| В некоторых древних сборниках поучений встречаются, хотя и редко, воззрения на женщину, сходные со взглядами Даниила. Вот что говорится в одном поучении: «Лучши в пусте земли жити, неже с сварливою женою и прокудливою... лучший есть со лвом и с змием жити, нежо с сварливою и устатою женою» 120 . Между некоторыми было даже мнение, что женщина – существо нечистое. Известный Кирик спрашивает епископа Нифонта: «Аще случиться плат женьскый в порт вшити попу, достоить ли в том служити порте?» Нифонт, догадываясь, под влиянием каких мыслей Кирик предлагает ему этот вопрос, вместо прямого ответа говорит только, что женщина не есть что–либо поганое 121 . Имея в виду такие отрицательные и неестественные взгляды на женщину, в силу которых она считалась достойной не любви и уважения, а напротив – презрения и глубокой ненависти, – Владимир Мономах и предписывает своим современникам: «Жену свою любити», хорошо понимая всю безнравственность подобных низких воззрений на женщину. Правда, далее тот же Мономах сряду прибавляет: «но не дайте им (женам) над собою власти», – тем самым как бы примыкая к сказанным, далеко не гуманным воззрениям на женщину. Но так думать нельзя. Мономах в этих словах хотел только выразить всем известную мысль апостола (в Послании к Ефесеям) о повиновении жены своему мужу. С другой стороны, он, может быть, имея в виду своих детей–князей, хотел предостеречь их от женского, часто неразумного вмешательства в дела княжеские, чрез что иногда страдали невинные люди, как то видно из жалоб Заточника. Впрочем, не один Мономах ратовал против унизительного взгляда на женщину. В церковно–назидательной литературе того времени встречаются иногда предписания, направленные против грубого, не гуманного отношения к женщине, которое дозволяли себе некоторые лица, под влиянием вышесказанного унизительного воззрения на нее. «Блюди же ся, – говорится в одном древнем слове, – жену... или рабу бити неподобно» 122 ; а в другом слове даже прямо предписывается мужьям – обращаться к своим женам за добрыми советами: «Не лишайте себе совещания своих жен» 123 . |
| Святополку, как киевскому князю, хотелось, подобно своим предшественникам, власти над Новгородом, и для этого желал он посадить в Новгороде своего сына, между тем там уже был князем сын Мономаха Мстислав. Владимир уступил Святополку, а вместо новгородского княжения Святополк обещал Мстиславу Владимирское. Мономах призвал Мстислава из Новгорода в Киев, но вслед за Мстиславом приехали новгородские послы и повели такую речь Святополку: «Приславшие нас велели сказать: не хотим Святополка и сына его; если у него две головы, то посылай его. Нам дал Мстислава Всеволод, мы его вскормили, а ты, Святополк, уходил от нас». Святополк не мог их переспорить и не в состоянии был принудить новгородцев исполнить его волю. Мстислав опять вернулся в Новгород. Новгород, по своему местоположению за неприступными болотами и дремучими лесами, чувствовал свою безопасность. Туда нельзя было навести ни половцев, ни ляхов; нельзя было с иноземною помощью овладеть Новгородом. С тех пор Владимир непрерывно обращал свою деятельность на ограждение русской земли от половцев. В 1101 году Владимир поднял князей против них, но половцы, услышав о сборах русских князей, одновременно от разных орд прислали просьбу о мире. Русские согласились на мир, готовые наказать половцев за первое вероломство. В 1103 году этот мир был нарушен половцами, и Мономах побудил русских князей предпринять первый наступательный поход на половецкую землю соединенными силами. В летописи этот поход описан с большим сочувствием, и видно, что он сделал впечатление на современников. Киевский князь со своею дружиною и Владимир со своею сошлись на Долобске (на левой стороне Днепра близ Киева). Князья совещались в шатре. Святополкова дружина была против похода. Тогда раздавались такие голоса: «Теперь весна, как можно отрывать смерда от пашни; ему надобно пахать». Но Владимир на это возразил: «Удивительно, что вы не жалеете смерда, а жалеете лошадь, на которой он пашет. Начнет смерд пахать, прибежит половчин и отымет у него лошадь, и его самого ударит стрелою, и ворвется в село, и жену и детей его возьмет в полон». |
| Все эти соображения, и преимущественно последнее, не могли не представиться умному Мономаху, который, едва ли быв прошен киевлянами остаться у них княжить, как думают Татищев и Соловьёв 29 , сумел, на этот раз, угомонить своё честолюбие и тем явил пример похвального самообладания. Конечно, киевляне ничего не выигрывали, принимая на свой стол жестокого, корыстолюбивого и властолюбивого Святополка, не имевшего к тому же ни ума, ни твёрдости; но киевляне вовсе не были знакомы с характером своего нового князя, которому, впоследствии, всегда бы предпочли не только Мономаха но кого угодно, тем более, что они не очень-то уважали княжеское родовое старшинство 30 . Таким образом, Святополк II Изяславич был признан вел. кн. киевским и не замедлил обнаружить своё тупоумие, приказав бросить в тюрьму половецких послов, прибывших к нему с мирными предложениями. Само собой разумеется что половцы не заставили дожидаться себя и в мае того же 1093 г. обступили Торческ, – нынешнее село Торчицы, на берегу Торчи, впадающей в Рось. Видя, что дело плохо, Святополк спешил вывести 800 отроков своих и бессмысленно хотел броситься с ними на полчища половецкие, но был остановлен людьми рассудительными, которые говорили ему: «аще бы пристроил и 8 тысяч, не лихо то есть; наша земля оскудела есть от рати и от продаж; но послися к брату своему Володимеру, дабы ти помогл» 31 . Ближайшим из всех князей к театру возникавшей войны был, действительно, Владимир Мономах , пользовавшийся кроме того, громкой известностью сокрушителя половцев, бить которых составляло, так сказать, его специальность, существенно-полезную тогдашнему распорядку русской земли. Зная это, Святополк послушался благоразумного совета и послал за помощью к Владимиру, который, вследствие такого призыва, не только сам выступил из Чернигова к Киеву, но велел спешить сюда же и брату своему Ростиславу, княжившему в Переяславле. У Михайловского монастыря Мономах встретился и соединился со Святополком, и тут тотчас же обнаружилось разногласие союзников. |
| 5. Три кита Великой Победы Индустриализация, коллективизация и " 37-й год " . Без индустриализации, на одном пресловутом ленд-лизе, СССР не смог бы выстоять в борьбе с экономикой всего коричневого гитлеровского ЕвроСоюза. Недаром есть знаменитое выражение Магнитогорск победил Рур! Без коллективизации во время войны СССР ожидал бы тотальный массовый голод, поскольку единоличники, в массе своей настроенные антисоветски (есть исследования, показывающие, что наибольшей поддержкой в годы Гражданской белые пользовались в тех районах, где преобладали столыпинские хутора и отруба, в которых проживали будущие " кулаки " , а там, где преобладала крестьянская община, крестьяне в массе своей поддерживали красных), не смогли бы и не захотели бы кормить города. А так, за исключением блокадного Ленинграда, в остальном СССР во время войны голода не было. Да, питались скудно, по карточкам, но этого питания хватало для бесперебойной работы тыла, снабжающего фронт всем необходимым вооружением. Процент " раскулаченных " составляет меньшинство от общего количества крестьян, не говоря уже о соотношении со всем тогдашним населением СССР. Конечно, сидя в уютном кресле в 2024 году, легко задним числом лить слёзы по " бедным раскулаченным русским крестьянам " , выставляя Сталина чудовищем, а себя в белом фраке, но в реалиях конца 20-х-начала 30-х годов, когда Сталин уже осознал, что через десять лет будет война, выбор стоял простой- либо во имя национальных интересов и будущего всего народа и государства пожертвовать интересами незначительной по численности социальной группы населения, либо во имя интересов этой социальной группы населения пожертвовать интересами всего народа и государства. Когда Владимир Мономах призывал Киевского князя к походу на половцев, тот отказывался, ссылаясь на нежелание забирать у крестьян лошадей перед началом весенней пахоты. Тогда Владимир Мономах ответил, что придёт половец, крестьянина убьёт, а его лошадь заберёт себе. Сталин оказался в такой же ситуации, и как и Владимир Мономах в своë время, сумел правильно расставить акценты. |
| Если тебе добро, то… Если же худо, то вот сидит сын твой крестный с малым братом своим 14 , хлеб едят дедовский 15 . А ты в своем сидишь 16 – об этом и рядись. А если хочешь убить их – то вот они у тебя. Ибо не хочу зла, но добра хочу братии и Русской земле. А что ты хочешь силой взять, то мы давали тебе и у Стародуба… отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим 17 рядились, да не может он без тебя рядиться. И не сделали мы ничего дурного, не сказали: ссылайся с братом, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то не дано будет от Бога душе его узреть мира на том свете. Не от нужды говорю тебе, не из-за беды какой по Боге, сам услышишь. Но душа моя дороже мне всего света сего. «На Страшном суде без обвинителей себя обличаю» 18 , и прочее. 1 Обычно «многострастныи» переводят как: «многострадальный» (Ивакин, Орлов, Лихачев, Понырко). Однако, учитывая общий настрой всего письма, предпочтительнее, кажется, принять другое значение этого слова (ср. Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. 5. С. 70), а именно то, которое приведено в настоящем переводе. 2 Перевод не бесспорный. Д. С. Лихачев, например, переводит: «Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое». Однако кажется более вероятным, что Мономах сетует на то, что именно сердце одолевает душу его, «зане тленьне сущи». 3 Как отметил Н. В. Шляков, эти слова Мономаха обнаруживают сходство с молитвословиями недели мясопустной (канун масленицы) или сырной (прощеное воскресенье). Ср. седален на утрени недели мясопустной: «Помышляю день страшный, и плачуся деяний моих лукавых: како отвещаю безсмертному царю; коим же дерзновением воззрю на судию блудный аз…» (Шляков//ЖМНП. Июнь. С. 224–225). 6 Согласно «Повести временных лет», Мстислав неоднократно предлагал Олегу мир, обещая выступить посредником в его переговорах с отцом, – вскоре после занятия Олегом Суздаля и Ростова, после отступления к Мурому и наконец после битвы на Кулачке. Ниже Мономах, по-видимому, еще раз цитирует письмо Мстислава (см.), причем близко к тому тексту первого послания Мстислава Олегу, который читается в летописи. |
| 7) Мономах не «учитъ, что милость Божия заслуживаетсянеодиночествомъ, не чернечествомъ,не голодомъ, какъ иные терпятъ, но делами милости, правды и любви " (Порфирьев Ис. р. сл. ч. I Каз. 86, 418), а говорит, что не только одиночеством, чернечеством и голодом, как иные добрые люди терпят, можно получить милость Божию, но и одними покаяньем, слезами и милостынею, что этих трёх дел не следует забывать, они ведь не так тяжелы, как первые, а и те добрые люди терпят Бога ради. Мономах не унижает отшельничества, монашества и поста, наоборот, ставит их выше одних только покаяния, слёз и милостыни, как заключающих уже последние в себе, но не считает их единственными ведущими в Царствие Божие, где «обители многи суть». Мономах православный, а не сектант. 8) Давид, упоминаемый в Поучении, есть Игоревич. 9) Текст псалмов у Мономаха близок к греческому тексту Синайской Библии и псалтири 862 года 38 . 10) В том месте, где Мономах советует утром молиться при восходе солнца, приводятся не 2, а 3 молитвы, а потому в летописи по Лаврентьевскому списку 238,13 же в скобках нужно заменить двоеточием. 11) На стр. 236,8 должно быть не иже (срв. прим.), а коже. 12) Походы перечислялись Мономахом в хронологическом порядке, сначала с 6580 по 6613 год включительно. 13) Мономах поэтому трудился « пути дя и ловы» 33 года, а потому гі лтъ стоит вместо три тридесте лтъ. 14) Походы после 6613 года внесены самим Мономахом в экземпляр, которым он благословил сына своего Андрея в январе–феврале 1119 года (6626), на отдельном листе, оканчивавшемся словами: « днемъ есмъ перездилъ до вечерни». 15) В дошедшем до нас списке Лаврентьевской летописи есть два пропуска: 1-й после слов: » паки рополка посади и рополкъ» (« оумре«, может быть, относилось к Всеволоду), 2-й после слов: » и на Бъ идохо съ стополко» (» на бонка за рось«, может быть, относится к другому походу, может быть, в зиму 1099–1100 года, в наказание за помощь Давиду). Эти пропуски объясняются потерей одного двойного листа, первого из тетради. |
| Место умершего Святослава тотчас же занял Всеволод, который в самом начале следующего 1077 г. уже должен был выступить против Изяслава, встретился с ним на Волыни, и тут уступил ему старшинство, сохранив по-прежнему права свои на Чернигов и Мономаховы – на Смоленск, между тем как сын Святослава, Олег, был выведен из своего Владимира-Волынского, а прочие братья Олеговы, за исключением Глеба, тогда уже убитого Чудью заволоцкою, увидели себя в числе князей-изгоев. Благодарный дяде за оставление ему Смоленска, Мономах, в том же 1077 году, два раза ходил на Всеслава Полоцкого, летом – со своим отцом, а зимой – с двоюродным братом, Святополком Изяславичем, сжёг и разграбил Полоцк, потом прибыл в Чернигов, тут, на Красном дворе, задал в 1078 г., пир Всеволоду и гостю Всевовлодову – Олегу Святославичу, причём поднес в дар отцу часть добычи полоцкой, 300 гривен золота 21 , и возвратился в свой Смоленск. В его отсутствие, Олег, скучавший изгойством в Чернигов, удалился в Тмутаракань, к брату своему Роману, соединился там с другим изгоем, князем Борисом Вячеславичем, пригласил на помощь половцев и, вступив с ними в русские пределы, двинулся прямо на Чернигов, из которого навстречу ему выступал Всеволод. Противники сошлись между Золотоношей и Пирятином, и тут, у р. Оржицы, Олег наголову разбил дядю своего, который, потеряв в бою лучших дружинников Жирославича, Тукы, Порея, – бежал к брату в Киев и тотчас же уведомил о беде своей Мономаха. Дав слово брату «сложить за него голову», незлопамятный Изяслав пошёл с Всеволодом и сыном своим Ярополком к Чернигову, где властвовали Олег и Борис, и сюда же спешил из Смоленска Мономах, успевший пробиться сквозь полчища половецкие и соединиться с отцом и у Переяславля. Ярославичи с сыновьями приступили к Чернигову тем скорее, что на ту пору не было тут ни Олега, ни Бориса, уехавших в Тмутаракань сбирать войско 22 . Но черниговцы, преданные Олегу, в котором они видели сына прежнего князя своего и любили человека доброго, прямодушного, привлекавшего сердца ласковостью, а дружину разгульностью, укрепились за своими твердынями, состоявшими тогда из двух городов: четырёхстороннего окольного, окружностью вёрст на 12, да внутреннего, в виде трёхвёрстной с лишком трапеции 23 , – и решились не впускать к себе Ярославичей. Последние, облегши окольный город, начали осаду, «Володимер же, – говорит летописец, – приступи к вратам всточным, от Стрижени (речка в Чернигове) отя врата» – и окольный город достался победителям, и жители перебежали во внутренний. В это самое время Ярославичи узнали о приближении к Чернигову Олега с Борисом и, не успев осадить внутреннего города, двинулись навстречу племянникам, нашли их в Переяславском уезде, и здесь, на Нежатиной ниве (нынешний хутор Неготин, близ сельца Гнедина 24 , произошло 3 октября 1078 г., новое побоище, стоившее совершенного поражения Олегу и – жизни: с одной стороны князю Борису, с другой – вел. кн. Изяславу, смертельно поражённому копьём в плечо. |
| Требуя от детей–князей, по возможности, личного производства суда над своими подданными, с целью лучшего соблюдения правды в отношении к ним, Мономах, вместе с тем, заботится и о милости при произнесении приговора суда над преступником: «Ни права, ни крива не убивайте, ни повелевайте убити его», – говорит он. Но к чему Мономах советует исключать смертную казнь из числа наказаний за преступления, когда и без того в Русской Правде за всякое преступление определяется денежная пеня и вовсе нет упоминания о смертной казни? В этом случае приходится согласиться с мнением некоторых, что Русская Правда была не полным, официальным сборником законоположений, который составился на основании существующей юридической практики, но допускала еще пользование, в деле суда, народными юридическими обычаями. Вследствие того могло быть, что некоторые князья в своих судебных приговорах не ограничивались только обычными пенями, а употребляли в дело и смертную казнь, что вызвало Мономаха на протест против смертной казни, несогласной с более распространенною тогда юридическою практикой. Очень может быть также, что Мономах видел в смертной казни не столько наказание, имеющее целью исправление нравственности преступника, сколько нечто в роде мести за сделанное преступление, и как строгий блюститель нравственности, не мог помириться с мыслью, что судья в своих приговорах будет руководиться не идеею исправления преступника, а духом мести. А дух мести, этот остаток первобытного родового права, был весьма силен в тогдашнем обществе и потому не мог не возбудить в Мономахе справедливого желания – искоренить его, как совершенно противоположный христианским воззрениям. В первобытных обществах, в которых родовое общественное устройство бывает первым охранителем личности, родовая месть является единственной охраной человеческой безопасности. Священное право и обязанность мести есть первая нравственная связь человека с обществом, первая идея обязанности, которая была им созвана и свято исполняема 61 . Только государственная власть, – и то не в первое время, когда она является чрезвычайно слабоюй – могла заменить родовую месть; но дух ее, унаследованный веками, обыкновенно еще долго царил в обществах. |
| V. Раз, будучи еще удельным князем, он задумал предупредить набег половцев и самому напасть на их кочевья. Послал он сказать об этом своему двоюродному брату в Киев. Тот передал речь Владимира дружине, но дружина отвечала: «теперь не время идти на половцев: отнимем пахаря от сохи». Тогда князья съехались на совещание, сели в одном шатре, двоюродный брат с своей дружиной, а Мономах с своей, и все молчали. «Брат!» сказал наконец Владимир, «ты старший, скажи первый, как нам промыслить о русской земле». «Брат! лучше ты начни». – «Как же мне говорить», продолжал Мономах, «когда твоя и моя дружина против меня, будто я хочу погубить работников и пашню. Но дивно мне, дружина, что жалеете пахаря и его лошадь, а того не понимаете, что когда начнет поселянин орать землю, придет половчанин, стрелой убьет пахаря, отнимет лошадь, разорить село, захватит жену и детей и сожжет его гумно... Об этом не думаете? Лошади вам жаль, а самого его не жаль?». «Правда, правда», вскричала дружина. И князья решили идти на поганых. VI. Пригласили на подмогу к себе других князей: кто пришел, а кто отговорился больным. Отправились в поход. Пешие плыли в лодках по Днепру, а конные ехали берегом; потом четыре дня шли степью к Дону. Половцы собрались в несметном числе и сначала было решили просить у руси мира, но раздумали и ударили на нее. Сеча была злая с обеих сторон. Русские князья стояли крепко, дрались храбро и наголову разбили половцев. Одних только князей их было убито 20 человек. Множество добычи, скота всякого, овец, коней, верблюдов, кибиток и рабов досталось русским. И разнеслась слава русских по всем дальним странам. VII. Вот за все это любили Мономаха русские люди и называли его добрым страдальцем за русскую землю. Даже впоследствии, когда приходилось народу и дружине выслушивать приглашение князей идти на его род, то все говорили: «нет, князь, за тебя мы готовы идти и с детьми, а на Владимиров род не пойдем». Когда он умер, то весь народ плакал о нем, как плачут дети по отце или по матери. Летописец говорит, что Владимир Мономах прославил русскую землю, как солнце, и слава его прошла по всем странам. |
| Разделение Государства, вообще ослабив его могущество, уменьшило и власть Князей. Народ, видя их междоусобие и частое изгнание, не мог иметь к ним того священного уважения, которое необходимо для государственного блага. Читатель заметил уже многие примеры тогдашнего своевольства граждан: следующее происшествие еще яснее доказывает оное. Великий Князь и Мономах согласились отдать Новгород сыну первого, а Мстиславу, в замену сей области, Владимир. Исполняя волю отца, Мстислав явился во дворце Киевском, сопровождаемый знатными Новогородцами и Боярами Мономаха. Когда Святополк посадил их, Бояре говорили ему: «Мономах прислал к тебе Мстислава, чтобы ты отправил его княжить в Владимир, а сына своего в Новгород». Нет! сказали послы новогородские: объявляем торжественно, что сего не будет. Святополк! ты сам добровольно оставил нас: теперь уже не хотим ни тебя, ни сына твоего. Пусть едет в Новгород, ежели у него две головы! Мы сами воспитали Мстислава, данного нам еще Всеволодом. Великий Князь долго спорил с ними; но, поставив на своем, они возвратились в Новгород со Мстиславом. Между тем второй Княжеский съезд был счастливее первого, утвердив союз Святославичей с Великим Князем и Мономахом. Половцы, опасаясь следствий оного, именем всех Ханов своих требовали мира и, заключив его в городе Сакове, взяли и дали аманатов. Сей мир, как и прежние, только отсрочил войну, необходимую по мнению благоразумного Князя Владимира. В следующий год, весною, он и Святополк имели свидание близ Киева, на лугу, и, сидя в одном шатре, советовались с Боярами. Дружина Великого Князя говорила, что весна не благоприятна для военных действий; что если они для конницы возьмут лошадей у земледельцев, то поля останутся не вспаханы, и в селах не будет хлеба. «Удивляюсь (ответствовал Мономах), что вы жалеете коней более отечества. Мы дадим время пахать земледельцу; а Половчин застрелит его на самой ниве, въедет в село, пленит жену, детей и возьмет все имение оратая». Бояре не могли оспоривать сего убедительного возражения, и Великий Князь, встав с места, сказал: я готов. |
|
|
