| Излагается это в форме спора Актимона с Филоктимоном. В речах Актимона он описал жалкое положение монастырских крестьян, их скудость и нищету, платимые ими высокие росты и тяжкие оброки, и в параллель с этим роскошную жизнь самих монахов. Максим тому же вопросу посвятил произведения «Слово душеполезное, зъло внимающим ему» и «Повесть страшная о совершенном иноческом жительстве». В последней он выставляет в пример русским инокам картезианских монахов запада. Он доходит в ней даже до проклятия монахам-вотчинникам. Проклятия эти врагами Максима были отнесены к русским чудотворцам, которые владели селами (Знаменский). Все эти выступления очень повредили Максиму и отразились на его судьбе. Как упоминалось выше, Зиновий Отенский , близкий к Максиму, осудил эти его крайности. Ключевский, называя сочинение Вассиана «обличительными памфлетами», нередко яркими и правдивыми, пишет: «В нем говорит не одно негодование пустынника-нестяжателя, но часто и раздражение бывшего боярина из рода князей Патрикеевых против людей и учреждений, опустошавших боярское землевладение. Вассиан клонит свою речь к тем обвинениям, какие потом прямо высказал единомышленник его князь Курбский: любостяжательные монахи своим сельским хозяйничаньем разорили крестьянские земли, а внушениями о спасительности вкладов по душе сделали воинский чин, служилых землевладельцев хуже калик убогих. Сочинения Максима Грека против монастырского землевладения свободны от полемических излишеств». Видным сторонником владения монастырями был митрополит Даниил, ученик и преемник пр. Иосифа по игуменству, красноречивый проповедник и плодовитый писатель. Он оставил до 35 слов и посланий. Большая часть их вошла в состав двух сборников. Один из них содержит 16 слов против вольнодумства и нравственных нестроений общества. Другой – 12 посланий к частным лицам и монастырям нравоучительного содержания. Сборники эти представляют собою полную и живую картину тогдашних нравов и ряд выразительных обличений современных митр. Даниилу шатания умов и пороков. |
| Те из монахов, которые не хотят кормиться своими трудами – «не богомольцы, а иконоборцы». Из подаяний в пользу монахов тот же автор допускал только «урочную годовую милостыню». Вместе с тем он постоянно дает советы светской власти против монашеского влияния и порицает ее за потворство монахам 1695 . В свою очередь, М.Грек указывает на владение монастырей имуществами, как на главную причину зла, обнаружившегося в монастырской жизни: «Ничто, – говорит он, – столько не может озверить нас, как владеть стяжанием, подобно господам, потому что «не может душа двум господам работать, Богу и мамоне вместе, как нельзя одним оком смотреть на землю, а другим на высоту небесную, но обоими нужно смотреть вверх или вниз» 1696 . И в этом случае он представлял в пример русским монахам – картезианцев, которые питались одним подаянием. «Сие же пишу, – прибавляет Максим, – не для того, чтобы показать латинскую веру чистой, совершенно и прямо ходящей – да не будет во мне таково безумие – но да покажу православным, что и не у правомудренных латын есть попечение и прилежание о евангельских спасительных заповедях» 1697 . Нужно заметить, что М.Грек судит о картезианцах по их уставу и рассказам. Но мы знаем уже какова была жизнь картезианцев во Франции в его время. В Commentario d " ltalia помещено также изложение «бесшабашной жизни» картезианских монахов 1698 . В одном из своих сочинений, Максим представил два противоположных мнения о монастырских имуществах, существовавших тогда в русском обществе. Это сочинение написано в диалогической форме, под заглавием: «Стязание о известном иноческом жительстве. Лица же стязующихся Филоктимон, сиречь любостяжательный, да Актимон, сиречь нестяжательный» 1699 . В лице «нестяжателя» Максим приводит собственные возражения. Защитники монастырских имуществ, в подтверждение своего мнения, приводили слова Евангелия, в котором, за отречение от отца, матери, детей и сел, обещается награда сторицей не только в будущей жизни, но и в «нынешнем веке» ( Матф. 19:29 ). |
| В среде же раскольников они оставались с таким же авторитетом до позднейшего времени, наравне с святоотеческими творениями 1692 . В ряду митрополитов собственно северной Руси его считают самым просвещенным, за исключением разве Макария, без сомнения не менее начитанного, но более даровитого и более деловитого для русской литературы, хотя и оставившего менее своих сочинений. Даниил был любитель просвещения. Едва ли какую мысль он повторял так часто и с такой настойчивостью, как мысль об учении и необходимости читать божественные писания, разумея это в обширном смысле, не только инокам, но и мирянам. Но в его сочинениях есть и существенные недостатки. Почти всегда он ограничивается общими понятиями и поверхностными замечаниями, часто повторяется, уклоняется в сторону и вообще излагает свои мысли без надлежащей отчетливости и последовательности и в этом отношении он уступает своему наставнику Иосифу Волоцкому ... Лучшие места в его сочинениях – те, где ему приходится касаться современных заблуждений и пороков. Тут он оставляет свой спокойный и холодный топ и заметно одушевляется, слово его становится живее, образнее, красноречивее, чувствуется, что он проникнут тем, о чем говорит и свои образы и примеры заимствует из жизни. В этом отношении сочинения Даниила, как и сочинения М.Грека, являются ярким отражением современной жизни русского общества 1693 . Некоторые делают даже сопоставление в его изображении русского общества с сатирическими описаниями современного польского общества в произведениях публицистов – писателей золотого века польской литературы: Петра Скарги, Кохановского, Рея, Збылитовского, Модржевского и др. 1694 . Автор «Беседы» на существование монастырских имуществ смотрел, как на «душевредство» для монахов, потому что они обещались избегать мирской суеты, а владеть вотчинами значит «позавидети сесветная». Они «отреклися сесветного жития мирского», и потому должны «питаться от своих праведных трудов и своей потной прямой силой, а не царским жалованьем и не христианскими слезами, как прочие праведные пустынные жители». |
| п. вызывали негодования в церковной среде, причисление к еретикам и открытое возмущение духовной власти (столкновение Алексея I с патр. Михаилом Керуларием 1528 ). И в Византии обличения монашества в роскоши и нравственном падении идут рядом с признанием непомерного развития землевладения и угнетения, не уступающего светским вельможам. В 964 г. Никифор Фока обратился к монашеству с жестоким указом, открыто называя злоупотребления приобретением имуществ и других стяжаний, которые ничем не отличают его от мирян, но еще превосходят их суетными заботами, роскошью и дурными нравами, и взывал к исправлению этого зла евангельскими поучениями и примерами древних пустынников Египта, Палестины и Александрии 1529 . Таким путем шло постепенное, но постоянное закрепощение свободных крестьян светскими и духовными владельцами и уничтожение крестьянских общин, которое уже в XIII и XIV вв. стало очевидным 1530 . Но едва ли можно найти более резкую картину монастырского быта, как описанная Евстафием, писателем XII века (см. выше). Весьма рано стала известна в Византии грамота, назыв. обыкновенно «веном Константиновым», данная будто бы императором папе Сильвестру, которая перешла оттуда в Россию, и есть основание полагать, что она была уже представлена в защиту имущественных прав церкви Ивану III и самые сильные места в защиту церков. имуществ и суда, помещенные в Стоглаве (гл. 60), также заимствованы из нее. Впервые в таком виде, в печати, появилась она уже при патр. Никоне и он позаботился о внесении ее в Кормчую, напеч. в 1653 г. Вено Констан. помещено в соч. Ф.А.Терновского «Изуч. виз. ист. в древн. Руси» (II, 134–145). Ср. ст. о нем Н.И.Петрова «Судьба вена Констант. в русской церкви» (Труды Киев. Дух. акад. 1865, 12, с. 471–488). Констан. вено входило в состав хронографов (Попов, II, 240); А.С. Павлов (Виз. Времен. III, 18–83. Подложная дарственная грамота Константина В. папе Сильвестру в греч. и слав. переводе). На Западе против этого подложного акта сильно возражали Боккаччио, Салютати, Савонарола и особенно Лавр. |
| Любостяжательный и сребролюбивый инок боголюбцем, как подобает, и нищелюбцем быть не может, так как он ходит в преступлении святых божиих заповедей». Наконец, против последнего довода своих противников (об общности имуществ), Максим возражает: «смешно, что вы вздумали мне говорить, ничем не различаясь от тех, которые, сочетаясь с одной блудницей и будучи за это поношаемы, отвечают, каждый говоря: никакого нет мне греха в том, так как она общее достояние, или как тот, кто со многими разбойниками идет на разбой и соберет многие богатства, когда будет взят и подвергнут истязанию, станет отвечать: я неповинен; все у них оставил и ничего из того себе не взял» 1700 . В заключение, обращаясь к читателю, Максим Грек , просит его «не враждовать к написавшему по истине это слово», так как в последнем нет ничего несогласного с евангельскими заповедями и преданием; еще просит, чтобы читатели (он имел в виду монахов) не оправдывались, но молились, чтобы им «приложиться на добрые и спасительные дела и мысли в пользу нестяжательности». «Не только предосудительно, – замечает Максим, – чтобы согрешать, – человеку эта страсть свойственна, – но, чтобы, по согрешении, не познавать своего греха и не исповедать его», ибо, по словам «Лествицы»: «отвращающийся обличений лишится своего спасения». Относительно же самих имуществ, Максим замечает: «лучше дурно скопленное достойно раздать», а в «Главах поучительных начальствующим правоверно» он говорит вел. князю: «все, что от правоверных царей и христолюбивых князей возложено святым божиим церквам, имения и стяжания, на прокормление нищим и сиротам, должно быть назначено на их потребности и нужды в их жизни. Воистину солгало дело маслины мысленной, т. е. дело милостыни, потому что оскудело и иссякло дело благотворения. Таковую обиду для нищих кто иной может исправить кроме Бога, и царствующим благоверно на земле необходимо и прилично таковые священнические недостатки, не скажу прегрешения, по ревности древних православных царей – Константина, Феодосия и Юстиниана Великих , – исправить. |
| Валла (Бурхардт, по 8-му немец. изд. I, 110; Корелин, 152, 441, 800, 987; Виллари), соединявшие свою полемику с нападками на нравственность духовенства (также Фойгт, I, 430–432). О спорах относительно церк. имуществ на Западе в средние века (Оп. рус. историогр. II, с. 111, пр. 3), о значении Константинова дара (В. Евр. 1898 , 8 и Ж. М. Н. Пр. 10, с. 351). § VI Вследствие указанных условий в России мы также видим громадное развитие монастырской собственности. Не считая нисколько преувеличенным известие одного иностранца, можно судить о ее обширности уже в XVI в. Климент Адам, писавший о России в 1553 году, говорит, что монастырские имения в это время составляли третью часть всего государства («Nam tertiam fundorum partem totius imperii tenent monachi» 1531 . Подобное же соотношение указано нами в Опыте о влиянии Византии (гл. VI) и теперь оно не оспаривается ( А.С.Павлов , Истор. очерк секуляризации, 23, прим. – «может оказаться близким к истине»); Горчаков (Монастыр. приказ, 145). В Новгор. области 1/3 земель приходилась на монастырское землевладение (Архим. Сергий, Вотская пятина. Чт. в Общ. ист. 1899, IV). Карамзин замечает: «Новгородские святители употребляли софийскую казну в пользу государственную; но митрополиты наши не следовали сему достохвальному примеру. Народ жаловался на скудость, иноки богатели. Они занимались и торговлей, увольняемые от купеческих пошлин» (V, 223; ср. VI, 10). Из ист. секулярир. монастыр. вотчин на Руси в XVI в. С.Рождественского (Ж. М. Н. Пр. 1895, 5); Н.Серебренников, Псковское церк. землевлад. в XVI и XVII веках (ibid., 1905, 12); В.Сторожев, О монастыр. землевлад. в Вологде XVII в. (Сборник Ключевского). Ср. общие замечания Бокля (II, 40, 42) и Бастиа (Sophismes Economiques). Вместе с тем монастыри, как и в других государствах, получали обширные привилегии на свои владения: так, они и их крестьяне освобождались от податей и пошлин (всех или некоторых); они пользовались правом сбора податей и пошлин с других, не подведомственных им лиц; они избавлялись от подсудимости местным властям, светским и духовным (впрочем не все); монастыри получали право суда и расправы над людьми, живущими на их землях (иногда не только в делах гражданских, но и уголовных), право – призывать виновных в их обиде во всякий срок, между тем как крестьяне их могли призываться только в определенный; монастыри избавлялись от законной ответственности за смертные случаи, происшедшие в их селах. |
| Сам светло веселясь и пренебрегая нищими, погибающими от голода и мороза, сам греемый нарочитыми (отличными) соболями и светло и пресладко по вся дни питаясь, окруженный многими рабами и слугами, предстоящими ему, как бы нарочно противится божественному закону, повелевающему кормить вдов, сирот и убогих 1573 . Князь Курбский в оценку этих явлений вносит уже свое личное раздражение. «Таков, – восклицает Курбский, – в нынешнем веке презлой, любостяжательный и лукавства исполненный мнишский род! Во истину всяких катов горши: понеже к лютости вселукав зело» 1574 , приговор, сложившийся у него под влиянием негодования против иосифлян. В свою очередь враг последних, автор «Беседы» говорит: «их обиды (т. е. монахов) паче всех вопиют к Богу и к Пресвятой Богородице и ко всем святым. И за таковой иноческий грех , и за царскую простоту попущает Бог и на праведных людей свой праведный гнев» 1575 . И в беспорядках монастырской жизни он видел признаки кончины мира. С чувством глубокой скорби взывал Максим о печальной действительности: «Нет ни единого, учащего прилежно, ни наказующего бесчинных, никто не утешает малодушных, никто не заступается и не прилежит о немощных, никто не обличает противящихся слову благочестия, никто не запрещает бесстыдных, никто не обращает заблудших от истины и честного жития христианского, никто, соблюдая совершенное смиренномудрие, не избегает священнических санов, ни по божественной ревности принимает их, чтобы беззаконнующих и бесчинствующих исправить. Но противное скорее найдешь ныне: все готовы дарами великими их купить, да в отраде и славе и всяком покое всегда поживут.., все уклонились от спасительного пути евангельских заповедей, апостольских и отеческих преданий, и являются непотребными житием, словом и делом, а что затем последует, молчанием миную, щадя негодующих словом и дерзновением ревности по истине. О, кто достойно восплачет обуявшую ныне род наш тьму!.. Наши пастыри оказываются бесчувственнее камней, пренебрегая всем, чтобы спасти себя»... |
| Выше уже сказано, что первые московские великие князья не отличались любовью к просвещению. Поэтому и трудно предполагать в их книгохранилищах присутствие каких-либо иноязычных рукописей. Рукописи, которыми они владели, вероятно, были исключительно русские и притом оне были едва ли в значительном количестве. С течением времени, с расширением их сношений с греками в Москве могли быть и греческие рукописи, чему могли способствовать нередкие приезды в Москву за милостыней греческих иерархов, из коих некоторые оставались на Руси епархиальными архиереями 506 . Относительно напр. митрополита Фотия мы имеем положительное свидетельство, что после него остались греческия рукописи. Инок Вассиан Патрикеев в своих сочинениях между прочим ссылался на «греческий номоканон московской соборной церкви, что вывезен из Царяграда митр. Фотием» 507 . Греческие рукописи могли оставаться и после других греческих иерархов, живших в России, напр. после митроп. Исидора. Количество в Москве греческих рукописей значительно должно было увеличиться со времени брака вел. князя Ивана III на греческой царевне Софье, когда последовал большой наплыв греков в Россию. В это именно время могло попасть несколько греческих рукописей и в царскую казну. Но число их здесь должно предполагать небольшое. В перечнях приданого Софьи, как теперь известно, не было греческих рукописей. Очевидно у Софьи не было особого собрания их, а могли быть только единичные рукописи у ней или у сопровождавших ее лиц. Эти греческие рукописи, поступившие в великокняжескую казну после Софьи и от ее родственников, пребывавших в Москве, могли сохраняться в казне и в XVI веке 508 . Намек на то, что в начале этого столетия оне были в ней, дает Максим грек , в предисловии к переведенной им Толковой псалтири говоря, что греческий оригинал – (рукопись) он получил от вел. князя. Но не следует увлекаться и предполагать, что греческих рукописей в казне великого князя Василия III и царя Ивана IV было много. Мы видели уже, что при переводе Максимом греком толкования на Деяния апостольские, в Москве не нашлось греческого оригинала продолжения сего толкования (с 14 главы), с которого можно было бы докончить перевод и Максиму греку пришлось переводить другое толкование на эти главы, неизвестно кем составленное. 509 – Если бы в казне царя Ивана IV было значительное количество греческих рукописей, то Курбский, так сильно заботившийся о переводах с греческого на русский язык творений отеческих и с большим трудом достававший печатные их издания, при переписке своей с Грозным не позабыл бы укольнуть его и этим, – пренебрежением к возможности обогащения русской письменности отеческими творениями. |
| Мало того, в письме изложение обеих частей памятника/то есть рассказов о соборе 1525 г. и о соборе 1531 г./соединено связующими словами: «Да в том же соборном списке писано о ...»/л. 347 об./. В оглавлении Сибирского сборника/л. 2/39-я глава названа «Собор на Максима Грека Святогорска». В самом тексте материалы, относящиеся к обоим соборам, перепутаны так сильно, что о разделении обвинений между 1525 и 1531 гг. среди историков идет долгий и довольно безуспешный спор. Отметим, кстати, что заголовки, которые были даны памятнику в более поздних списках, также невозможно отнести к раздельному изложению двух разных соборов/«Прение Данила митрополита ...», «Список с судного списка»/. При сравнении материалов двух соборов в нашем памятнике бросается в глаза одно разительное отличие. Собор 1531 г., несмотря на отдельные пропуски, подчас нарочитые, изложен довольно полно: ни один из основных пунктов обвинительной речи Даниила, открывшей собор, не отсутствует в изложении самого судебного разбирательства. Нет лишь изложения «свидетельств от божественных писаний» по трем обсуждавшимся тогда вопросам: эти «свидетельства» были прочтены на соборе перед вынесением приговора. Известия же нашего памятника о соборе 1525 г., наоборот, весьма отрывочны. Собственно говоря, изложена лишь часть одного из пунктов обвинения/о «сидении Христа одесную Отца "/. Кроме этого и вступительной формулы, сообщающей об открытии собора, никаких известий о соборе 1525 г. нет; не указано даже, чем окончилось обсуждение этого единственного пункта, нет никаких вступительных слов митрополита Даниила на соборе, нет приговора, нет ни слова о судьбе единомышленников Максима, они даже не упомянуты. Между тем как из самого текста 39-й главы, так и из других источников известно, что в 1525 г. обвинение касалось отнюдь не одного этого пункта и не одного лишь Максима 30 . В подлинном соборном списке 1531 г. пропущенное в нашем памятнике изложение свидетельств от божественных писаний, несомненно, имелось. «Свидетельства» эти читались на соборе Максиму Греку и Вассиану Патрикееву в связи с обсуждением вопросов о «сидении Христа одесную Отца», о земельных владениях церквей и монастырей, о поставлении русских митрополитов в Москве. Рассматривавшееся на том же соборе 1531 г. судное дело Вассиана Патрикеева, дошедшее до нас в значительной части, приводит те самые прочтенные на соборе «свидетельства» о земельных владениях церквей и монастырей, о которых упоминает и наш памятник в связи с собором 1531 г. 31 . Упоминание же в «судном списке» Максима о том, что Вассиан присутствовал при этом чтении, свидетельствует, что речь идет о единой судебной процедуре, общей для обоих судебных разбирательств. |
| Это вмешательство «иосифлян» в жизнь мира встретило, как известно, отпор в лице другого направления тогдашнего иночества, направления более склонного к уединению скитскому, к созерцательному образу жизни. Решительно отделяясь от мира и печалей его, эти подвижники полагали, что отшельнику, при совершенном выполнении его аскетических задач, является помехою какое бы то ни было соприкосновение с миром, не исключая и вызываемого даже наилучшими побуждениями, теми, что заставляли и таких суровых аскетов, как Пафнутий и Иосиф, превращаться в крмильцев голодных и в отцов сирот. Чтобыосуществить эти дела милосердия в их широком размере, нужно было иметь то, что надо было раздавать, то, чем надо было питать, одевать, лечить. Между тем, как Павел Обнорский раньше, так теперь Нил Сорский и Корнилий Комельский, стояли за абсолютное, безусловное «ничего – неимение». «Притяжание сел и содержание многих имений» Нил Сорский считал совершенно недозволительным для монастырей. На Соборе 1503 года он, со старцем Паисием, возбудил вопрос об отобрании вотчин у монастырей 352 и «молил об этом самодержца, ради крепкаго жительства и добродетели множества» 353 . Ученик Нила, Вассиан Патрикеев, сам княжеского рода и близкий к великому князю Василию III, настойчиво поддерживал это требование, «беседуя с боголюбивыми князи, плачася и рыдая церковнаго нестроения» и убеждая «у церквей и монастырей села отимати» 354 . Скитская нищета, поддерживающая жизнь исключительно трудами рук своих,– вот, по убждению этих крайних «нестяжателей», надежнейшая охрана чистоты иноческого жития. Оттого преп. Нил не признавал вещественную благотворительность за монашескую обязанность: «излишняя не подобает нам имети... Не имеяй бо излише нужныя потребы, не должен есть таковый даяние даети, и аще речет: «не имам»,– несть солгал... Пишет же св. Исаак (Сирин): «нестяжание высши есть таковых подаяний: милостыня бо иноческая – еже помощи брату словом во время нужды и утешити ему скорбь рассуждением духовным... Се есть душевная милостыня, и толико есть высши телесныя, елико душа высши тела, глаголет святый Дорофей» 355 . |
|
|
