| Васенко – патриарх имел недостатки произношения). Нравом патриарх был «груб», «к бывающим в запрещениях косен к разрешениям»; не умея распознавать злых от добрых, он «ко льстивым паче и к лукавым прилежа». В отношении к царю Василию Шуйскому Гермоген по Хронографу вел себя недостойно: возмущал против царя злоречием и лестью, питая к Василию «огонь ненависти и супостатного коварства»; патриарх никогда не беседовал с ним «отчелюбно», но всегда «строптиво и неблаголепно» 2 / Защитник патр. Гермогена, автор опубликованной теперь отповеди, разбирает «ложного повествователя» шаг за шагом Прежде всего он уличает того в противоречиях: сказать, что патриарх был словесен и хитроречив, а с другой стороны не сладкогласив – «есть неразумие того описателя», «А еже рек нравом груб и то писавший о нем сам глуп»: указывая на хорошее знание Писания и канонов, он в тоже время обвиняет патриарха в медленном разрешении подвергнувшихся епитимьи (которое, должен понимать читатель, тоже определено правилами и должно быть известно Гермогену). На то, что Гермоген беседовал с царем «строптиво и неблаголепно», защитник отвечает так: это не правда; в то время злой патриарх многих удержал от заблуждения в лютеранство и латинство; отсылая читателя к Истории Авраамия Палицына, он отмечает, что в годы лихолетья, смут и клятвопреступлений пастырь не может проявить любви: «и какую бы любовь показавати к преступникам заповедей Божиих? » Не с царем враждовал патриарх, «но с неподобными советники его», уверяет его защитник и рассказывает пример: после взятия царскими войсками Тулы в 1607 г. патриарх настаивал на полном подавлении смуты и притом одними русскими силами без помощи иноземцев. Его царь не послушал и поздно сознав свою ошибку «возрыда и восплакася», а утешителем его явился тогда патр. Гермоген. С крамольниками, которых тогда было много не только среди мирян, но и в духовенстве, он обходился довольно круто – кроме молений и наставлений он употреблял епитимии и даже проклятия, но раскаявшихся принимал охотно и ходатайствовал за них. |
| Действительно, в современных шведском, норвежском и датском языках есть такое слово dyr [dy:r], а в исландском - dyr . В английском языке, подвергшемуся в 11 веке существенному влиянию норманской культуры во время 20-летнего правления варяга Вильгельма-Завоевателя, есть также аналогичное слово dear [di?]. Все эти слова означают примерно одно и то же - дорогой - и ныне используются для почтительного обращения, например, в начале письма. Согласно же Большому Оксфордскому словарю английское слово dear в прошлом означало владыка . Сходное слово существует и в латинском языке - deus - что значит бог, в смысле вседержитель, т.е. владеющий всем. Исландский писатель и государственный деятель первой половины 13 века Снорре Стурлуссон 13], описывая в саге об Инглингах нравы предков скандинавов асов в то время, когда они жили на смежной с древними славянами (ванами или венедами) территории, упоминал, что в их главном поселении Асгаард, где жил вождь Один, было большое капище, где совершались жертвоприношения и судили народ. По древнему обычаю капище обслуживали двенадцать верховных жрецов, которых звали дыями (в английском издании этой книги - diar ) или владыками. Аналогичное по звучанию и по смыслу слово известно и в старом русском языке. Так, Новгородский архиепископ (будущий Митрополит Московский) Макарий в 1534 г. жаловался, что на севере его епархии народ часто обращается к колдунам, знахарям и ворожеям, которых он называет деи: " А молятца деи по скверным своим молбищам деревесам и каменью, по действию дияволю... И мертвых деи своих они кладут в селах по курганам и по коломищам.. " . В русских летописях 16-17 веков встречается уважительное обращение к государям и судьям деи. Так, например, С. М. Соловьев цитирует летопись, в которой архиепископ Ростовский Васьян, обращается к великому князю Василию с двойным титулом деи (де), государь " Та деи, государь, грамота писана лукавством, а вся солгана. Вспрси де, государь, попа " . Так же обращается и воевода М. Б. Шеин в 1608 году к царю Василию Шуйскому. В преамбуле к " Хождению за три моря Афанасия Никитина " Афанасия с уважением называют деи: " се же написано не обретох, в кое лето пошел или в кое лето пришел из Ындии, умер, а сказывают, что, деи, Смоленьска недошед, умеръ " . |
| В-третьих, властители и вельможи не должны оказывать неуместную милость и милосердие явным и уличенным преступникам, дабы этим не дать повода к еще большему несчастью и вреду и не сделаться соучастниками чужих грехов. Бог повелел им не смотреть сквозь пальцы на преступников, а вывести злых из Израиля. Их глаза не должны щадить зло, и тогда они будут благоденствовать. Они — слуги и мстители Господни, которым поручено карать того, кто творит зло, поэтому они не должны носить меч праздно или от скуки, тем паче не должны носить вместо него мягкую метелку и легонько проводить ею по преступникам, такой нерадивостью раскрывая двери и окна злодеям, чтобы они умножали свои греховные деяния, ибо этим они так прогневят Господа Бога, что он возьмет у них меч и отдаст его другому, опустив его сперва на них, а затем и на других для вящего наказания за их нерадивость, как это по справедливости действительно испытал на себе, к сожалению, и этот храбрый герой Димитрий. Он подарил жизнь предавшему его Василию Шуйскому, который уже лежал на плахе и должен был быть казнен и который был истинным предводителем, зачинщиком и подстрекателем всей этой шайки изменников, а тот отнюдь не исправился от этой неуместной милости, а стал еще хуже, возбудил и поднял весь народ на столь страшное возмущение и убийство (как рассказано выше), что царь, который незадолго до этого подарил ему жизнь, теперь вместе с тысячами людей лишился жизни и всего, что он имел. Поистине это называется: «Redemptorem, patibulo suspendere» . Если бы Димитрий применил меч против изменника и мятежника Шуйского и без милосердия дал волю своему справедливому гневу, как поступил царь Давид с мятежником Савеем, то не произошло бы этого ужасающего убийства, горя и несчастья с ним и со всеми его близкими, как это, к несчастью, случилось и последовало за столь неуместной милостью, и длится посейчас, и один Бог знает, когда этому будет конец. Я уж не буду говорить, как же Димитрий оправдается перед Богом в тот великий день, когда с него спросится за его собственную жизнь и за жизнь других убитых, загубленных его попустительством и нерадивостью в наказании. Если бы Клаус Дурак дожил до этих московских событий, то он вынес бы такой же приговор, какой уже выносил и раньше: с Димитрия в тот день спросится не только за его жизнь, но и за жизнь всех, кто был убит вместе с ним во время мятежа, а также и за тех, кого и теперь убивают в России, поскольку причиной этого кровопролития и последовавшей за тем войны была только его беспечность и то, что он не отрубил голову предателю Шуйскому. |
| Гермоген стоял за царя Василия даже тогда, когда, казалось, все уже от него отступились. Воины, уже не первый год оборонявшие Москву, взбунтовались против царя во главе с Захарием Ляпуновым, князем Федором Мерином-Волконским и другими известными воеводами. 17 июля 1610 г. вооруженная толпа «мелких» дворян ворвалась во дворец и закричала царю: «Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление, сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе как-нибудь промыслим!» Шуйский проявил твердость, но толпа ринулась на Красную площадь, а затем за Москву-реку, к Серпуховским воротам, ухватив с собой патриарха. В ответ на вопли о необходимости «ссадить» царя Василия, Гермоген укреплял народ в верности царю и заклинал не сводить его с царства. Немногие стоявшие за царя бояре «тут же уклонились». Приговорили «бить челом царю Василию Ивановичу, чтоб он, государь, оставил царство для того, что кровь многая льется, а в народе говорят, что он, царь, несчастлив, и многие города его на царство не хотят!» Патриарх стойко стоял за Василия, но депутация москвичей уже отправилась к государю и свела его с престола на прежний боярский двор. Тушинцы, обещавшие в случае низложения Василия отказаться от Лжедмитрия и избрать единого государя «всей землей», заявили москвичам насмешливо: «Вы не помните государева крестного целования, потому что государя своего с царства ссадили, а мы за своего помереть рады». Это дало возможность Гермогену вновь потребовать, чтобы Шуйскому вернули престол, но речи патриарха не были услышаны. 19 июля Шуйский был насильно пострижен в монахи. Гермоген не признал законность этого действа, продолжал считать царем Василия, а монахом объявил князя Тюфякина, произносившего за государя обеты. Однако царство Василия было кончено бесповоротно, и патриарху пришлось подумать о новой кандидатуре на русский престол. Наилучшим выходом было бы избрание государя «всею землею» — и Гермоген наконец поддержал эту мысль. Разосланная по Руси окружная грамота объявляла, что в условиях, когда король Сигизмунд осаждает Смоленск, гетман |
| Между патриархом и царем обнаруживаются и другие серьезные расхождения, прежде всего в отношении к иноземцам и иноверцам. Многочисленные царские грамоты обвиняли поляков и коварных иезуитов как организаторов воцарения Лжедмитрия I с целью уничтожения Российского государства и всего православия. Гермоген лишь бегло упоминает, что Лжедмитрий хотел разрушить церкви и монастыри, «разорить» «православную и Богом любимую нашу крестьянскую веру» и «римские костелы в наших церквах поделати». Но иноземцы здесь ни при чем! «Литовских людей» (как называли в XVII в. подданных Речи Посполитой), по словам патриарха, Лжедмитрий прельстил «злым своим чернокнижием» точно так же, как и русских. Никаких злых замыслов из-за границы Гермоген не упоминает, что же касается многочисленных иноверцев внутри страны, то все они — «немцы, и литва, и татары, и черемисы, и ногаи, и чуваши, и остяки, и многие неверные языцы и дальние государства» — все «утвердились твердо» служить царю Василию. Никого из них, даже самых распроклятых «латинян», среди болотниковцев не отмечено . Гермоген прекрасно знал, что народы Поволжья волнуются не меньше, чем остальное население, что войском холопов, крестьян и мордвы, осадившим Нижний Новгород, предводительствуют два мордвина, Москов и Вокорлин. 22 декабря 1606 г. он с отличным знанием обстановки хвалил митрополита Казанского и Свияжского Ефрема за утишение восстания в самом Свияжске, однако вновь не упомянул даже малейшей вины иноверцев. «Доблестный пастырь» Ефрем заслужил одобрение Гермогена, отважно отлучив от Церкви дворян и горожан, преступивших крестное целование Шуйскому и заставив их (правда, только после поражения Болотникова под Москвой) просить царя о прощении. Речь идет исключительно о православных, включая священников, которые «сами от милости Божией уклонились и верят прелести вражией». Отпуская всем грехи и снимая отлучение, Гермоген требует и дальше наставлять паству, «чтобы в пагубу не уклонялися», притом «смотреть и над попы накрепко, чтобы в них воровства (государственной измены. — А. Б.) не было». Особенно внимательно он предлагает наблюдать над попами Софийского, Покровского и Ирининского храмов: «только де они не переменят своих обычаев — и им в попах не быть!» |
| Но к этим трудно описуемым физическим страданиям присоединялись не менее тяжелые нравственные муки. Во внешней своей жизни и раньше немного русскому народу приходилось наслаждаться удобствами: с холодом, голодом и всякими нуждами он научился сживаться, научился мириться. Не этими только нуждами и бичами тяжело было смутное время. Тяжело оно еще было тем, что тогда русский народ терял под собой почву, он, так сказать, «растерялся». Всегда привыкший повиноваться своим законным государям, видевший в них свою опору, смотревший на них как на помазанников Божиих, знавший их, как охранителей их веры и их народности, – одним словом, воплощавший в них свои лучшие национальные особенности, русский народ в смутное время вдруг оказался без этого необходимого начала всей их исторической жизни. Нить законных государей порвалась; на место их явился целый ряд самозванцев, которые все выдавали себя за законных и скоро обличались в своем «воровстве»; наконец, на священное, историческими воспоминаниями и традициями украшенное, место призывается иностранец. Что-же это такое? Из тогдашних летописных сказаний так и вырисовывается пред нами недоумевающий и растерянный облик русского человека. Только что присягнул народ Димитрию, первому самозванцу как он получает весть, что это был не Димитрий; а вор Гришка Отрепьев; после этого заставляют его присягать Василию Шуйскому, о котором народу неизвестно было, кто его выбрал в цари; но в то же время волной распространились слухи о том, что Димитрий жив, а Шуйский похитил престол. Невозможно было русскому народу проверить, кто был прав, кто виноват, кто истинный царь, кто ложный; обстоятельства же складывались так, чтобы еще более запутывать его в этом отношении. Являлись новые и новые самозванцы. Русский человек закружился, потерял голову, терял надежду выйти из своего положения, близок был к отчаянию. Тогда, по выражению проф. Кояловича, «настал кризис народной жизни; должна была решиться со всею настоятельностью и неутолимостью величайшая задача – составлять или нет России одно целое, и быть или не быть русскому государству». |
| Юрий отвечал им: «Приехал я к государю, великому князю Василию, а государь, по грехам, болен; я ему целовал крест, да и сыну его, великому князю Ивану: так как же мне крестное целование преступить? Я готов на своей правде и умереть!» Автор известия мог быть убежден в невинности князя Юрия, но, к сожалению, он не приводит ясных доказательств этой невинности; что князь Юрий крест целовал – это еще не доказательство, ибо и Андрей Шуйский также крест целовал; рассказы многих об ответе Юрия своим боярам и детям боярским также не имеют сильной убедительности. Второе известие имеет за себя обстоятельность рассказа: автор его знает, кого именно князь Юрий присылал к Андрею Шуйскому – дьяка Третьяка Тишкова; знает, чем дьяк оправдывал своего князя в нарушении присяги. Против этого известия приводят то обстоятельство, что Андрей Шуйский действительно был признан виновным и содержался под стражею до самой смерти Елены; но из второго известия нельзя нисколько заключать о невинности Шуйского; первое его возражение насчет недавней присяги Юрия нисколько еще не ведет к заключению, что он после не мог согласиться с доводом Тишкова, не убедился в выгоде отъехать к князю Юрию и не обратился с тем же предложением к Горбатому; в этом отношении второе известие нисколько не противоречит первому: имея в виду только рассказать причину заключения князя Юрия, оно опускает подробности, относящиеся к другому лицу. Но в приведенных известиях есть еще одно обстоятельство: оба полагают взятие Юрия под стражу 11 декабря; но во втором известии Андрей Шуйский возражает дьяку Тишкову: «Ваш князь вчера крест целовал»; Елена говорит боярам: «Вчера вы крест целовали сыну моему»; но мы знаем, что это крестоцелование происходило немедленно по смерти Василия, т. е. не позднее утра 4 числа (Василий умер вечером с 3 на 4 число), и, следовательно, Юрий присылал к Шуйскому или Шуйский стал подговаривать Горбатого, и дело дошло до Елены 5 числа; как же в такое короткое время Елена успела отдать приказ освободить князей Шуйских, содержавшихся по разным городам, и они успели приехать в Москву, где, побыв мало, как говорит первое известие, Андрей затеял новый отъезд? Если мы даже предположим неверность второго известия относительно 5 числа, то и тут останется сомнительным рассказ первого известия, что Андрей Шуйский находился с братом в заточении и только по смерти Василия получил свободу: в такое короткое время, от 4 числа до 11, Елена успела простить Шуйских, гонец с известием об этом прощении успел съездить в тот город, где был заточен князь Андрей, тогда как мы не имеем никакого права полагать, что он был заточен в ближний от Москвы город, Андрей успел собраться и возвратиться в Москву, где, побыв мало, успел завести крамолу! |
| Образованной публике Гермоген известен в основном как политический деятель, боровшийся с засильем польско-литовских захватчиков. Мало кто знает, сколь много он сделал до Смуты, в бытность свою митрополитом Казанским. Лишь немногие глубоко воцерковленные люди да специалисты по истории Казанского края знакомы с поворотами в судьбе святителя, предшествовавшими звездному часу в его жизни. Задолго до переезда в Москву Гермоген прославился как выдающийся миссионер. Он действовал на землях, не до конца «замиренных». Он показал себя мужественным человеком, просвещенным пастырем и церковным администратором, обладающим твердой волей. Он строил храмы, читал проповеди, знакомил новокрещенов со Священным Писанием. Он способствовал канонизации новых святых, связанных с Казанской землей. Столп державы В 1605 году на русский престол взошел самозванец — Лжедмитрий I. Он сверг патриарха Иова, не признавшего фальшивого царя, и запугал духовенство. Гермоген в то страшное время был среди немногих священников и архиереев, которые смели спорить с диктатором. За свою отвагу он удостоился опалы. Лжедмитрий I Но когда власть самозванца пала и воцарился природный Рюрикович — Василий Иванович из рода князей Шуйских, — опального митрополита Казанского позвали в Москву. Василий Шуйский назвал Гермогена новым патриархом, а Церковь одобрила царскую волю: честность и стойкость Гермогена стали широко известны. Гермогену предстояло без малого пять лет патриаршества и около года мук в узилище… Почти всё царствование Василия Шуйского прошло в тяжелом противоборстве с мятежниками, коих возглавлял Иван Болотников, армией нового самозванца — Лжедмитрия II, а также польскими войсками, вторгшимися на земли России и осадившими Смоленск. Патриарх, не колеблясь, поддерживал государя, а иной раз спасал его от краха и гибели. 14 октября 1606 года, когда положение Василия Шуйского в борьбе с болотниковцами стало критическим, патриарх на несколько дней объявил пост и непрерывную молитву. Московские храмы наполнились народом. Первоиерарх напоминал пастве о крестоцеловании, данном на имя нового царя, обличал «злых еретиков, и грабителей, и осквернителей» из мятежных отрядов, призывал ополчиться и мужественно стоять против них. Роль святителя Гермогена в преодолении болотниковщины чрезвычайно велика. Его учительное слово подкрепляло дух городов, областей, полков, оставшихся верными Василию Ивановичу, а его обличения и проклятия отбивали охоту к измене у тех, кто примеривался — не присоединиться ли к мятежу? |
| Зарайский кремль — это одна из главных достопримечательностей города. Он построен в XVI веке для обороны от набегов крымских татар и был важным южным защитным рубежом наряду с Тулой и ее кремлем. Зарайская крепость является единственной в Подмосковье, которая сохранилась полностью. Кроме того, это самый маленький в России кремль. В крепости всего семь башен-стрельниц. Крымские татары около двадцати раз осаждали эти стены, но ни разу не взяли. В начале XVII века у Зарайского кремля появляются новые враги, страну охватывает смута. Всюду разгуливают шайки разбойников, литовские и польские гарнизоны, самозванцы. Лжедмитрию Второму, известному как «Тушинский вор», присягают многие южные города и царские воеводы. Мятежники входят в соседнюю Каширу и Коломну. Жители Зарайска также готовы целовать крест новому самозванцу, однако воеводой здесь в это время служит будущий герой Дмитрий Михайлович Пожарский. Здесь в 1609 году он впервые проявляет себя как противник смуты. Вместе с гарнизоном князь запирается в зарайском кремле и заявляет горожанам и сторонникам Лжедмитрия, что останется верен законному царю Василию Шуйскому. Кремль оказывается неприступным для смутьянов, и Пожарский побеждает. Горожане не присягают вору, а остаются верными царю. В память о воеводстве в Зарайске Пожарского на Никольской башне кремля вывешена мемориальная доска, а на площади Пожарского установлен бюст герою. Мемориальная доска на стене Зарайского кремля Подняться на галереи кремля можно лишь с экскурсоводом, вход платный. Среди семи башен главной считалась Никольская с двумя шатрами. Есть у Зарайского кремля и своя Спасская башня, ее венчает двуглавый орел. Также увенчана орлом Егорьевская западная башня. Тайнинская башня зарайского кремля названа так по тайному ходу, находившемся в ней. Одноименные башни есть и в московском и в тульском кремлях, где тоже был когда-то тайный ход. Зарайский кремль Другой памятник событиям Смутного времени – «курган Лисовского» у церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. |
| Подавление «болотниковщины» — величайший успех русского государственного порядка в царствование Василия IV. Казалось, близок конец Смуты, забрезжила надежда на покой, на переход к мирным делам восстановления страны от разрушений, произведенных кровавым вихрем. Сигизмунд III Однако Смута не прекратилась. После опасного промедления Москва разглядела нового врага — фальшивого «царика» в окружении польских и казачьих отрядов. Гермоген не меняет своего отношения к тем, кто пошел против законного царя. Он обрушивается на армию «тушинского вора» с проклятиями, призывает к покаянию, но сетует на жестковыйность тех, к кому адресует слова свои: все сроки прошли, когда они могли приступить к «исправлению ума», но по сию пору ничего подобного не происходит! Патриарх напоминает, что прощение еще возможно, однако его не обрести без нелицемерного раскаяния. Гермоген берется лично просить у царя о милосердии для всех, кто решится отстать от дела Самозванца. Летом 1610 года Василия Шуйского свергли заговорщики. Гермоген, узнав о печальной судьбе Василия Ивановича, прилюдно обращается к москвичам с просьбой: пока не поздно, верните государя в царские палаты, отдайте ему власть, неправедно отобранную! В тех обстоятельствах патриарх рисковал собственной головой, однако от царя не отступался. Его не послушались. Тогда, не дожидаясь конца «злого совета», патриарх покинул сборище заговорщиков, умасливавших московскую толпу. Москва все же колебалась. Помня значение царского сана, знать, дворяне и прочие москвичи хотя бы поклялись Василию Шуйскому, «что над ним никакова дурна не учинить». Но живой, умный, энергичный царь — очень неудобная фигура. Как его можно терпеть? Как не стеснять его, когда он самим фактом своей жизни угрожает жизням изменников?! Князь Василий Шуйский. Миниатюры из Титулярника. Вторая половина XVII века Дабы поставить окончательную точку, 19 июля заговорщики, придя к плененному царю, велели: прими постриг! Монаху в государях не бывать… Василий Иванович явил отвагу — будучи в руках у смертельных врагов своих, он отказался покориться их воле. Тогда «…Захарей Ляпунов да князь Петр Засекин со своими советники царя Василиа силою постригли в чернеческий чин. Иноческие обеты за царя читал князь Василей Туренин». |
|
|
