| Итак, красноречивые высказывания Гермогена о «пленниках», недалеких от смерти в «нуждах и бедах», о праведных «мучениках Господних», «не отступивших от Бога» во главе с Филаретом, вовсе не обязательно рисуют нам истинное положение «нареченного» патриарха в Тушино. Но несомненно, никакие политические соображения не заставили бы Гермогена превозносить митрополита Ростовского, если бы крутой нравом патриарх заподозрил Филарета в нарушении пастырского долга. При невозможности среди буйных сторонников Лжедмитрия (и в особенности участвовавших в ростовском деле казаков и переяславцев) сохранить тайну, можно быть уверенным, что ни малейших сомнений в поведении Филарета при пленении не существовало. Гермоген, как известно, абсолютно доверял Никитичу и в дальнейшем. Исходя из этого, следует искать признанное обоими архиереями оправдание для принятия Ростовским митрополитом сана «нареченного» патриарха. Полагаю, оно было найдено еще автором «Нового летописца», живописавшего сцену в Ростовском соборе, когда «святитель, готовясь, как агнец к закланию, сподобися пречистых и животворящих Тайн, и похоте всему миру спасения, и похоте ответ дать Богу праведный по пророческим словам: Се аз и дети, яже ми дал есть Бог!» Приведенный в лагерь самозванца как пленник, Филарет обрел там великое множество православных, гибнущих душами без пастырского наставления, и счел своим долгом продолжить архиерейское служение. Политически его согласие с Лжедмитрием было изменой клятве царю Василию Шуйскому. С точки зрения церковной, в коей высшим авторитетом, очевидно, следует считать патриарха Гермогена, пленный пастырь праведно действовал среди пленных и заблудших, но не отлученных от Русской православной церкви детей своих. Рассуждая о политике, историки далеко не всегда обращали внимание на содержание церковных распоряжений нареченного» патриарха. Между тем они не менее драматичны, чем самые буйные политические фантазии. Православный литовский воевода Петр Павлович (Ян) Сапега, к которому русские нередко обращались в те годы за помощью в делах духовных, писал Филарету, что в монастыре на Киржаче, в Переяславском уезде, воинские люди разорили храм, осквернили престол и похитили церковные сосуды, так что служба невозможна и православные помирают без причастия. |
| Казанский (Преображенский) храм - своеобразный опознавательный знак города: как показалась на левом берегу Волги у кромки воды красно-белая церковь с такого же цвета шатровой колокольней, стоящей чуть выше по откосу, значит, приплыли в Тутаев. Согласно преданию, веление о воздвижении храма было отдано самой Девой Марией жителю города Романова Герасиму Трифонову, который около 1588 года принёс сюда Казанский образ Божией Матери непосредственно из Казани. Многие чудеса и исцеления происходили в Романове от Казанской иконы Божией Матери. В честь святого образа романовцы должны были поставить храм, но они особо не торопились возводить церковь. Икона Казанской Божией Матери всё это время находилась в деревянной Никольской церкви. Здесь, у самой воды, и находилась та самая церковка Святителя Николая (в память об этом потомки на нижней паперти будущего каменного храма, по обеим сторонам от входа, в стену вделают каменные кресты, а один из приделов будет посвящён этому святому). В смутное время начала XVII века икона Казанской Божией Матери попала в руки поляков и была передана в Ярославль, где её поместили в Казанский женский монастырь. Романовцы писали Василию Шуйскому челобитную, чтобы тот распорядился вернуть образ Богоматери. Но ярославцы отдавать ценную икону не желали, и патриарх Гермоген решил оставить икону в Ярославле. В 1610 году Патриарх Московский и всея Руси Гермоген направил в Казанский монастырь грамоту с повелением " ... списать точную копию с Казанской иконы, вывезенной из Романова во время его разорения поляками в марте 1609 года, и новосозданную икону поставить в Романове, в Казанской церкви " . После чего точная копия, которая была украшена подобно оригиналу, была отправлена в Романов. Ежегодно в июльские дни из Ярославля совершается в Тутаев крестный ход с иконой Казанской Божией Матери, в тот храм, который служит главным украшением левобережья, притягивающий взоры всех путешествующих по Волге, красное солнышко древнего Романова, его визитную карточку - Казанскую (Преображенскую) церковь. |
| Князь Михаил Васильевич Шуйский пошел из Троицкого монастыря к Москве и пришел под Москву. Царь же Василий повелел его и немецкого воеводу Якова Пунтусова с товарищами встретить. Московские же люди, видя его приход к Москве, воздали ему великую честь: встретили его честно и били ему челом, чтобы он очистил Московское государство, и пришел [он] к царю Василию. Царь же Василий его пожаловал, а подозрение на него начал держать после приезда рязанцев, и видел то, что московские люди ему воздали честь великую и били ему челом со слезами. Немецкого же воеводу Якова Пунтусова и немецких людей пожаловал государь своим великим жалованием. Дядя же князя Михаила князь Дмитрий Иванович Шуйский с княгиней великую ненависть против князя Михаила держали, мыслили, что он ищет под царем Василием царства; а про то и всей земле было ведомо, всем людям, что у него того и в уме не было. 230. О преставлении князя Михаила Васильевича. По приходе же князя Михаила Васильевича начали собираться идти под Смоленск, и Яков Пунтусов ему говорил беспрестанно, чтобы он шел из Москвы, видя на него в Москве ненависть. В скором времени, грехов ради наших, князь Михаил Васильевич впал в тяжкий недуг, и была болезнь его зла: беспрестанно шла кровь из носа. Он же сподобился покаянию, и причастился божественных Таин Телу и Крови Господа Бога нашего, и соборовался маслом, и предал дух свой [Богу], отойдя от суетного жития сего в вечный покой. В Москве же плач был и стенание великое, подобное тому плачу, как по блаженном царе Федоре Ивановиче плакали. Царь же Василий повелел его похоронить в соборе у Архангела Михаила в приделе Рождества Иоанна Предтечи. Многие же в Москве говорили, что отравила его тетка его княгиня Катерина, князя Дмитрия Шуйского [жена], а доподлинно [ведомо] то единому Богу. Единодушно думают все люди той ненавистью, что грехов ради наших, друг друга ненавидят и друг другу завидуют, видя, кому Бог дает храбрость и разум, и тех не любят; силою же никому у Бога не взять: всякий званный от Бога честь принимает; власть дает Бог, кому хочет, тому и дает. Так же и сему храброму князю Михаилу Васильевичу дано от Бога, а не от людей. |
| Свято-Данилов монастырь — первый из известных нам и дошедших до нашего времени московских монастырей. Точная дата его основания неизвестна. В исторической литературе называют 1272 г. или 1282 г., иногда просто указывают — «конец XIII века». В последнее время, сравнительное изучение исторических свидетельств, позволило историкам предположить, что монастырь был основан в 1298–1299 гг. Впрочем, вопрос до сих пор остается дискуссионным. Судьба Данилова монастыря сложилась удивительно. По легенде князь Даниил завещал похоронить себя как простого монаха именно здесь, в основанном им монастыре. В 1330 г., при его внуке, Иване Калите, братия была переведена в княжеский двор и монастырь пришел в запустение. Иван Грозный повелел восстановить его в 1560 г. Во времена его правления был построен двухъярусный храм Семи Вселенских Соборов, а территория была обнесена мощными каменными стенами с боевыми башнями. В нижнем ярусе храма расположился престол во имя Покрова Пресвятой Богородицы, в другом ярусе престол Даниила Пророка. На месте же старой деревянной церкви позже была построена церковь Воскресения Словущего. В 1648 г. над северными воротами возвели колокольню со звонницей в третьем ярусе и главкой в виде царской короны. Впоследствии все храмы перестраивались, стены укреплялись. Когда в 1572 г. крымский хан Казы-Гирей подошел к Москве, его встретили метким огнем пушек со стен и башен Данилова монастыря. Во времена польско-литовской интервенции его стены были обстреляны, а деревянные шатры башен сожжены. У стен монастыря повесили сподвижников И. Болотникова, здесь же в 1610 г. прокричали царю Василию Шуйскому, чтобы он отрекся от престола, здесь же был убит восставшими казаками воевода Прокопий Ляпунов. Чуть позже князь Даниил устроил в Москве и другой монастырь — Богоявленский, во имя Святого Богоявления. Князю Даниилу Александровичу удалось значительно расширить пределы своих владений. Он сумел присоединить к московскому княжеству Коломну и Переяславль-Залесский. Подготовил Даниил Александрович и присоединение Можайска, но этот город вошел в Московское княжество уже после его смерти, в 1303 году. В 1301 г. Даниил захватывает у Рязани Коломну. На следующий год переяславский князь, умирая, завещает город своему дяде и покровителю. Князь Даниил всячески старался расширить пределы Московского княжества. В 1303 г. он подготовил присоединение Можайска, но внезапно умер. Можайск вошел в Московское княжество при его сыне Юрии. |
| Священная летопись В начале 1607 года, когда разоренную Русь терзали распри и на Москву шел с войском «воевода царевича Дмитрия» Иван Болотников, святой патриарх Гермоген решил, что следует принести всенародное покаяние за поклонение Лжедмитрию I и отречение от присяги Борису Годунову, дабы избавиться от напастей, очистив русскую совесть от измены. Простить грех клятвопреступления мог только святой патриарх Иов, при котором москвичи целовали крест на верность царю Борису и его сыну Федору. Лжедмитрий сослал святителя в Старицу за то, что тот отказался признать его сыном Ивана Грозного и предал его сторонников-изменников анафеме. Патриарх Гермоген отправил в Старицу за престарелым Иовом посольство с просьбой «учинить подвиг» и приехать в Москву «для великого государева и земского дела». 14 февраля святитель Иов прибыл в столицу, остановился на Троицком подворье и проживал в нем шесть дней, пока составлялся чин. 20 февраля в Успенском соборе при невиданном скоплении народа, окружившего Кремль, с амвона была зачитана челобитная к святителю Иову о прощении за измену законному царю всего народа Российского и всех, кто к этому времени скончался. Затем огласили разрешительную грамоту от имени патриарха Иова, который затем обратился к народу с напутствием никогда впредь не нарушать крестного целования. Такое действо было нужно и «боярскому царю» Василию Шуйскому, чтобы укрепить в народе мысль о полном и неукоснительном повиновении законному государю. Святитель Иов по болезни вернулся в Старицу и умер в июне того же года. Троицкое подворье не осталось в стороне и от дальнейших событий Смутного времени. В 1609 году второй самозванец осаждал Москву. В столице наступил страшный голод, чем немедля воспользовались бессовестные купцы, скупившие запасы хлеба и сложившие его в закрома в ожидании подъема цен. Все попытки Василия Шуйского решить хлебный вопрос в приказном порядке – заставить спекулянтов продавать хлеб по твердо установленной цене – окончились провалом. В народе поползли ловко запущенные хлеботорговцами слухи, что царь «несчастлив», оттого и беды. |
| Супруга Ин. 3 , бездетная царица София, теплыми молитвами к угоднику получает сына, крещенного над его ракой, – Василия . В свою очередь Василий, часто прибегая к угоднику, перед смертию обрадован рождением Иоанна, который, будучи с колыбели посвящен ему, пред своим походом в Казань прибегает к его предстательству; в Казани и в Свияжске, где пленные черемисы видели самого святого старца, сооружает в его имя монастыри, и по возвращении закладывает в Троицкой лавре церковь Сошествия святого духа. Вспомним и то, что и во время гонений и опал грозный Иоанн всегда сохранял уважение к сей обители и ставил ее в пример прочим монастырям (см. письмо Иоанна к игумену Кирилловской обители, стр. 19). В стенах же Троицкой лавры в мире и тишине проводил последние годы своей страдальческой жизни знаменитый Максим Грек , посвятивший жизнь свою для пользы церкви и просвещения. Троицкую Сергиеву лавру посещали два патриарха: Иеремия, в царствование Феодора Иоанновича, и Феофан, спустя 30 лет, в царствование Алексея Михайловича. Но между сими двумя посещениями лавра претерпела достопамятную осаду (она продолжалась 16 месяцев). Всякий русский знает подробности этой славной для нас осады; по сей причине автор только упоминает о ней: но зато он приводит грамоту воевод и архимандрита в ответ на предложения Лисовского и Сапеги и отрывок из жития архимандрита Дионисия, где описаны невероятные жестокости поляков против жителей столицы, число умиравших от ран, приносимых в лавру, и помощь, которую иноки подавали сим несчастным страдальцам. Ответная грамота разительна своей силой; она преисполнена верности к царю, несчастному Василию Шуйскому. Подивиться таким подвигам благочестия и мужества пришел из Иерусалима святитель Феофан . Автор выписал рассказ о посещении Феофана из того же жития Дионисия. Невольно умиляешься при чтении этих страниц, как плакал и молился престарелый Феофан перед ракой св. Сергия; как расспрашивал у иноков подробности долгой осады; как возложил свой клобук на главу Дионисия, еще жившего в то время. |
| Это священное место было всегда прибежищем для наших предков в дни их бедствий, но никогда оно не было так спасительно для них, как в это ужасное время! Лавра соединяла Москву с севером и востоком России: мимо нее лежала дорога в Новгород, Вологду, Пермь, Сибирь, в области: Владимирскую, Нижегородскую и Казанскую. Стало быть, она защищала эти земли от нашествия самозванца; она предостерегала их от позора изменить Отечеству и законному государю. Чувствуя важность такого священного дела, все монахи решились лучше умереть, чем уступить Полякам и Русским изменникам, и сделались совершенными воинами: надели на свои рясы оружие, призывали к себе верных защитников Отечества и вместе с ними сражались так храбро, что, несмотря на свою малочисленность, несмотря на болезни и голод, продолжавшийся у них всю зиму, монастырь уже более года выдерживал жестокую осаду и как будто упрекал в слабости Москву, которая, имея гораздо больше войска и жителей, чем было их в Тушине, не могла решиться прогнать от своих стен дерзкого самозванца и спокойно смотрела, как и остальные города, до сих пор верные Василию Иоанновичу, мало-помалу начали оставлять его и покоряться Дмитрию; как самые ужасные злодейства происходили во всех их городах и селениях; как Русские, изменяя Богу и своей присяге, унижаясь перед недостойными Поляками, казалось, уже потеряли и Отечество, и свою веру. Невозможно описать, милые читатели, тогдашнего состояния наших предков! Я представлю вам, как говорит о том один из умных и добродетельных людей, живших в то время и собственными глазами видевших все происшествия, — келарь Троице-Сергиевого монастыря Авраамий Палицын: «Россию терзали свои более, чем чужие: проводниками, наставниками и хранителями Поляков были наши изменники. Поляки только смотрели и смеялись над безумным междоусобием. В лесах, в непроходимых болотах Русские указывали им дорогу, берегли их в опасности, умирали за тех, кто обходился с ними, как с рабами. Не было милосердия: всех твердых в добродетели предавали жестокой смерти, бросали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков; грудных младенцев вырывали из рук матерей и разбивали о камни. |
| – Полно, Лазарь. Встань! – раздраженно бросил Василий Шуйский. – Молви, с чем пришел. Ну! Ключник распрямил спину и, стоя на коленях, торопливо залепетал, глядя на Шуйского снизу вверх: – Только что в Москву вступили наши разбитые полки под началом князя Андрея Голицына. Польский гетман Жолкевский обратил вспять наше войско в битве у села Клушино, что близ Царева-Займища. Много наших ратников и воевод полегло в сече. Воеводу Василия Бутурлина привезли в телеге всего израненного польскими пиками и саблями. Сражение это произошло три дня тому назад… Из груди Василия Шуйского вырвался хриплый стон отчаяния, его бледное лицо, изрезанное морщинами, со всклокоченной длинной бородой исказила гримаса нестерпимой муки, словно он получил смертельный удар ножом в живот. – А что с моим братом Дмитрием? Жив ли он? – Шуйский схватил ключника за плечи и встряхнул. – Не ведаю, государь, – пробормотал Лазарь Бриков. – Говорю лишь о том, что услышал от Данилы Ряполовского. – Ступай! – Шуйский грубо оттолкнул от себя ключника. – Приведи ко мне князя Голицына, да поживее! Вскочив на ноги, Лазарь Бриков отвесил Шуйскому поклон и опрометью выскочил из царской опочивальни. Велев Трифону Головину разбудить всех слуг, Василий Шуйский удалился в комнату для омовений. Раздевшись донага и смывая с себя настоянной на золе водой липкий пот, Василий Шуйский сквозь зубы посылал проклятия в адрес Бориса Годунова. Этот человек при жизни был самым непримиримым противником Василия Шуйского в борьбе за власть. И даже после смерти Борис Годунов не оставлял Шуйского в покое, являясь ему во сне то с укорами, то с угрозами. Каждый такой ночной кошмар неизменно становился для Шуйского предвестником новых бед. Поднятые на ноги слуги гурьбой прибежали в покои государя, чтобы помочь ему облачиться в роскошный наряд. Все приближенные царя отлично знали свои обязанности, поэтому каждый из них без лишней суеты занимался своим делом. Услужливые руки брадобрея расчесали гребнем подернутые сединой русые волосы и бороду Василия Шуйского. Слуги, ответственные за одежду царя, принесли чистую тонкую исподнюю рубаху и порты, помогли Василию Шуйскому надеть их на себя. Затем Василий Шуйский облачился в длинное, почти до полу платно – распашную книзу одежду без воротника, с широкими рукавами, с застежками встык. Платно было из темно-красного аксамита, расшитого золотыми узорами. Нижний и верхний края этого одеяния были обшиты каймой с тонким орнаментом из блестящих ниток. Вокруг шеи государя располагалось оплечье – бармы, расшитые золотыми нитями, украшенные жемчугом и переливающимися драгоценными каменьями. Голову Василия Шуйского увенчала шапка Мономаха, также убранная разноцветными каменьями, с маленьким золотым крестом на макушке и с опушкой из собольего меха. На груди Василия Шуйского покоились большой золотой крест и окладень – золотая цепь из двуглавых орлов. |
| 10 Маия, в селе Кузминском, представили Царю двух пленников, Литовского и Цесарского, ушедших из Крыма: они уверяли, что Хан уже в поле и действительно идет на Москву. Тогда Борис послал гонцов ко всем начальникам степных крепостей с милостивым словом: в Тулу, Оскол, Ливны, Елец, Курск, Воронеж; сим гонцам велено было спросить о здравии как Воевод, так и Дворян, Сотников, Детей Боярских, стрельцов и Козаков; вручить грамоты Царские первым и требовать, чтобы они читали их всенародно. «Я стою на берегу Оки (писал Борис) и смотрю на степи: где явятся неприятели, там и меня увидите». В Серпухове он распорядил Воеводство, дав почетное Царевичам, и действительное пяти Князьям знатнейшим: в главной рати Мстиславскому, в Правой Руке Василию Шуйскому, в Левой Ивану Голицыну, в Передовом полку Дмитрию Шуйскому, в Сторожевом Тимофею Трубецкому. Оградою древней России, в случае Ханских впадений, служили, сверх крепостей, засеки в местах трудных для обхода: близ Перемышля, Лихвина, Белева, Тулы, Боровска, Рязани: Государь рассмотрел чертежи их и послал туда особенных Воевод с Мордвою и стрельцами; устроил еще плавную, или судовую, рать на Оке, чтобы тем более вредить неприятелю в битвах на берегах ее. Видели, чего не видали дотоле: полмиллиона войска, как уверяют, в движении стройном, быстром, с усердием несказанным, с доверенностию беспредельною. Все действовало сильно на воображение людей: и новость Царствования, благоприятная для надежды, и высокое мнение о Борисовой, уже долговременными опытами изведанной мудрости. Исчезло самое местничество: Воеводы спрашивали только, где им быть, и шли к своим знаменам, не справляясь с разрядными книгами о службе отцев и дедов: ибо Царь объявил, что Великий Собор бил ему челом предписать Боярам и Дворянству службу без мест. Сия ревность, способствуя нужному повиновению, имела и другое важное следствие: умножила число воинов, и воинов исправных: Дворяне, Дети Боярские выехали в поле на лучших конях, в лучших доспехах, со всеми слугами, годными для ратного дела, к живейшему удовольствию Царя, который не знал меры в изъявлениях милости: ежедневно смотрел полки и дружины, приветствовал начальников и рядовых, угощал обедами, и всякий раз не менее десяти тысяч людей, на серебряных блюдах, под шатрами. |
| Неожиданно дверь, ведущая в соседний покой, задрожала от града сильных и частых ударов. Кто-то упорно и настойчиво ломился в зал, где, кроме Василия Шуйского и призрака Годунова, никого не было. «Это Смерть стучится в двери, государь, – промолвил Годунов, небрежно кивнув через плечо. – Смерть пришла за тобой. Мне-то нечего ее страшиться, ибо я давным-давно мертвец». Годунов громко и торжествующе расхохотался. И вдруг пропал из виду вместе с факелом, словно растаял в воздухе. Василий Шуйский протер глаза рукой и… проснулся. Он был весь мокрый от пота, так что тонкая исподняя рубаха прилипла к его грузному телу. Сердце колотилось так сильно у него в груди, словно хотело выскочить наружу. Демонический смех Годунова еще звучал в его ушах. Оглядевшись, Василий Шуйский увидел, что он лежит в постели в своей царской ложнице, озаренной мягким желтоватым светом горящих свечей. Однако ужас преследовал Василия Шуйского и наяву. В дверь спальни кто-то грохотал кулаком, да так сильно, что у царя душа ушла в пятки. Увидев, что заспанный постельничий в мятой льняной рубахе подскочил к двери, собираясь отодвинуть засов, Василий Шуйский хотел остановить его властным окриком. Однако приступ кашля помешал ему это сделать. Отперев дверь, Трифон Головин увидел перед собой взволнованного, испуганного ключника Лазаря Брикова. Тот стащил с головы шапку-мурмолку и одернул на себе длинный кафтан из золотой парчи. – Чего шумишь в такую позднь? – недовольно пробурчал постельничий, борясь с зевотой. – Иль до утра подождать невтерпеж? – Так уже светает, – несмело пробормотал ключник. И громким шепотом добавил, сделав большие глаза: – Беда на нас свалилась страшенная! Данила Ряполовский велел мне немедля разбудить государя. Боярин Ряполовский был начальником дворцовой стражи. – Чего там? Чего там стряслось? – едва прокашлявшись, сиплым голосом воскликнул Василий Шуйский, слезая с постели. Нетерпеливыми жестами руки он повелел постельничему подвести к нему поближе Лазаря Брикова. – Не гневайся, батюшка-царь… – умоляюще залепетал трусоватый Бриков, повалившись в ноги Василию Шуйскому. – Не по своей воле я нарушил твой сон. Прости меня Христа ради! |
|
|
