, Половинкин. 1998. С. 25-30). Столкновение К. и. х. п. и Синода состоялось также по поводу «Афонского дела». В Кружке «имяславцев» защищали Михаил Новосёлов, свящ. П. Флоренский, Кожевников, свящ. С. Булгаков, свящ. |
|
|
