| XVIII вв., то, вследствие этого, основные успехи следующего этапа, описанного выше, были достигнуты на ниве филологии. Плодотворными были труды и в области источниковедения, искусствоведения и литературоведения. Наработанный материал, за некоторыми счастливыми исключениями, остался без обобщения, в виде разрозненных статей и докладов. При этом собственно исторических работ, посвящённых митр. Димитрию, создано не было: исключением стала только попытка Д. Беднарского, которая, фактически, завершилась неудачей. Равным образом и интерес к богословию митр. Димитрия стал проявляться только в самое последнее время. Обзор историографии, посвящённой митр. Димитрию Ростовскому позволяет нам сделать несколько важных выводов. Во-первых, многие десятки работ историков, филологов, богословов, философов, искусствоведов, литературоведов красноречиво свидетельствуют о том, что исследование, претендующее на сколько-нибудь полное отражение личности и взглядов митр. Димитрия Ростовского должно быть междисциплинарным. Во-вторых, обилие работ источниковедческого плана или же изучающих отдельные частные сюжеты, при отсутствии работ обобщающих, делает актуальной задачу осмысления той информации, которая уже собрана предыдущими поколениями исследователей. В-третьих, обзор историографии показывает, что при наличие тем изученных достаточно глубоко (биография митр. Димитрия и литературная сторона его творчества), существует ряд проблем, которые, хотя и были поставлены в работах исследователей, но так и не получили должного разрешения. К их числу относятся, в первую очередь вопрос о «западном влиянии» и «латинизме» Димитрия Савича, о месте Ростовского архиерея в динамичной культуре России XVII−XVIII вв., наконец − о роли его как церковного деятеля в религиозной истории Восточной Европы. Для того, чтобы успешно разрешить озвученные выше проблемы, необходимо будет обратиться к основным концепциям истории русской культуры XVII − нач. XVIII вв., нашедшим выражение в научной литературе последних десятилетий. |
| Большой интерес представляют выводы о соотношении католического влияния на воззрения «латиниста» Димитрия Савича в различных сферах. Если при экзегезе, в полемике и в проповеди он активно использует латинских авторов, то в вопросах, связанных с церковной жизнью он не прибегал к непосредственным заимствованиям католического опыта. Зато влияние могилянской традиции, идей, восходящих непосредственно к митр. Петру Могиле , в этой области прослеживается достаточно чётко. Тот синтез восточно-христианских и постридентских католических традиций, который осуществил митр. Петр в своём богословии в середине XVII столетия оказался весьма созвучен тем задачам, которые стояли перед митр. Димитрием в Ростовской митрополии в начале XVIII в. Весьма важен и вывод о том, что взгляды Димитрия Савича очень часто были созвучны идеям, проводившимся в жизнь и великорусскими церковными деятелями второй половины XVII в. В первую очередь это касается воззрений на таинства и на отношение к греху. Поскольку говорить о неком непосредственном влиянии великороссов на Димитрия Савича говорить не приходится, то мы можем утверждать, что развитие религиозности в Великороссии и Малороссии в указанный период происходило по схожим путям. Стало быть, деятельность могилянских архиереев в начале XVIII в. – среди которых митр. Димитрий Ростовский был лишь один из первых – не должна была быть чем-то инородным, но лишь продолжением и развитием уже имевших место тенденций великорусской религиозной жизни. Не меньшее значение имеет и тот факт, что взгляды Димитрия Савича по рассмотренным нами сюжетам вполне вписываются и в общеевропейский контекст. В сочетании с предыдущим наблюдением, это вновь подтверждает выводы о том, что русская религиозность в XVI−XVII вв. в своём развитии сближается с религиозностью западной и центральной Европы. Заключение Историческое развитие русской культуры в Средневековье и Раннее Новое время привела к тому, что к последним десятилетиям XVII в. начала складываться общерусская церковная интеллектуальная элита, которая объединяла московское и малороссийское учёное духовенство. Во многом это стало возможным благодаря киево-могилянской образовательной традиции. |
| Всё это приводило к тому, что размышления учёного духовенства над судьбами Церкви редко оставались невостребованными: тезисы, высказанные в трактатах и дебатах, часто находили воплощение в постановлениях церковных соборов. Ключевыми фигурами в деле введения новых религиозных норм были, прежде всего, деятельные архиереи, преисполненные решимости воплотить на практике в своих диоцезах то, о чём рассуждали теологи. Димитрий Савич принадлежал к числу подобных архиереев. Он взошёл на Ростовскую кафедру в 1702 г. Это означало, что ростовским митрополитом стал один из ведущих киевских церковных интеллектуалов. Перед ним стояла нелёгкая задача: использовать знания и опыт, накопленные за десятилетия книжных штудий и пребывания в лучших малороссийских монастырях, для разрешения тех проблем и нестроений, которыми изобиловала после десятилетий смут и незавершённых преобразований великорусская церковная жизнь. В этой главе на примере нескольких сюжетов мы рассмотрим, как митр. Димитрий Ростовский исполнял свой архипастырский долг по преобразованию религиозной жизни паствы, давая ответы на те вызовы, которые ставило перед ним его время. Это поможет нам полнее понять его и как деятеля культуры барокко, «религиозного века» 566 . Выбор этих сюжетов из всего множества тем, связанных с деятельностью Ростовского владыки не произволен и позволяет нам взглянуть на религиозную и культурную жизнь России конца XVII − начале XVIII в. во всём её многообразии. Проблема «внешнего знания» и европейской учёности вообще, будучи одним из центральных вопросов эпохи, является той темой, мимо которой просто невозможно пройти исследователю митр. Димитрия. Изучение изменения понимания греха позволяет коснуться проблематики перемен в сфере религиозной ментальности, а рассмотрение вопроса о месте таинств Исповеди и Причастия в церковной жизни даёт возможность познакомиться с религиозностью Раннего Нового времени не только в виде идей и богословских построений, но и во вполне зримой форме конкретных практик и институтов. §1. Традиции и новации латинской образованности у митр. Димитрия Ростовского |
| Таким образом, митр. Димитрий привлек все доступные славянские и латинские источники, при этом приоритет отдавался макарьевским Четьям-Минеям. Разнообразнейшие сведения были сопоставлены друг с другом и обработаны таким образом, что о каждом святом, упомянутом в месяцеслове, был написан краткий рассказ, имевший, помимо исторических фактов, еще и нравоучительное содержание. Новым был и способ изложения митр. Димитрия: «Его задача состояла в том, чтобы передать по возможности всю историю жизни святого, в её подвигах и деяниях, но передать просто, без лишних слов и стилистических украшений» 473 . Это требовало от автора высокого литературного мастерства. Написание сочинения, которое бы стало своего рода компедиумом примеров благочестивой жизни для православных христиан, требовало огромной работы. И здесь сил одного Димитрия Савича не хватало. В Малороссии он мог пользоваться поддержкой киевских коллег, среди которых были такие эрудиты как митр. Варлаам Ясинский. Между тем написание Четий-Миней шло совсем не гладко. Поначалу всё складывалось весьма благоприятно. Столь высоко ценившиеся Димитрием Савичем Великие Четьи-Минеи удалось получить почти сразу же после начала работы над текстом, в 1686 г. Это стало возможным благодаря протекции гетмана И. Самойловича и князя В.В. Голицина, а также по той причине, что патр. Иоаким, вероятно, желал оказать некую милость киевлянам после того, как Киевская митрополия подчинилась его власти в том же 1686 г. Высланы были не все макарьевские Четьи-Минеи, а лишь первые книги за сентябрь-февраль. Работа над первым томом своего труда иг. Димитрием была завершена в 1688 г., и к этому времени отношения между Москвой и Киевом были уже иными: в столице шли евхаристические споры. В сложившейся обстановке работа Димитрия Савича по составлению «Четий-Миней» стала для патр. Иоакима поводом для проявления своей верховной власти по отношения к киевлянам. Если ранее патриарх прислал макарьевские Четьи-Минеи как знак своей милости, то теперь, в марте 1688 г., в письмах к митр. Гедеону Четвертинскому и архим. Варлааму Ясинскому, патриарх без объяснения причин потребовал вернуть ценные книги обратно. К этому моменту иг. Димитрий едва приступил к сличению своих текстов со вторым томом макарьевских Четий-Миней, однако противиться воле первосвятителя он не смел. Он немедленно отсылает книги в Москву, сопровождая их письмом, в котором просит у патр. Иоакима благословления на издания в печерской типографии первой части «Четий-Миней». |
| Нельзя обойти вниманием и вводную статью О.В. Кириченко к публикации «Келейный летописец святителя Димитрия Ростовского с прибавлением его жития и избранных творений» 84 , в которой автор рассмотрел произведение Ростовского владыки в религиозно-культурном контексте эпохи начала Нового времени. Свой вклад в изучение митр. Димитрия Ростовского внесли и сотрудники ГМЗ «Ростовский кремль» В.И. Вахрина 85 и А.Е. Виденеева 86 , затронувшие в своих работах отдельные аспекты деятельности владыки. В кон. 1980-х – 2010-х гг. публикуется множество статей и докладов различных авторов, посвященных источниковедению наследия митр. Димитрия Ростовского , а также отдельным сюжетам из его произведений 87 . Как правило, они принадлежат авторам, занимающимся темами, не имеющими прямого отношения к Ростовскому архиерею. Эти работы представляют собой весьма пёструю картину, солидную в библиографических перечнях, но практически не имеющую перекрёстных связей. Статьи эти, фактически, полезны, главным образом, как материал для грядущих обобщающих работ. Также на новом этапе развития историографии было предпринято несколько опытов написания работ в биографическом жанре 88 . Самой удачной среди которых следует признать сочинение М.Л. Рубцовой «Жизнь, труды и эпоха св. Димитрия Ростовского » 89 , обобщившее достижения историографии по состоянию на 2007 г. Кроме того, в ряде докладов и статей было освящены сюжеты, связанные с теми или иными подробностями в жизни Ростовского владыки 90 . Столь важная для современников Ростовского митрополита сторона его деятельности как антистарообрядческая полемика, на данном этапе историографии оказалась незаслуженно обойдена вниманием исследователей. Ей посвящены лишь обзорный доклад В.Г. Пуцко о «Розыске» 91 в целом и доклад Е.М. Юхименко о ранее неизвестном источнике этого труда Димитрия Савича 92 . Новый этап историографии стал и новым этапом в осмыслении богословского наследия митр. Димитрия Ростовского . В ряде статей различные авторы обращались к тем или иным аспектам воззрений Димитрия Савича 93 , однако единственным исследователем, глубоко рассмотревшим взгляды митр. |
| Человек Раннего Нового времени любил бояться и жаждал это делать: публичные казни превращались в зрелища, а театральные сцены и живописные полотна, обычно исполненные аллегорий, подавали сцены кровавых расправ вполне натуралистично и во всех подробностях. Особенно выделялся здесь театр, где многочисленные инсценировки житий или исторических коллизий редко обходились без изображений ужасных злодейств. Впрочем, обладатели тонкого вкуса протестовали против смакования жестокостей. Многие драматурги поступали так, как и митр. Димитрий в своей «Рождественской драме», где убиение Вифлеемских младенцев происходит за сценой, «неслышимо», изображаясь посредством волшебного фонаря за прозрачным занавесом 641 . В проповедях же весь вышеописанный барочный натурализм жестокости давал возможность дать адекватное описание адских мук: и поистине, не было в истории гомилетики таких натуралистичных (и таких приближенных к слушателю!) описаний мучений в Геенне, как те, что изобразили барочные проповедники. Тут описания Млодзяновского и описания митр. Димитрия Ростовского не уступают друг другу в яркости и детальности: здесь и отверженные, превращающиеся в зловонные головёшки ещё до ввержения в вечный огнь, здесь − жабы и черви, в которые превращаются предметы земного плотоугождения, здесь душа и тела грешника гнушаются друг друга, здесь смрад и сера, теснота и мрак 642 . Впрочем, следует отметить, что описания адских страданий у Ростовского владыки можно встретить лишь изредка, в тех случаях, когда этого требует повествование проповеди. Подобный «реализм сверхъестественного» митр. Димитрия, однако, вовсе не ограничивается жуткими картинами преисподней. Стремление к образности и визуализации свойственно барокко. Сама идея Theatrum Mundi подразумевала также и желание отразить на сцене всё мироздание от малой детали до космических сфер 643 − а сценой в искусстве барокко была, в некотором роде, как уже говорилось, и картина, и кафедра проповедника. Димитрий Савич в полной мере использовал эти возможности барокко, что позволило ему говорить о духовных реальностях языком образов. |
| Окончание Смуты в начале XVII в. ознаменовало наступление нового этапа в истории культуры, который завершится уже после начала XVIII в. Этот новый этап характеризовался изменением менталитета и новым отношением к личности, религии, познанию, истории. Переломным моментом в этом новом этапе явилась середина XVII в.: процессы, начавшиеся в русской культуре в это время сыграли огромную роль в формировании культуры России Нового времени. Деятельность малороссийского учёного духовенства имела решающее значение в этих процессах, какую бы оценку исследователи, в зависимости от своих убеждений, ей не давали. При этом следует признать, что на настоящий момент проблематика отечественной церковной интеллектуальной культуры в Средневековье и Раннее Новое время в гуманитаристике хотя и намечена, однако не разработана: все труды, так или иначе затрагивающие эти вопросы, носят очерковый характер. Поскольку этот вопрос имеет ключевое значение для понимания связи деятельности митр. Димитрия Ростовского с процессами, имевшими место в культуре России конца XVII − начала XVIII вв., то подобная историографическая лакуна ставит перед нами задачу предварить анализ сюжетов, непосредственно связанных с Димитрием Савичем, кратким исследованием того, что представлял собой церковная интеллектуальная культура Малороссии и Великороссии к 1680-м годам, времени начала активного участия митр. Димитрия в общецерковных делах. Обзор источников Нарративные источники – источники личного происхождения − предписания для духовенства Основой для диссертации послужил корпус текстов, принадлежащих авторству митр. Димитрия Ростовского . Следует заметить, что обширное наследие Димитрия Савича используется в данной работе не полностью, соответственно нами дается описание лишь тех его частей, которые были так или иначе использованы в работе. Выбор источников был обусловлен, прежде всего, освещаемыми в работе аспектами деятельности митр. Димитрия, а также ограничениями, налагаемыми форматом диссертационного исследования. |
| «Что должен соблюдать священник при соблюдении сей тайны?» разъясняется, что иерей обязан при исповеди учитывать все личные особенности кающегося и обстоятельства, при которых был совершен грех – причем именно в той форме, что и в «Мире с Богом человеку»: «1) кто 2) что 3) где 4) коею помощью 4) чего ради 5) как 6) когда» 835 . Впрочем, в сфере административной малороссийская специфика становилась мало заметной: бюрократические методы на начало XVIII в. были схожими везде. Эту мысль иллюстрирует один интересный документ, т.н. «Указание» − инструкция, данная митр. Димитрием иеромонаху Варлааму, перед тем как отправить последнего по делам Ростовского архиерейского дома в Угличский уезд 6 апреля 1705 г. Документ, освящающий различные церковно-дисциплинарные вопросы, от единогласия на богослужении до денежных сборов, являет нам митр. Димитрия ещё и как крупного администратора. В этом документе, большая часть пунктов которого посвящена казусам церковного суда, отчётливо ощущается свойственное второй половине XVII – началу XVIII вв. стремление «дисциплинировать» клир через бюрократизацию: правила выдачи и проверки всевозможных «грамот» и «памятей» соседствуют с указаниями о значимых происшествиях писать в Ростов владыке «не мотчав». Среди прочих закономерно встречается и обязанность «прихоцким попом» составлять «имянные росписи» тех, кто не исповедуется в Великий Пост и «духовных отцов у себя многие годы не имеют» и отправлять их митрополиту 836 . Интересно, что здесь подразумевается некоторая возможность разведения понятий приходских священников и духовных отцов: духовником у прихожанина может быть не только его приходской иерей. Напомним, что в эпоху «покаяльной семьи» духовник мог даже не жить по соседству со своим духовным чадом, а вот в синодальный период понятия духовного отца и приходского священника совместились, во многом по причине бюрократизации и регламентации. Любопытно сравнение взглядов митр. Димитрия Ростовского на духовничество с его великорусским предшественником на Ростовской кафедре – митр. |
| Итак, теперь, когда мы представляем, каким образом складывались взаимоотношения митр. Димитрия с великорусскими интеллектуалами, мы можем ответить на вопрос, заданный в самом начале этого раздела: каковы же были объективные предпосылки этой дружбы, а говоря иначе – что обусловило столь тесное сближение представителей московской и могилянской интеллектуальной элит в начале XVIII в.? Ответ представляет достаточно ясным. Во всех случаях интерес к киевской учёности проявляли носители нового представления о роли церковного интеллектуала. Часто это были представители последнего поколения церковно-интеллектуальной элиты, сформировавшегося к 1690-х гг. и получившего «пёстрое» образование, близкое могилянской традиции. В их деятельности было всё больше общего с деятельностью их малорусских современников, что наиболее наглядно проявлялось в стремлении к христианскому просветительству. Христианское просветительство московских представителей интеллектуальной элиты рубежа XVII−XVIII вв., таких как Карион Истомин, так же, как и христианское просветительство могилянцев, адекватным образом может быть понято только в рамках процесса конфессионализации, в ходе которого распространение вероучительных знаний приобретает первостепенное значение. Однако, если отдельные проявления процесса конфессионализации были свойственны русской религиозной культуре и ранее, то на рубеже XVII−XVIII вв. происходят важные перемены. Эти изменения становятся особенно отчётливо видны на примере отношений митр. Димитрия с московскими интеллектуалами в ходе работы над Четьями-Минеями. При патр. Иоакиме, киевский проект по написанию Четий-Миней в Москве воспринимался достаточно прохладно. В разгар евхаристических споров полемики его даже использовали как своего рода рычаг давления на строптивых киевлян, отозвав макарьевские Минеи у митр. Димитрия. Однако при патр. Адриане ситуация резко изменилась. Идеи христианского просвещения Кариона Истомина, по всей вероятности, нашли полную поддержку со стороны патр. Адриана, которого современники характеризовали как человека добросердечного и легковерного 558 . Именно с позиции сознания необходимости христианского просвещения и осуществлялась та беспрецедентная поддержка митр. Димитрия, которую он ощущал в ходе своей работы над Житиями Святых на протяжении правления последнего московского первоиерарха. |
| Таким образом, к настоящему времени значительная часть наследия митр. Димитрия Ростовского введена в научный оборот в том или ином виде. Хотя с точки зрения текстологии немалая часть этих публикаций оставляет желать лучшего. Но львиная доля трудов Ростовского архиерея вполне доступна для работы историка. Имеются на сей день и неизданные тексты авторства митр. Димитрия: прежде всего это разнообразные личные заметки и выписки, входившие в состав библиотеки Ростовского владыки, которая с XVIII в. хранилась в Синодальной библиотеке. В ХХ веке библиотека Димитрия Савича, как и прочие фонды Синодальной библиотеки, была разделена между РГАДА и Отделом Рукописей ГИМ: ныне печатные и рукописные книги из собрания митр. Димитрия Ростовского , хранятся в РГАДА 203 , а прочие рукописные материалы, в том числе разные сборники − в Отделе Рукописей ГИМ 204 . Отдельные документы можно найти в различных фондах рукописных собраний РНБ 205 . Такова общая характеристика источниковой базы настоящего исследования. Глава I. Русское учёное духовенство как феномен Раннего Нового времени Если охарактеризовать митр. Димитрия Ростовского как деятеля культуры, то он был, прежде всего, высокообразованным представителем духовенства, человеком, посвятившим всю свою жизнь занятиям богословием и написанию духовных книг. Именно такой тип человека становится к началу XVIII в. весьма востребованным в России. Однако для того, чтобы понять, почему именно рубеж XVII−XVIII вв. стал эпохой расцвета русской церковной интеллектуальной культуры − бывшей, в свою очередь частью более широкого явления европейского интеллектуализма, восходящего к Античности − следует предпринять пространный экскурс в историю. §1. Интеллектуальная культура Русских земель: от Средневековья к Раннему Новому времени Средневековый интеллектуализм Византии и латинского Запада − особенности культуры Древней Руси − перемены в русской культуре в XV−XVI вв. − Реформация, Католическая Реформа, процесс конфессионализации в Речи Посполитой − «Православное возрождение» в западнорусских землях |
|
|
