| Он вернулся в Чернигов, где княжил прежде. Однако и там просидел всего год. На Русь вернулся князь-изгой Олег, другой двоюродный брат Мономаха. Олег привел под Чернигов половецкое войско, осадил город и потребовал назад свое былое черниговское княжение. Взять крепость штурмом он не смог, но степняки по его указу принялись разорять окрестности, угонять в рабство селян, жечь монастыри. Позже князь Владимир вспоминал те события: «Пожалел я христианские души, и села горящие, и монастыри, и сказал: «Пусть не похвалятся язычники». И отдал брату отца его стол». Не желая пролития русской крови, он ушел княжить в небольшой пограничный Переяславль. Однако борьба за Чернигов вскоре продолжилась в ином формате. Два года спустя Святополк и Мономах ополчились на Олега за его дружбу со степняками, пошли на него войной, вынудили бежать из Чернигова. Пытаясь обосноваться в другом городе, Олег вступил в сражение с сыном Владимира Изяславом. В том бою Изяслав погиб. В языческие времена такая смерть стала бы точкой отсчета для кровной мести. Но Русь жила уже в иную эпоху, а князь Владимир был неординарной личностью даже для своих христианизированных времен. Гибель сына вынудила его задуматься о собственном грехе — ведь войной на Олега он, вероятно, пошел не без тайной надежды вернуть Чернигов. Намек на это есть в его знаменитом покаянном письме Олегу, в котором Мономах прощает фактического убийцу сына. Он отказывается от вражды, зовет разгромленного Олега к примирению. Ничего подобного этому Русь, даже крещеная, до тех пор не знала. Несколько лет спустя история почти повторилась — теперь с Киевом. На княжеском съезде в Любече Рюриковичи поклялись не враждовать, владея каждый своим уделом. Но не успели они разъехаться, как в Киеве по приказу Святополка был схвачен один из младших князей и ослеплен. Преступление всколыхнуло всех. Собрав рати, князья во главе с Мономахом двинулись на Киев. Фактически они исполняли условие любечского соглашения — быть «заодин» против того, кто нарушит клятвы. Однако среди историков возникло и такое мнение: Мономах, в глубине души не считавший спор за «златой стол» оконченным, шел отбирать Киев у Святополка. Тем не менее и здесь все окончилось мирными переговорами. Святополк повинился, митрополит и мачеха князя Владимира мольбами остерегли Мономаха от нового кровопролития. |
| Между тем Олег уже вёл полки Давидовы из Смоленска в Муром, на сына Мономахова Изяслава, которому, впрочем, предварительно послал сказать: «иди в волость отца своего Ростову, а то (Муром) есть волость отца моего; да хочю ту седя поряд створите со отцем твоим, се бо мя выгнал из города отца моего; а ты ли ми зде хлеба моего же не хощеши ми дати» 37 . Но Мономахович, окружённый дружинами суздальской, ростовской и белозерской, горделиво отказал Олегу – и пал в битве с ним под Муромом, а дружины его разбежались; после чего Олег беспрепятственно вошёл в Муром, овладел Суздалем и Ростовом, но ненадолго, потому что отовсюду, и даже из Рязани, вытеснил его другой Мономахович, Мстислав Новгородский, крестник Олегов, тогда же обещавший Олегу примирить его со своим отцом. Внимая просьбам Мстислава, Мономах, действительно написал к Олегу дружелюбное письмо. Доведённый до крайности, Олег должен был, наконец поверить Мономаху и, в 1097 г., отправился на устранение мира в Любечь Черниговский, куда съехались также Святополк II, Мономах, Давид Святославич, Давид Игоревич и Василько Ростилавич – все, кроме Василька, двоюродные братья, внуки Ярослава И единодушно согласившись в том, как невыгодны междособия, облегчающие половцам доступ в Русь, князья дали друг другу слово жить отныне «в едино сердце» и тут же поделили русскую землю: Святополку, как великому князю, был представлен Киев; сыновьям его – Туров; Мономаху с детьми – Переяславль, Смоленск и Ростов; Мстиславу Мономаховичу – Новгород, Олегу, Давиду и Ярославу Святославичам – область Черниговская; Давиду Игоревичу – Владимир-Волынский; Васильку Ростиславичу – Теребовль, а старшему брату его, Володарю, не бывшему на съезде, – Перемышль. Но всё это не повело ни к чему, потому что не успели ещё князья разъехаться из Любеча, как дошёл слух до Давида Игоревича, что Мономах и Василько, первый – из желания сесть в Киеве, а последний – овладеть Владимиром-Волынским, умышляют зло на Святополка и на него, Давида. Слух этот, переданный Давиду тремя приближёнными его, конечно, мог быть неверен; но сам по себе он служит намёком на то, что если и в самом деле все и каждый веровали тогда в воинственные и другие способности Мономаха и Василька, действительно, превосходивших развитием других князей, то далеко не все и каждый питали такую же веру в частность убеждений и твёрдость слова, как Мономаха, так и Василька. Что касается самого князя Владимирского, он поспешил в Киев сообщить великому князю о грозящей им обоим опасности и убедил Святополка схватить Василька, который как нарочно, заехал поклониться святыне Киевской. Дело кончилось тем, что Василько, выданный Святополком князю Владимирскому, был ослеплён Давидом и заточён во Владимире-Волынском. |
| Рассматривая Поучение, нельзя не заметить, что Владимир, при всей своей огромной и неутомимой деятельности, как князь–защитник Русской земли от поганых и как князь–примиритель внутренних междоусобий и распрей прочих князей, находил все–таки время для чтения этих назидательных сочинений, возбудивших в нем любовь к истинно–христианским добродетелям. Более подробные указания письменных источников, какие имел под руками Мономах при составлении своего произведения, будут помещены ниже, при разборе самого Поучения Мономаха. Но самым главным и важным источником для Поучения служил Мономаху его собственный, истинно–христианский взгляд на жизнь и житейские отношения и вообще весь его умственный склад, так счастливо сложившийся под влиянием в высшей степени симпатического характера этого великого человека. Читая его произведение, не знаешь, Чему удивляться – высокости ли идей, высказанных в Поучении, или величию характера, создавшего эти идеи? И то, и другое – одинаково прекрасно, так что прежде, чем рассматривать Поучение, мы постараемся представить нравственные особенности характера его сочинителя. Летописные рассказы и отзывы о Владимире Мономахе , послание Никифора, митрополита Киевского, к этому князю, и наконец, само Поучение дают нам возможность составить довольно цельное представление о характере и образе жизни этого князя–христианина. Посмотрим сначала, какие черты характера Мономаха можно вывести из летописных рассказов и отзывов о нем. Владимир Мономах , вместе с братом своим Ростиславом, были в Киеве во время смерти и погребения отца своего. Летописец говорит, что Мономах стал размышлять: «аще сяду на столе отца своего, то имам рать с Святополком взяти, яко есть стол преже от отца его был». И размыслив, послал за Святополком в Туров, сам пошел в Чернигов, а брат его Ростислав – в Переяславль 6 . Если Мономах единственным препятствием к занятию Киевского стола считал старшинство, права Святополка Изяславича, то ясно, что он не видал никаких других препятствий, именно – был уверен в желании граждан Киевских иметь его своим кплзем. |
| Монахи прославляли его за благочестие и за щедрость монастырям. Это-то благодушие, соединенное в нем с энергическою деятельностью и умом, вознесло его так высоко и в глазах современников, и в памяти потомства. Вероятно, народные эпические песни о временах киевского князя Владимира Красное Солнышко, так называемые былины Владимирова цикла, относятся не к одному Владимиру Святому, но и ко Владимиру Мономаху , так что в поэтической памяти народа эти два лица слились в одно. Наше предположение может подтверждаться следующим: в Новгородской летописи под 1118 годом Владимир с сыном своим Мстиславом, княжившим в Новгороде, за беспорядки и грабежи призвал из Новгорода и посадил в тюрьму сотского Ставра с несколькими соумышленниками его, новгородскими боярами. Между былинами Владимирова цикла есть одна былина о Ставре боярине, которого киевский князь Владимир засадил в погреб (тюрьмами в то время служили погреба), но Ставра освободила жена его, переодевшись в мужское платье. Имя Владимира Мономаха было до того уважаемо потомками, что впоследствии составилась сказка о том, будто византийский император прислал ему знаки царского достоинства, венец и бармы, и через несколько столетий после него спустя московские государи венчались венцом, который назвали «шапкою» Мономаха. Рассуждая беспристрастно, нельзя не заметить, что Мономах в своих наставлениях и в отрывках о нем летописцев является более безупречным и благодушным, чем в своих поступках, в которых проглядывают пороки времени, воспитания и среды, в которой он жил. Таков, например, поступок с двумя половецкими князьями, убитыми с нарушением данного слова и прав гостеприимства; завещая сыновьям умеренность в войне и человеколюбие, сам Мономах, однако, мимоходом сознается, что при взятии Минска, в котором он участвовал, не оставлено было в живых ни челядина, ни скотины. Наконец, он хотя и радел о русской земле, но и себя не забывал и, наказывая князей действительно виноватых, отбирал их уделы и отдавал своим сыновьям. Но за ним в истории останется то великое значение, что, живя в обществе, едва выходившем из самого варварского состояния, вращаясь в такой среде, где всякий гонялся за узкими своекорыстными целями, еще почти не понимая святости права и договора, один Мономах держал знамя общей для всех правды и собирал под него силы русской земли. |
| В начале 1096 года Мономах, вместе с Святополком, потребовал Олега в Киев на суд перед духовенством, боярами и народом за неучастие в походе против Половцев; Олег, наперед зная, что суд кончится не в его пользу, отвечал: „Несть мене лепо судити Епископу, ли Игуменом, ли смердом.« Великий Князь и Мономах, кажется, того только и ждавшие, немедленно пошли на Чернигов и выгнали оттуда Олега, погнались за ним далее и осадили в Стародубе. Осада продолжалась слишком месяц и Олег, наверно, не ушел бы от рук своих врагов, которые, кажется, решились, во что бы ни стало, поймать его, но его выручили Половцы, вероятно, по его приглашению осадившие двумя ордами Киев и Персяславль. Святополк и Мономах, боясь потерять свои столицы, поспешили помириться с Олегом, обязав его идти в Смоленск, к брату своему Давыду, и, вместе с ним, явиться в Киев. Олег, оставя Стародуб, ушел в Смоленск, и там, собрав войско, пошел добывать города, принадлежавшие Черниговскому уделу и занятые Мономаховичами. Пользуясь войною Половецкою, он отнял у Мономахова сына, Изяслава, Рязань и Муром; потом, ободренный успехом, занял землю Суздальскую и Ростовскую. Новгородский Князь, Мстислав Владимировичь, потребовал чтобы он удалился из владений Всеволодова рода, и спокойно княжил в Муромской и Рязанской земле. Олег на это не согласился и двинулся к Новгороду; готовый к войне, Мстислав начал поход, почти без сопротивления дошел до Суздаля, но здесь Олег приготовился дать отпор на Клязме: четыре дни противники стояли друг перед другом; между тем Мономах прислал к Мстиславу другого своего сына, Вячеслава, с наемным Половецким войском, и началась битва на Кулачьце, где Мстислав, поддерживаемый Половцами, одержал победу и Олег, разбитый, бежал сперва в Рязань, а потом, оставил и этот город, должно быть укрылся в Смоленске. По всему вероятию этот Олегов поход в Суздальскую и Ростовскую землю дорого стоил Мономаху, и, кажется, хотя к концу похода, не приезжал ли он сам в Ростов, ибо около этого времени в поучении его упоминается о путешествии в Ростовскую землю. |
| Сильвестр советует, например, угостить, а иногда и подарить заезжего купца с тем практическим расчетом, чтобы купцы, зная гостеприимство человека, «мимо его доброго товара не продали» (гл. XL). Мономах так же предписывает гостеприимство, особенно к чужеземцам, но совсем не с таким сухим материальным расчетом, какой обнаруживается у Сильвестра. Как всякий человек, Мономах не лишен был некоторого тщеславия; но зто чувство выражается у него до крайности наивно, просто и добродушно. Он потому советует угощать чужестранцев, что они мимоходом прославят человека по всем землям. «Боле же чтите гость, – предписывает Мономах, – откуду же к вам придет, или прост, или добр, или сол, аще не можете даром – брашном и питьем, ти бо мимоходячи прославят человека по всем землям, любо добрым, любо злым». Определяя отношения, в коих человек должен стоять к самому себе, Мономах требует не иметь гордости ни в сердце, ни в уме: «Паче всего гордости не имейте в сердци и в уме; но рцем: смсртни есми, днесь живи, а заутра в гроб». Он хорошо понимал, что гордость есть величайший порок, который препятствует человеку идти по пути к нравственному самоусовершенствованию. Гордость ума делает человека обыкновенно заносчивым, заставляет его кичиться нередко мнимыми достоинствами и чрез то забывать, что все люди равны, как по происхождению от одного Творца, так и по одинаковой смертности всего вообще человечества. Вот почему он советует постоянно помнить о смертном часе: «Смертни есми, днесь живи, а заутра в гроб», так как памятование о смерти, всегда готовой встретить человека, всего лучше умеряет гордость. Но еще более могла казаться Мономаху недостойною христианина – гордость в сердце, так как эта гордость окончательно уничтожает христианскую любовь к ближним, делает человека бессердечным и безучастным к несчастиям ближних. Он советует постоянно говорить себе: «се все что ны (ты) еси (Господи) вдал, не наше, но твое, поручил ны еси на мало дний», – и в силу этой мысли он прибавляет: «В земли не хороните, то ин есть велик грех», то есть, не копите, не прячьте в землю своих прибытков, но раздавайте неимущим вашим ближним, ибо прятать – великий грех . |
| Ужасно было положение страдальца, когда дорогой он пришел в сознание и не мог видеть ни светлого солнца, ни голубых небес, ни ярких звезд на небе! Грустно, грустно было бедному Васильку, милые дети! Темно, очень темно перед больными глазами, но светло в его доброй душе! Он не проклинал своих врагов, даже не роптал на свою жестокую судьбу, а терпеливо переносил свое несчастье и думал, что Богу угодно было таким образом наказать его гордое намерение: победить всех врагов России без помощи братьев. Такие смиренные мысли были у кроткого несчастливца и во время его печального путешествия, и при въезде во Владимир, где жил его жестокий враг, и в самой Владимирской темнице, где его заперли тотчас по приезде. Между тем слух об этом ужасном злодеянии скоро разнесся по всем Русским княжествам и заставил плакать всех добрых князей. Особенно огорчены были Мономах и Олег. Они условились наказать злодеев и пошли с войском к Киеву требовать ответа от Святополка. Этот недостойный и малодушный князь, как обычно, испугался, свалил всю вину на Давида и раскаялся только в том, что быстро поверил ему. Сжалясь над его слезами и страхом, митрополит и старая княгиня — вдова Всеволода — поехали в стан соединенных князей просить о том, чтобы они не раздирали Русской земли междоусобицами и помиловали Святополка. Добрый Мономах, привыкший уважать и Божьих служителей, и свою почтенную мачеху, согласился простить великого князя, который обещал наказать Давида. Но долго бы бедному Васильку еще томиться в заключении, если бы его храбрый брат, Володарь, тотчас не пошел бы во Владимирское княжество и силой не заставил бы Давида освободить его. Обнимая друг друга, эти благородные, великодушные братья-христиане простили своих врагов и возвратились в свои области. Для наказания же Давида князья назначили новый съезд и наказали его тем, что его Владимирскую область: прибавили к владениям Святополка, а ему дали другую. Владимир Мономах от 1113 до 1125 года Владимир Мономах в любом возрасте умел заслужить любовь всех его окружавших. В детстве он был послушным сыном; в молодости — смелым на поле битвы, приветливым — дома, почтительным к родителям, которые в знак особой любви к нему и за храбрость, назвали его Мономахом; в зрелые годы он был добрым государем в своем наследственном владении, умным советником великого князя, сострадательным благодетелем бедных, знаменитым победителем врагов Отечества. |
| Но пусть говорят за нас сами действующие лица: по смерти в. к. Всеволода сын его Владимир сказал: «Если я сяду на столе отца своего, то будет у меня война с Святополком, потому что этот стол принадлежал прежде отцу его». Будет междоусобие, говорит Мономах, потому что (главная и единственная причина междоусобий!) Святополк старше меня: он сын старшего Ярославича, который прежде моего отца сидел на старшем столе. На этот раз Мономах не нарушил права старшинства, и междоусобия не было: с уничтожением причины уничтожилось и следствие, но по смерти Святополка Мономах принужден был нарушить право старшинства Святославичей черниговских, и отсюда междоусобие между Мономаховичами и Ольговичами. Послушаем опять, как рассуждают сами действующие лица, сами князья: Всеволоду Ольговичу удалось восстановить свое право старшинства и овладеть Киевом; приближаясь к смерти, он говорил: «Мономах нарушил наше право старшинства, сел в Киеве мимо отца нашего Олега, да и после себя посадил Мстислава, сына своего, а тот после себя посадил брата своего Ярополка; так и я сделаю то же, после себя отдаю Киев брату своему Игорю». Нарушение права старшинства Святославичей со стороны Мономаха и его потомков заставляет и Ольговича действовать таким же образом. Против этого, разумеется, должны были восстать Мономаховичи, и вот междоусобие. Но опять послушаем, какую причину этому междоусобию выставляет Мономахович Изяслав – опять те же родовые счеты, родовой обычай. «Я терпел Всеволода на столе киевском, – говорит Изяслав, – потому что он был старший брат; брат и зять старший для меня вместо отца, а с этими (братьями Всеволода) хочу управиться, как мне Бог даст». Выписывая известия из летописи, где упоминаются волости, хотят убедить нас, что за них идет все дело и скрывают все причины, всю связь событий, но, раздробив события, отняв у них связь, можно доказать все, что угодно. Так и война у Мономаховичей между дядею Юрием и племянником Изяславом, причиною которой были родовые счеты, спор о старшинстве, у г. |
| И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах и о ястребах заботился. Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным и за церковным порядком и за службой сам наблюдал» (68). Владимир Мономах наставляет юношей «не свирепствовать словом, не хулить в беседе, не смеяться много, стыдиться старших, с нелепыми женщинами не беседовать, глаза держать книзу, а душу ввысь» (60); остерегает от лукавства, лжи, лени, праздности, пьянства, блуда и других пороков – «от того ведь душа погибает и тело» (63). Ни малейшей небрежности не терпит военное дело. Прославленный полководец-князь, зная об этом не понаслышке, делится собственным опытом: «На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторожей сами наряживайте, и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; а оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает» (63). Мономах внушает детям идеалы благочестия, милосердия, гостеприимства, добротолюбия, непрестанного самосовершенствования: «напоите и накормите нищего, более же всего чтите гостя, откуда бы к вам ни пришёл»; «Больного навестите, покойника проводите»; «Не пропустите человека, не поприветствовав его, и доброе слово ему молвите»; «Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не знаете, тому учитесь» (63); «Добро же творя, не ленитесь ни на что хорошее» (64). Составляя «Поучение» на основе своего жизненного опыта, Мономах понимает, что главный наставник – Господь, по слову Евангелия: «Один у вас Учитель – Христос» (Мф. 23: 8). Все самые добрые побуждения и самые глубокие сердечные движения связаны у христолюбивого князя с прославлением Бога. И потому «Поучение» – отцовский завет князя «чадам» – преодолевает своё жанровое задание, выливаясь в чистую богоспасаемую молитву: «На заутрене воздавши Богу хвалу, потом на восходе солнца и увидев солнце, надо с радостью прославить Бога и сказать: " Просвети очи мои, Христе Боже, давший мне свет Твой прекрасный " » (64). |
| Таково же было положение Мономаха, когда 16 апреля 1113 г. умер в Киеве вел. кн. Святополк II, – государь, не пользовавшийся любовью народной, публично предпочитавший жене наложницу, постоянно занимавшийся коммерческими оборотами, напр., продажею соли, покровительственно относившийся к тяжкому для народа лихоимству киевских евреев, наконец, давно уже игравший роль второстепенную, тогда как главная принадлежала Мономаху. На другой же день по смерти великого князя, киевляне послали сказать Мономаху, находившемуся в Переяславле: «Пойди, княже, на стол отен и дяден». Но Мономах медлил, потому что, с одной стороны, не желал тотчас же выставляться нарушителем прав родового старейшинства Олега Черниговского, а с другой – знал очень хорошо, что киевляне не захотят подчиниться Олегу, союзничавшему с половцами и даже не участвовавшему в последнем походе князей к Дону. Осторожность Мономахова оправдалась: Киевляне, не видя желаемого князя, взбунтовались, разграбили дом преданного Святославичам тысячского Путяты, а также домы ненавистных народу жидов, и послали вторично звать Мономаха, с предупреждением, что если не примет он достоинства великокняжеского, то чернь киевская пойдёт на княгиню Святополкову, бояр, монастыри, – за что он же даст ответ Богу. Тогда Мономах решился исполнить желание киевлян, бывшее отголоском желания всего русского люда, и 20 апреля явился в Киев, где встретили его с великой честью. Обязанный избранием своим единственно народу, Мономах уже 60-летний старец, прежде всего позаботился о народе, и созвав в загородный Берестовский дворец тысячских окрестных городов, стал думать с ними об ограничении развитого евреями ростовщичества 44 . В этом собрании мужей присутствовал и боярин Олега Черниговского, Иван Чудинович, князь которого, несмотря на своё родовое старейшинство, не смел спорить с Мономахом о престоле великокняжеском, что лучше всего доказывает как искренно и единодушно был предпочтён потомок третьего сына Ярославова потомству второго. Олегова покорность Мономаху выразилась ещё очевиднее тем, что князь Черниговский принял личное участие в походе на половцев, которых, уже шёл отражать новый великий князь, едва успевший внести в дедову Русскую Правду узаконение о третных ростах 45 . |
|
|
