| Χριστς βροτοθες, ν περ Θες, μν „Христос, вочеловечившись пребывает, как и был, Богом“. Значение акростиха в церковных песнопениях есть преимущественно практическое. Он служит вспомогательным средством для правильного разделения песнопений на строфы и стихи, особенно же предохранительным средством против незаметного выпадения из гимнов строф или стихов, равно как показателем того, в целости или не в целости дошло до нас известное стихотворное произведение. Именные же акростихи, сверх того, имеют большую важность и для истории церковного песнопения. По Крумбахеру (§ 178): „из 300 песнописцев около третьей части известны только из начальных букв строф“. Повторение и сопоставление слов, ассонансы, рифма. Несомненно, что все эти виды украшений поэтической речи употребляются авторами церковных песнопений преднамеренно, а не случайно, как бы в восполнение недостатка равномерности слогов и стоп в стихах. Как и в еврейском стихосложении, 202 они имеют различные виды и степени группировки и ощутительности для слуха, начиная от слабых едва заметных проявлений и рассеянных случаев до полных и рельефных, густых и даже сплошных сопоставлений. Притом они не связаны определенным местом в стихах и употребляются свободно, но не беспорядочно. Повторение и сопоставление слов имеет здесь значение средства для благозвучие речи, а не для усиления мысли, и бывает различных видов, каковы: а) Тождесловие, состоящее в повторении одного и того же слова обыкновенно в начале двух, а иногда и нескольких стихов кряду. Причем оно иногда простирается на несколько слов кряду и обыкновенно последуется в продолжение стиха созвучными себе словами, или же созвучиями других видов. Так у Синезия (5, 5864) в начале семи стихов кряду повторяется слово χαροις (радуйся) с последующим за ним словом παιδς, которое через стих заменяется словом πατρς; у Григория Богослова (гимн ко Христу, 310) в начале пяти стихов кряду повторяется слово δ ν; в стихотворении Синкелла κατανυκτικν (ст. 6568) – в четырех стихах слово ρσαι; в припевах на 9-й песни канонов – слова: μεγλυνον ψυχ μο или слово σμερον; словом χαρε начинаются все стихи в икосах акафиста Богородице, Георгия Писиды, сопровождаясь в парных стихах другими созвучиями, наприм. χαρε σοφας – χαρε προνοας (рифма), χαρε τ νθος – χαρε τ στφος (синонимы). Тождесловие в середине и в конце стихов встречается весьма редко и притом только у древнейших авторов, не имевших еще заметной склонности к другого рода созвучиям. Но фигура тождесловия не чужда и прозаической речи. 203 |
| «Современное начало суток – с полуночи – было введено в процессе петровских преобразований... Был известен и соответствующий отсчет времени с полуночи, который назывался немецким или латинским» 367 . В древности благочестивые люди после захода солнца, то есть с наступлением ночи, ничего не вкушали. Теперь этот обычай относится к полуночи, т.е. к 24 часам ночи. В наше время древнее «часомерие» сохранилось как достопримечательность, напоминающее о прошлом. Так, на пражской ратуше древние часы показывают «и богемское, и современное время» 368 . Но в монастырях Афона древнее «часомерие» реально сохраняется в наши дни, по нему построена монастырская богослужебная жизнь. Там такое время называется «византийским», поскольку оно сохраняется с византийских времён. Оно более соответствует структуре православного Богослужения. Как монашество есть инаковость по отношению к миру, так и «византийское» время наглядно показывает иной, построенный на молитве, дух Афона. Такое время делает реальным ощущение сопричастности древним отцам устроителям православного Богослужения. Создатель времени – Творец мира и Господь, Который «времена... положил в Своей власти» ( Деян.1:7 ). Эта мысль повторяется в кондаке на праздник церковного Нового года (1 сентября), Бог прославляется, как «дни и нощи, времена и лета сотворивый». И, таким образом, древнее «часомерие» ориентирует человека прежде всего на служение Богу. «Петлоглашение» Естественным будильником русского человека, встававшего с восходом солнца, был петух. В Шестодневе Георгия Писиды (VII в.) читаем: «Кто велегласнаго внутрь суща храмины научи кура часомерити в нощи» 369 . Кур на древнерусском языке означает – петух 370 . В связи с этим говорится: «Определять ночное время по пению петухов было делом общеизвестным» 371 . Пение петуха предшествовало наступлению утра и это время называлось куроглашением 372 . В Остромировом Евангелии читаем: «Не весте бо, когда Г(оспод)ь придет, вечер ли, или полунощи, или в куроглашение, или заутра» 373 ( Мк.13:35 ). Монах Евагрий делает такое сравнение: «Кочет есть человек духовный, исполненный ведения, и другим душам благовествующий день бывающий от умного солнца» 374 . |
| Таким образом, весь этот мир ради формирования нашего тела Созиждивший нас ( πλσας μς) прежде нашего создания ( πλσεως) произвел из ничего ( κ το μ ντος παργαγε). А для улучшения нравов и направления к добродетели чего только не сотворил ( ποησεν) любящий добро Владыка? Весь сей чувственно воспринимаемый мир Он соделал ( πειργσατο) как бы неким зеркалом премирных [сил], чтобы мы посредством духовного в него всматривания ( δι τς κατ’ ατν πνευματικς θεωρας), словно по некоей изумительной лествице 543 , доходили до них 544 . Итак, мир возник ради человека. Вся космология Паламы пронизана антропоцентризмом, придающим ей возвышенно-мажорную окраску: мир представляет собой задачу и поле действия для человека, место его встречи с живым Богом. Мир создан Промыслом Божиим – поэтому он прекрасен, ибо указывает на своего Творца; человек призван распознать божественное происхождение мира и путем познания, аскезы и сознательно-волевого участия в жизни мира и Церкви заботиться как о нынешнем благостоянии мира, так и – в большей степени – о его грядущем преображении. И нужно сразу подчеркнуть, что космология инкорпорирована учителем безмолвия в целостное богословское видение мира и человека, являясь одним из уровней теоцентрической картины мира. Мир возник благодаря Промыслу Божию. «Безначальное и непрекращающееся дело Божие, – по словам учителя безмолвия, – суд и Промысел. Ведь сущее и прежде возникновения нуждалось в суде и Промысле, коль скоро надлежало [ему] появиться [на свет], да и после появления [оно не перестало нуждаться в этом], чтобы в решающий момент ( κατ καιρν) не исчезнуть, [но дабы] одна часть [сущего] претерпевала изменения ( μεταγνωνται) к своей собственной пользе либо к [пользе] вселенной ( το παστς), другая же пребывала неизменной» (228А). Итак, в мире, обязанном своим возникновением Промыслу, всё устроено разумно и целесообразно («целесообразность» – одно из значений слова τ λυσιτελς, которое мы перевели как «польза»); одно из проявлений этого общего порядка бытия – диалектическое сочетание и взаимопроникновение покоя и динамики в мире. Вспомним еще раз; Бог «...весь этот мир и скрепил ( πηξε), и привел в движение» (80D); «...чтобы один и тот же мир пребывал покоящимся и вместе с тем находящимся в движении» (80С). Толчок этому ходу мысли, наряду с собственным мыслительным и богословским опытом и интуицией солунского архиепископа, похоже, дали аналогичные размышления св. Григория Нисского о взаимодействии и обоюдной субординации неподвижной Земли, занимающей срединную область, и небесных тел, которые движутся по круговым орбитам в двух противоположных друг другу направлениях 545 . После св. Григория Нисского это учение усваивают и светские авторы (так, О. Р. Бородин обращает внимание на отражение этой же идеи о взаимно уравновешивающем движении небесных тел в стихотворном «Шестодневе» Георгия Писиды 546 ). |
| „Бездетно и непостижимо в безвестном начале бе Слово, – Родителю равносуществен, совечный безматерний Сын. И свет самосущего Бога есть Слово; от света есть свет, – Отца Своего нераздельный, на вечном с Ним тропе седящий.“ После Нонна обычай ученого подражания античной метрике постепенно ослабел, но не прекратился даже при образовании уже ритмического стихосложения и появлении гражданского топического стиха. Это доказывают: анакреонтические оды св. Софрония, с 629 г. патриарха Иерусалимского, три ямбические каноны св. Иоанна Дамаскина и бесчисленные стихотворения духовного содержания, написанные анакреонтическими и другими размерами, Елия, Игнатия. Льва мудрого, Продрома, Мануила, Фила и других. Наиболее достойными богослужебного употребления признаны церковью стихотворные каноны св. Иоанна Дамаскина на праздники: Рождества Христова, Богоявления и Пятидесятницы. 181 Все эти каноны от начала до конца написаны ямбическим триметром. Каждый их ирмос и тропарь представляет собой особую строфу той или другой песни канона и имеет по пяти двенадцатисложных стихов, или, что тоже, по шести ямбических стоп, с цезурой после каждых первых пяти слогов, которая делит стих на два полустишия. Сверх того, стихи в канонах построены с такой свойственной Иоанну роскошью труда в расположении слогов и ударений, что и новая ритмически-тоническая техника признает их правильность, так как в них ударяемые слоги повторяются правильно на определенных местах стиха. Самые же тонические схемы в разных песнях канона различны. В образец этого рода стихосложения приводим по одному первому стиху из ирмоса и первого тропаря первой песни канона на Рождество Христово: Схема количественная: – – – – – – – – – – – – Схема ритмическая: Ирмос: σω σε λα ν θαυ μα τουρ γν Δεσ π της... Тропарь: νεγ κε γα στρ γι ασ μ νη λ γον... В богослужебном употреблении Греческой церкви есть еще ямбический канон 1-го гласа Богородице, творение Иоанна Евхаитского, в точности сходный размерами с каноном Иоанна Дамаскина на Рождество Христово, 182 а также канон Мефодия из Сиракуз 183 и первый кондак акафиста Божией Матери, творение блаж. Георгия Писиды (по иным – патр. Сергия). |
| Значительным явлением в конце VIII в. было также и поэтическое творчество Феодора Студийского, возглавлявшего партию иконопочитателей в последний период иконоборчества. Наряду с обычными церковно–поэтическими произведениями он написал цикл стихотворений о монастырской жизни, отличающихся искренним интересом к человеку в его повседневных трудах. В чрезвычайно эмоциональных, хотя и внешне сдержанных стихах, используя ямбический триметр, Феодор Студийский описывает людей различных профессий, живущих в монастыре. Так, в рамках вполне традиционного любования монашескими обычаями возникают новые, пока еще чуждые данному времени, мотивы. Наряду с церковной поэзией в VII–VIII вв., как и в предшествующую эпоху, развивалась поэзия светская, к которой нередко бывали причастны люди из среды духовенства. Источником сюжетов здесь были, как правило, события века. Георгию Писиде принадлежат три поэмы: о походе Ираклия против персов, о нападении авар на столицу, панегирик Ираклию по случаю его победы над арабами и захвата «креста господня». В смысле метрики поэту представилась единственная оправдывающая себя возможность – входивший тогда в употребление двенадцатисложный стих, возникший на основе триметра, но стоявший несравненно ближе, чем античные размеры, к живому языку того времени. Этот кризис в стихосложении подготовил возникновение «политического» (т. е. общеупотребительного) стихотворного размера, которым, начиная с X в., пользовалась народная поэзия. Художественные достоинства поэм Писиды высоко ценились византийскими писателями последующей эпохи: в XII в. появилось сочинение Михаила Пселла «Кто лучше сочиняет стихи – Писида или Еврипид?» Придворная и военная тематика Писиды находит продолжение в поэме Феодосия Грамматика, современника императора–иконоборца Льва Исавра; поэт описывает вторую осаду Константинополя аварами (673 г.) Традиционная линия лирической поэзии представлена глубоко пессимистичной поэмой Писиды «О суетности жизни» и поэмой Феодора Студийского «К самому себе». Более оригинальна афористическая поэзия Касии – ученой монахини, писавшей также и в традиционных жанрах. В лаконичных двенадцатисложных изречениях, отмеченных оригинальностью стилевых приемов и глубиной мысли, отражен мир весьма разнообразных интересов поэтессы. Часто ряд афоризмов объединяет одинаковое начало, – например, 27 триметров начинаются словом «ненавижу». Касия осуждает глупость, скаредность и другие пороки; чужды ей также лицемерие и вероломство, с которыми ей неоднократно приходилось сталкиваться. |
| Византийский поэт развивает античную концепцию о происхождении мироздания: сферичность земли и небес, геоцентрическое строение мира, представление о широтной зональности, идея о противоборстве в природе влаги и огня (влага – Месяц, огонь – Солнце, что не дает возможности Месяцу затопить Вселенную, а Солнцу – спалить ее). Многочисленные ссылки на «Писание» перемежаются славословиями в честь императора. Писида обращается к Всевышнему с просьбой сделать Ираклия I «всемирным властителем», дать ему «властвовать над всей землей под солнцем». Сведения о животном мире, содержащиеся в «Шестодневе», были заимствованы из «Физиолога». Ясность и чувство меры, свойственные поэзии Писиды, его мастерское владение двенадцатисложником стали образцом для всех последующих поэтов. Неслучайно в трактате «Спросившему, кто писал лучше стихи, Еврипид или Писида» Михаил Пселл отдал предпочтение византийскому поэту. «Шестоднев» Писиды был переведен на армянский и старославянские языки. «Большая хроника» состоит из четырех книг, начинающихся с 1258 г. – правления Михаила VIII Палеолога, и заканчивающихся событиями 1477 г. – неудачным военным походом Мехмета II на этолийский Навпакт и остров св. Мавры. Центральное место в книге занимают главы, посвященные осаде и падению Константинополя (с 26 марта 1452 г. до 30 мая 1453 г.). Сфрандзи подробно рассказывает, кому и какой участок было поручено защищать, отмечает малочисленность обороняющихся, среди которых рядом с ромеями были венецианцы, каталонский консул Пётр Гулиан, лигуриец Мануил, Феофил Палеолог, германец Иоанн, русский кардинал, «великий дука» Лука Нотара, военачальники во главе с димархом Иоанном Джустиниани, «человеком весьма опытным, храбрым и полезным». Он включает в свой рассказ речь императора Константина XI Драгаша, обращенную к «благороднейшим архонтам», «сиятельнейшим димархам», «верному и досточтимому народу» накануне решающего сражения с призывом стоять «мужественно». В панегирических тонах описан не только император, «как Самсон», напавший на чужеземцев, но и Франциск Толедский, который «превзошел Ахилла», Феофил Палеолог, бросившийся в гущу врагов с криком: «Хочу лучше умереть, чем жить!», и перебивший «всех, кого только нашел». |
| 424 Ср. доклад A. Μ. Лидова (Лазаревские чтения, 2004) об особенностях динамических пространственных действий с образом Одигитрии в Константинополе. 425 Janin В. Constantinople Byzantine: Développement urbain et répertoire topographique. Paris, 1964. P. 285 ff.; Каждая A. П. Два дня из жизни Константинополя. СПб., 2002; Янин В. Л. «Чертеж Пальмквиста» и его место в истории новгородских фортификаций//Русский город. Μ., 1980. Т. 3 (вкладыш). 426 Янин В. Л. 1) Семисоборная роспись Новгорода//Средневековая Русь. Μ., 1976. С. 111 и сл.; 2) К проблеме авторства... С. 178. 427 Голубцов А. Чиновник Новгородского Софийского собора//ЧОИДР. Μ.. 1899. Кн. 2. С. 125; Архимандрит Макарий. Археологическое описание... Ч. 1. С. 96 и сл. Макарий отмечает интересный момент: соборные шествия из Св. Софии к иконе Знамения и к храму Спаса осуществлялись накануне праздника Воздвижения Креста (храмовый праздник Св. Софии), связывая олицетворение Новгорода (храм Св. Софии) и его палладиум (икону Знамения) в единое целое. 428 См. о ней: Belting-lhm Ch. «Sub Matris Tutela» Untersuchungen zur Vorgeschichte der Schutzmantelmafonna. Heidelberg, 1976. S. 51 ff.; Μ. Иконе Богородице 1977. T. 13. С. 3 и сл.; Seibl W. Der Bildtypus der Theotokos Nikopoios. Zur Ikonographie der Gottesmutter Ikone//Byzantina. 13. 1985. S. 551 ff.; Этингоф О. E. Образ Богоматери... С. 157 и сл. 429 Неслучайно в волотовской росписи 1363 г. с темами Премудрости повсюду сопряжен образ Знамения, а в западном своде он окружен надписью: «Премудрость созда себе храм». 431 Небольшой участок на шее Марии, часть левого глаза, лазуритовый мафорий с тонкой золотой каймой, розовый чепец и такой же видимый до локтей хитон, части облачения Христа с тончайшим по рисунку нитевидным асистом, лазуритовый медальон с узкой золотой каймой. 432 «Стена еси всем прибегающим к Тебе ...радуйся, столпе девства, радуйся дверь спасения» (Акафист, к. 10, ик. 10). «Радуйся двере единая, Ею же пройде Слово... радуйся, божественный входе спасаемых» (Канон молебный Григория Писиды, п. 3). |
| Самый знаменитый и плодовитый из них – Анастасий. Его поэзия по совершенству не уступала античной. Его тропари бурлили многочисленными вводными предложениями, накатывались, как волны и устремлялись к заключительному припеву. Отдельные поэмы достигали 300-т и даже 500-т стихов, но слушались с живым неослабевающим интересом. Очевидно, к этой же школе принадлежал и сам патриарх КПльский Сергий (до 626, † 638) – виновник монофелитской ереси, разразившейся при имп. Ираклии. Известен его кондак на Успение Божией Матери, написанный в 626 г. при оставлении патриаршей кафедры. Некоторые исследователи (в т. ч. такие специалисты как Ю. И. Рубан) приписывают ему и составление (в том же году) первого акафиста. Однако, мы здесь будем придерживаться более традиционной версии, считающей, что автором его является блаж. Георгий Писида († ок. 638 г.) – как видно из прозвища, он происходил из Писидии, был КПльским диаконом и референдарием (т.е. секретарём) патриарха Сергия, которому посвятил поэму «Шестоднев или сотворение мipa», написанную ямбическими стихами. Писал также эпиграммы, ямбы «О суете житейской», «на Воскресение Спасителя», «Похвалу имп. Ираклию» и др. Ему же приписывается литургическая песнь: «Да исполнятся уста наша хваления...» (ок. 620 г.). Он был очевидцем аварской осады КПля в 626 г. и написал об этом большую эпическую поэму. В эпиграмме на ту же тему он писал: «Варвары грозные городу нашему, Лишь увидя Ее – воеводу, Гордые выи склонили тот час». Здесь обращает на себя внимание не совсем обычное наименование Богородицы «Воевода» (буквально: «Полковница»), тождественное I строке Акафиста: «Взбранной Воеводе победительная...» что является дополнительным аргументом в пользу авторства Писиды. 5. Акафист Т.о. перед нами победная и благодарственная песнь Богородице за избавление КПля от аварской осады в 626 г. Согласно древней синаксарной заметке её впервые слушали 7 августа 626 г. стоя, после чего и явилось название «Акафист» (ακαθιστος неседален), т.е. песнопение, во время которого не позволяется сидеть. |
| Восхищаясь, например, красотой и величием неба, Георгий множеством антиномических метафор и сравнений показывает его необъятность и неописуемость: в твръдость не утверъжденнуя утвръжденно, горе бо възносится и в глубину низходит… стоя же бегает, и ходя пребывает; за стоание же движение не изреченно имат… ни едино бо ему число, яко бесчислено… сгоаниемь текущимь, и хождением угвержденым; Велико бо есть, яко божии мал престол. (104–132). Безмерно небо, но «небесное безчислие» по равнению с его Творцом «яко едина бывает капля» (158). Усматривая во всем мироздании регулярное движение при постоянстве и неизменности основных компонентов, будь то небесные духовные чины (ангелы, архангелы, серафимы) или небесные светила, Георгий прибегает к антиномическим формулам: «стояще летають, и утвержени текуть» (178); «стояниемь текущим и хождениемь утвръжденым» (239). Особенно полюбилась ему последняя, ее он неоднократно повторяет в своей поэме. Антиномизм Писиды имеет не мистический характер, как у Псевдо-Дионисия, а ос-новывается на данных античной науки. Универсум предстает в его «Шестодневе» гармоническим единством противоположных начал, в основе которых-здесь он вспоминает традиции античной науки -лежат четыре противодействующие стихии. Тварный мир зиждется на их единстве, как храм на четырех стенах: но яко братию, дому владыка и родитель, миротворяя съпротивнаа естества, чин же являя безчинныа четворица, да сии мир весь яко великаа храмина нераздрушимыи будет яко от четырех стен, тако счетаеши несчетаемаа естества. (260–266) От мироздания, как «доброукрашенной храмины», Писида переходит к описанию его «обитателей»: растений, животных, человека-и завершает поэму рассуждениями об умонепостигаемом Творце мира, о невидимом «красоты делателе», «лучя» которого «нигде же вмещаема во вся вмещает ся» (903–904). Здесь он опять не может обойтись без антиномизма и апофатики, которые стали столь традиционными для византийского богословия. Творец в представлении Писиды есть всеобразен, безъобразен не имеа стояниа |
| Она подвержена тончайшим дуновениям моды и являет весьма динамичную смену периодов, но не эпох, которые отличались бы друг от друга по своей глубинной идее, как романская и готическая эпохи; а если мы будем рассматривать все византийское тысячелетие в целом как одну великую эпоху истории культуры, нас должно поразить полное отсутствие чего-либо похожего на плавную траекторию, идущую от зарождения стиля к его упадку… Положительно, историческое время византийской культуры не так необратимо, как время античной культуры или культуры средневекового Запада. Литература и искусство Византии используют щедро отмеренное им тысячелетие не столько для неотменяемых решений, сколько для постепенного развертывания своих возможностей…» 947 Но если византийской литературе присуще некое свойство, противоположное началу исторической динамики, то с наибольшей отчетливостью, осязаемостью, с наибольшей чистотой оно воплощено в византийской литературной теории. Последняя поистине «антиисторична», и притом не только в том смысле, в котором о ее «антиисторизме» говорил применительно к Пселлу тот же Я.Н. Любарский. Последний имел в виду вещь сравнительно выясненную – «утилитарно-риторический подход к литературе» 948 , при котором исключается фактор исторического времени, игнорируется хронологическая дистанция и тексты разных эпох предстают, если использовать выражение Д.С. Лихачева, «одновременными» либо «вневременными» 949 . «Великолепный пример «антиисторизма» 950 – если Пселл сопоставляет стих Еврипида и стих Писиды так, как если бы эти поэты, разделенные более нежели тысячелетием, принадлежащие с нашей (но не византийской!) точки зрения двум разным литературам и культурам, были друг другу современниками 951 . Такого рода «антиисторизм», как верно отмечено тем же Любарским 952 , есть норма для всякого средневекового сознания. Более того, он определяет, вопреки блистательным, но редким исключениям, теоретико-литературную мысль длинного ряда эпох, в который наряду со Средневековьем входят античность, особенно поздняя, а также Ренессанс и классицизм. |
|
|
