| Закрыть Почему фильм Станислава Ростоцкого «Майские звезды» был «временно изъят из действующего фильмофонда» Александр Федоров 07:49 26.05.2023 562 Источник: Пикабу Майские звезды. СССР-ЧССР, 1959. Режиссер Станислав Ростоцкий. Сценарист Людвик Ашкенази. Актеры: Вячеслав Тихонов, Яна Брейхова, Леонид Быков, Михаил Пуговкин, Николай Крючков, Александр Ханов, Юрий Белов и др. 15 миллионов зрителей за первый год демонстрации. Казалось бы, у «Майских звезд» складывалась счастливая судьба: торжественная премьера этой советско-чехословацкой драмы, действие которой происходит в Праге в первые дни после ее освобождения, состоялась в мае 1959. Фильм поставил уже известный в ту пору режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий (1922-2001), на счету которого были такие заметные работы, как «Земля и люди» и «Дело было в Пенькове». Среди исполнителей главных ролей были такие народные любимцы, как Вячеслав Тихонов, Михаил Пуговкин, Николай Крючков и Леонид Быков. Зрители очень хорошо встретили эту картину, ее хвалила кинопресса (Погожева Л. Из дневника критика//Искусство кино. 1959. 6). После успешного проката картину часто показывали по телевидению, и, казалось, так будет всегда… Но наступил август 1968 года, и автор сценария «Майских звезд», гражданин Чехословакии, воевавший с нацистами в составе чехословацкой бригады советской армии - Людвик Ашкенази (1921-1986) выступил с резким заявлением против ввода советских войск в ЧССР и вскоре эмигрировал на Запад, где жил сначала в ФРГ, а потом – в Италии… Само собой, реакция советских властей на «враждебную выходку» Людвика Ашкенази была мгновенной: фильм «Майские звезды» был был " временно изъят из действующего фильмофонда " и показывался спустя какое-то время уже без имени сценариста в титрах. Александр Федоров Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. |
| Но когда пришла перестройка, мое взросление попало на этот очень непростой период. Понятно, что много в тот вакуум духовный, который появился в стране, хлынуло все то, что хлынуло: и эзотерика, и экстрасенсорика, и буддизм в своей самой странной форме. Понятно, что многими этими вещами я увлекался, но постольку-поскольку. Вот этот духовный вакуум просто в душе был, и тут ислам отошел на какое-то второе место, за какой-то такой не интересностью, может быть, малым знакомством с ним, потому что все-таки в исламе много достаточно глубоких вещей. Увлечение этим и меня привело (это уже моя личная история). Мы познакомились с моей будущей женой, ходили на курсы подготовки к рождению ребенка, уже ребенок должен был у нас первый родиться, и человек, который вел эти курсы, Людмила Погожева, много рассказывала о Христе. Причем, так интересно: жена слышала, как она рассказывала о родах, рождении ребенка и подготовке к родам; а я слышал вот эту часть – видимо то, что необходимо было в данный момент. В итоге я оказался в одном московском храме, где прошел катехизацию в течение года. Эта катехизация очень большую роль сыграла в моей жизни. Священник в дальнейшем стал моим крестным отцом. Я думал, что я сейчас должен буду отвлекаться от ислама, должен буду какие-то такие вещи произносить, и для меня это было болезненно и тяжело, потому что для меня с исламом связаны какие-то очень глубокие стороны моей души и важные откровения в моей жизни. И он мне сказал, что все то, что ты получил от ислама – за все это благодари Бога, это важная часть твоей жизни; но если ты услышишь в христианстве что-то, что тебя задевает, что тебя призывает к чему-то большему, то и от этого не отказывайся. Для меня это было очень важно, это сняло глубокие напряжения внутри, и я был свободен в своем выборе, меня никто не заставлял принимать христианство, мне просто рассказывали о христианство, имелась возможность обсуждать Евангелие , задавать вопросы по Евангелию, участвовать в богослужении , получать ответы на вопросы по богослужению. В общем, эта годичная катехизация сделала во мне переворот, я совершенно спокойно и безболезненно стал православным христианином. |
| – Господа! сказал Майорский своим товарищем в классе в тот день, когда назначено было первое представление «Обстановки»: хождение в городской театр целыми партиями сделалось для нас настолько опасным в настоящее время, что и ныне и завтра мы должны ждать себе беды, как снега на голову; а между тем многие из учеников так пристрастились к театру, что их никакие препятствия к тому и опасности не останавливают... В случае какой-нибудь беды нам прежде всех других придется попасть в ответ пред начальством и пострадать больше всех других... – Уж не хочешь ли ты нас лишить удовольствия ходить в театр? возразил некто Транквилитатин. Поди ты, брат, к дьяволу с своим заговариванием нам зубов!.. Уж не Капроним ли наш подбил тебя на эту штуку?.. – Пожалуйста, Транквилитатин, перестань ругаться по одной только привычке лаяться со всеми. Дай мне высказаться до конца, чтобы все увидели, в чем дело. – Ну, говори!.. говори, – закричали все. – Что на него смотреть!.. – Дело, господа, вот в чем. Отвыкнуть от хождения в театр нам трудно, да и удовольствие, получаемое в театре, такого рода, что по истине жаль его лишиться. Чтобы, насколько то будет возможно, облегчить тяжесть нашего расставания с городским театром, мы вздумали устроить свой собственный, доморощенный, чисто семинарский театр. – Поди ты к лешему! – снова закричал Транквилитатин. – Вздумал выкинуть какую штуку! Точно мы малютки. Может быть, риторов и поймаешь на эту удочку. А мы, брат, знаем, где раки зимуют, и понимаем, что такое истинное искусство и что такое шутовство, пародия на искусство. Потешай своею затеею мальчишек. – Говорить так, как говоришь ты, значит унижать собственное свое достоинство семинариста, отрицать великие способности семинариста на все, забывать, что в среде нашей есть такие люди, которые могут сделаться первостепенными артистами, если попадут на сцену не случайно, а по призванию к этому. Достаточно тебе указать на лучших артистов нашего городского театра, Петровского и Делекторского, которые всех приводят в восхищение своею чудною игрою: не бывшие ли они семинаристы? Не забудь и того, что и наших философов Молчанова и Румянцева, когда они появились на сцене, вся публика, не исключая и тебя самого, не раз приветствовала восторженными криками: «bravo!.. bravo!.. bravissimo», как отличных комиков. Неужели же такого рода люди не сумеют исполнить своих ролей? А Павпертов, Сахаров, Пашковский, Архангельский, Глаголевы, Покровские? А наш Краснопевцев? А Говоров, Погожев и Ливонский? А Когносцендов-то наш? Неужели все это не артисты и в душе и на деле? А риторы Карницкие, Смирнов и Извольский, которых все у нас величают «барышнями» и «девочками»: неужели они не разыграют женских ролей так, что приведет всех в восторг? О, Транквилитатин-Транквилитатин! Ведь ты вавсе глупехонек, если не признаешь за семинаристами способности быть артистами. Знай же, что у нас не только есть артисты, но есть и виртуозы и свои доморощенные поэты и драматурги. |
| С какими только просьбами, жалобами, с какими только своими горестями и нуждами не приходили к старцу люди! Приходит к нему молодой священник, год тому назад назначенный, по собственному желанию, на самый последний приход в епархии. Не выдержал он скудости своего приходского существования и пришел к старцу просить благословения на перемену места. Увидев его издали, старец закричал: «Иди назад, отец! Он один, а вас двое!» Священник, недоумевая, спросил старца, что значат его слова. Старец ответил: «Да ведь дьявол, который тебя искушает, один, а у тебя помощник — Бог! Иди назад и не бойся ничего; грешно уходить с прихода! Служи каждый день литургию и все будет хорошо!» Обрадованный священник воспрянул духом и, вернувшись на свой приход, терпеливо повел там свою пастырскую работу и через много лет прославился, как второй старец Амвросий. Толстой, после беседы с о. Амвросием, радостно сказал: «Этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним, и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога». Другой писатель, Евгений Погожев (Поселянин) говорил: «Меня поразила его святость и та непостижимая бездна любви, которые были в нем. И я, смотря на него, стал понимать, что значение старцев — благословлять и одобрять жизнь и посылаемые Богом радости, учить людей жить счастливо и помогать им нести выпадающие на их долю тягости, в чем бы они ни состояли». В. Розанов писал: «Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него... Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело». В старце в очень сильной степени была одна русская черта: он любил что-нибудь устроить, что-нибудь создать. Он часто научал других предпринять какое-нибудь дело, и когда к нему приходили сами за благословением на подобную вещь частные люди, он с горячностью принимался обсуждать и давал не только благословение, но и добрый совет. Остается совершенно непостижимым, откуда брал отец Амвросий те глубочайшие сведения по всем отраслям человеческого труда, которые в нем были. |
| Евгений Николаевич был допрошен 29 декабря 1930 года. Он сказал, что знает Н. М.Рункевич с детства. Относительно предъявленного ему обвинения Е. Поселянин заявил: " Касаясь своих политических воззрений, должен заметить: гонения Советской власти не могли меня как верующего человека радовать. Отсюда и то неприязненное отношение к ней, которое я подчас выражал. Не занимаясь разработкой политическо-экономических дисциплин специально, я преломлял свои политические симпатии сквозь призму религиозных чувствований. Должен заметить, что являюсь большим поклонником митрополита Филарета , а последний говорил, что на земле посланником Бога является царь. Пожалуй, этого заявления достаточно, чтобы определить мое политическое credo " . Поселянин выразил свое положительное отношение к коммунизму как к идее, учение Маркса назвал утопичным. 10 февраля Особый отдел ОГПУ, применив к арестованным ст. 58-11, направил их дело " для внесудебного разбирательства " и ходатайствовал: к гражданину Погожеву Евгению Николаевичу " применить высшую меру социальной защиты - расстрелять " . В тот же день тройка ПП ОГПУ утвердила приговор, который был приведён в исполнение 13 февраля . Награды Сочинения Творчество Е. Поселянина, начавшееся по благословению преподобного Амвросия , продолжалось более четверти века и оставило видный след в церковно-просветительской литературе. Оно является разнообразным по содержанию, красочным по форме, доходчивым до читателя (даже тогда, когда касается глубоких вопросов сокровенной молитвенной жизни человека). Книги и статьи Евгения Поселянина проникнуты теплым религиозным чувством. Они свидетельствовали изнеженному удобствами жизни, охладевшему в вере, увлеченному решением социальных и политических вопросов человеку второй половины XIX и начала XX столетий о высоких и истинных началах жизни, к которой призывает Божественный Учитель. Большую часть своих трудов Евгений Поселянин посвятил жизнеописаниям святых угодников и подвижников благочестия. Он умел показать своим современникам нетленную красоту подвига святых: |
| Карцев Иван Федорович, 1425 г., Углич; Карцевы, помещики, с конца XV в., Новгород [см. Варакса] Касаговские ( Косаговские ): Касаговский Михаил Иванович, конец XV в., Новгород; Касаговские, XVI в., Новгород Касаговы ( Косаговы ), Косоговы : Терентий Косагов, убит в 1445 г. татарами под Суздалем; Касаговы, слуги митрополичьего дома, XV–XVI вв. Касатка, Касаткины ( Саткины ): кн. Василий Александрович Касатка Ростовский, 1520 г.; от него – Касаткины-Ростовские [см. Голубой]; Осип, Шибан [см. Шибан] и Данило Шихман [см. Шихман] Ермолаевичи Касаткины (Саткины), царские конюхи, 1584 г. Касатка – ласточка Касть Василий, крестьянин, 1495 г., Новгород Касть – 1) сор, мусор, дрянь, 2) мышь, крыса и т. п. гад, 3) вред, убыток (Даль) Ср. в Костроме волость Касть Кат Роман Феофанов, 1564 г., Новгород Кат – палач (Даль) Катавасьины ( Катавасьевы ), мелкие вотчинники, Переяславский уезд; Семен, середина XV в.; Катавасья Юрьев, списал Новгородскую IV летопись, 1544 г. Катабазис – переход, переменное пение ирмосов обоими клиросами (греч.); катавасья – беспорядок, суета, свалка (рус.) Катасоновы , помещики, XVI в. и позже, Тула Катеринин Истома [см. Истома] Кузьмич, 1600 г., Дмитров Катины , вторая половина XVI в. и позже, Рязань Катлечей кн. Иван Александрович Звенигородский, XV в. Катуна, Катуня, Катунин : Катуня Кишкин [см. Кишка], помещик, 1597 г., Рязань; Катуня Ильин, крестьянин, 1606 г., Новгород; Катуна, старица свиты кн. Евдокии Старицкой, казненная вместе с нею; Федор Катунин, землевладелец, середина XV в., Радонеж Катуна – невольница-жена (мусульм.) Катырь : кн. Иван Андреевич Ростовский, боярин, 1532–1543 гг.; от него – Катыревы-Ростовские Каур, Каурой : Каур Тимофеевич Улитин-Пушкин [см. Улита, Пушка], конец XV в.; Иван Иванович Каурый Новосильцев [см. Новосилец], вторая половина XV в. [см. Через] [Ср. Коур] Кафтырев Иван Данилович, межевщик, 1504 г., Кашин, Ростов [см. Будалей, Пшенка] Каптырь – черное покрывало на камилавку Каханов Марк, крестьянин, 1628 г., Белев Качабаровы Степан и Семен Погожевы [см. Погожий], дворяне, середина XVI в., Ярославль |
| Московская молодежь, бывшие лицеисты – не забывали Леонтьева и навещали его. Прежде всего назовем поэта Ивана Ивановича Кристи. Но, к сожалению, почти ничего не известно об этом его любимце, который помогал ему издавать книги. Константину Николаевичу очень нравился этот «вечно чем-то не всегда понятным» обуреваемый юноша... Ваня Кристи поехал потом на Кавказ, начал там «сбиваться, заговариваться» и рано умер. Леонтьев в Оптиной Пустыни постоянно о нем справлялся, беспокоился. Анатолий Александрович Александров, тоже из московских лицеистов, и он писал стихи 777 . Несколько его стихотворений посвящены Леонтьеву, но тот находил в них мало «самобытности» и был прав: это бессловесная поэзия, рифмованные шаблоны. Александров тогда готовился к профессуре, и это Леонтьеву не нравилось. Он говорил, что поэзия и профессура несовместимы. Все же он за него хлопочет у графа Делянова (министра народного просвещения) и предлагает ему тему для диссертации: сравнение Жития преп. Дмитрия Ростовского с греческими житиями. «Конечно, выйдет для нас не слишком лестно, – пишет он, – ибо если святость равная, то уж творчество трудов подвижничества будет все на стороне византийцев: наши Святые только повторяли их, так сказать, изобретения на аскетическом пути!» 778 Мысль очень леонтьевская и уже нам знакомая. Александров был домашним учителем Андрея, одного из сыновей Толстого, а позднее жил на кондициях у ярославского фабриканта Л. Н. Пастухова. Был он тогда очень беден и несколько раз гостил у Леонтьева. Александров, с благословения старца Амвросия, женился на простой девушке. Леонтьев тоже этот брак одобрил, и его ведь жена была из простых. Вместе с тем он дает своему молодому другу разные наставления: жена его не должна говорить «проценты», и ей не следует «принимать в кофточке знакомых», а также бросать окурки на пол... 779 Навещают его и другие москвичи – рано умерший публицист Ю. Н. Говоруха-Отрок (1850–1896); принявший священство И. И. Фудель , впоследствии много писавший о Леонтьеве. Он также упоминает двух малоизвестных поэтов Е. Н. Погожева и Л. И. Пальмина. |
| Практически с самого возникновения монашества распространяется практика исповеди перед духовно умудренными иноками. Как об этом пишет С. Смирнов, историк духовничества на православном Востоке, и простые миряне, и клирики «добровольно шли к монастырским старцам, людям духовного опыта. Они несли сюда свои неочищенные совести, борющие помыслы, разъедающие сомнения мысли, страсти подавленной воли. Пред старцем исповедывали они свои грехи, нередко смертные, и прегрешения до мимолетного помысла и под его руководством, приняв епитимию, как духовное врачевство, проходили покаяние». Наконец, тот факт, что почти все великие отцы и учители Церкви были монахами, неложно свидетельствует об одной бесспорной истине: вне подвижничества невозможно никакое подлинное Богомыслие. Этому Богомыслию нельзя быть причастным одним лишь чисто умственным путем, его нельзя обрести только лишь из чтения Священного Писания и творений святых отцов, ибо подобное чтение немыслимо без сочетания с живым опытом литургической жизни Церкви и опытом духовного окормления у старцев; без этого «сугубого опыта» все богословские познания, как бы ни были они обширны и глубоки, остаются бесполезными, и даже более того — могут нанести большой духовный вред обладателям их. Стяжанием подобного опытного Богомыслия и запечатлена с самых истоков своих наша культура. И это потому, что, как писал православный духовный писатель Е. Поселянин (псевдоним Евгения Николаевича Погожева), «русской душе особенно понятен, дорог подвиг пустынника, потому что ни один народ не был так чуток к бесконечной цене Голгофской Жертвы. Едва появившись в России, христианство, как весна водами половодья, наводнило дебри этими «небесными человеками, земными ангелами». Никакие внешние препятствия, никакие тягости северного климата не могли уменьшить этой распалявшей русскую душу жажды «пустыни». Чуть христианство утвердилось прочно на святых горах киевских, является великая рать бессмертных иноков с родоначальниками своими преподобными Антонием и Феодосием. |
| «В сущности, если вы хотите знать до конца мою мысль – будет хорошо лишь тогда, когда впереди пойдут не дворяне, не буржуа, не разночинцы, не народ, а именно люди с религиозною жаждой правды и свободные, свободные вполне». Эта религиозная любовь к культуре заставляет Эртеля не только ценить воспитание личности и отмечать необходимость пополнения «механики» общественных реформ пристальной культурой своего «я» (в письме к Погожевой), но и понимать значение общественно-культурного навыка, сложившихся бытовых форм культуры. Он подчеркивает ценность живого национального чувства (письмо к Черткову, стр.59 и сл.); стоя сам на точке зрения внецерковной религиозности, он дорожит в эстетическом и историческом отношениях бытовой, народной церковью; и он ясно видит, что «отсутствие твердости» в нашем «быте» есть не благоприятное условие для дальнейшего развития, – как это принято думать со времен Герцена, – а помеха ему. «В русской истории идей и фантазий ужасно много, «навыков» же никаких, если не считать навыков к беспорядку решительно во всех сферах жизни». В метком образе он иллюстрирует различие между прогрессивным движением жизни у нас и на Западе: «Голый человек, никогда не надевавший и не видевший платья, иногда вдруг потребует одежды и не удобной, а обыкновенно фантастической. И человек, выросший в одежде, но увидавший, что он вырос, и что платье сделалось тесно и режет под мышками, требует себе другое по росту. Вот разница между русским и европейским отрицанием». «Народнические грезы – грезы и больше ничего... Передовые движения в Западной Европе – звенья непрерывной, идущей из глубины старой и глубокой культуры, цепи; у нас же всякие движения в большинстве – из случайных обстоятельств, из тех же мотивов, по которым движется вобла в устьях Волги. Возьмем, например, социализм, как он сложился у немцев. Не думаешь ли ты, что он мог так сложиться только у народа, где проселочные дороги обсаживаются вишнями, и вишни бывают целы? Там, где посадят простую, жалкую ветелку и ее выдернут – даже не по злобе, а просто «так себе», и где для сокращения пути на пять саженей проедут на телеге по великолепной ржи – не барской или купеческой, а крестьянской, – там может быть разиновщина, пугачевщина, все, что хочешь в этом роде – «бессмысленном и жестоком», по выражению Пушкина, – но не социализм. |
| Федор Достоевскии в Оптинои пустыне Наиболее значительное суждение о Достоевском принадлежит великому Оптинскому старцу иеросхимонаху Амвросию (Гренкову; 1812–1891). Оно было зафиксировано и впервые опубликовано духовным писателем Е.Н. Поселяниным (Погожевым), который, как и К.Н. Леонтьев, был духовным чадом старца Амвросия, неоднократно приезжал в Оптину пустынь, специально собирал материалы по старцу Амвросию. Сразу после кончины старца Амвросия (†10 октября 1891 г.) Е. Поселянин опубликовал в «Душеполезном чтении» очерк «Отец Амвросий: его советы и предсказания», в котором привел слова старца Амвросия о Достоевском после их келейной беседы наедине: «Отец Амвросий постиг сущность смирившейся души писателя и отозвался о нем: «Это – кающийся». Это слово старца Амвросия о Достоевском, видимо, было широко известным среди Оптинской братии. Независимо от Е. Поселянина его пересказывает проживавший на покое в Оптиной пустыни архимандрит Агапит (Беловидов; 1843–1921?) в составленном им наиболее полном жизнеописании старца Амвросия: «Любил также старец побеседовать и с мирскими благочестивыми, в особенности образованными, людьми, каковых бывало у него немало. Посещали старца и светские писатели, как, например, Достоевский и В.С. С[оловьев]. О первом из них старец с свойственною ему проницательностью отозвался: «Это – кающийся». Характерно, что оба автора – Е. Поселянин и отец Агапит отмечают точность этой характеристики: «Отец Амвросий постиг сущность смирившейся души писателя», «старец с свойственною ему проницательностью отозвался». Покаяние – начало и основа духовной жизни в христианстве. Акт покаяния является практическим выражением веры, ибо покаяние невозможно без объекта покаяния – Бога. Кающийся – значит сущностно верующий, правоверующий, православный. Глубина покаяния показывает степень облагодатствованности человека. В церковном смысле даже святость подвижника определяется мерою его покаяния. Слова старца Амвросия о Достоевском можно без преувеличения назвать онтологической оценкой («постиг сущность») и высшей духовной «похвалой», когда-либо изреченной о писателе. В периодически возникающей, начатой еще Леонтьевым полемике о православности Достоевского необходимо прежде всего вспомнить это суждение старца Амвросия Оптинского, которое является словом святого преподобного отца Русской Православной Церкви. |
|
|
