| 3 марта 1910 года в храме прихожане прощались с протоиереем и настоятелем Дмитрием Андреевичем Космаковым, прослужившим в сане священника 60 лет, из которых 58 - в Ильинском приходе (с 23 августа 1891 года в сане протоиерея). Помимо пастырской деятельности, он активно участвовал на поприще просветительской деятельности. Более двух десятилетий занимал должность законоучителя Тюменского Уездного училища, а с 1881 года определился в приходскую школу деревни Букино, где преподавал Закон Божий в течение 29 лет. С 1885 по 1900 годы являлся благочинным церквей города. В 2 часа дня при большом скоплении молящихся тело почившего Д.А. Космакова было похоронено на территории храма. В 90-х годах XX века, по воспоминаниям рабочих, когда производились ремонтные работы на территории водочного завода, случайно наткнулись на гроб, который затем вскрыли. В гробу, в голубом бархате, находились человеческие останки и серебряные украшения, наподобие рюмочек. Как утверждают рабочие, им часто приходилось находить человеческие косточки, и не удивительно, ведь на территории храма хоронили священнослужителей. 6 февраля 1911 года, во время обозревательной поездки по югу епархии, епископ Тобольский и Сибирский Евсевий (Гроздов) по приезду в Тюмень посетил Ильинскую и Всехсвятскую церкви. Тогда представители прихода обратились к архипастырю с ходатайством о разрешении расширить церковь с тем, чтобы образовать еще один самостоятельный приход при храме Всех Святых, т.к. Пророко-Ильинский приход был слишком велик. Последующие десятилетия истории Ильинской церкви не ознаменовались какими-либо событиями и лишь с приходом советской власти судьба храма и его прихода, как и по всей многострадальной стране, кардинально изменяется. Трудно и для историка, и для верующего описывать эпоху красного террора, где человеческие ценности в одночасье превратились в попранную свободу совести, миф о мнимом коммунистическом братстве, где все равны и счастливы, без веры идеалам христианской морали и её оплота - Церкви, чем жили наши предки. |
| Сам владыка вел упорнейшую борьбу со своим недугом, не сдаваясь ни на шаг, вверив себя воле Божией, и на каждый пытливый вопрос обыкновенно отвечал: – «это как Богу будет угодно». Летний отдых в живительном климате Кисловодска приносил только временное облегчение и владыка с каждым годом в течение трех последних лет все более и более таял. 2-го ноября 1912-го года, в 5-м часу утра, после продолжительных, мучительных страданий, владыка о Господе почил. Лаврский колокол унылыми ударами разнес печальную весть по всей столице, и ему скорбным эхом ответил перезвон колоколов всех Петербургских церквей. Никогда еще не было на Руси, от дней святого Владимира Равноапостольного, – говорил в своей речи в Славянском Благотворительном Обществе высокопреосвященный архиепископ Волынский Антоний, – чтобы в погребении кого-либо принимало участие такое множество архиереев, как это было при погребении владыки-митрополита Антония. Господь судил ему скончаться в такое время, когда съехались члены зимней сессии Святейшего Синода и еще не успели уехать члены летней сессии, так что в Петербурге оказалось 2 состава Святейшего Синода. Прибыли члены Государственного Совета и Государственной Думы. Подъехали некоторые ученики почившего владыки. Всего участвовало в отпевании владыки 22 архиерея: митрополиты Московский Владимир (Богоявленский) и Киевский Флавиан (Городецкий), архиепископы Карталинский, экзарх Грузии Иннокентий (Беляев), Финляндский Сергий (Страгородский) , Волынский Антоний (Храповицкий) , Новгородски Арсений (Стадницкий) , Гродненский Михаил (Ермаков), епископы – член Святейшего Синода и Государственного Совета Никон (Рождественский) , Олонецкий Никанор (Надежин), Могилевский Константин (Булычев), Тамбовский Кирилл (Смирнов), Екатеринославский Агапит (Вишневский), Псковский Евсевий (Гроздов), Смоленский Феодосий (Феодосиев), Пермский Палладий (Добронравов), Орловский Григорий (Вахнин), викарные епископы Нарвский Никандр (Феноменов), Ямбургский Георгий (Ярошевский), Гдовский Вениамин (Казанский), пребывающе на покое епископы Антонин (Грановский) и Владимир (Благоразумов). В средине Богослужения прибыл с вокзала архиепископ Варшавский Николай (Зиоров) , ставший в мантии среди богомольцев. |
| К двум часам возвратился в Лавру к обеду у Владыки Митрополита. Обедали втроем: Митрополит, Преосв. Феоктист и я. За столом Владыка рассказывал о своих помещениях – в Витебске и Тифлисе, в бытность его на кафедрах Полоцкой 1931 и Карталинской 1932 . Вечером посетил Главного Священника Армии и Флота, Протоиерея Петра Евдоким. Покровского 1933 , бывшего Кафедрального протоиерея Архангельского Собора в Москве; он принял меня как близкого родного. 9-го числа вечером, был я у члена Синода, Придворного протоиерея Ив. Вас. Рождественского 1934 – моего почтенного земляка. С ним у меня была очень продолжительная и искренняя беседа. Шла речь, между прочим, 1) о моем назначении сначала на Курскую, а потом на Харьковскую епархию; в Харьков предполагали было перевесть Нижегородского Архиепископа Иоанникия 1935 , но отложили, потому что он недавно (именно в 1873 г.) перемещен был с Саратовской кафедры на Нижегородскую; 2) о назначении на мое место преемника в Витебск; – предположено было сначала определить на Полоцкую кафедру Преосвящ. Иосифа 1936 , епископа Ковенского, Викария Литовской епархии, а епископа Чебоксарского, викария Казанского, Викторина – на —35— 1875 г. кафедру Смоленскую; но, при рассуждении об этом в Синоде, кто-то из светских чиновников заявил, что неудобно Викторина посылать в Смоленск; ведь он там встретит многих священников и даже протоиереев, сеченных им розгами, когда он был в Смоленской Семинарии Инспектором (1853–57 г.); заявление это произвело свое действие; назначение было изменено; в Смоленск послали Иосифа, а Викторина назначили моим преемником на Полоцкую кафедру; 3) о перемещении на Ярославскую епархию Херсонского Архиепископа Димитрия 1937 без его ведома и вопреки его желанию, но по проискам брата его, Петербургского протоиерея Муретова; между тем как Ярославской кафедры домогались Экзарх Грузии, Архиепископ Евсевий 1938 , Варшавский Архиепископ Иоанникий 1939 и Каменец-Подольский Леонтий 1940 ; 4) о переводе Свящ. Писания В. Завета с еврейского языка на русский; из переводчиков никто не знал основательно еврейского языка: перевод сделан на основании святоотеческих толкований свящ. книг; 5) о самовольном и безотчетном распоряжении Обер-Прокурора делами по духовно-учебным заведениям и в частности о назначении ревизоров, коим предположено было возвысить оклады жалованья, но Иван Васильевич 1941 воспротивился; 6) об отношениях ко мне Графа Д. А. Толстого 1942 будто бы неблагоприятных; 7) о мнениях Архиереев и Консисторий о проекте духовно-судебной реформы; одобряя мое мнение по сему предмету, Иван Васильевич в то же время очень неблагосклонно отозвался о мнении Полоцкой Консистории, столь превознесенном клевретами известной партии; 8) Иван Васильевич порицал действия и отношения ко мне протоиерея Юркевича 1943 и священника Матвея Красовицкого 1944 ; 9) о Преосвященном Никаноре 1945 , епископе Аксайском, викарии |
| К употребляемому в таком смысле слову «имя» приложимо наименование Божество». (Если бы С. Троицкий и остановился на этом своём богословии, тогда не нужно было бы ему вести противоборство истине имяславия и писать многостраничные труды свои по развенчиванию величия Имени Божия. – Составитель). Итак: « Имя Божие не есть энергия Божия и есть энергия Божия. Имя Божие не может быть называемо Божеством и может быть называемо Божеством. К такому чудовищному разногласию между собою пришли составители Послания, и уж это одно есть достойное наказание за их неправое и нечестивое борение с Именем Божиим » 1123 . Все положения Послания и сами доклады были приняты Св. Синодом единогласно. Известно, что в мае 1913 г. в Св. Синоде присутствовали: митрополит С.-Петербургский Владимир (Богоявленский) , архиепископ Финляндский Сергий ( Страгородский ), архиепископ Волынский Антоний ( Храповицкий ), архиепископ Вологодский и Тотемский Никон ( Рождественский ), архиепископ Владивостокский Евсевий ( Никольский ), архиепископ Гродненский и Брестский Михаил (Ермаков), епископ Екатеринославский и Мариупольский Агапит ( Вишневский ). «Никакого исследования по существу вопроса об Имени Божием мы в Послании не находим», – подводит печальный итог В. Ф. Эрн 1124 . Причина этого, по его мнению, объясняется «двумя печальными чертами нашей богословской мысли: 1-е, её внешней несвободой и, 2-е, её малой внутренней жизненностью» 1125 . «Говоря по-простому», – пишет он далее 1126 , тут нечего было и решать. В горных пустынях Кавказа воспели «новую песнь» Имени Божию. На Старом Афоне тысячеголовым подвижническим хором продолжили священное славословие. Казалось бы, самым простым и лёгким было: присоединиться к светлому духовному торжеству и своим авторитетом внести порядок и строй в новое движение Духа, приобщив к нему весь Православный мир. Но Синод «по-простому» и легко войти в новое движение не сумел (...) Убежав от сердечной простоты. Синод очутился перед лицом бесконечно сложной умственной проблемы, которая по плечу либо гениальному богословскому дарованию, либо соборному разуму Церкви». Её значимость современники оценивали довольно высоко: « Кажется, впервые за всё время существования Русской Церкви в недрах её самой, а не Византии, возник серьёзный догматический вопрос, требующий серьёзного догматического обсуждения, – о почитании Имени Божия " 1127 . |
| Итак, если какая-либо церковь принимает это послание за Павлово, то она достойна похвалы; потому что древние мужи не без основания передали нам его, как Павлово» 362 . Другой ученый критик христианской древности – Евсевий Кесарийский так характеризует, в противоположность подлинно апостольским писаниям, различные, распространенные еретиками, подложные книги – евангелия и деяния апостольские: «мысли и заключающиеся в них положения весьма далеко отступают от истинного православия и явно представляются вымыслами еретиков. Поэтому не только должно почитать их подложными, но и отвергать, как нелепые и нечестивые» 363 . Наконец, об одном из апостольских же посланий спорных, – именно ο послании Иуды, бл. Иероним свидетельствует, что оно было отвергаемо многими за то, что писатель его приводит в нем свидетельство из апокрифической книги Эноха 364 . Такое строгое внимание было обращаемо на содержание книг, принимаемых в канон книг церковных! Вот, таким образом, новое поручительство, представляемое нам историею образования канона в древней церкви, в том, что включенные общим и решительным судом её в канон книги, как священные, апостольские, суть действительно священные, подлинно апостольские книги, a не какие-либо иные, принятые ею за таковые по недоразумению или ошибке, или просто по нерадению блюстителей её православия. Поручительством в этом является теперь, как видим, так сказать самая истинность Церкви Христовой, т. е. её всегдашняя, неизменная верность завещанию своих первоучителей и руководителей в вере – св. апостолов: стоять и держать твердо предание, положенное ими в сокровищницу Церкви, частию словом, частию посланиями ( 2Сол. 2:15 ). Указанные начала древней церковно библейской критики можно назвать именно церковными началами ее, как опирающиеся исключительно на доказательствах, заимствуемых из собственного бытия и сознания церкви, – и гарантии этих одних руководственных начал было вполне уже достаточно для того, чтобы при постепенном собрании апостольских писаний в один священный кодекс всякая даже допущенная ошибка, как это случилось в церкви росской и как это случалось, может быть, и в других церквах, легко и скоро могла быть обнаружена и исправлена. |
| послание Иоанна, как бы прикладною частию евангелия его, практическою или полемическою 40 . И можно ли думать иначе, имея в виду то, что св. Поликарп был ученик апостола Иоанна и вместе епископ одной из тех церквей, по неусыпному попечению ο которых Иоанн и написал как свое евангелие, так потом и свое первое послание? 41 Таковы данные относительно канона наших четырех евангелий, открываемые в писаниях мужей апостольских 42 . Данные эти большею частию, как видим, такого рода, что не дают конечно права на какие-либо решительные, категорические выводы; однако они, полагаем, вполне достаточны для того, чтобы на основании их можно было с вероятностию предполагать распространение и церковное употребление наших евангелий еще во дни непосредственных учеников и преемников апостольских. Кроме писаний мужей апостольских, из первой половины второго века до нас дошли, частию в отрывках, частию в целом виде, сочинения еще трех церковных писателей, которые если и не были непосредственными учениками апостольскими, но во всяком случае стояли еще весьма близко к апостольскому времени, почерпая сведения ο нем из уст первой генерации преемников апостольского служения. Писатели эти суть: Папий, епископ иерапольский, неизвестный автор прекрасного послания к Диогнету , и наконец св. Иустин философ и мученик – муж, недалеко отстоявший от апостолов, – говорит ο том Мефодий Тирский, – как по времени, так и по добродетелям 43 . Что же представляют нам сочинения этих трех писателей относительно канона наших евангелий? Исторический авторитет Папия, как одного из древних свидетелей по вопросу ο подлинности и каноническом значении наших евангелий, подвергся, правда, в последнее время сильным возражениям и притом – со стороны самих же защитников того и другого, считающих самого Папия вполне заслуживающим будто бы строгого приговора ο нем Евсевия, что он был человек «ума весьма ограниченного», a его сочинение (Λογων κυριακν ξγησις) исполненным баснословия 44 . Но возражения эти, хотя и делаются они, бесспорно, с самыми беспристрастными целями, переступают тем не яснее, по нашему мнению, пределы, в каких умел удержаться при своей историко-критической оценке личности и сочинений иерапольского епископа сам Евсевий. |
| Замечания эти были, впрочем, как нужно полагать, не основанием, a скорее следствием особого, вне-канонического положения этих посланий во многих церквах; ими, по всей вероятности, хотели только критически оправдать, так сказать, это особое положение их в практике некоторых церквей. Для нас эти замечания опять показывают ясно одно, какого рода были те препятствия, по которым некоторые церкви в древности долго колебались признать безусловный канонический авторитет этих посланий. Это не были какие-либо, прямые или косвенные, указания древних мужей на их неподлинность, но просто различные недоразумения, встречаемые этими церквами при дознании подлинности их, – недоразумения, проистекавшие частию из неполноты, неясности предания ο них, частию из рассмотрения некоторых внешних и внутренних черт их, казавшихся несогласными с несомненно дознанными образцами апостольского учения. Так по всем историческим данным нужно представлять происхождение и развитие в практике древних церквей взаимно-противоречащего, как говорит Евсевий, мнения ο пяти соборных посланиях нашего новозаветного канона. Каковы бы ни были, впрочем, причины этого явления, оно ни в каком случае не может, как это заметили мы в начале наших рассуждений ο нем и как можем теперь, в заключение, повторить еще с большею решительностию, служить основанием для тех неблагоприятных выводов по отношению к истории образования нашего новозаветного канона, какие делает отсюда новейшая отрицательная критика. Судьба послания апостола Павла к Евреям и Апокалипсиса Иоанна Богослова во II-м и III-м веке Церкви Христовой. Несомненная подлинность спорных книг новозаветного канона К числу книг новозаветного канона, бывших спорными (ντιλεγμενα) в II-м и III-м веке Церкви Христовой, мы отнесли также послание апостола Павла к Евреям u Апокалипсис Иоанна Богослова; в то же время, однако, не отделили их от прочих спорных книг апостольских – посланий Иакова и Иуды, 2-го послания Петра, 2-го и 3-го Иоанна, так как положение их в древней церкви, по открываемым уже у Евсевия известиям ο них, представляется несколько отличным от этих последних. |
| Обыкновенною принадлежностью экзаменов, кроме устных ответов, были письменные сочинения. Поэтому 18-го и 21-го декабря были даны нам для сочинения следующие темы: 1) „Num somnia possunt homini imputari?“ – и 2) „Об отношении словесности к целям духовного образования“. Итак, с Божией помощью, миновала первая, самая трудная для меня, треть первого года академического курса. От ежедневного посещения всех, как утренних, так и послеобеденных уроков, и от напряженных умственных занятий в келье, я чувствовал почти постоянную тяжесть в голове, и в следствие того нередко испытывал мрачное расположение духа. Поэтому я ощущал —322— 1847 г. существенную потребность в отдохновении и некотором развлечении. К счастью, я имел возможность отправиться на Рождественские праздники к доброму моему знакомому, Переславскому отцу архимандриту Нифонту. 22-го числа приехал я в Переславль. О. Нифонт принял меня очень радушно. На другой день, 23-го числа, он праздновал день своего ангела, у него было не мало городских гостей. В Переславле виделся я с ректором Владимирской семинарии, отцом архимандритом Поликарпом. Он приезжал на праздник в свой Данилов монастырь. Здесь я лично повторил ему благодарность за споспешествование ко вступлению моему в Академию. В продолжении двухнедельного пребывания моего в Переславле я достаточно познакомился как с городом, так и с некоторыми, более значительными лицами духовными и светскими. В Переславле я встретил и новый 1847 год. 7-го или 8-го января возвратился я из Переславля в академию с значительно обновлёнными и освеженными силами – и душевными и телесными. В половине февраля даны были нам по классу логики следующие темы для сочинения: 1) „Опыт выведения всех категорий из одного начала, согласного с духом откровения“; 2) „Об ограниченности человеческого знания, и“ 3) „О практическом приложении логики“. Я не писал сочинения ни на одну из этих тем, не помню, почему. В это время совершилось в нашей академии очень важное событие. Бывший с 25-го ноября 1841 г. ректор Московской духовной академии архимандрит Евсевий (Орлинский) получил новое, высшее назначение. Указом св. Синода, от 17-го января 1847 года, он переведён на должность ректора Петербургской академии с назначением во епископа Винницкого. 16 февраля лавра напутствовала будущего епископа соборным молебствием и торжественным звоном, а наша осиротелая академия осталась в томительном и напряженном ожидании нового начальника. |
| Павла, о котором у нас теперь речь, то как факт самого обращения его ко Христу, так и вся последующая апостольская деятельность его, исполненная неописуемой ревности и любви ко Господу Иисусу, любви, отлучить от которой не могло его ничто сущее в мipe ( Рим. 8:35–39 ), объяснимы только при предположении ясного и безусловного удостоверения с его стороны в проповеданных предшествовавшими ему апостолами истинах Евангельской истории или их сказаниях об И. Христе. В тоже время ясно видимые почти в каждом слове его вдохновенных писаний высокие качества его души: светлый и проницательный ум, прямота и несокрушимая стойкость воли, глубина и сила нравственно-религиозного чувства, исключают и по отношению к нему всякое подозрение в каком-либо самообольщении, увлечениях, тем более во лжи и обмане. Славою или благодатью своего служения И. Христу и Его Евангелию апостол так глубоко дорожил, так строго остерегался всего, что могло бы бросить малейшую тень на его честь и правду в этом отношении, что, по его словам, для него лучше было умереть, нежели чтобы кто-либо уничтожил эту похвалу его ( 1Кор. 9:15 ). Посмотрим теперь, как проповедовали апостолы об И. Христе. С нашей точки зрения, особенно с точки зрения обычаев нашего времени, казалось бы, как естественно было для апостолов тотчас же по вознесении Господа немедленно, совокупными силами, составить точное и обстоятельное описание Его земной жизни, Его учения и дел, описание, которое бы и служило для них самих единообразным руководством к проповеди об И. Христе, а для тех, кому они проповедовали, наглядным доказательством истины проповедуемого ими. Не так между тем поступали богомудрые апостолы Христовы и поступали как в этом, так и в других случаях, не без особенного, без сомнения, руководства Духа Божия, не без ясного и глубоко верного понимания того, как и чем может и должна быть насаждаема, успешно и прочно распространяема в мipe вера в И. Христа, как истинного Спасителя Сына Божия. «Дивные и поистине богоугодные мужи апостолы Христовы, как прекрасно и верно заметил ещё один из древних историков церкви ( Евсевий Кесарийский ), отличались высокою чистотою жизни и украшались всякою добродетелью души, но языком говорили простым. |
| 331 Трижды Флоровский употребляет в своей статье это греческое слово. Среди раннехристианских авторов оно встречается по отношению к Церкви у свт. Климента Римского : Ad Corinth. epist. I, 1. Протоиерей Петр Преображенский начинает перевод этого послания так: « Церковь Божия, находящаяся в Риме...», – и делает сноску к слову «находящаяся»: «Буквально с греческого «странствующая, живущая на чужой стороне» (παροικοσα) ... В этом выражалось сознание христиан, что они странники и пришельцы на земле ( 1Пет.2:11 ), которые здесь не имеют постоянного местопребывания и права гражданства, но живут в определенном месте этого мира, как временно поселившиеся чужестранцы...» (Ранние отцы Церкви. Антология. Брюссель, 1988, с. 42) (Прим. ред.). 332 Парусия – Второе пришествие Христа (от греческого παρουσα – приход, прибытие) (Прим. ред.). 334 Christopher Dawson (1889–1970) – английский католический писатель, историк, культуролог. Флоровский цитирует книгу Досона: The Making of Europe. London, 1948, р.23 (Прим. ред.). 335 Книгу католического (до 1930 г. – протестантского) богослова и историка Эрика Петерсона «Монотеизм как политическая проблема» («Der Monotheismus als politisches Problem», 1935) Флоровский также упоминает в другой своей статье – « Ориген , Евсевий и иконоборческий спор» (прим. 7). Параллель между политическим единовластием и монотеизмом можно встретить даже в литургических текстах, например: «Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста; и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упраздни ся; под единем царством мирским гради быша, и во Едино Владычество Божества языцы вероваша...» (Вечерня Рождественского сочельника, стихиры самогласны) (Прим. ред.). 336 James Bryce (1838–1922) – английский политик, дипломат и историк. Источник цитаты – книга Брайса: The Holy Roman Empire. N. Y., 1907, р.347 (Прим. ред.). 337 Соколов, Иван Иванович (1865?) – магистр Казанской духовной академии, профессор Санкт-Петербургской духовной академии. Точного соответствия приведенному Флоровским фрагменту в трудах Соколова найти не удалось. |
|
|
