| — Нет, — мрачно уронил Элмер. — Во всяком случае вы слыхали о том, что он сделал, — продолжал отец Браун. — Это было хуже всего, когда–либо сделанного Денди. Он устроил бойню в Гленкоу. Человек он был ученый, сведущий юрист, государственный муж с очень широкими взглядами, притом — тихий человек, с лицом тонким и умным. Вот такие–то люди и продают душу черту. Элмер привскочил на месте и пылко закивал головой. — Ей–богу, вы правы! — крикнул он. — Тонкое умное лицо! У Джона Стрейка именно такое лицо. Тут он поднялся и некоторое время странно, сосредоточенно всматривался в отца Брауна. — Если вы немного подождете меня здесь, я покажу вам кое–что, — сказал он наконец. Элмер вышел снова в среднюю дверь, прикрыв ее за собой. «Направился, видно, к буфету или к себе в спальню», — подумал отец Браун. Он не вставал с места и рассеянно смотрел на ковер, на который сквозь стекла двери падал бледный красноватый отсвет. На миг он принял было ярко–рубиновый оттенок, но потом снова потускнел, будто солнце выглянуло из–за тучи и спряталось вновь. В комнате было тихо, только водяные существа плавали взад и вперед в своей зеленой чаше. Отец Браун напряженно думал. Минуту–две спустя он поднялся, бесшумно скользнул к телефону, помещавшемуся в углублении за гардиной, и вызвал доктора Война по месту его службы. «Хотел бы сообщить вам кое–что по делу Элмера, — тихо сказал он. — История любопытная. На вашем месте я немедленно отправил бы сюда человек пять–шесть, чтобы они окружили дом». Потом он вернулся на прежнее место и уселся, уставившись на темный ковер, который снова подернулся ярким кроваво–алым отблеском. Этот сочащийся сквозь стекла свет навел его на мысль о зарождении дня, предшествующем появлению красок, и о тайне, которая то открывается, то закрывается, словно дверь или окно. Нечеловеческий вопль раздался из–за закрытых дверей и почти одновременно раздался выстрел. Не успели раскаты его замереть, как дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вбежал хозяин дома, в разорванном у ворота халате, с дымящимся пистолетом в руке. Он не то дрожал с головы до ног, не то трясся от хохота, неестественного при данных обстоятельствах. |
| Стены от ворот Спаских до науголной Воскресенской башни восемдесят сажен. Воскресенской науголной башни ширина три сажени, поперег тож. А от Воскресенской башни по другой стене от Каткины горы башня, что бывали Ильинские ворота. Ширина три сажени с полусаженью, поперег две сажени с полусаженью. Да в той же стене башня середняя Борисоглебская. Ширина четыре сажени, поперег тож. Да по той же стене башня Дебриская. Ширина четыре сажени, поперег тож. От Воскресенские башни до науголной Волской башни стены сто девяносто сажен. Волской башни ширина четыре сажени, поперег тож. От Волской науголной башни башня Выводная. Ширина пять сажен, поперег [слово затерто] сажени. А от Волские Косые башни к реке Волге вороты Водяные. Ширина три сажени с полсаженью, поперег тож. Да перед Водяными воротами башня Отводная. Ширина шесть сажен с полусаженью, поперег три сажени с полусаженью. От Волги ж башня. Ширина три сажени с четвертью, поперег тож. В той же стене от реки от Волги башня Науголная с рукавом. Рукав обведен тыном. Ширина три сажени с полусаженью, поперег две сажени с полусаженью. От Волской Науголной башни до башни Науголной, что с рукавом, сто десять сажен. От Науголной башни башня ж с рукавом против мыту. Ширина три сажени с полусаженью, поперег три сажени. В той же стене башня над тайником. Ширина четыре сажени, поперег три сажени с полусаженью. Тайник от воды в город до улицы. Длина тринатцать сажен, поперег в тайнике две сажени с четвертью. А вверх полторы сажени. В той же стене башня от талника против соборной церкви. Ширина три сажени с полусаженью, поперег тож. От Науголной башни, что с рукавом до башни, что у Спаских ворот, стены сто дватцать четыре сажени. Башня ширина три сажени с четвертью, поперег три сажени. А от тое башни до Болших Спаских ворот семь сажен с четвертью. Башни рублены все клетками, бои выводные за город о дву мостех. А меж башен тыих острог оставлен без тарасов в борозду. Вышина острогу две сажени с полусаженью. Под верхом были палати з боем и под котками. |
| По обычаю туземцев, они всё откладывали своё переселение, и, наконец, их застали первые дожди; через полуразрушенные крыши вода потоком вливалась в их дома; на пастбищах образовались озёра глубиною до щиколотки ноги человека, и после летнего зноя повсюду забушевала жизнь. Наконец поселяне вышли из деревни, ступая по воде; мужчины, женщины и дети брели под ослепляющим тёплым, утренним ливнем и, понятно, обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на свои дома. Как раз в то время, когда последнее нагружённое вещами семейство вереницей проходило через ворота, послышался треск ломающихся стропил и крыш. Поселяне увидели, как на мгновение поднялся блестящий, извивающийся, как змея, чёрный хобот, который разбрасывал промокшую настилку крыши. Он исчез; пронёсся новый грохот; вслед за тем — вопль. Хати срывал крыши с домов, как вы собираете водяные лилии, и отскочившее бревно его ударило. Нужна была только эта боль, чтобы в нём проявилась вся сила: в джунглях нет ни одного такого безумного разрушителя, как взбешённый слон. Задними ногами он ударил в глиняную стену, она рассыпалась и под дождём превратилась в жёлтую грязь. С визгом повернулся Хати на одном месте, помчался по узким улицам, прислонялся то к одной, то к другой хижине, справа и слева, потрясая старые двери, обращая в щепки стропила крыш, а позади него три молодые слона свирепствовали, как тогда, при разграблении полей Буртпора. — Джунгли поглотят остатки, — произнёс спокойный голос среди обломков. — Нужно разрушить внешнюю ограду. И Маугли, весь блестящий от дождя, струившегося по его обнажённым плечам и рукам, отскочил от стены, которая начала оседать на землю, точно утомлённый буйвол. — Всё в своё время, — задыхаясь, крикнул Хати. — Ах, в Буртпоре мои бивни покраснели! Ну, на внешнюю стену, дети! Головой! Все сразу! Ну! Четыре слона, стоя рядом, наклонили головы; внешняя ограда выгнулась, треснула и упала, и люди, онемевшие от ужаса, увидели дикие, забрызганные глиной головы разрушителей, которые выглянули из зияющего пролома. Тогда люди бросились бежать по долине; у них не было ни домов, ни пищи, а их дома, разрушенные, разбросанные, истоптанные, таяли позади них. |
| По обычаю туземцев, они всё откладывали своё переселение, и, наконец, их застали первые дожди; через полуразрушенные крыши вода потоком вливалась в их дома; на пастбищах образовались озёра глубиною до щиколотки ноги человека, и после летнего зноя повсюду забушевала жизнь. Наконец поселяне вышли из деревни, ступая по воде; мужчины, женщины и дети брели под ослепляющим тёплым, утренним ливнем и, понятно, обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на свои дома. Как раз в то время, когда последнее нагружённое вещами семейство вереницей проходило через ворота, послышался треск ломающихся стропил и крыш. Поселяне увидели, как на мгновение поднялся блестящий, извивающийся, как змея, чёрный хобот, который разбрасывал промокшую настилку крыши. Он исчез; пронёсся новый грохот; вслед за тем — вопль. Хати срывал крыши с домов, как вы собираете водяные лилии, и отскочившее бревно его ударило. Нужна была только эта боль, чтобы в нём проявилась вся сила: в джунглях нет ни одного такого безумного разрушителя, как взбешённый слон. Задними ногами он ударил в глиняную стену, она рассыпалась и под дождём превратилась в жёлтую грязь. С визгом повернулся Хати на одном месте, помчался по узким улицам, прислонялся то к одной, то к другой хижине, справа и слева, потрясая старые двери, обращая в щепки стропила крыш, а позади него три молодые слона свирепствовали, как тогда, при разграблении полей Буртпора. — Джунгли поглотят остатки, — произнёс спокойный голос среди обломков. — Нужно разрушить внешнюю ограду. И Маугли, весь блестящий от дождя, струившегося по его обнажённым плечам и рукам, отскочил от стены, которая начала оседать на землю, точно утомлённый буйвол. — Всё в своё время, — задыхаясь, крикнул Хати. — Ах, в Буртпоре мои бивни покраснели! Ну, на внешнюю стену, дети! Головой! Все сразу! Ну! Четыре слона, стоя рядом, наклонили головы; внешняя ограда выгнулась, треснула и упала, и люди, онемевшие от ужаса, увидели дикие, забрызганные глиной головы разрушителей, которые выглянули из зияющего пролома. Тогда люди бросились бежать по долине; у них не было ни домов, ни пищи, а их дома, разрушенные, разбросанные, истоптанные, таяли позади них. |
| Крепостная стена с башней Веселуха. Фотография. 1912 г. (Б-ка Конгресса США) Крепостная стена с башней Веселуха. Фотография. 1912 г. (Б-ка Конгресса США) Современники называли крепость в Смоленске «ожерельем земли Русской». Для ее возведения были собраны материалы, мастера и работный люд со всей страны благодаря работе нового учреждения - Приказа каменных дел. Лучше всего древние прясла и башни сохранились с юж. и вост. сторон древнего города; их облик служит главным источником для изучения творчества К. Крепость со стенами длиной 6,5 км имела 38 башен. Главные проездные ворота были перед мостом через Днепр, связывавшим город с дорогой на Москву, во Фроловской башне на сев. стене и Молоховские на юж. стороне (обе не сохр.). Крепость имела еще 7 дополнительных воротных башен, которые в плане были почти одинаковыми и отличались высотой и числом ярусов (2 или 3), часть из них (Авраамиевские, Никольские (Еленинские), Копытенские) сохранились, некоторые были перестроены (Водяные (Воскресенские) - в 1816). Для усиления обороноспособности и использования огнестрельного оружия и артиллерии строились разные по форме башни, отличавшиеся количеством ярусов, создавались неск. линий обороны внутри каждой башни и за пределами стен, для чего, напр., был сохранен древний вал XV в. Исследователи считают, что К. впервые ввел т. н. средний бой между традиц. подошвенным и верхним и расставил бойницы в шахматном порядке по отношению к нижнему ярусу, создал в бойницах подошвенного и среднего «боя» сводчатые камеры, что позволяло укрыть «пушечный наряд». Неизвестно, обучался ли К. у иностранных архитекторов, но он обладал оригинальным архитектурным мышлением в вопросах крепостного строительства. Зодчий использовал чертежи, модели, шаблоны, что и позволило воздвигнуть крепость в короткие сроки. Яркой чертой стиля К. ученые считают сочетание оборонительных функций с эстетическим решением, когда каждый тип башни получал собственный художественный облик. Различные по функции башни имеют разные планы (прямоугольные, граненые), количество ярусов, пропорции и декор. Самые важные башни, воротные, получили богатую архитектурную отделку с применением белого камня. Наряду с побелкой крепость имела также раскраску. Архитектурные формы, которые использовал К. для декоративного оформления рамок бойниц, напоминают церковные элементы - оконные наличники и классические белокаменные порталы. В. В. Косточкин соотносил их появление в военном зодчестве и работах К. с расширением каменного палатного строительства в кон. XVI в. и считал, что наличие этих форм свидетельствует об опыте К. как «палатного и церковного мастера». |
| В то время там, между аббатством и морем, красовался богатый и славный семибашенный город, окруженный стенами в двенадцать камней толщиною, представлявшими надежную защиту от нападения врагов. Гулявшие по своему саду, на вершине утеса, монахи ясно могли видеть раскидывавшуюся у них под ногами сеть узких улиц, полных жизни, движения и красок, могли следить за погрузкою и выгрузкою многочисленных кораблей, со всех стран света прибывавших к пристани этого города; могли слышать смешанный разноязычный говор представителей всех человеческих племен, населяющих земной шар, могли услаждать свои взоры густым лесом корабельных мачт, высившихся над рядами украшенных причудливой резьбой дубовых остроконечных крыш, защищавших очаги местных богатых обывателей. Видны были монахам и массивные водопроводные сооружения, питавшие живительной влагой этот хлопотливый торговый город. И все более и более процветал этот город, пока не спустилась над ним одна темная ночь, в которую он согрешил перед Богом и людьми. Это было в те тревожные для саксонских побережников времена, когда почуявшие издали богатую добычу датские «водяные крысы» шныряли вокруг каждого речного устья; больше же всего они щерили свои белые острые зубы у восточного берега Англии, на самом виду часовых, стоявших на широких стенах того семибашенного города, который тогда красовался на суше, а теперь покоится на дне шумящего моря. Много происходило кровавых схваток и за стенами города и внутри их. Много стонов умирающих воинов, пронзительных воплей убиваемых женщин, жалобных криков истязуемых детей ударялось по пути к небу в железные ворота аббатства, заставляя трепещущих монахов вскакивать с жестких лож, чтобы помолиться за несущиеся мимо души. Но вот, наконец, для измученной страны настал мир. Саксонцы и датчане решили дружески сойтись между собою. Восточная часть Англии была велика и просторна; места было вполне достаточно и для некогда осевших здесь саксонцев, и для только что пришедших датчан. Вздохнули с облегчением обе стороны, измученные долгой борьбой и жаждавшие отдыха. |
| Пожарский продолжал стоять на гребне вала, глядя из-под козырька своего шлема на приближающиеся длинные шеренги польских пехотинцев с мушкетами и алебардами в руках. Головы жолнеров и шляхтичей были покрыты шляпами и шапками, украшенными пышными перьями: белыми, красными, черными, дымчатыми… «Не войско, а стая фазанов!» – усмехнулся про себя Пожарский. Воеводы из пеших полков, стоявшие в укрытии за валом, упрашивали Пожарского не рисковать головой и не маячить на виду у вражеских стрелков. Пожарский далеко не сразу прислушался к словам своих военачальников. Наконец Пожарский ловко сбежал вниз по крутому склону вала и добродушно проворчал, подходя к воеводам: – Ну, чего вы раскудахтались! Иль я сам не разумею, когда мне можно высовываться, а когда нет. – Оглядев лица воевод, Пожарский помолчал и проговорил: – Сейчас Ходкевич начнет давить на нас своей пешей ратью, будет искать слабину в наших позициях. Пехоты у него явно больше, чем у нас, поэтому приказываю всем нашим всадникам спешиться и стоять до поры в резерве. …Степан Горбатов остался недоволен тем, что Пожарский приказал его полку в предрассветной мгле выдвинуться в Белый город и затаиться там среди полусгоревших развалин неподалеку от Боровицких ворот Кремля. По замыслу Пожарского, полк Горбатова должен был сидеть в засаде и ждать, когда польский гарнизон выйдет из Кремля на вылазку. «Это непременно случится, когда войско Ходкевича вступит в битву с нашей ратью, – сказал Пожарский Горбатову. – А посему, полковник, расположи своих стрельцов так, чтобы выбравшиеся из Кремля ляхи сразу угодили под их шквальный огонь!» Полк Горбатова должен был прикрывать тыл владимирских ратников, которые расположились у Чертольских ворот, от возможного удара поляков из кремлевской цитадели. На всякий случай стрельцы Горбатова держали под наблюдением и Водяные ворота Кремля, выходившие на берег Москвы-реки. Около полудня Ходкевич бросил в сражение все свои силы, пытаясь прорвать русскую оборону у Тверских, Никитских и Арбатских ворот. Горбатов взволнованно вслушивался в доносящийся издали боевой клич поляков, заглушаемый пальбой из пищалей со стороны ополченцев. Судя по тому, что грохот выстрелов и крики поляков становились все ближе, наступление Ходкевича успешно развивалось. |
| Между Владимирской и Пречистенской башнями были устроены водяные ворота. Всего насчитывалось четверо подобных ворот. На этом же прясле находилась еще одна башня, которую сломали в конце XVII в. В 1443 г. в кремле построили высокую восьмигранную в плане башню, позднее получившую название Часозвоня. Новгородский аналог московского «Ивана Великого» предназначался прежде всего для дозорных целей. В XVII в. в южной части кремля сформировался жилищно-хозяйственный комплекс – Воеводский двор. Его территория была ограждена. На стыке северной и восточной стен высилась элегантная восьмигранная башня. Вокруг кремля был вырыт глубокий ров протяженностью более километра и шириной 40-50 м. Он значительно повысил обороноспособность цитадели. Новгородский кремль - не только выдающийся архитектурно-художественный комплекс, но и одно из самых передовых фортификационных сооружений XV-XVII вв. Несмотря на отдельные недостатки, связанные с обороной проездных башен, он был в состоянии вести активную оборону с широким применением артиллерии. Будучи памятником московского военного зодчества, Новгородский кремль вместе с тем несет и некоторые местные черты. Расположение его укреплений органично связано с особенностями рельефа местности, что особенно характерно для русского оборонного строительства. Помимо детинца, Новгород имел еще и другие укрепления. Уже в начале XII в. он был окружен кольцом внешних стен, защищавших посады всех пяти концов. Это кольцо называется в летописях «острогом» и «окольным городом» и представляло собой земляной вал со стоявшей на нем деревянной оградой. Низменная заболоченная местность вокруг вала являлась естественной преградой для врагов и фактором, обеспечивавшим неприступность города. Укрепления окольного города в плане напоминали огромный круг, разделенный по центру рекой. Раскинувшись по обоим берегам Волхова, окольный город достигал по протяженности 11 км. В то же время протяженность земляного вала и рва составляла 6,5 км. Дело в том, что рубленые стены и башни стояли не только на валу, но и шли вдоль берега Волхова, где валов не было. |
| А воровство, государи, на Москве объявилось: в Белом городе разграбили Филонов двор Оничкова, да Алексеев двор Луговского, да за городом разграбили Осипов двор Костяева и иные выморочные многие пустые дворы грабят, а сыскивать, государи, про то воровство и воров унять некем. Да по вашему государеву указу, для малолюдства, мы, холопы ваши, Белого города сретенские и яузские и арбатские всесвяцкие, да на Креме городе тайницкие ворота запереть велели, а оставлены, государи, не заперты Белого города тверские и покровские и чертолские и на Китае водяные ворота; а у тех, государи, ворот, которые оставлены, стрельцов на караулы поставить, некому стоят без перемены, только человека по три и по четыре, и те больные; а у крымского, государи, двора наперед сего стояло стрельцов по пятидесяти человек, а ныне стоят только по пяти человек, а у тюрем, государи, стояло стрельцов по тридцати человек, да черных сотен целовальники и сторожей по двадцати по шести человек, и целовальники, государи, и сторожи на тюремном дворе волею Божьею померли, а на их место с черных сотен, сторожей и целовальников никого не дали, а сказали соцкие, что в черных сотнях и в слободах выбрать на их место некому, да и соцких, государи, живых в остатке только два человека, а тюремные сидельцы помирают, на всякий день человек по пяти и по шести и по десяти; а стрельцов, государи, ныне у тюремного двора только стоит по пяти человек. Да сентября, государи, в 5 день, в которое время сносили с тюремного двора мертвых, и в то время достальные тюремные сидельцы, которые здоровы, с тюремного двора насилъством проломились и побежали из города; и мы, холопы ваши, и с нами остальные всяких чинов люди за ними за городом гоняли и переимали человек с сорок, а тридцать пять человек ушло, а послать, государи, с Москвы для поимки за ними некого, и впредь бы, государи, от воров от тюремных сидельцев и от Литвы, которые в тюрьме, и от крымских татар на Москве какого дурна не учинилось, а оборонитца, государи, и воров унять и малых людей некем, и о том велите, государи, нам холопам своим государев указ учинить. |
| – А в ней кет микробов? – Помилуйте! Эту воду очистили и процедили два знаменитых профессора. Микробы они оставили себе, а воду дали мне за то, что я починил им туфли. Чиполлино снова поднёс бутылку ко рту, притворяясь, будто пьёт. – Синьор Чиполлино, – спросил удивлённый Мастино, – как это у вас получается, что бутылка всё время остаётся полной? – Дело в том, – ответил Чиполлино, – что эта бутылка-подарок моего покойного дедушки. Она волшебная и никогда не бывает пустой. – А вы мне не позволите отхлебнуть немного – хоть глоточек? Один глоточек! – Глоточек? Да пейте сколько хотите! – ответил Чиполлино. – Я же сказал вам, что моя бутылка никогда не пустеет! Можете себе представить, как обрадовался Мастино. Он без конца благодарил доброго синьора Чиполлино, лизал ему ноги и вилял перед ним хвостом. Даже со своими хозяйками-графинями Вишнями он никогда не бывал так обходителен. Чиполлино охотно протянул Мастино бутылку. Пёс схватил её и с жадностью осушил до дна одним глотком. Посмотрев на пустую бутылку, он удивился: – Как, уже все? А вы же мне сказали, что бутыл… Не успел он договорить это слово, как свалился и заснул. Чиполлино снял с него цепь, взвалил пса на плечи и понёс к замку, где жили графини Вишни и кавалер Помидор. Обернувшись назад, он увидел, что кум Тыква уже вновь завладел своим домиком. Лицо старика, высунувшего из окошечка растрёпанную рыжую бородку, выражало неописуемую радость. «Бедный пёс! – думал Чиполлино, идя к замку. – Ты уж прости меня, пожалуйста, но я должен был сделать это. Неизвестно только, как ты отблагодаришь меня за свежую воду, когда проснёшься!» Ворота замка были открыты. Чиполлино положил собаку на траву в парке, ласково погладил её и сказал: – Передай от меня привет кавалеру Помидору. И обеим графиням тоже. Мастино ответил блаженным ворчанием. Ему снилось, будто он купается в горном озере, в приятной, прохладной воде. Плавая, он пьёт вволю и сам постепенно превращается в воду: у него сделался водяной хвост, водяные уши и четыре лапы, лёгкие и длинные, как струи фонтана. |
|
|
