| Собор запретил все эти отступления, и летописец свидетельствует, что нравы монахов будто бы с того времени улучшились 1522 . Однако церковный историк Флери, говоря о духовных орденах XIV стол. выражается: «эти святые учреждения были тогда в наибольшем упадке»... Прошло уже время, когда парижские картезианцы, узнав о намерении графа Неверского (г. 1175) завещать им серебряные вазы, ответили ему, что они лучше желали бы получить пергамент для своих переписчиков. О них де-Ножан мог сказать: «Они бедны, но обладают богатыми библиотеками». Зато, в тоже время, упрекая каноников св. Виктора в Париже, что они не строго соблюдают уставы, «один латинский эпилог говорит о волке, который дал обет монашества и когда он отчаялся в возможности приучить себя к постной пище, то сделался каноником» 1523 . Понятно, что в самом учреждении, вступившем в связь с миром, заключалась уже опасность для него. Описания монастырского быта в XV-XVI вв. в Англии, Франции и Германии вызывают самую жестокую сатиру, побуждают устраивать конгрегации и союзы и вводить более строгие уставы, но многие монастыри вступают даже в борьбу из-за этих стремлений к улучшению 1524 . В Италии монашество постоянно служило предметом нападок, а в эпоху «возрождения» и ко времени реформации тон этот усиливается. Духовное сословие считается уже самым развращенным и описания современной монастырской жизни достигают высшей степени фривольности 1525 . Развитие монастырского землевладения отразилось на упадке мелкой собственности и положении крестьян, которые со временем вызывают стремление со стороны светской власти к ограничению ею и совершенной отмене в разных государствах с различными особенностями 1526 . С другой стороны, появились попытки реформы монастырей в духе отшельничества и пустынножительства 1527 . Попытки к ограничениям и прикосновению к монастырской собственности в Византии в царств. Константина Копронима (VIII в.), Никифора Фоки (X в.), Алексея Комнена, Исаака Ангела (XII в.), при завоевании Константинополя крестоносцами и т. |
| В приводимых же вариантах выдержано правописание первой из обозначенных рукописей. Для вариантов отведена первая строка; для примечаний к основному тексту – вторая. Что касается литературной стороны памятника, мы должны указать: 1) На разделение Малого (Предание) и Большого (Монастырский устав в 11 главах) с предисловием Уставов Сорского. Это указание было уже сделано нами в нашей статье «Великий старец Нил пустынник Сорский» 59 Оба устава встречаются независимо друг от друга, имеют совершенно самостоятельный характер, а кроме того, в одной из рукописей (Москов. Син. Б. 563, 16 в., л. 321) Малый Устав заканчивается припиской, которая дает возможность считать его произведением целым и законченным. То же самое указание на разделение уставов находим и у Архангельского « Нил Сорский и Вассиан Патрикеев», стр. 53. В большинстве рукописей находим Монастырский (Большой) Устав, причем, обыкновенно, он начинается со слов: «Разум писаний сих обдержание сие имать». (См. стр. 15 текста). Вообще в многочисленных списках Уставы встречаются большей частью отдельно один от другого, и оба они, как и послания, молитва и завещание, не обязательны для каждого списка, а варьируются различным образом. 2) Для более полного издания делаем вставку из рукописи Троице-Сергиевой Лавры (той же, по которой подводятся варианты). Эта вставка имеет своим содержанием завещание Нила более распространенное, и в других рукописях в такой редакции нам оно не встречалось. 60 В нашем приложении во-1) как указано ниже, даем некоторые добавления к тексту, во-2) печатаем на стр.15–28 приложения на статью: – «Воспоминание к своей душе хотящемуся спастися от писаний святых отец о мысленном делании и о памяти смертной и страшнаго суда, что ради нужно сие и како подобает тщатися о сем», – найденную нами в Кирилло-Белозерской рук-и как мы предполагаем, первоначальную редакцию Большого Устава. Рукопись, писана полууставом и скорописью разных почерков 16 века на 456 листах в осьмушку. Статья без имени автора, но своим содержанием она обращает на себя внимание и с первых строк заставляет делать сличение с монастырским уставом (Большим) Нила: |
| Христа [напр., на основании выражения: седел еси, седев одесную Бога (Отца) Максиму приписывали мысль о временном, сидении (пребывании) И. Христа по правую сторону Бога Отца, вопреки составленному преп. Максимом вполне православному исповеданию веры и представленному им для своего оправдания, о сверхъестественном рождении Спасителя от Пресв. Девы Марии (на основании исправленной переведенной фразы из жития (Метафрастова) Пресв. Богородицы – совокупления же до обручения (с Иосифом), вместо совещания преп. Максима обвиняли в ереси жидовствующих, против которой он писал полемические трактаты), о свойствах воскресшего тела И. Христа (преп. Максим считал плоть И. Христа по воскресении описуемою вопреки существовавшему взгляду русских и тексту богослужебных книг о неописуемости плоти) и др. Немного нужно внимания и рассудительности, чтобы не только извинить, но и оправдать преп. отца за „некия малыя описи” в трудном деле исправления книг, вместо тяжкого осуждения его как какого-то закоренелого, фанатичного и вредного еретика. Преп. Максим решительно отверг обвинение его в измене православию, приписывая происхождение описей случайности, неискусству своих толмачей и переписчиков. Допущение в преп. Максиме еретической наклонности ни с чем несообразно,– ни с его обетами, ни целью прибытия в Россию; ужели он мог поколебаться в религиозных убеждениях в Москве, где все, хотя и своеобразно, говорило о православии за исключением немногих и рассеянных вольнодумцев? Ужели мог на преп. отца повлиять в худую сторону сочувствовавший не по одним церковным вопросам князь-инок Вассиан Косой (Патрикеев), относившийся к преп. Максиму, как ученик к учителю и руководителю? На иноке Вассиане, лежит вина та, что он злоупотреблял доверием преп. Максима для своих личных целей в таком священном деле, как исправление богослужебных книг. На просьбу преп. Максима Грека о помиловании и прощении нужно смотреть не как на признание за собою справедливости обвинений, а как на крайнюю унизительную меру для умягчения жестокости судей. |
| п., боярство было склонно видеть именно в вотчинном быте духовенства причину утраты своего прежнего влияния при великом князе. Поэтому кирилловские нестяжатели очень рано обратили на себя внимание боярского сословия. Летописец под 1478 г. отмечает, что в Кирилловом монастыре были в числе монахов «бояре богатые», которые гордились своим сословным «высокоумием и богатством» и в иноческой рясе 91 . Всматриваясь в состав кирилловских нестяжателей, мы видим в их среде по преимуществу бывших дьяков или бояр. Сам преп. Нил происходил из рода дьяков Майковых 92 . Гурий Тушин был из рода бояр Квашниных. Ученик преп. Нила Иннокентий – из рода Охлебининых. Вассиан – из рода князей Патрикеевых-Ряполовских. Старец Герман Подольный происходил «от благородного корене» и т. д. Нестяжателям сочувствовали дьяки и бояре московские, напр., другом Майкова был Иван Гаврилов Заболотский 93 и другие. Если некоторые из перечисленных нестяжателей, принимая монашество, умели подчинять свою волю задачам иночества, то другая половина не забывала прежних интересов и в монастырях. Из этой среды и возникла третья наиболее крайняя либеральная фракция кирилловских нестяжателей. Вследствие политической подкладки воззрений, идеи этого кружка относительно монастырского устройства не вытекали непосредственным образом из какого-либо устойчивого воззрения на иночество. Представители этого кружка подгоняли идеи преп. Нила к своим целям, поскольку первые сходились с их замыслами, но лично к себе члены кружка не прилагали этих идей во всей их совокупности. Ратуя против невыгод вотчинного быта, такие нестяжатели сами же забывали о них и вели роскошный и привольный образ жизни. Замечательно, что некоторые из них, как и Иван IІІ, вели сношения с жидовствующими 94 , которые также враждовали против монашества. Таким образом, эта группа нестяжателей прежде всего решительно отвергала вотчинный быт монастырей, не столько по мотивам религиозно-нравственного свойства, сколько по соображениям практического характера. |
| § II Древние обличители, в своих поучениях, одинаково восставали как против уклонений от нравственного закона, суеверий и предрассудков, так и против «гуслей, сопелей, всяких игр, плясания на пирах и на свадьбах, плескания ручного, скакания ногами, скоморохов» 1484 . Такие увеселения они называли «проклятыми», игры – «сатанинскими», песни – «бесовскими». По взгляду духовенства, пляска, особенно женская, почиталась душегубительным грехом: «о злое проклятое плясание, – говорит один моралист, – о, лукавое жены многовертимое плясание! пляшущая жена любодейца диавола, супруга адова, невеста сатанинская, все любящие плясание бесчестие Иоанну Предтече творят – со Иродиадою им уготован неугасимый огонь и неусыпный червь». Верующему давался совет: «не смотрите на плясания и иные бесовские игры, злые и прелестные, да не прельщены будете, видя и слушая их; таковые нарекутся сатанинскими любовниками; христианину всякому закон воспрещает баснословить, – говорили они, – ибо сказал Христос в Евангелии: о всяком глаголе праздном воздадут слово человеки в день судный». Существовало мнение, что в образе весельчаков – скоморохов странствуют бесы, а монахи-духовидцы даже видели, как лукавые бесы невидимо били христиан железными палицами, отгоняя их от божьего храма к играм и «ужами за сердце почепивше влекли их» 1485 . Ригоризм этот в значительной мере объясняется языческим характером пиршеств и празднеств, сохранявших свою силу. В связи с представленными выше обличениями стоят и запрещения М.Грека. Вычисляя те пороки, которые, по его мнению, влекут за собой наказания божии, проявляющиеся в общественных бедствиях (лихоимство, блуд, содомство и т. п.), он сюда же присоединяет «игры и песни сатанинские, отлучающие от божьего страха и памяти смертной, ради которых грядет гнев божий на сыны непокорные« 1486 . В другом месте, изображая пороки и грехи, за которые ожидает преступников одно наказание – ад, Максим рядом ставит: лихоимство, обременение тяжелыми работами подручников, игру в зернь и гусли. |
| Советуя во время игр и плясок сидеть дома «во славу божию» и не заниматься «пустошными беседами», моралисты того времени входили с своими наставлениями в супружеские отношения и суровыми угрозами заставляли выполнять столь же суеверные требования: «если кто смесится, – говорит одно из подобных наставлений, – с женой в пяток или субботу и в неделю, и если зачнет – родится тать, или разбойник, или блудник» 1487 . Требования эти иногда получали реальное основание: «по убиении царя (первого Самозванца) и Басманова, – говорит Бусов, – первыми жертвами злобы народной были музыканты и песенники, люди невинные, благонравные и в своем деле искусные: все они, человек до 100, были побиты в Кремле, в монастырских домах, пожалованных им покойным государем» 1488 . Воеводам предписывалось иногда истреблять инструменты и хари скоморохов, и бить батогами тех, кто принимает у себя песенников и глумцев. Однажды при Михаиле Федоровиче в Москве было сожжено пять возов музыкальных инструментов не только у скоморохов, но и вообще в домах. Но, кроме идеализации аскетических начал, у М.Грека мы встречаем и положительное развитие превосходства этого идеала: «Зачем мы, – говорить он, – созданные ради небесных благ, безумно привязываемся к земному; человек – образ божества, и потому будем заботиться, чтобы получить первообразную красоту», «для словесной души одно украшение – забота о божественном, и ее ищи всем сердцем». «Самое устройство человеческого тела, стремящегося к верху, показывает свойство человека – стремиться к небесному» 1489 . Но человек не совершенен, и потому одна премудрость, одно истинное искусство состоит в том, чтобы одолеть свои страсти, богатство душевное есть единственное богатство истинное, которое дает сам Христос; оно заключается в той награде, которая последует после смерти и которую человек заслужит своими добродетелями. Здешняя жизнь есть место усовершенствования для человека, через которое он достигает своего прекрасного отечества, богосозданного едема. Основанием нравственной жизни человека должно быть убеждение, что «вера кроме дел благих мертва есть и дела кроме правыя веры не полезны»; добродетели же заключаются в христианской мудрости, правде, душевном мужестве и целомудрии, их Максим уподобляет четырем столпам, поддерживающим кровлю дома 1490 . |
| Аскетический взгляд на жизнь вообще становится у М.Грека еще более ярким, когда обратим внимание на то, что он постоянно оценивает ее настолько, насколько она приготовляет человека к будущей жизни: «о, как, – восклицает он, – как светел и благодатен и страшен для тебя, душе, подвиг священных трудов, потому что этот подвиг не для жизни и смерти временной, но для славы небесной или мук вечных». «Мы должны, – говорит он, – избегать пороков, если желаем избавиться вечных мук, которые уготовлены для презрителей и преступников евангельских заповедей и отеческих преданий». Поэтому он советует совершенно не заботиться о тленных, земных благах, желать только вечных и мысли свои всегда иметь на небесах. В негодовании на пороки, он восклицает: «Долго ли еще мы будем порабощены плотским сладострастием, конец которых – червь и огонь неугасимый? Долго ли мы еще будем гоняться за несущественным, как за существенным, и прельщаться в уме соблазнительными мыслями? Долго ли будем любить дьявольской любовью сладкую пищу, как будто в этом заключается все блаженство? Долго ли пустая слава будет прельщать нас, золото – наслаждать, постыдные дела – осквернять»? И затем он развивает отрицательное воззрение на жизнь, в которой он не находит ничего отрадного. «Здешняя жизнь, – говорит Максим, – непостоянна, в ней нет ничего верного, все исполнено скорбей, слава, пища, богатство и красота, как весенний цвет, временно проходят и исчезают. Ты (душа) была возвышена, питалась, наслаждалась, прославилась победами, живешь многие десятки лет, а после что? – червь, гниение, гнусный смрад и множество злых, адских мук. Какую ты ожидаешь от земных благ пользу? – чрез них мы погибаем. Не так ли, как дым и сон, все исчезает и рассыпается, точно ветром?... Смотри, чтобы к тебе не применились слова Гомера: «муж бессмысленный, впадая в бедствия, тогда только чувствует это, когда уже не может пособить себе». Для полного усовершенствования, Максим советует употреблять и «худое ядение», как «бразду бесящейся плоти». |
| Главный мотив его обличений, направленных против недостатков монастырской жизни, состоит в представлении контраста между удовольствиями и роскошью, каким предавались владельцы, и печальным состоянием их крестьян. Каждый из монахов, говорит Максим, «старается богатства ради получить некоторые земные славицы», а получив думает, что «над законом владеть поставлен.., гордится, беззаконствует, люто гневается, мучит, связывает, мзду берет, блудно питается, все его мудрование заключается в злате и многомятежном попечении – как угодить властям. Язык его разрешен от священных уз молчания, все с яростью вещает и с досаждением.., да и рука не безмолвствует, но, высоко жезл воздвигши, хребет мужа убогого готова ударить с яростью..; к тому же, погубив душевную доброту.., пестрыми и мягкими шелковыми тканями, золотом и сребром и добрыми бисерами старается украсить внешний свой образ... Одевшись в мягкие одежды, как некий глухой аспид, затыкает уши свои, руки же его, забывши о том, чтобы с любовью простираться на милостыню к жестоко обуреваемым нищетой, увы, бичами их истязуют из-за лютого резоимания (процентов), как неимущих чем отдать, или, свободы лишив их и рабами себе записав, или лишив их имущества, с руками тощими, из их пределов отгоняют бедных. Властно над селами весьма превознеслись, он не склоняется к поселянам, как своим членам, по заповеди Господней, но как рабов купленных частыми морит тягостями всяческих трудов, и если когда-нибудь прегрешат, то оковами железными озлобляет ноги их. С лютой яростью возгордившись властью, без страха носится он по пагубной пропасти, как жестоковыйный конь, дерзостью избывший узды и сбросивший с себя всадника, пока ни встретит плотоядных зверей, которые растерзают и пожрут его» 1561 . Монахи, говорит Максим Грек , сохраняли хлеб «по вся лета», на голодный год, руководясь «желанием большего прибытка» 1562 , а крестьяне их «томились в житейских потребах, обильную пищу им уготовляя, в скудости и нищете всегда пребывали, не имея даже ржаного хлеба чистого, много же раз и без соли оставались от последней нищеты»; если крестьяне не могли возвратить заимодавцам-монахам долга, то последние «расхищали оставшееся у них от крайней нищеты стяжания» 1563 . Когда же обремененные «тягостью» крестьяне хотели куда-нибудь переселяться, то с них монахи требовали плату за прожитое на монастырской земле время, а в крайних случаях и продавали их 1564 . Это свидетельство М.Грека получает особенное значение, если принять во внимание, что монастырские крестьяне пользовались большими льготами, и если уже решались оставлять свои места раньше срока, то видно, что притеснения со стороны их владельцев пересиливали всякое терпение 1565 . И нападки на лихоимство в монашеской среде занимают выдающееся место в обличениях Максима Грека . Вместе с тем владельцы нередко отягощали крестьян «беспрестанно всякими монастырскими работами, огорчая их жизнь внутри и вне монастыря, все сделав, кроме щедрот и милости» 1566 . |
| В таком случае писалась закладная, которая, по прошествии срока, назначенного для платежа, обращалась в купчую; самое же имение, отданное в заклад, предоставлялось по большей части во владение монастырю (или монаху-заимодавцу), вместо процентов 1504 . «Основываясь на числе этих закладных XV-XVIII вв., – замечает Милютин, – можно предположить с вероятностью, что довольно значительная часть церковных и монастырских вотчин перешла в руки духовенства именно этим путем». Понятно, что причиной распространения монастырской недвижимой собственности была та религиозность, которая проникала во все побуждения древнерусского человека. Летописцы в числе добродетелей князей, обыкновенно ставят: «чтил свыше меры иерейский и монашеский чин, подавая им, что нужно, на потребу» 1505 . Главной заботой для религиозного человека было спасение души, которое обусловливалось, в числе других внешних форм религии, и посмертным поминовением, и в большей части жалованных грамот духовенству говорится, что имущество «даруется в наследие вечных благ, по душе, для поминовения души, в вечный поминок души» 1506 . Если же умерший не успевал сделать распоряжения относительно вклада по душе, то родственники его считали долгом назначить часть наследства на помин по нем 1507 . Кроме того, в жалованных грамотах встречаются обязательства молить Бога о здравии и долголетии вкладчика, а иногда упоминается, что дарение сделано по поводу какого-либо счастливого события или исполнения намерений и предприятий 1508 . Наконец, увеличению монастырской недвижимой собственности содействовали также добровольные или насильственные пострижения бояр, князей, княгинь, царей 1509 , причем в таких случаях они делали значительные вклады, а у знатных лиц существовал обычай – иметь при некоторых монастырях родовые кладбища, что также соединялось с определенными вкладами 1510 . § IV Мы не касаемся здесь теоретических оснований монастырского и вообще церковного землевладения, рассмотренных в некоторых специальных исследованиях 1511 . |
| Между православными несомненно находилось не мало и таких лиц, которые независимо от всякого постороннего влияния, по собственному своему убеждению и личным воззрениям, являлись противниками крутых мер против еретиков. Они точно также как и первые, основываясь на словах Спасителя и других соображениях, отрицали законность смертной казни. Иные из них, впрочем делали уступку говоря, что если еретиков уже надобно судить, то пусть это делают цари и князья, а не пастыри церкви, иноки и простые люди. Они же настаивали и на том, что вовсе не следует предавать истязаниям человека из-за того только, чтобы выпытать у него сознание в содержимой ими ереси, и вообще проводили ту мысль, что не должно разыскивать и отыскивать еретиков, если они сами не исповедуют своей ереси. Замечательно, Иосиф мнение о пощаде еретиков и снисходительности к ним приписывает самим же еретикам. Эта мысль верна только настолько, насколько она касается известной указанной выше группы православных. Но несомненно также и то, что много было и вполне православных людей, чуждых всякого еретического влияния, которые вовсе не разделяли непомерной ревности к истреблению еретиков. Это как нельзя более ясно видно из слов самого Иосифа, который в одном месте осуждает самих православных за то, что они тужат и скорбят об осужденных на смерть еретиках. 154 Но самыми решительными противниками Иосифа Волоцкого в его взгляде на еретиков выступило целое духовное ополчение старцев Кириллобелозерского и всех монастырей Вологодских 155 , носивших общее название Заволжских монастырей; душою которых был, как известно, Нил Сорский . Преп. Нил, исходя всегда и освящая все духом евангельского учения, возмущался тем жестокими мерами, какие Иосиф Волоцкий предлагал в отношении к еретикам. Свой гуманный взгляд на еретиков Нил высказал еще на соборе 1490 года совершенно независимо и безотносительно ко взглядам на этот предмет Иосифа Волоцкого 156 . С Нилом вполне солидарен был и кружок учеников. Самым замечательнейшим учеником Нила Сорского был Вассиан Патрикеев. |
|
|
