| При блгв. кн. Андрее Юрьевиче Боголюбском (1157-1174) центр его владений - Владимир - стал главным в политико-адм. отношении городом Сев.-Вост. Руси. В эти годы на землях мордов. племен была построена княжеская крепость Городец-Радилов (на Волге), вокруг к-рого к нач. 70-х гг. XII в. сложился отдельный территориальный округ - городецкая «тысяча». Собор в честь успения Пресв. Богородицы во Владимире. 1158-1160, 80-90-е гг. XII в., XIX в. Собор в честь успения Пресв. Богородицы во Владимире. 1158-1160, 80-90-е гг. XII в., XIX в. В период правления преемников кн. Всеволода (Димитрия) Юрьевича Большое Гнездо Владимирское княжество распалось на ряд полунезависимых княжеств-гос-в. Основные земли княжества подчинялись вел. князьям владимирским (см. ст. Владимирское великое княжество ), посажение вел. князей на стол совершалось во Владимире в присутствии ордынского посла. Кроме того, на территории совр. В. о. существовали княжества: Юрьевское (до 1353-1362), Муромское (до 1401-1408), Суздальское (с 1215 до нач. 60-х гг. XV в.), Стародубское (с 1216 до ок. 1483, с перерывами), а также находились владения переяславских, московских и тверских князей. Во 2-й пол. XIV в. Владимирское великое княжество было окончательно включено московским кн. св. Димитрием Иоанновичем Донским в состав собственных владений и в 1389 г. завещано без санкции ордынской власти старшему сыну Василию I Димитриевичу . Особый статус данной территории поддерживало то обстоятельство, что в 1299 г. Владимир стал постоянной резиденцией главы Русской Церкви, под управление к-рого перешли земли упраздненной Владимирской кафедры (см. ст. Владимирская и Суздальская епархия ). В XIV в. во Владимирском княжестве и соседних с ним землях появились владения митрополичьего дома. В ряде городов, в т. ч. во Владимире, наряду с великокняжескими находились и митрополичьи наместники. В XV-XVII вв. земли буд. В. о. входили в состав Владимирского, Гороховецкого, Суздальского (включившего в кон. XV в. территорию Стародубского княжества), Юрьевского, Муромского, Переславского, Луховского, Шуйского, Кинешемского, Юрьевецкого уездов. В 20-х гг. XVII в. из Владимирского у. в Юрьевский у. были переданы Боголюбский и Опольский станы, в писцовых описаниях 30-40-х гг. XVII в. именовавшиеся юрьевской приписью, возвращение станов в состав Владимирского у. произошло в 1683 г. Границы Суздальского у. не были постоянными, на рубеже XV-XVI вв. в его состав вошли земли по правому берегу Клязьмы, на севере - от с. Палех до нижнего течения рек Нерехты и Тары, а на юге - от низовьев р. Уводь до среднего течения р. Лух. Первоначальным центром данной территории был г. Стародуб-на-Клязьме. Гороховецкий у., земли к-рого находились в среднем течении Клязьмы, был выделен из Суздальского у. в XVI в. Расположенный в низовьях Клязьмы Луховский у. сформировался в 1-й пол. XVII в. из уделов, ранее принадлежавших князьям Бельским и Волошским. |
| 89. О том же Гришке Отрепьеве, как весть пришла из Литвы, и о море в Смоленске. 90. О посланнике в Литву, о том же Гришке. 91. О приходе Расстриги и о сдаче городов и захвате воевод. 92. О побоище под Новым городком московских людей и о побоище литовских людей под Северским. 93. О походе бояр под Рылъск. 94. О походе бояр от Рыльска в Радонежский острог. 95. О присылке к боярам [послов от царя] с кручиной в Радонежский острог. 96. О приезде из Нового города воевод в Москву. 97. О приходе боярском под Кромы. 98. О зажжении града Кромы. 99. О болезни в рати и о присылке в Москву (по случаю] болезни. 100. О преставлении царя Бориса. 101. О наречении царевича Федора [Борисовича] на царство и о посылке под Кромы. 102. О приезде под Кромы митрополита и о крестном целовании, и об измене боярской, и о рати. 103. О походе [Гришки] из Путивля и о посылке [его гонцов] к Москве. 104. Об измене московской. 105. О приезде на Тулу бояр и всяких чинов людей и о приходе донских казаков. 106. О патриархе Иове и рассылке Годуновых. 107. Об убиении царевича Федора с матерью. 108. О приходе Расстриги к Москве. 109. О патриархе Игнатии. VI 110. О приходе к Москве царицы Марфы. 111. О князе Василии Ивановиче Шуйском с братьями. 112.0 казни и о пытках. 113. О посылке в Литву за Сердомирским с дочерью. 114. О приходе к Москве Сердомирского с дочерью и о встрече [их] 115. О царе Симеоне Тверском. 116. О послах литовских. 117. Об умышлении [против Расстриги] и казни стрелецкой. 118. О женитьбе Расстригиной. 119. Об убиении Расстриги. 120. О побоище и грабеже литовских людей в Москве. 121. Царство царя Василия Ивановича. 122. О поставлении на патриаршество Гермогена патриарха. 123. О заключении литовских послов и рассылке/литовских людей/по городам. 124. О посланниках московских в Литву. 125. Об измене царю Василию городов и о рассылке/опальных/. 126. О перенесении в Москву мощей царевича Дмитрия и о чудесах. 127. О посылке из Москвы по городам и о походе на Елец. 128. О новгородском моровом поветрии. |
| Хотя до нашего времени «Иное видение» дошло только в двух списках, в XVII в. оно было весьма популярно, свидетельством чему является включение переработанного текста «Иного видения» в состав «Иного сказания» и «Хронографа Русского» редакции 1617 г.; оба текста переработки очень схожи. В переработке изменен не только язык и стиль повествования, но и смысл его: действие перенесено к 20 октября 1610 г., обозначая тем самым предвестие близкого окончания царствования Шуйского (о переработках «Иного видения» см.: Назаревский А. А. Очерки... С. 143–145; Соколова Л. В. «Иное видение»//Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1993. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2. С. 46–47). Текст памятника публикуется по рукописи: РНБ, л. 292–293 об. В 115-м (1607) году февраля в 27 день в ночь с пятницы на субботу назначен был ночным сторожем в царствующем городе Москве в соборном храме, в церкви, в соборе архангела Михаила в паперти голова Истома Артемьев сын Мыльник. А вместо него дежурил сын его Козьма, да с ним шесть человек сторожей из Овощного ряда: Абрамка Иванов, да Васька Матфеев, Андрюшка Никитин, Первушка Дмитреев, да Первушка Матфеев, Гришка Иванов. И те сторожа, Абрамка Иванов с товарищами, рассказали окольничему и казначею Василию Петровичу Головину да дьяку Меньшему Булдакову: «Когда, де, пошел 5-й час ночи, тогда начался, де, в церкви, в соборе архангела Михаила, где благоверные великие князья погребены, шум и говор великий, будто бы голосов двадцать или тридцать (слышались). А один, де, из них читал по-книжному за упокой беспрестанно, а слов, де, его и тех людей, между которыми спор и шум великий был, не понять, и в лицо не увидеть никого из них. А в ту пору в церкви свеча горит. И потом, де, стали они смеяться. И у одного, де, из всех голос низкий, а с ним, де, все спорили. А один, де, так и читает по-книжному за упокой. И низкоголосый на них на всех крикнул, и они, де, перед ним все замолчали. И после того, де, в церкви у них у всех начался плач великий. А в церкви, де, в то время во всей свет великий сиял. И как, де, свет поднимется вверх, так, де, осветит весь купол и всю церковь , а как свет спустится вниз, так, де, осветит пол церковный. А в лицо, де, никого не видно, и слов, де, их не разобрать. И те разговоры были между ними, шум и плач, с пятого часа и до седьмого. А заглядывали, де, те сторожа в церковные обе двери в щели и сквозь замочные скважины. И их, де, всех сторожей, в ту пору объял страх и ужас великий. А Истомин, де, сын Козьма в то время уходил с паперти. И как, де, он вернулся, и те, де, сторожа ему про то видение поведали». |
| Неимоверно тяжело приходилось в этом смраде первосвятителю русскому. Тяжесть усугублялась повсеместной нелюбовью к царю Василию, с которым у самого патриарха были весьма непростые отношения. Жадный, малодушный, ограниченный, Шуйский был метко прозван в народе «Шубником». Легитимность его воцарения все время оставалась под вопросом: «избран» кучкой заговорщиков-бояр, венчался на царство без патриарха… Однако все несчастное время правления Василия Шуйского святитель Гермоген горячо ратовал и убеждал соотечественников быть верным этому царю. Почему? Для православного историка здесь нет загадки. Плохой или хороший, царь Василий был православным и не был самозванцем. При этом плохо или хорошо, но он противостоял второму самозванцу и шедшим с ним разбойникам, шляхтичам, агентам папства. После внезапной смерти молодого талантливого воеводы Скопина-Шуйского по Москве разнеслись слухи о его отравлении родственниками царя Василия. И народная нелюбовь к московскому царю переросла в ненависть. Один раз патриарха буквально силком выволокли на Лобное место. Зачинщики выкрикивали справедливые, а еще больше облыжные обвинения против Шуйского, требуя от патриарха одобрения их бунта. Распаляя толпу на вседозволенность, пожилого первосвятителя кое-кто стал уже легонько заушать. Тогда патриарх смело возвысил голос в защиту законного царя, обличив подстрекателей в пособничестве тушинскому вору. «А то, что кровь льется и земля не умиряется, так то – волею Божиею, а не царским хотением», – сказал первосвятитель в завершение и побрел сквозь притихшую толпу в свои покои. В следующий раз бунтовщиков было больше, и верховодили ими уже бояре. Василия Шуйского лишили престола и насильно постригли в монахи. Двое бояр держали бледного царя Василия за руки, а третий, князь Василий Тюфякин, произносил вместо него обеты. Насильно удерживаемый при этом кощунстве Гермоген плакал, не переставая называть Шуйского царем, а монахом считая отныне князя Тюфякина. «Среди врагов неистовых и гнусных изменников» |
| В позиции Иова были и другие отличия, например, он считал, что с воцарением Шуйского «все мы, православные христиане, аки от сна возставше, от буйства уцеломудрились», тогда как Гермоген только призывал народ «воспрянуть аки от сна» и прекратить гражданскую войну, вновь покорившись царю Василию. Все это было позволено несчастному старцу, напоследок даже произнесшему краткую речь лично (а не через архидьякона), призвав людей никогда больше не нарушать крестного целования . Дело было сделано — Гермоген получил возможность отлучить новых клятвопреступников. Но патриарх не торопился это делать, пока царские войска одерживали победы (на Вырке и у Серебряных Прудов) и была надежда обойтись без крайней душегубительной меры. Лишь когда восставшие сами перешли в наступление и разгромили полки Шуйского под Тулой, Дедиловом и на Пчельне, сняли осаду Калуги и приняли в свои ряды многих перебежчиков из «христолюбивого воинства», патриарх решился предать проклятию Болотникова и главных его соумышленников, оставляя остальным повстанцам церковный путь спасения. Гермоген считал отлучение мерой последней крайности, но положение и было отчаянным. Войска бежали в ужасе, говорили о 14 тысячах убитых, о гибели воевод, об измене 15 тысяч ратников, о том, что, если восставшие пойдут к Москве, столица сдастся без сопротивления. Шуйский дрожал, патриарх призывал всех подняться на врагов веры, велел монастырям открыть кладовые и высылать в армию всех людей, способных носить оружие, «даже чтобы самые иноки готовились сражаться за веру, когда потребует необходимость» . Бояре взбунтовались и потребовали, чтобы царь Василий сам повел войско или уходил в монастырь, чтобы они могли выбрать государя, способного защитить их имущество и семьи. Под давлением бояр и патриарха Шуйский избрал меньшее зло и согласился возглавить армию, собиравшуюся в поход под Тулу, где сосредоточились главные силы болотниковцев. По слухам, царь поклялся не возвращаться в Москву без победы или умереть на поле брани, но Гермоген не был уверен даже, что о выступлении Шуйского в поход следует объявлять, что тот не побежит от одних предвкушений опасности. Царь выступил 21 мая, патриарх разослал по стране грамоты о молитвах за успех государева и земского великого дела только в первых числах июня . |
| Его отвезли домой. Делагарди прислал к нему медика: ничто не помогло. Михаил Васильевич скончался на руках своей матери и жены 107 . Когда тело его лежало готовое к погребению, приехал Делагарди; москвичи не хотели было допустить к мертвецу неправославного, но Делагарди сказал, что покойный был его друг и товарищ, и был пропущен. Он взглянул на мертвого, прослезился и сказал: «Московские люди, не только в вашей Руси, но и в землях государя моего не видать уже мне такого человека!» Всеобщая молва приписывала смерть Скопина отраве, которую будто бы поднесла ему на пиру «в чаше на перепивании» жена Димитрия Шуйского, Екатерина, дочь Малюты Скуратова, «кума крестная, змея подколодная», как выражается народная песня. Народ до того взволновался, что чуть не разорил двора Димитрия Шуйского. Царь Василий военной силой охранил его от ярости толпы. Современные иностранцы положительно утверждают, что Скопин был отравлен по приказанию царя Василия 108 . Гроб Михаила Васильевича несли товарищи его подвигов. За ними следовали вдовы, сестры и матери убитых в бою. Они поддерживали мать и вдову Скопина, которые почти лишились памяти и чувства от горя. Был тут и царь Василий, разливался в слезах и вопил. Ему не верили. Не удалось Скопину сесть на московском престоле, на котором его так хотел видеть народ русский. Зато гроб его опустили в землю в Архангельском соборе, посреди царей и великих князей московского государства. 108 «Procul, dubio jussu Suischii» (без всякого сомнения, по приказанию Шуйского), говорит шведский историк Видекинд. В немецкой хронике Буссова говорится: Suiski demselben ein Gift beybringen und damit ermцdmen liess. Из русских источников псковская летопись положительно приписывает смерть Скопина царю Василию. Другие летописцы, сообщая об этом как о слухе, прибавляют: а подлинно то единому Богу известно. Читать далее Источник: Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей./Н.И. Костомаров : В 3-х томах. – Репр. воспр. изд. (1873-1888 гг.) – 1992. – Т. 3. – 350 с. |
| Его отвезли домой. Делагарди прислал к нему медика: ничто не помогло. Михаил Васильевич скончался на руках своей матери и жены Когда тело его лежало готовое к погребению, приехал Делагарди; москвичи не хотели было допустить к мертвецу неправославного, но Делагарди сказал, что покойный был его друг и товарищ, и был пропущен. Он взглянул на мертвого, прослезился и сказал: " Московские люди, не только в вашей Руси, но и в землях государя моего не видать уже мне такого человека! " Всеобщая молва приписывала смерть Скопина отраве, которую будто бы поднесла ему на пиру " в чаше на перепивании " жена Димитрия Шуйского, Екатерина, дочь Малюты Скуратова, " кума крестная, змея подколодная " , как выражается народная песня. Народ до того взволновался, что чуть не разорил двора Димитрия Шуйского. Царь Василий военной силой охранил его от ярости толпы. Современные иностранцы положительно утверждают, что Скопин был отравлен по приказанию царя Василия Гроб Михаила Васильевича несли товарищи его подвигов. За ними следовали вдовы, сестры и матери убитых в бою. Они поддерживали мать и вдову Скопина, которые почти лишились памяти и чувства от горя. Был тут и царь Василий, разливался в слезах и вопил. Ему не верили. Не удалось Скопину сесть на московском престоле, на котором его так хотел видеть народ русский. Зато гроб его опустили в землю в Архангельском соборе, посреди царей и великих князей московского государства. КОММЕНТАРИИ 1. Жена Скопина была Анастасья Васильевна, урожденная Головина. 2. " Procul, dubio jussu Suischii " (без всякого сомнения, по приказанию Шуйского), говорит шведский историк Видекинд. В немецкой хронике Буссова говорится: Suiski demselben ein Gift beybringen und damit ermцdmen liess. Из русских источников псковская летопись положительно приписывает смерть Скопина царю Василию. Другие летописцы, сообщая об этом как о слухе, прибавляют: а подлинно то единому Богу известно. Ссылки по теме Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия» По Благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла © Православная Энциклопедия, 2001–2024. Все права защищены © Сделано в Stack Group , 2008–2024 |
| Созвали народ на площадь звоном колокола. Приверженцы Шуйского немедленно " выкрикнули " его царем. Некоторые заявили, что следует разослать во все московские города грамоты, чтобы съехались выборные люди для избрания царя; но бояре решили, что этого не нужно, и сейчас же повели Василия в церковь, где он дал присягу управлять согласно боярским приговорам, никого не казнить без воли бояр, не отнимать у родственников осужденных служилых людей вотчин, а у гостей и торговых людей лавок и домов, и не слушать ложных доносов. После произнесения Шуйским этой присяги, бояре сами присягнули ему в верности. Немедленно разослана была по всем городам грамота, извещавшая, будто, по приговору всех людей Московского государства, и духовных и светских, избран на престол князь Василий Иванович Шуйский, по степени прародителей происходящий от Св. Александра Невского и суздальских князей. О бывшем царе сообщалось, что богоотступник, еретик, чернокнижник, сякой-такой сын Гришка Отрепьев, прельстивши московских людей, хотел, в соумышлении с папой, Польшей и Литвой, попрать православную веру, ввести латинскую и лютерскую и вместе с поляками намеревался перебить бояр и думных людей. Одновременно разослана была грамота от имени царицы Марфы, извещавшая о том, что ее сын убит в Угличе, а она признала вора сыном поневоле, потому что он угрожал ей и всему ее роду смертным убийством. В заключение, вдовствующая царица объявляла, что она, вместе с другими, била Василию челом о принятии царского сана. До какой степени на самом деле уважал царь Василий мать Димитрия, показывает ее просьба к польскому королю, писанная по низложении Шуйского, в которой инокиня Марфа жалуется, что Шуйский держал ее в неволе и даже не кормил, как следует. Первым делом Шуйского, после рассылки грамот, было перевезти тело царевича Димитрия в Москву. За этим телом в Углич поехал митрополит Филарет Никитич с двумя архимандритами, двое Нагих: Григорий и Андрей, князь Иван Михайлович Воротынский и Петр Никитич Шереметев. 1-го июня Василий венчался на царство, а 3-го июня перевезены мощи Димитрия и поставлены в Архангельском соборе. |
| – Братия, – воскликнул он, – умираю за правду и за веру христианскую! Князь положил голову на плаху, и палач уже взмахнул топором, как вдруг из Кремля показался всадник с криком „стой!» „Он не торопился к месту казни, – говорит Масса, – потому что сам желал смерти Шуйского. Он привёз указ о том, что царь милует, дарует жизнь преступнику. Все жители Москвы очень радовались прощению Шуйского. Басманов же, разъезжая кругом, восклицал: „О, какого милостивого царя даровал нам Бог ! Царь милует даже своих предателей, покушавшихся лишить его жизни! “ – „Без сомнения, – замечает Масса, – всё это было сделано главным образом для того, чтобы привлечь сердца людей к Димитрию, чтобы и богатые, и бедные твёрдо верили, что царь был истинный Димитрий. Шуйский, как тогда говорили, получил прощение вследствие просьбы царицы-матери и внушений Ивана Бучинского с братьями, поистине умных людей, вывезенных Лжедимитрием из Польши. Один из них был его главным секретарём, находился постоянно при нём и всегда советовал ему быть великодушным и ласковым к боярам, которых немного осталось в Московии. Бучинские говорили, что Лжедимитрий гораздо более выиграет ласковым обращением с боярами, чем истреблением их посредством казней, что может возбудить в людях подозрение и дать повод к мысли, что он – самозванец». Таким образом князю Василию Ивановичу Шуйскому была дарована жизнь. Вместе с двумя братьями своими он был отправлен в ссылку, а имения их отобрали на государя. Но через несколько месяцев самозванец совершенно простил их и возвратил ко двору. Самозванец, однако, и после всеобщего признания и присяги, и после различных знаков своего великодушия, явленных народу с целью привлечь к себе сердца подданных, не считал своего положения совершенно упрочившимся. В далёкой Выксинской пустыни, на Шексне, томилась в убогой калии старица Марфа, в мире Мария Нагая, последняя супруга царя Иоанна Грозного, мать убиенного царевича Димитрия. Вот чьё слово о своём кровном сыне было решающим для судьбы самозванца! Если бы и она признала его истинным царевичем, своим единственным сыном, то уже никакие свидетельства не могли бы разубедить русский народ, и царство самозванца было бы прочным, непоколебимым... Но как добыть её признания?.. Говорят, самозванец около двух месяцев вёл с ней тайные переговоры и отправлял к ней своих клевретов, чтобы вынудить её согласие на признание Лжедимитрия своим сыном. Пущены были в ход и просьбы, и обещания всяких благ, и даже угрозы тайным убийством... Старица не устояла и наконец дала своё согласие... |
| В 1589 г. Ростовскую архиепископию возвели в метрополию. Стены митрополичьего двора, чаще называемого теперь кремлём, и большинство сохранившихся зданий в нём были построены при митрополите Ионе Сысоевиче, возглавлявшем Ростово-Ярославскую епархию с 1652 по 1690 г. В 1662-1664 гг. митрополит Иона был местоблюстителем патриаршего престола. Алексей Михайлович снял его с этого поста после того, как Иона принял в Успенском соборе Московского Кремля благословение от бывшего патриарха Никона, самовольно вернувшегося из ссылки. Владыка Иона не стал патриархом, но, будучи митрополитом Ростовским, оставил о себе светлую память множеством прекрасных храмов и монастырских строений, украшающих города епархии. В 1788 г. митрополия была перенесена из Ростова в Ярославль. Вместе с кафедрой в Ярославль уехали митрополичьи ризница и библиотека, при чём была обнаружена рукопись «Слова о полку Игореве». Это было началом упадка Ростова. Во второй половине XIX в. здания митрополичьего двора обветшали, стали разрушаться. Ростовские купцы пожертвовали деньги на спасение прекрасного архитектурного ансамбля и открытие в кремле музея церковных древностей. Теперь в церквях «кремля» расположены отделы музея. «Экспозиция» некоторых из этих музеев заключается в стенных росписях. В других отделах экспонируются церковная утварь, финифть, а также фарфор и керамика. В стене идёт галерея, из которой раньше можно было попасть во многие здания митрополичьего двора. Смутное время В 1609 г., когда многие города присягали Лжедимитрию, ростовский митрополит Филарет (Романов) удерживал Ростов в повиновении Василию Шуйскому. Многие ростовчане убежали в Ярославль, но многие остались со своим пастырем. Когда пришли поляки с русскими изменниками, ростовчане оборонялись как герои, предводимые воеводой Третьяком Сеитовым. Рядом с мужчинами бились женщины. Говорят, что княгиня Мария Лобанова убила вождя поляков пана Заборовского и предателя, ярославского князя Ивана Шамина. Остатки ростовчан укрылись под сводами Успенского собора, исповедались и причащались, готовясь к смерти, которая и постигла большинство из них. В соборе был схвачен митрополит Филарет, будущий патриарх, после чего до 1618 г. томился в польском плену. |
|
|
