| времени были греками, кроме поставленного в 1051 г. свт. Илариона : он не только был русским по происхождению, но и рукоположен Собором епископов Киевской митрополии. Поставление состоялось вскоре после заключения в 1045/46 г. Русско-визант. мира и могло быть санкционировано визант. стороной в виде исключения, в качестве уступки киевскому князю. Внешне аналогичное поставление в 1147 г. Собором древнерус. архиереев митр. Климента Смолятича , совершенное под давлением киевского кн. Изяслава (Пантелеимона) Мстиславича , сопровождалось отказом Климента получить, пусть и задним числом, благословение патриарха. Причины таких действий Изяслава и Климента неясны, зато ясно, что они означали канонический разрыв - попытку вывести Киевскую митрополию из-под юрисдикции К-поля; как следствие Климент оказался не признан не только в Византии, но и в части русских епархий (Новгородской, Смоленской, вероятно, Туровской и Ростовской). В 1354 г. в ставленой грамоте Киевскому митр. св. Алексию патриарх Филофей Коккин подчеркивал, что поставил Алексия, «хотя это совершенно не обычно и не вполне безопасно для Церкви», и что сделал это исключение «только относительно одного кир Алексия, отнюдь не допуская и не дозволяя на будущее никому из русских уроженцев сделаться тамошним архиереем: это предоставляется кому-либо из… Константинополя» (ПДРКП. Прил. Стб. 45-46). Несомненно, Киевская митрополия занимала среди митрополий К-польского Патриархата особое место, ее первоиерархи, представляя интересы Русской Церкви в К-поле, в то же время являлись своего рода визант. «послами» на Руси и в этой, прежде всего политической роли были крайне важны для визант. властей. При всем том едва ли основательно стремление подкрепить эту мысль ссылкой на высокие звания Киевских митрополитов в визант. придворной иерархии. Такой случай известен в сущности только один: митр. Георгий в 3-й четв. XI в. носил удостоверяемое его печатью звание синкелла (σγκελλος), предполагавшее для того времени членство в имп. сенате. |
| Конечно, Херсонес с его легендарной историей преизобиловал нетленными мощами. Но правитель Руси предпочтение отдал святыне вселенской – мощам папы Римского Климента, бывшего апостолу Петру «другом в монашестве (“в инокости”), учеником в вероисповедании, восприемником в чести (потому что Климент, вслед за Петром, стал епископом Римским. – О.К. ) и, наконец, наследником в мученичестве» . Обратим внимание и на эстетический аспект. Мы имеем в виду гимн, который сочинил святой Кирилл в Херсонесе сразу после обретения им мощей священномученика Климента. Знаменитый церковный ученый и переводчик второй половины IX века Анастасий Библиотекарь в письме к епископу Веллетри Гаудериху писал: «Но существует также два его прославленных сочинения, именно коротенькая повесть и одно торжественное слово, переведенные мною языком неуклюжим и далеко отступающим от блистательного красноречия его. Свиток же гимна, который тот же Философ (святой Кирилл. – О.К. ) издал во славу Божию и блаженного Климента, я не решился перевести, потому что в латинском переводе… не было бы складной, ладящей с напевом гармонии» . Этот гимн равноапостольного Кирилла сразу же вошел в славу. Допустим, его и два других творения солунского святого слышал великий князь Владимир, когда пребывал в Херсонесе. И возможно, красота великого Кирилловского слова сыграла не последнюю роль в выборе князем христианской веры. Как святой просветитель славян Кирилл, так и святой креститель Руси Владимир упокоение нашли подле мощей священномученика Климента: первый – в римской базилике Сан Клементе, второй – в Успенской Десятинной церкви, названной побывавшим в Киеве в 1015 году Титмаром Мерзебургским «Климентовским храмом». Обладание мощами «святого и подобного апостолам» Климента наделило правом великого князя Изяслава Мстиславича и шестерых епископов впервые пренебречь мнением Константинопольского патриарха и самим поставить на митрополичью кафедру русского схимника Климента (Клима) Смолятича – «книжника и философа, которого не было на Руси и потом не будет». |
| С кон. 30-х гг. XII в. Н. стремится согласовать свои действия с новгородской внешней политикой. В 1140 г. Н. был послан новгородцами к Киевскому кн. Всеволоду Ольговичу, к-рый просил принять его сына в Новгород на княжение. Поскольку новгородцы настаивали на том, что хотят князя только из Мономашичей, Всеволод вернул новгородцев, задержал их вместе с епископом (к-рый, следов., разделял их позицию) на неск. месяцев, а затем, видя их упорство, вынужден был согласиться с княжением в Новгороде кн. Святополка Мстиславича. В 1141 г. Н. и остальные новгородцы были отпущены со Святополком из Киева; узнав об их приближении, новгородцы арестовали присланного суздальским кн. Юрием (Георгием) Владимировичем Долгоруким на княжение в Новгород Ростислава и посадили его в епископском дворе новгородского Детинца. В 1145 г. свт. Михаил отправился в Византию (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 312), где, по всей видимости, скончался или сложил с себя сан митрополита, т. к. больше о его пребывании на Руси ничего не известно. Перед отъездом митрополит затворил в Киеве для богослужения кафедральный собор, что заставляет предполагать некий конфликт между митрополитом и княжеской властью (см.: Назаренко. 2013. С. 89-91, 94-96, 177). В июле 1147 г. Собором русских епископов в Киеве митрополитом Киевским без санкции К-поля, по инициативе Киевского кн. Изяслава (Пантелеимона) Мстиславича был поставлен Климент (Клим Смолятич) . Н. (который, по мнению ряда исследователей, М. Д. Присёлкова и др., не принимал участия в Соборе), имевший репутацию знатока канонического права, не признал решение Собора и возглавил церковную оппозицию Клименту. Вероятно, спустя нек-рое время он перешел в прямое подчинение к патриарху. Косвенным свидетельством этого является получение им, по всей видимости впервые в истории Новгородской кафедры, титула архиепископа, который зафиксирован на антиминсе 1 сент. 1148 г. из Николо-Дворищенского собора в Новгороде ( Рыбаков. 1964), содержащем также свидетельство его сослужения с Ростово-Суздальским еп. |
| В начале XVII века там насчитывалось более двух тысяч домов, а по сборам налогов он был четвертым в России после Москвы, Ярославля и Казани. Но Казань, несмотря на быстрые успехи русской колонизации, все еще была главным образом столицей полутатарской и полумусульманской части страны, в то время как Нижний Новгород был чисто русским центром. Его значение было особенно велико, потому что он являлся связующим пунктом внутренней России не только с русским Востоком, но и с богатыми торговыми городами севера — Вологдой, Великим Устюгом, Холмогорами, Усть-Сысольском, Соль-Вычегодском, — имевшими в то время хорошо налаженные связи с Западом, в частности с Англией и Голландией. Кроме того, через города Севера и Нижний Новгород шла торговля солью и мехами, которые поступали туда из Сибири через Печору и Осевши в Нижнем Новгороде в своем маленьком храме, который так подходяще для его работы назывался храмом Воскресения Христова, Неронов начал совсем необычный для русского священника того времени тип церковного служения. Он не ограничивал, как это было обычно, свою деятельность церковными службами, исполнением треб и направлением духовной жизни прихожан, а начал проповедовать и разъяснять смысл слова Божия. В начале XVII столетия проповедь была почти что неизвестна на Руси, хотя в домонгольское время русская церковь создала целую школу проповедников, среди которых выдавались такие мастера слова и знатоки Священного Писания, как митрополит Иларион, Кирилл Туровский, Климент Смолятич, Лука Жидята, Серапион Владимирский. Монгольское нашествие подорвало не только политическое и хозяйственное положение Руси, но и ее духовную культуру, и ко времени возвышения Москвы слово Божие уже совсем не проповедовалось в русских церквах. Поэтому деятельность Неронова по объяснению смысла учения Христа была чем-то совсем необычным и даже революционным для церковных нравов Руси того века. Проповеди этого нового и “революционного” священника не носили отвлеченного характера и были доступны каждому посетителю и прихожанину храма. |
| Кон. XV в. (БАН. 34.5.30. Л. 179 об.) Перенесение останков кн. Игоря Ольговича в ц. арх. Михаила. Миниатюра из Радзивиловской летописи. Кон. XV в. (БАН. 34.5.30. Л. 179 об.) Рассказ о гибели И. О. в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях восходит к киевскому летописанию, задачами к-рого в данном случае являются возложение вины за убийство князя на киевлян и оправдание Изяслава Мстиславича. 19 сент. 1147 г. у Софийского собора в Киеве собралось вече, на к-ром была решена судьба И. О. В присутствии киевского наместника кн. Владимира Мстиславича, митр. Климента Смолятича и киевского тысяцкого посол Изяслава Мстиславича, находившегося в очередном походе против Святослава Ольговича, передал сообщение об измене черниговских князей Владимира и Изяслава Давидовичей и Святослава Всеволодовича, тайно целовавших крест Святославу Ольговичу и намеревавшихся умертвить или захватить в плен правителя Киева. В ответ киевляне заявили о готовности поддержать Изяслава Мстиславича и отправиться в поход на Чернигов. Перед этим было решено убить И. О., поскольку он «ворог князя нашего и нашь» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 317). Несмотря на то что митр. Климент, как и Владимир Мстиславич и тысяцкие, «много возбраняше», напоминая, что убийство противоречит воле кн. Изяслава, киевляне не хотели отступать от своего намерения. Горожане во время обедни ворвались в стоявший недалеко от Софийского собора Феодоровский мон-рь и схватили находившегося в храме И. О., сорвав с него монашеское облачение. В воротах толпу остановил кн. Владимир Мстиславич, к-рому удалось укрыть И. О. плащом и увести на двор своей матери. Однако толпа выломала ворота, и, несмотря на попытку кн. Владимира и его боярина Михаля с риском для жизни защитить И. О., князь-схимник был схвачен и жестоко избит. Затем еще живого князя за ноги поволокли через Бабин торжок на «княжь двор», где убили. У Десятинной ц. убийцы положили тело страстотерпца на повозку, отвезли на Подол и бросили на торговой площади. Согласно Ипатьевской летописи, к выставленному на поругание телу князя-схимника приходили благочестивые киевляне и «взимаху от крове его и от покрова, сущаго на нем, на теле его, на спасение себе и на исцеление, и покрывахуть наготу телесе его своими одежами». |
| Можно усмотреть придворное звание также в титуле «протопроедр» (πρωτοπρεδρος - на печати митр. Ефрема, предшественника Георгия), хотя не исключено, что мы имеем дело всего лишь с риторическим усилением обычного «проедр» (πρεδρος), служившего синонимом терминов «епископ, архиерей», к-рые встречаются на печатях др. Киевских митрополитов XI-XII вв. (Николая, Константина I ). В то же время не подлежит сомнению, что выбор кандидата на Киевскую кафедру производился в К-поле, как правило, весьма тщательно, так что в ряду русских митрополитов-греков было немало выдающихся церковных деятелей (Иоанн II, Никифор I, Фотий). Ансамбль Киево-Печерского монастыря в XI–XII вв. Реконструкция В. И. Масика, А. В. Масика. Панно. 1974–1975 гг. (НКПИКЗ) Ансамбль Киево-Печерского монастыря в XI–XII вв. Реконструкция В. И. Масика, А. В. Масика. Панно. 1974–1975 гг. (НКПИКЗ) Древнерус. летописи и др. источники сохранили скупые сведения о деятельности митрополитов домонг. времени. В текстах XI в. даже не всегда фиксируются перемены на митрополичьей кафедре. Как правило, в этих записях говорится либо об освящении митрополитом храма, либо о поставлении настоятеля к.-л. мон-ря, либо об участии митрополита в ином крупном событии церковной жизни. Одно из таких сообщений в «Чтении о Борисе и Глебе» прп. Нестора характеризует митрополита как организатора церковной жизни. По его инициативе был построен храм над останками святых и учрежден праздник в их честь. Митрополит «постави попы и диаконы» для храма и выделил из них «старейшину». Интересное свидетельство о пастырской деятельности сохранилось в летописном некрологе митр. Иоанна II (1089): «мужь хитр книгам и ученью... книгами святыми утешая печальныя». Хиротонии священников, диаконов и поставление настоятелей монастырей в митрополичьей области были прерогативой митрополита. Когда в сер. XII в. кафедры лишился митр. Климент Смолятич, занимавший ее без благословения К-польского патриарха, были отменены все его «ставления», духовных лиц вторично посвящали в сан, и они должны были давать «рукописание» с осуждением Климента. |
| По всей вероятности и образование Кирилла Туровского выходило прямо и непосредственно из этой именно среды, и очень возможно, что как с отцами церкви, так и со многими светскими писателями – «историками и песнотворцами», о которых упоминает в «Слове на собор 318 отцов» был знаком он по подлинникам 252 ... Таким образом, еще до поступления в монастырь, св. Кирилл – «добре (основательно) извыче (изучил) Божественное писание», но оставаться в миру он не мог и не должен был, если хотел высших духовных совершенств и высших и больших познаний: то и другое, по общим тогдашним взглядам, достигалось лишь в монастыре, среди самоотверженных монашеских подвигов. И он уходит в монастырь – когда, скольких лет, в какой именно монастырь – ничего неизвестно. Может быть, это был, как полагают некоторые, Борисо-Глебский монастырь, Минской губ., служивший местопребыванием Туровских епископов и потом до основания разоренный татарами 253 , или – какой-нибудь другой из южно-русских монастырей, например, Зарубский, славившийся книжно-литературным просвещением в XII веке и воспитавший такого просвещенного архипастыря, как Климент Смолятич 254 . – Кирилл Туровский становится монахом («и бысть монах») – принимает пострижение и несет суровые подвиги и послушание монашеское, живя среди братии монастыря, но его пребывание здесь не ограничивается этим: он – простой и смиренный инок, стремившийся только к тому, чтобы соделать себя всецело «достойным приятелищем Духа Святого», является в положении учителя, заботится о душевной пользе братии монастыря, «уча и поучая» их монашескому послушанию. Очевидно, учительность, которой он уже обладал, как плод образования, полученного им еще в миру и продолженного в монастыре, давала ему на это возможность и право, («книжное научение» уставом вменялось в обязанность монахам) 255 , но для этого, конечно, требовался и высокий нравственный авторитет, особенно если необходимость поучать монастырскую братию «послушанию и покорности игумену» вызывалась внешним поводом – появлением непорядков и упадком монастырской дисциплины, основанной именно на покорности игумену 256 , чтб, вероятно, и было в действительности в том монастыре, в котором св. |
| При князе Андрее в Залесье произошло важное церковное событие: разделение епархии и открытие новой. В Суздаль был поставлен епископ Феодор. При содействии Суздальского владыки Феодора князь Андрей обратился к Константинопольскому Патриарху Луке с просьбой, чтобы во Владимире была учреждена митрополичья кафедра. Подобный исторический прецедент, наличие нескольких митрополитов в Русской Церкви, ранее уже имел место в истории. Во второй половине XI века существовало три митрополичьих кафедры: в Киеве, Чернигове и Переяславле, что было до некоторой степени обусловлено наличием княжеского триумвирата. Объединение в 1078 году Русской земли князем Всеволодом привело к необходимости единства и в церковной сфере, что и произошло после кончины иерархов этих кафедр. Возможно князь Андрей Боголюбский, памятуя такой исторический прецедент, надеялся получить для Владимира иерарха в сане митрополита. Кроме того, появлению идеи о митрополите для Владимира могли содействовать также исторические обстоятельства того времени. В середине XII века на Руси было два Митрополита. Один из них – грек Константин – находился в Киеве под покровительством князей, занимавших провизантийскую позицию; другой иерарх, русский по происхождению, Климент Смолятич, пользовался поддержкой князей Галицко-Волынской Руси. Однако в ответ на обращение князя Византийский Патриарх Лука Хризоверг, руководствуясь каноническими правилами, отклонил его просьбу, отметив в ответном послании, что множество храмов, воздвигнутых в Суздальской земле, было построено князем прежде всего во славу Божию. Стремясь к учреждению митрополичьей кафедры, князь Андрей тем самым стремился к возвышению Ростово-Суздальской земли не только в политическом, но и в церковном отношении. В контексте создания Митрополии в 60-е годы XII века во Владимире и Боголюбове велась активная литургическая и агиографическая деятельность: было установлено празднование в честь Боголюбской иконы Божией Матери, прославившейся чудесами. С 1 августа 1164 года торжественно стал отмечаться праздник Святого Спаса в связи с победой над волжскими болгарами. В Константинополе на 1 августа также приходится местный праздник Спаса, установленный в память чудесного спасения императора Мануила от сарацин. |
| Это выражается уже в назначении русских Киевскими Митрополитами (Иларион, Климент Смолятич и попытки князя Андрея Боголюбского), в национально-культурной деятельности Печерского монастыря (Никон, Нестор и др.), в антигреческой оппозиции в Киеве в XI–XII вв. Если это стремление до начала XIV столетия исходило преимущественно из церковных воззрений, что “русское христианство” так же “религиозно” и “правильно”, как и “византийское”, — вспомним о пафосе “Слова о законе и благодати”, — то с XIV столетия сюда присоединяются и государственные притязания возрастающего Московского государства, поддерживаемые также церковной иерархией начиная с Митрополита Петра (†1326). Мессианские идеи старца Филофея — “Москва — Третий Рим” — и практические соображения Иосифа Волоцкого работают для исполнения идеи — тесно связать Церковь и государство и привести обе силы к единой “христианской совместной работе”. Если оба великих идеолога Древней Руси в своих теориях представляют картины будущего по-разному — по Филофею, государство должно служить Церкви, по Иосифу, Церковь государству, — то на практике победили теории Иосифа. “Иосифлянские тенденции” остаются в последующие времена основополагающими в отношениях между Церковью и государством на Руси. Они действуют как во времена Московского Патриархата, так и в Синодальный период. Если между Церковью и государством начинается борьба, то победа всегда на стороне государства. Ни разделение Московской Митрополии на две части, на Киевскую и Московскую, ни учреждение Патриаршества или Синода не имели принципиального значения для внутреннего развития Русской Церкви, для церковно-религиозной жизни народа. Некоторые факты XVIII и XIX столетий, которые вызвали резкое осуждение сторонников “церковной свободы”, являются только логическим продолжением событий XVII столетия. Так, учреждение Синода Петром Великим есть завершение борьбы Церкви и государства времени царя Алексия Михайловича и Патриарха Никона. Секуляризация церковных имуществ во время Екатерины II есть также логическое продолжение учреждения Монастырского Приказа. |
| Это выражается уже в назначении русских Киевскими Митрополитами (Иларион, Климент Смолятич и попытки князя Андрея Боголюбского), в национально-культурной деятельности Печерского монастыря (Никон, Нестор и др.), в антигреческой оппозиции в Киеве в XI-XII вв. Если это стремление до начала XIV столетия исходило преимущественно из церковных воззрений, что “русское христианство ” так же “религиозно” и “правильно”, как и “византийское”, – вспомним о пафосе “Слова о законе и благодати”, – то с XIV столетия сюда присоединяются и государственные притязания возрастающего Московского государства, поддерживаемые также церковной иерархией начиная с Митрополита Петра (†1326). Мессианские идеи старца Филофея – “Москва – Третий Рим” – и практические соображения Иосифа Волоцкого работают для исполнения идеи – тесно связать Церковь и государство и привести обе силы к единой “христианской совместной работе”. Если оба великих идеолога Древней Руси в своих теориях представляют картины будущего по-разному – по Филофею, государство должно служить Церкви, по Иосифу, Церковь государству, – то на практике победили теории Иосифа. “Иосифлянские тенденции” остаются в последующие времена основополагающими в отношениях между Церковью и государством на Руси. Они действуют как во времена Московского Патриархата, так и в Синодальный период. Если между Церковью и государством начинается борьба, то победа всегда на стороне государства. Ни разделение Московской Митрополии на две части, на Киевскую и Московскую, ни учреждение Патриаршества или Синода не имели принципиального значения для внутреннего развития Русской Церкви, для церковно-религиозной жизни народа. Некоторые факты XVIII и XIX столетий, которые вызвали резкое осуждение сторонников “церковной свободы”, являются только логическим продолжением событий XVII столетия. Так, учреждение Синода Петром Великим есть завершение борьбы Церкви и государства времени царя Алексия Михайловича и Патриарха Никона . Секуляризация церковных имуществ во время Екатерины II есть также логическое продолжение учреждения Монастырского Приказа. |
|
|
