| Неестественную смерть человека можно уподобить несозревшему зерну. Оно присыхает к скорлупе, которую приходится отдирать с трудом. Если бы зерно одарено было человеческой способностью чувствования, то оно испытывало бы те же муки, которые переживает человек в минуты отделения души от тела при неестественной смерти. Смерть естественная похожа на вышелушивание вполне созревшего зерна, которое беспрепятственно отделяется от скорлупы и само спешит упасть в землю. Христос попрал смерть неестественную, как причину всех мук человека в дальнейшей его жизни. Христианство зовет людей спасаться от этой неестественной смерти, действительно спасает, дает им возможность достигать смерти естественной, то есть свободного и радостного перехода к другой форме бытия, к иной жизни. И от греха, и от проклятия, и от смерти люди спасаются силой Господа нашего Иисуса Христа. Мы веруем, что этой силой облечена иерархия, и спорим только о том, какая иерархия, старообрядческая или православная. Спорим без конца, без результата. Не сегодня и не вчера начался этот спор. Решим же этот вопрос так, как разрешили спор тех столяров, о которых я упомянул вначале. Теперь мы знаем, от чего спасает людей христианство. Идите же и спасайте людей. Сможете это сделать, значит, и у вас есть сила Божия, и ваша иерархия благодатна. А тогда нам остается только подать друг другу руки, чтобы дружней взяться за совместную работу, за великое дело возрождения и обновления людей. Если не сможете и увидите спасающихся у нас, не упорствуйте: идите к нам… А миссионерские беседы, как не достигающие цели и только развивающие страсть пустого словопрения, я с нынешнего же дня закрываю… В каждом языке есть много слов, означающих предметы, которые существовали когда–то, но теперь исчезли, вышли из обихода повседневной жизни. Люди не выбрасывают этих слов из лексикона, сохраняют их как наследство от предшествовавших поколений. Не видя предмета, который обозначало когда–то это, утратившее теперь свой смысл, слово, люди составляют на основании тех или иных данных предположительный образ того предмета, и смотря по тому, как воспроизведен предмет, толкуют слово так или иначе. Но вот, роясь в пыли археологических раскопок, человек находит самый предмет. С недоумением смотрит он на него и невольно восклицает: «Так вот это и есть то самое… а я думал…» И странным кажется человеку, какое, в самом деле, имел он право так думать… |
| Первый министр Говоря в лоб, это красота. Король Спасибо. Ступай! Первый министр ( снова на авансцене ) Нет! Не могу! Ничего не могу сказать, язык не поворачивается! Отвык за тридцать лет службы. Или сказать? Или не сказать? Что будет! Что будет! занавес площадь на переднем плане – возвышение, крытое коврами от возвышения по обе стороны – устланные коврами дороги левая дорога ведет к воротам королевского замка правая скрывается за кулисами загородка, украшенная роскошными тканями, отделяет от дороги и возвышения толпу толпа поет, шумит, свистит когда шум затихает, слышны отдельные разговоры Первая дама Ах! Меня так волнует новое платье короля! У меня от волнения вчера два раза был разрыв сердца! Вторая дама А я так волновалась, что мой муж упал в обморок. Нищий Помогите! Караул! Голоса Что такое? Что случилось? Нищий У меня украли кошелек! Голос Но там, наверное, были гроши? Нищий Гроши! Наглец! У самого искусного, старого, опытного нищего – гроши! Там было десять тысяч талеров! Ах! Вот он, кошелек, за подкладкой! Слава богу! Подайте, Христа ради. Бритый господин А вдруг король-отец опоздает? Господин с бородой Неужели вы не слышали пушек? Король-отец уже приехал. Он и принцесса-невеста придут на площадь из гавани. Король-отец ехал морем. Его в карете укачивает. Бритый господин А в море нет? Господин с бородой В море не так обидно. Пекарь с женой Позвольте, господа, позвольте! Вам поглазеть, а мы по делу! Голоса У всех одинаковые дела! Пекарь Нет, не у всех! Пятнадцать лет мы спорим с женой. Она говорит, что я дурак, а я говорю, что она. Сегодня наконец наш спор разрешит королевское платье. Пропустите! Голоса Не пропустим! Мы все с женами, мы все спорим, мы все по делу! Человек с ребенком на плечах Дорогу ребенку! Дорогу ребенку! Ему шесть лет, а он умеет читать, писать и знает таблицу умножения. За это я обещал ему показать короля. Мальчик, сколько семью восемь? Мальчик Пятьдесят шесть. Человек Слышите? Дорогу ребенку! Дорогу моему умному сыну! А сколько будет шестью восемь? |
| Безбожные мифы нашего времени 13.06.2023 13:43:47 Дмитрий Олегович Бабич «Безбожные мифы нашего времени» - таково название очередного, 89-го выпуска еженедельной программы Дмитрия Бабича «Русская планета за неделю». В этой передаче автор вместе с генеральным директором радио «Радонеж» Евгением Никифоровым обсуждает возникшую в последние годы абсурдную ситуацию в нашем отношении к страшному сталинскому прошлому. Получилось так, что Запад, соединив агрессию и дискриминацию в отношении сегодняшней России с тотальным очернением советского периода нашей истории, добился нежелательного для правителей США и ЕС, но все же очень оскорбительного и опасного для России и ее народа эффекта. Своими оскорблениями Запад косвенно способствовал «реабилитации» Сталина и его правления в умах многих русских людей. Эффект этой «реабилитации» - чисто эмоциональный, он противоречит логике. Вот порочная схема, по которой работает этот эффект: раз мы спорим с Западом, а Запад оскорбляет Сталина и весь СССР, мы не имеем права даже с фактами в руках осуждать Сталина и его репрессии. При этом забывается, что спорим-то мы с Западом не по всем вопросам. В своем сегодняшнем споре с Западом Россия (и ее Президент, МИД и т.д.) не отрицают очевидные факты, которые признаны и на Западе: дважды два – четыре, рыночная экономика – нужна, Земля – шарообразная, а экология – важное дело для защиты Земли. Таким же неоспоримым фактом (только фактом историческим, имевшим место в прошлом) являются и сталинские репрессии, особенно в отношении Церкви. Но хитрые сталинисты повторяют прием угробивших Сократа греческих софистов, которые, доказывая преимущество своей лживой «логики» над сократовской, выдвигали ложный силлогизм: «Все кошки смертны и Сократ смертен. Значит, Сократ – кошка». Аналогичным образом софисты-сталинисты говорят: «Враг России, бывший посол США в Москве Макфол называет Сталина преступником, и российский писатель-патриот Солженицын называл Сталина преступником. Значит, Солженицын – это экс-посол Макфол и враг России». Абсурдность таких обвинений раскрывают в своей беседе Бабич и Никифоров. Приводят они и примеры других случаев, когда для оправдания сталинизма применяется просто неправда: от несуществующих цитат Черчилля до отрицания очевидных, задокументированных еще Советской властью фактов. Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой: Другие способы платежа: Версия для печати Добавить комментарий |
| Частные лица, конечно, намного более свободны в своих высказываниях, и тут вылетают выражения самые нецеремонные – каких благочестивым христианам лучше было бы избегать. О чем же мы спорим? Дискуссия развивается в нескольких измерениях. Самое заметное из них носит чисто политический характер – Москва, во всех своих проявлениях и формах, есть абсолютное зло/добро, все, что делается назло Москве, уже в силу этого подлежит безоговорочному одобрению/осуждению, вопросы о том, насколько такие-то действия разумны, целесообразны и соответствуют каким-либо принципам, не допускаются как изменнические и подрывающие боевой дух. Тут, собственно, и дискуссии нет, а есть обмен репликами, имеющими целью продемонстрировать своей партии беззаветную преданность знамени. Большая часть участников – люди религиозно индифферентные, для которых церковные дела – просто еще один театр военных действий. Другое измерение – каноническое. Люди углубляются в древние тексты и исторические прецеденты, чтобы обосновать правоту Москвы или Константинополя. Хотя на этих усилиях лежит тень подозрения в политической ангажированности, разговор идет все же о неких внутрицерковных реалиях. И здесь я должен заметить, что доводы ученых канонистов в пользу позиции Константинополя для меня разбиваются о два, по крайней мере, соображения. Во-первых, в 2014 году Патриарх Варфоломей поздравлял митрополита Онуфрия с избранием, и еще в 2016 году признавал его полномочия – ни каноны, ни исторические прецеденты с тех пор не изменились, сам владыка Онуфрий не совершил никаких канонических преступлений, и поверить, что еще пару лет назад каноны предписывали Патриарху Варфоломею одно поведение, а теперь – совсем другое, не представляется возможным. Во-вторых, обещания Константинополя «уврачевать раскол» кончились (ожидаемо) только ухудшением раскола, и если на Фанаре не предвидели такой результат, то это признак поразительной некомпетентности, а если предвидели (что, боюсь, больше похоже на правду) – то признак отсутствия заботы о благе Церкви. В обоих случаях притязания на первенство выглядят совершенно неправдоподобными. |
| Мы верим в существование истины, которая находится вне нас и не зависит от наших мыслей, представлений или желаний. Конечно, мы резко расходимся в том, что именно является истиной – и как мы можем её знать, но сами наши споры возможны только потому, что мы разделяем ряд общих ценностей. Мы верим, что мы не должны жить в мире фантазий. Это плохо, опасно, а главное – недостойно человека. Мы верим, что реальность в принципе доступна познанию – мы можем иметь истинные знания о ней. Некоторые наши утверждения истинны в том смысле, что верно описывают эту реальность, а некоторые – нет. Истина существует, и цель человеческой жизни – найти её и жить сообразно ей. Когда мы говорим, что верим в Бога, а они заявляют о своем неверии, мы понимаем, о чем мы спорим. Существует реальность, которая не зависит от нас, наших мыслей об этом, наших научных, религиозных или философских представлений, наших желаний или предпочтений, того, что принято одобрять или не одобрять в нашем обществе – и мы делаем определённые утверждения об этой реальности. Эта реальность была бы такой же, если бы нас и на свете не было. С нашей точки зрения, самым реальным, подлинным и несомненным на свете является Бог , а атеисты находятся в заблуждении. Их представления о мире не соответствуют действительности, и по исходе из тела им предстоит в этом убедиться. Атеисты полагают, что дело обстоит наоборот: в реальности Бога нет. Но мы с ними спорим о природе реальности, а не о наших личных предпочтениях или социальных конструктах. Мы признаём, что истина существует – и имеет значение. Она налагает обязательства, она требует верности. Для многих представителей современного мира это несколько необычная позиция. Верь во что угодно – лишь бы ты не верил в это всерьез Мы живем в мире, где слова «верить в...» не обладают таким четким значением. Даже слово «истина» не означает того, что оно означает в старомодных спорах между христианами и атеистами – объективной и познаваемой реальности. В постмодернистском взгляде на мир «объективной» истины, которая находится где-то во внешнем мире и ожидает быть познанной, не существует. То, что люди называют «истиной» – особенно если речь идет о духовной истине – это вопрос точки зрения, личного или социального конструирования. |
| В этом (только в этом) смысле можно говорить о «недостаточности» Божественного откровения в христианстве. Неверующий может с полным правом сказать: спорим мы, спорим о Боге; а Сам-то БОГ – «МОЛЧИТ, МОЛЧИТ»… Почему, кроме столь слабой, не ясной, для столь многих сомнительной интуиции, Он не дает нам ничего положительного ЗНАТЬ о Себе? Пусть Он непостижим, сверхразумен; но должны же быть у Него какие-то средства заставить нас во всяком случае хоть не сомневаться в Его «существовании»? Ответ – в идее свободы. Вот именно – не хочет «заставить»… Употребляя условно-примитивное сравнение Бога с «царем» – Он изволит принять царствование в нашей душе не иначе как по свободному избранию нашего сердца. Никакого насилия, хотя бы это было принуждение логики или подавляющей интуиции. Да, мы НЕ ЗНАЕМ – «существует» ли Бог. Существует Святыня – духовная Красота. Согласен ли я вот так, ничего не зная, без всяких доказательств, расчетов, гарантий избрать эту духовную Красоту как Высший Принцип всех моих стремлений и действий? Вот – подвиг СВОБОДЫ, в которой человек на деле приобщается к Божественной жизни, входит в практическое христианство. В христианстве «теоретическом» – всюду проблемы и тайны, о которых можно уверенно думать, что в этом земном существовании они никогда нам не будут открыты. Тайна Личности Христа. Тайна зла и невинных страданий. Смысл истории – космической, всечеловеческой, личной истории. Жизнь будущего века… Все наши размышления годятся здесь только для опровержения наивных схоластических учений. А дальше – дальше наивысшая проницательность нашего разумения будет именно в том, чтобы осознать сверхразумность, принципиальную НЕРЕШАЕМОСТЬ этих проблем. И опять, как и в главной тайне БОГА, эта нерешаемость охраняет нашу СВОБОДУ. Еще в ветхозаветной Библии написаны слова Божества к Моисею: Только тогда, когда человек свободно избирает и на деле совершает ПУТЬ к Богу – тогда и Бог «встречает» его на этом пути. Когда христианин стремится на деле осуществить личную «жизнь во Христе», вступает в практическое СЛУЖЕНИЕ любви и правды, воспитывает в себе, по слову апостола, НОВОГО ЧЕЛОВЕКА, проявляет в этой духовной работе «ежедневную доблесть», – тогда, среди скорбей и испытаний истинно-христианской жизни, приходит к человеку на помощь таинственная духовная сила – Божественная благодать. |
| Но особенно ясно предсказывали о Мессии пророки Исаия, Иеремия, Иезекииль, Амос, Иоиль, Осия, Малахия. Они ясно давали уразуметь, что царство Мессии будет не земное и политическое, а благодатное и святое: Бог простит тогда людям их грехи, напишет в сердцах их новый закон, излиет на них в изобилии дары Св. Духа, и помилованные будут они жить в праведности все дни своей жизни. (См. напр. Иоил. 2:12–32 ; Ам. 9:11–12 ; Ос. 2:19–23 ; Иер. 31:31–40 ; Мал. 3–4 гл.: Ис. 59 и 60 гл.). Наконец пр. Исаия предсказал, что будущий Мессия, Он же – Эммануил, Сын Божий и возлюбленный раб Иеговы, искупит и спасет людей от греха путем величайших страданий ( Ис. 53 гл.). О Мессии, как земном царе и мстителе окружающим народам, могли мечтать только грубые и религиозно-неразвитые иудеи, но и эти соединяли свои земные надежды с упомянутыми духовными благами. Ренан в корне искажает дело. 76 Chap. IV, р. 59–70; рус. изд. стр. 110–119. Да, не спорим, Ренан изображает нам пошлую (не чарующую) идиллию, а не жизненно-правдивую историю, тем более не историю зарождавшегося христианства. До сих пор его Иисус был простой, необразованный и наивный поселянин, взлелеянный красивой галилейской природой (странно только, что щедрая природа поскупилась и воспитала одного только Иисуса на протяжении целой мировой истории, хотя, конечно, под галилейским небом жили и умерли миллионы необразованных юношей). Даже достигнув возмужалости, он не знает ни жизни, ни людей, на все смотрит сквозь призму наивности и о сверхъестественном мире стал «грезить» только потому, что в это время «носились в воздухе» идеи о Мессии и близком политическом освобождении еврейского народа. Усвоивши эти идеи, Иисус, по прежнему необразованный и наивный, вдруг возомнил себя великим реформатором, способным возродить не только свой народ, но и все человечество. Изображая так своего наивного Иисуса, Ренан делает гигантский и неестественный скачок, утверждая явный абсурд. Странным представляется и то, что Иисус, задумавши спасти народ, веселится с друзьями, отвергает посты и проводит время среди «хороводов жен и детей». Как-то это одно с другим не вяжется. Но не спорим, может быть в таком времяпрепровождении и заключается идиллия; все-таки позор тому, кто эту идиллию применил к евангельскому Христу и основанному Им христианству, религии спасения и вечной жизни. |
| Не спорим, впрочем, не спорим. Может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта была бы не простая, ветошка эта была бы с амбицией, ветошка-то эта была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и далеко в грязных складках этой ветошки скрытыми, но все-таки с чувствами… Часы длились невероятно долго; наконец пробило четыре. Спустя немного все встали и вслед за начальником двинулись к себе, по домам. Господин Голядкин вмешался в толпу; глаз его не дремал и не упускал кого нужно из виду. Наконец наш герой увидал, что приятель его подбежал к канцелярским сторожам, раздававшим шинели, и, по подлому обыкновению своему, юлит около них в ожидании своей. Минута была решительная. Кое-как протеснился господин Голядкин сквозь толпу и, не желая отставать, тоже захлопотал о шинели. Но шинель подалась сперва приятелю и другу господина Голядкина, затем что и здесь успел он по-своему подбиться, приласкаться, нашептать и наподличать. Накинув шинель, господин Голядкин-младший иронически взглянул на господина Голядкина-старшего, действуя, таким образом, открыто и дерзко ему в пику, потом, с свойственною ему наглостью, осмотрелся кругом, посеменил окончательно, — вероятно чтоб оставить выгодное по себе впечатление, — около чиновников, сказал словцо одному, пошептался о чем-то с другим, почтительно полизался с третьим, адресовал улыбку четвертому, дал руку пятому и весело юркнул вниз по лестнице. Господин Голядкин-старший за ним и, к неописанному своему удовольствию, таки нагнал его на последней ступеньке и схватил за воротник его шинели Казалось, что господин Голядкин младший немного оторопел и посмотрел кругом с потерянным видом. — Как понимать мне вас? — прошептал он наконец слабым голосом господину Голядкину. |
| Нужно утверждать, что выражение κρμα принадлежит самому Иустину. Правда, оно несколько нескладно, но никто и не станет требовать от этого апологета изящества языка: Иустин не претендует на это. Достаточно будет, если мы найдем это выражение лишь сносным, а таким признать его возможно; тем более, что Дюшен (Duchesne) в Bulletin critique (1891, p. 282) замечает, что в греческом народном языке близкое по созвучию слово κρασ означает прямо вино. Иустин, очевидно, употребляет спорное слово в этом последнем значении. Много и других замечаний делает Функ против Гарнака, но и приведенного достаточно, чтобы судить о силе полемики этого Гарнакова критика. ________________________ Цану, первому своему критику, Гарнак отвечал (Theolog. Literaturzeitung, 1892, 15), а прочим – нет. Как понимать это нежелание Гарнака отвечать и прочим критикам, исключая Цана? Думать ли, что он счел их замечания не стоящими внимания, или же он нашел их очень дельными? Полагаем, что не сделаем большой ошибки, предположив последнее, тем более, что и ответ Гарнака Цану не силен, – таким находят его и критики берлинского ученого (напр., Функ). Гарнак, отвечая Цану, ставит в упрек ему то, что будто он хочет «разрешать исторические вопросы путем силлогизмов». Что ж отсюда? Неужели логика не нужна историку? Сам Гарнак в своей антикритике влагает в уста аквариев следующее рассуждение: «Господь (в Кане) из воды соделал вино; значит, Его вино, а поэтому и вино христиан есть вода». Читая эти строки, невольно скажешь: иному историку не мешало бы побольше уважать логику. Заканчивая свой ответ Цану, Гарнак спрашивает: «О чем, собственно, спорим мы? Я никогда не отвергал, что и вино также всегда (stets) употреблялось» (в Евхаристии). И опять спрашивает: «О чем же мы спорим?» В самом деле, о чем они спорят?! 1 См. изложение современного спора в Германии о символе Апостольском в ноябрьской и декабрьской книгах «Богословского Вестника» за 1893 г. 2 Непонятно, зачем Гарнак поднимает шум из-за подмены слова «осел» словом «вино». Правильное чтение восстановлено уже давно. Даже в русском переводе творений Иустина П. А. Преображенского (М. 1864 г.) рассматриваемые места читаются правильно. Восстановление текста уже сделано и не возбуждает никаких затруднений. |
| 5 . Где царят грубые палочные доводы, где свобода слова стеснена насилием, там часто вырабатывается особая противоположная, тоже довольно некрасивая уловка. Человеку нечего сказать в ответ на разумный довод противника; однако, он делает вид, что мог бы сказать многое в ответ, но… «Наш противник отлично знает, почему мы не можем возразить ему на этих страницах. Борьба наша неравная. Небольшая честь в победе над связанным» и т.д. Симпатия читателя к «жертве» и негодование против «негодяя», пользующегося ее беззащитностью, почти несомненны. Многие пустые головы пользовались этим приемом, окружая себя незаслуженным ореолом ума, которому «не дают развернуться». Так всякое насилие над свободой слова развращает людей – и притеснителей, и притесняемых. 6 . Довольно употребителен и «ложный отвод довода» . Довод противника сокрушителен, или ответ на него не находится. Тогда спешат заменить: (57 “это к делу не относится” , т.е. отводят довод. Уловка, известная еще с древних времен. В комедии Аристофана «Облака» читаем спор с сыном: “ Фидиа Посмотри на петухов и остальных животных, как они дерутся с отцами. А разница между нами и ими не в том ли только, что они не издают писаных законов. Стрепсиад . Гм! Если хочешь брать пример с петухов, почему же не ешь навозу и не спишь на шестке? Фидиа Это, милейший, совсем к делу не относится, как согласился бы и Сократ”. Глава 16. Психологические уловки Выведение противника «из равновесия». Расчет на медленность мышления и доверчивость. Отвлечение внимания и наведение на ложный след. 1 . Гораздо интереснее те уловки, которые можно назвать психологическими . Они основаны на знании некоторых свойств души человеческой, и некоторых наших слабостей. Состояние духа во время устного спора имеет огромное влияние на ведение спора. Когда мы «в ударе», т.е. нами овладевает легкое, приятное возбуждение, при котором мысль, память, воображение работают особенно отчетливо и ярко, мы спорим лучше, чем обыкновенно. Если мы сильно взволнованы чем-нибудь, смущены, растерялись, «горячимся», если у нас рассеяно чем-нибудь внимание – мы спорим и соображаем хуже, чем обыкновенно, или даже совсем плохо. (Конечно, при прочих условиях равных). Отсюда возникает ряд психологических уловок, предназначенных для того, чтобы вывести нас из равновесия, ослабить и расстроить работу нашей мысли . |
|
|
