| В другом месте (Деян 17:28)апостол Павел приводит слова греческого поэта Арата (III b. до Р.Х.): мы Его и род. А о чьем же роде говорится о первоисточнике этой цитаты? — «Начнем с Зевса. Имя его постоянно должно жить на устах смертных; улицы, места общественных собраний, гавани, неизмеримый океан, все, все должно свидетельствовать об его величии. Всех нас его рука поддерживает и сохраняет. Потому что мы его род» (Арат. О феноменах. Цит. по: Климент Александрийский. Стром. V14). Опять есть повод упрекнуть «апостола языков»: неужто он считал себя принадлежащим к роду языческого бога Зевса? Кстати, так уже поступал со стихами Арата иудейский проповедник Аристобул (II век до P. X.): трижды поменяв Зевс (Zeus) на Бог (Feos), он признается: «Мы, впрочем, придали стихам Арата должный смысл, заменив названное в них имя Зевса. Ведь по смыслу они относятся к Богу, оттого у нас так и сказано. Таким образом, мы привели эти строки в согласие с исследуемым предметом» (Цит. по: Евсевий Кесарийский. Евангельское приуготовление. 13.12.4) Некоторые исследователи видят в этой фразе Павла и еще одну скрытую цитату: «Мы Им живем и движемся и существуем», — полагая, что она взята из Эпименида Критского (VII–Vl века до P. X.), — жреца и шамана, жившего в Vll веке . Кстати, афинские безымянные алтари, поминавшиеся апостолом в его проповеди, также связаны с Эпименидом: «В это время афинян постигла моровая болезнь, и пифия повелела им очиститьгород; и они послали корабль с Никием, сыном Никерата, на Крит за Эпименидом. Эпименид приехал в 46-ю олимпиаду, совершил очищение города и остановил мор вот каким образом. Собравши овец, черных и белых, он пригнал их к Аресову холму и оттуда распустил куда глаза глядят, а сопровождающим велел: где какая ляжет, там и принести ее в жертву должному богу. Так покончил он с бедствием; а в память о том искуплении и поныне в разных концах Аттики можно видеть безымянные алтари» (ДиогенЛаэрци. Жизнеописания философов, 1,110). Особый колорит несет обращение к греческому звучанию слов апостола: именно в связи с этими безымянными алтарями Павел говорит о какой-то особой богобоязненности афинян. Буквально же они названы апостолом демоно-приветливыми |
| ап. Павла, т. 1, стр. 328). О речи св. ап. Павла в афинском Ареопаге (XVII, 22-31) В. Певницкого. Речь апостола Павла, сказанная в Афинах, отличается не только от речи его, сказанной в Антиохии Писидийской, но и от речей всех других апостолов. В ней мы можем видеть пример того, как апостол, умевший всем быть вся, беседовал с образованными язычниками. Особенный характер афинской речи зависел от особенностей тамошних слушателей апостола. Этими слушателями были здесь любознательные и образованные греки, между которыми немало было философов стоического и эпикурейского направления, и перед ними апостол искусно поставил предмет той проповеди, которая была делом его жизни. Повод к речи дали апостолу сами афиняне. Апостол Павел, проповедуя Христа, являлся в собрания и синагоги и здесь рассуждал и вступал в споры с иудеями и прозелитами, являлся и на городской площади, на которой постоянно сновал народ, беседовал о новостях и рассуждал о разных предметах, и подле которой было сборное место философов, и не опускал случая сообщать свое новое учение о спасении, принимая участие в беседах, спорах и рассуждениях. Новая проповедь Павла заинтересовала любопытных афинян, и с торжища они позвали его на возвышенность, где имел собрание ареопаг афинский, чтобы здесь, в присутствии многих, он подробнее изложил свое учение, показавшееся им новым и интересным. И вот последовала речь, записанная в XVII главе Деяний апостольских (22-31), в ответ на вызов со стороны афинян, может быть, давно желанный апостолом. Мы не скажем, чтобы в афинской речи апостол Павел выразил новое какое-либо учение, не находящееся в других речах. Сущность ее содержания, та цель, к которой он все направляет, — та же проповедь о Христе и спасении, дарованном через Него людям, какую он проносил по всем пределам греко-римской империи. Но исходная точка, от которой он ведет свои изъяснения, те пути, какими он идет к своей цели, — здесь совершенно не те, какие вы видите в других речах, как апостола Павла, так и других апостолов. |
| Став среди Ареопага, святой Павел произнес речь, которая представляет собой великий образец и его апостольской мудрости, и его красноречия, и применения его всегдашнего правила — «быть для язычников как бы язычником, чтобы и язычников приобрести для Евангелия» (1 Кор 9:19—22). Перед взором его был Акрополь с полной коллекцией знаменитейших произведений искусства, внизу великолепный храм Тезея, вокруг множество храмов, алтарей и статуй разнообразных богов, и все это было сделано искусством лучших художников. Это Павел и использовал для вступительных слов своей речи. Он похвалил Афинян за их набожность. Важно отметить, что при этом Павел употребил такое слово, которое по-гречески обозначает одинаково: и «благочестие» и «суеверие» в смысле страха пред почитаемыми предметами. Не оскорбляя слуха своих слушателей и вместе с тем не жертвуя истиной, Павел мудро выбирает это слово, которое характеризует благочестие афинян, как языческое суеверие. Сами светские писатели греков свидетельствуют, что в Афинах действительно были жертвенники с надписью: «неведомому богу». Объясняется это тем, что многобожие никогда не может быть уверено, что оно почитает всех богов: страх, чтобы какие-то неизвестные, а потому и не почитаемые, боги могут прогневаться за непочитание, побудил воздвигнуть жертвенники этим неизвестным богам, чтобы и их умилостивить. Но несомненно, что в этом поклонении «неведомому Богу» высказывалось и бессознательное стремление многобожия к истине, сознание его несостоятельности и искание единого истинного Бога. Об этой-то истине, только смутно сознаваемой, Павел и считает необходимым дать полное познание: «Сего то Бога», Которого вы, не зная, чтите, «я проповедую вам». В своей проповеди святой Павел излагает затем следующие мысли: 1) Есть Один Бог, Творец вселенной. 2) Он совершенно независим от материального мира. 3) Все люди произошли, по воле этого Бога, от одной крови, и, следовательно, имеют Одного и Того же Бога. Важная мысль, ибо различие национальностей было одним из главных оснований древнего многобожия. |
| Около полуночи они молились и воспевали хвалы Богу, узники же внимали; внезапно сделалось землетрясение, так что поколебались основания темницы, отверзлись двери и со всех спали оковы. Пробудился темничный страж и, видя отверстые двери, извлек меч, чтобы умертвить себя, думая, что все узники разбежались; но Павел громко воскликнул: «Не делай себе зла, мы все здесь». С огнем в руках вбежал в темницу страж, и видя бывшее, трепетный пал к ногам Апостолов и спросил: «Что делать чтобы спастись?» «Веруй в Господа Иисуса Христа, – отвечали они, – и спасешься со всем твоим домом». В ту же ночь, немедля, омыл страж темничный раны Апостолов и свои душевные язвы святым крещением; утром же воеводы повелели ему отпустить узников, но Павел, как гражданин Римский, требовал за всенародное биение, чтобы неправедные судьи пришли сами извести его из темницы, и испуганные званием гражданства Римского с честью проводили Апостолов. В соседней Фессалонике также ожидали Павла гонения от собратий Иудеев, за обращение многих Эллинов; они преследовали его даже к Верию, откуда он принужден был тайно отплыть в Афины. Скорбел духом великий Апостол посреди города, полного идолами; проповедуя на торжище Христа Иисуса, перед философами языческими, он приведен был в Ареопаг, не по искреннему их желанию истины, но только для того, чтобы могли услышать что-либо новое, потому что это было любимое занятие Афинян и суетных их софистов. Павел, став посреди Ареопага, возвестил им Того неведомого Бога, Которого они не зная почитали; ибо с такою надписью обрел он один жертвенник на торжище, и чтобы приблизиться к их понятиям, употребил даже выражения стихотворцев эллинских о высшем Существе, Которым все живут, движутся и существуют. Но суетный слух Афинян не мог вынести страшного слова о последнем суде мира и воскресении мертвых; один только знаменитый член Ареопага, Дионисий, уверовал истинному Богу Павла и сделался впоследствии первым епископом города. После этого Апостол, оставя Афины, пришел в Коринф и поселился в доме одного римского иудея Аквилы, изгнанного из всемирной столицы со всеми своими соотечественниками, указом Кесаря Клавдия, который начал преследовать Евреев как нарушителей веры Римской. Павел хотел, чтобы во время проповеди питали его собственные руки, и, занимаясь вместе со своим хозяином деланием шатров, не переставал благовествовать в синагогах о Иисусе Христе, Искупителе человеков; видя ожесточение Иудеев, он обратился к Эллинам, между коими многие уверовали и крестились. Сам Господь укрепил Павла в ночном видении: «Не бойся, но говори и не умолкай, ибо Я с тобою и никто не сделает тебе зла, потому что у Меня много людей в сем городе». 50-й от Рождества Христова |
| 2198 Флоринский, там же, и стр. 306. Значит Властарем некоторые ответы Димитрия Хоматиана по недоразумению приписаны Иоанну Китрскому. См. что сказано выше. 2202 Три главы из второй книги изданы у Досифея Иерусалимского, ν Τμ Kαταλλαγς, 44–445. – Δημητρακοπουλος , ρϑοδοξ. λλας, 71. 2205 По сведениям Фабриция и Гарлесса. gr. XI, 589–590. См. также у Флоринского указания на рукописи, стр. 294, примеч. 1. 2208 «От обилия свою крепость дающе», как в заглавии сборника в 87 главах Иоанна Схоластика. См. стр. 2210 Эти два указания, отличных от Властаря, повлияли в Кормчей на обозначение года последующих соборов соответственным образом. 2211 Эта часть профеории в переводе свящ. Ильинского (Синтагма М. Властаря , стр. 77) читается так: «Ничто не препятствует нам кратко сказать и о законах гражданских, и повествовать насколько возможно, откуда и как они произошли, так как некоторые из них, как вспомогательные, должны быть присоединены к главам священных правил. В первую олимпиаду, когда мир совершал в своем течении 4708-й год, в Риме царствовал (βεσιλευει, т. е. императорствовал) Ромул, после него другие, числом шесть, преемственно получали власть друг от друга; период их царствования (τς βασιλεας) определяется 244-мя годами. Итак, когда город управлялся царской властью, государственными делами заведовали сенаторы (γες, т. е. царьки), которые после царя (μετ τν βασιλα) получали вторую власть, и чрез которых карь поддерживал в государстве, силу закона, ибо тогда закон еще не был предан письмени. В 68 олимпиаду, когда царское управление заменилось демократическим, когда правители избирались из народной среды и когда введено было консульство (τς τν πατων εσαχεσης γεμονιας), народ римский управлялся неопределенным законом, или лучше сказать, – обычаем (συνηϑε). Но не прошло и 20-ти лет, как народ избравши десятъ мужей (децемвиры), во главе коих был Аппий Клавдий, поручил им составить законы. Они, собрав рассеянные, имевшие силу закона, обычаи Рима и позаимствовав у Афинян немалое число греческих законов, которые хвастливо приписываются Солону и Дракону, и те, которые составлены были Ликургом, Микосом и другими, им подобными, – составили из них 12-ть книг (ибо Солон и Ликург написали самые лучшие законы для грековъ, – первый Афинянам, а Ликург Лакедемонянам; но Ликург жил прежде Солона, ибо он известен был в 65-м году после взятия Трои, когда над латинянами царствовал Прока Сильвий; Солон же написал для Афинян законы в 46-ю Олимпиаду, – отменив законы Драконовы, исключая законы об убийствах). |
| На язычниках не тяготело это злодеяние; но у них много было других причин и явлений, которыми мог оскорбляться благочестивый дух апостола и которые могли вызывать резкое обличительное слово с его стороны. По словам Деяний апостольских, раздражался дух апостола при виде множества идолов, наполнявших город, которые для его веры казались оскорбительною мерзостью. Но он сдерживает свое неудовольствие, не нападает прямо на заблуждения и видимые его выражения, чтобы не оттолкнуть от себя сразу слушателей, а ищет в их сознании пункт соприкосновения между тем, во что они веруют, и тем, что он проповедует. Он воздает честь благочестию афинян, указывая на множество храмов и капищ, ими созданных, и между этими капищами особенное внимание обращает на одно капище, на котором было написано: «неведомому Богу». Похвалив афинян за благолепное почитание неведомого Бога, он берется указать Того, Кого они чтут, не зная Его. Это Бог, сотворивший мир и все, что в мире, всем дающий живот, дыхание и все и ничего не требующий от человека. Это Бог Промыслитель, блюдущий судьбы народов и назначающий им времена действия и места жительства, и близкий к каждому из нас, кто только хочет видеть Его действия. Указав на промышление Божие о мире и народах, апостол частнее говорит о нашей зависимости от Бога, Которым мы живем, движемся и существуем, и в доказательство своего положения приводит изречение книжников языческих. На основании этого положения он выводит заключение, что Бог не может быть подобен какому-либо земному материалу, золоту или серебру, или камню, обделанному искусством человеческим. Не останавливаясь долго на этом теоретическом положении, он переходит к нравственному чувству человека и призывает к покаянию своих слушателей, во имя воли Божией, ныне открываемой, и при этом напоминает о Муже, Которого предоставил Бог для спасения людей, через Которого Он будет судить вселенную и Которого воскресил из мертвых для уверения всех в Его значении (XVII, 22-32). Как ни искусна по своему составу речь апостола, сказанная в афинском ареопаге, она не произвела, однако же, на слушателей того действия, какого можно было ожидать от нее. |
| Этот рассказ, вместе с повествованиями (Деян., гл. 8, ст. 28-40), является как бы прологом к дальнейшим встречам христиан с язычниками. Когда Петр рассказал другим апостолам о том, что с ним было, «все прославили Бога», говоря: «Видно, и язычникам дал Бог покаяние в жизни» (Деян., гл. 11, ст. 18). Однако участившиеся обращения язычников ко Христу заставили насторожиться тех, кто пришел ко Христу из иудейства, и они стали требовать, чтобы язычники сначала вступали в иудейство (т.е. обрезались по закону Моисееву) и только - тогда могли бы переходить в христианство. Эта узкая точка зрения — о том, что в христианство надо переходить через иудейство,— и те споры, которые поднялись вокруг этого вопроса, привели к тому, что на первом соборе в Иерусалиме «апостолы и пресвитеры» занялись рассмотрением этого вопроса (Деян., гл. 15). Вот каково было решение этого Собора: «Не затруднять обращающихся к Богу из язычников». Эта формула, предложенная ап. Петром, была принята Собором,— вход в Церковь широко раскрылся перед язычниками. В Деяниях и посланиях ап. Павла (который считается «апостолом языков») мы находим много различных суждений по этому вопросу. Так, в беседе с иудеями (Деян., 28, ст. 28) ап. Павел говорил им, когда они отвергли его призыв уверовать во Христа: «Спасение Божие послано язычникам — они и услышат». «Неужели Бог есть Бог иудеев только, а не язычников?» — спрашивает ап. Павел в послании к Римлянам (гл. 3, ст. 29). В Афинах ап. Павел (Деян., гл. 17, ст. 15—34) прямо призывает язычников стать христианами — и хотя большинство афинян осталось равнодушно к проповеди ап. Павла, но несколько человек уверовало во Христа. В послании к Колоссянам, говоря о Церкви, ап. Павел говорит (гл. 1, ст. 27): «Благоволил Бог показать, какое богатство славы в тайне сей для язычников», а в 1-м послании к Тимофею он пишет (гл. 2, ст. 4): «Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины». В послании к Римлянам (гл. 11, ст. 11), рассуждая о неприятии Христа иудеями, ап. Павел усмотрел в этом особый промысел именно об язычниках: «От их (т. е. иудеев) падения спасение язычников» — и дальше (ст. 28): «Ожесточение произошло в Израиле до времени — пока войдет полное число язычников». |
| е. кардиналов; о вере выражается – persuasio, о запрещении причастия – aqua et igni interdictionem; святой Франциск, по его выражению, «in numerum deorum receptus est» 422 . Лев Х побуждал Франциска I выступить против турок «per deos atque hominess». В академиях имена христианские заменяли древними языческими; монахинь называли весталками; кардиналов – римскими сенаторами; провидение – роком. В школах развивали уважение к мифологическим событиям и языческим героям. Наконец, даже пороки, общие обоим полам, старались оправдать примером фиванцев и афинян. Живопись на алтарях представляла нагих искусительниц или соблазнительные картины, и любопытные приходили узнавать в них знаменитых красавиц города 423 . Подобное увлечение древностью нередко переходило в презрение к установившимся понятиям нравственности, а при известном общем настроении, к отрицанию последней. В это время, под влиянием возникшего умственного движения, многие и даже папа Иоанн XXII (1410–1415) смеялись публично над всякими нравственными законами и тайно над религией 424 . Впоследствии же, при папе Льве X, кардинал Бембо в коллегии кардиналов насчитывал до четырнадцати язычников по своим верованиям. В своих стихах он высказывается, что видеть любимую даму доставляет большие удовольствия, чем те, которые испытывают на небесах праведники, и потому убеждает молодых людей только любить 425 . Между духовенством даже не считался тот образованным, кто не держался мнений, противных христианству. В самом папском дворце о догматах веры и священном писании любили говорить шутя, а таинства почти не уважались. Теперь папе предлагают крестовый поход в Палестину не для освобождения Св. земли, а для приобретения древних затерянных рукописей. В Ватикан стали ходить не для молитвы апостолам, но для того, чтобы посмотреть на произведения искусства – Аполлона Бельведерского и Лаокоона. Из времени пребывания Лютера в Италии известно, что священники, во время самого совершения таинств, нередко произносили богохульные слова 426 . |
| ражения высоких христианских идей. Римляне, стремившиеся только к расширению своей территории, невольно служили Царству Божию: политическим объединением мира под своею властью они проложили пути к быстрому, беспрепятственному распространению Евангелия по всему миру и нравственному объединению людей. Нельзя отрицать и того, что римляне завещали последующему времени основу земной гражданственности, справедливости или так называемого государственного права, лежащего в основе европейского права. Таким образом язычники не были вне Царства Божия: насколько могли, они ощупью, так сказать, шли к Богу; искание Бога, правды было высшей целью дохристианской эпохи. Все подобные мысли заключаются в речи Апостола Павла перед собранием афинян в ареопаге, этом культурном центре древнего мира ( Деян.17:22–31 ). В этой речи Ап. Павел признает, прежде всего, за афинянами большую религиозность, которая видна из того, что улицы этого города усеяны множеством храмов; заявляет, что и они чтут того же самого Бога, какого проповедует он, но только для них этот Бог является неведомым; и далее: «От одной крови Он произвел весь род человеческий, для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем, и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» ( Деян.17:26–28 ). Очевидно, что по смыслу этих слов и язычество включается в состав царства Божия; язычество не есть царство сатаны, оно живет в том же царстве Бога, Который действует всюду, без Которого никто не мог бы существовать: Им живем, и движемся, и существуем. Та же мысль лежит и в основании первой главы Евангелия от Иоанна, в котором излагается возвышенное учение Иоанна о Λογος’е, т. е. Слове Божием, и о действии Его в мире. Он был Свет для всего мира: в то время даже, когда мир был объят языческой тьмой, Он светил во тьме языческой истории. Если существовала какая-нибудь жизнь в древне-языческом мире, какое-нибудь знание истины, то все это было обязано своим |
| 8) К православным относятся слова апостола ( Деян. 17:29 ). Ап. Павел, увидев в Афинах множество идолов (стих. 16), говорит язычникам, что мы (все человечество), будучи родом Божиим, не должны думать, будто искусные изображения (языческие) вымышленных существ есть боги (ибо Бог не подобен золоту). Речь идет об идольских изображениях, а не о св. иконах, на которых с искусством (сн. Исх. 26:1,31; 31:3 ) изображаются действительные св. лица и священные события 36 . Мы веруем, что Бог есть Дух ( Ин. 4:24 ). Св. икона не есть Бог, а изображение Его, как Он явил Себя людям. Идолопоклонники идола считали за бога ( Ис. 44:17 ; Иер. 2:27 ; Прем. 13:10 и др.), в обличение их и направлена речь ап. Павла. «Назвал нас», говорит блаж. Феофилакт, «родом Божиим, т. е. самыми близкими родственниками; так как от нашего рода Бог благоволил на земле родиться» 37 . «Если мы», замечает св. И. Златоуст, «по душе не подобны этим вещам (золоту и проч.), то тем более – Бог . Таким образом апостол отклоняет их (афинян) от этой мысли. И не только Божество не подобно искусственному изображению, но не подобно и другому какому-либо вымыслу человеческому» 38 . 9) Христиане должны обходиться в своей жизни без икон, так как сказано: «блаженны не видевшие и уверовавшие» ( Ин. 20:29 ; сн. 1Петр. 1:8 ; 2Кор. 5:7 ). В указанных местах нет речи о св. иконах. Господь и ап. Петр. ( 1Петр. 1:8 ) ублажают тех христиан, которые, не видев непосредственно Господа телесными очами, веруют в Него. Ап. Павел ( 2Кор. 5:7 ) свидетельствует, что, живя на земле, «мы устранены от Господа» (т. е. имеем познание о Нем, но не столь ясное, а точно как бы сквозь тусклое стекло – 1Кор. 13:12 ) и довольствуемся верой. Иконные изображения не устраняют веры и не уменьшают достоинства ее: так, напр., на св. иконах видим образ Иисуса Христа, а не самого Христа, и в бытие Его веруем («ходим верою» περιπατομεν от – περιπατω – ходить кругом, прохаживаться, жить, – т. е. «живем верою»). 10) Православные уподобляются самарянам, которые «чтили Господа, но и истуканам своим служили» ( 4Цар. 17:41 ). |
|
|
